Текст книги "Установление и Империя"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Вы хотите сказать: за тирана Индбура и кровопийц Установления? – с приглушенной злобой прошипел Манджин.

Ранду устало поднял руку.

– Избавьте меня от лишних эпитетов. Против Мула, говорю я, и не важно, за кого.

Овалл Гри встал.

– Ранду, я не хочу иметь с этим ничего общего. Можете представить вашу идею сегодня общему собранию, если вы так уж жаждете политического самоубийства.

Он ушел, не сказав больше ни слова. Манджин молча последовал за ним, оставив Ранду предаваться в одиночестве долгим, неразрешимым раздумьям.

На общем собрании в ту ночь он не сказал ни слова.

Но именно Овалл Гри на следующее утро вломился в его комнату: едва одетый, небритый и непричесанный.

Сидевший за еще не убранным после завтрака столом Ранду напряженно уставился на вошедшего, выронив от удивления трубку.

Овалл хрипло произнес:

– Мнемон бомбардирован из космоса в результате предательского нападения.

Глаза Ранду сузились.

– Установление?

– Мул! – взорвался Овалл. – Мул! – он сбивчиво продолжал: – Это было неспровоцированное и рассчитанное нападение. Большая часть нашего флота присоединилась к интернациональным силам.

Тех кораблей, что остались в местной эскадре, было недостаточно, и их вышибли с неба. Десанта еще не было и, может быть, не будет, потому что сообщают, будто половина нападавших уничтожена; но это война – и я пришел, чтобы узнать позицию Хэйвена.

– Хэйвен, я уверен, будет верен духу Федеративной Хартии. Но вы поняли? Мул атаковал также и нас.

– Этот Мул безумен. Разве он может разгромить Вселенную? – Овалл запнулся и присел, схватив Ранду за запястье.

– Те немногие из наших, кто уцелел, сообщают, что Мул… что враг владеет новым оружием.

Подавитель атомных полей.

– Что?

Овалл пояснил:

– Большинство наших кораблей было потеряно, потому что не сработала их атомная артиллерия. Это не могло произойти в результате случайности или саботажа. По всей видимости, это действие оружия Мула. Оно работает плохо: эффект преходящ, есть пути его нейтрализовать… поступившие ко мне сообщения неполны. Но, как понимаете, такое оружие изменит характер войны и, возможно, сделает устарелым весь наш флот.

Ранду почувствовал себя старым, очень старым. Его лицо посерело.

– Боюсь, что выросло чудовище, которое пожрет нас всех. И все же мы должны с ним сражаться.

17. Визи-Сонор

Дом Эблинга Миса в не самом престижном предместье города Терминуса был хорошо известен интеллигенции, ученым и просто начитанным людям Установления. Но главные свойства этого дома воспринимались ими субъективно, в зависимости от личного настроя или исходных установок. Ибо для вдумчивого биографа свойства эти состояли в «символике ухода от неакадемической реальности», популярный журналист гладко изливался насчет «пугающе мужественной атмосферы небрежного беспорядка», университетский доктор наук резковато именовал дом «заваленным книгами, но неорганизованным», друг не из университетского круга говаривал, что «там всегда можно хорошо выпить, положив ноги на диван», а легкомысленные недельные радионовости цветистым слогом вещали о «жестком, приземленном, глубокомысленном обиталище богохульного, левацки настроенного, лысеющего Эблинга Миса».

Для Бейты, которая в тот момент не думала об аудитории и имела к тому же преимущество получения информации непосредственно на месте, дом этот выглядел просто замызганным.

За исключением нескольких первых дней ее заключение было легким бременем. Оно казалось ей намного легче, нежели это получасовое ожидание в доме психолога – возможно, под тайным наблюдением? Тогда она, по крайней мере, была с Тораном…

Она, возможно, еще больше истомилась бы ожиданием, если бы длинный поникший нос Маньифико не выдавал его собственного, куда более сильного напряжения.

Заостренный, торчащий подбородок Маньифико упирался в его ходулеобразные ноги, словно он пытался свернуться до полного исчезновения, и рука Бейты шевельнулась в нежном и машинальном жесте ободрения. Маньифико моргнул и улыбнулся.

– Поистине, госпожа моя, может показаться, что даже мое тело отрицает познания моего рассудка и ожидает от чужих рук лишь побоев.

– Беспокоиться нет нужды, Маньифико. Я с тобой, и я не позволю никому причинить тебе вред.

Клоун скосился на нее, потом постепенно отвернулся.

– Но они раньше держали меня вдали от вас – и от вашего доброго мужа – и, клянусь, можете смеяться, но я был одинок без друзей.

– Я бы над этим не смеялась. И мне тоже было одиноко.

Клоун просиял и подтянул колени еще ближе. Он сказал:

– Вы не знакомы с тем человеком, который должен с нами увидеться? – вопрос был задан осторожно.

– Нет. Но он человек известный. Я видела его в выпусках новостей и слышала о нем очень многое. Я думаю, что он хороший человек, Маньифико, и не желает нам зла.

– Да? – клоун беспокойно заерзал. – Может быть и так, госпожа моя, но он уже допрашивал меня, и его резкие и шумные манеры вгоняют меня в дрожь. Он полон странных слов, так что ответы на его вопросы не могут выскользнуть из моего горла. Я почти готов поверить одному бродячему певцу, который некогда уверял, пользуясь моим невежеством, что в такие моменты сердце поднимается к горлу и мешает говорить.

– Но теперь все будет иначе. Нас двое, а он один, и он не сумеет испугать сразу нас обоих, не так ли?

– Да, госпожа моя.

Где-то хлопнула дверь, и в доме послышался ревущий голос. Вблизи их комнаты он сгустился в разъяренные слова:

– Именем Га-лак-ти-ки убирайтесь отсюда! – и через открывающуюся дверь на миг показались двое стражей в форме, которые тут же отступили.

Вошел, хмурясь, Эблинг Мис, положил на пол аккуратно завернутый пакет и небрежно, с усилием потряс руку Бейты. Бейта вернула пожатие с почти мужской силой. Мис уже оборачивался к клоуну, но, запоздало среагировав, удостоил девушку долгим взглядом. Он сказал:

– Замужем?

– Да. Мы оформили законную процедуру брака.

Мис помолчал и добавил:

– И счастливы?

– Пока что да.

Мис пожал плечами и снова повернулся к Маньифико. Он развернул пакет.

– Знаешь, что это такое, паренек?

Маньифико стремительно вскочил со стула и вцепился в многоклавишный инструмент. Он ощупал мириады кнопок и неожиданно на радостях выкинул сальто назад, угрожая разрушить расставленную поблизости мебель.

Затем клоун гортанно вскричал:

– Визи-Сонор – и такой, что выжмет радость даже из сердца мертвеца!

Его длинные пальцы медленно и нежно поглаживали инструмент, легкими волнообразными движениями пробегая по кнопкам, задерживаясь на миг то на одной клавише, то на другой – и в воздухе перед ними появилось едва различимое мягкое розовое сияние.

Эблинг Мис сказал:

– Все в порядке, паренек; ты говорил, что умеешь долбать на этой штуковине, так что вот тебе представился повод. Ты, однако, получше настрой ее. Она из музея, – и он добавил, обращаясь к Бейте: – Насколько я выяснил, на Установлении никто не умеет с ней управляться должным образом.

Он наклонился к ней поближе и быстро проговорил:

– Клоун не будет говорить без вас. Вы поможете?

Она кивнула.

– Хорошо! – промолвил он. – Его перепуганное состояние почти зафиксировалось, и я сомневаюсь, что его сознание сможет выдержать психическое зондирование. Он должен чувствовать себя абсолютно уверенно, чтобы я смог хоть что-нибудь из него выудить. Вы понимаете?

Она опять кивнула.

– Этот Визи-Сонор – первый шаг в процессе. Он говорит, что умеет на нем играть; и по его реакции можно судить, что это – одна из самых больших радостей в его жизни. Так что независимо от качества его игры будьте заинтересованны и доброжелательны. Затем проявите дружелюбие и доверие ко мне. Но, главное, во всем следуйте за мной.

Он бросил стремительный взгляд на Маньифико, съежившегося в углу дивана и быстро что-то настраивавшего внутри инструмента. Клоун был совершенно поглощен этим занятием.

Мис спокойным тоном сказал Бейте:

– Когда-либо слушали Визи-Сонор?

– Как-то раз, – ответила Бейта столь же небрежно, – на концерте редких инструментов. Без особого впечатления.

– Что ж, я сомневаюсь, что вы столкнулись с хорошим исполнением. По-настоящему хороших исполнителей очень мало. Этот инструмент требует не столько физической координации – многорядное фортепиано, кстати, в этом смысле сложнее, – сколько определенного характера мышления, свободного полета, – и он продолжил, понизив голос: – Вот почему наш живой скелет может оказаться в этом деле более способным, чем мы думаем. Довольно часто хорошие исполнители в остальном являются идиотами. Это одна из тех странных комбинаций, которые делают психологию интересным занятием.

Он добавил, терпеливо продолжая поддерживать легкую беседу:

– Знаете ли вы, как эта пупырчатая штука работает? Я ее разглядывал, чтобы выяснить принцип ее действия, и пока успел только понять, что ее излучение прямо стимулирует оптический центр мозга, даже не затрагивая зрительный нерв. Дело, в сущности, заключается в использовании чувства, никогда не встречающегося в природе. Если подумать, это любопытно. Со слуховыми ощущениями все в порядке. Это делается естественно. Барабанная перепонка, улитка, все такое. Но…

Шшш… Он готов. Не надавите ли вы на тот выключатель? В темноте это получается лучше.

В темноте Маньифико был просто пятном, Эблинг Мис – тяжело дышащей массой. Бейта в нетерпении напрягала зрение, поначалу – безуспешно. Воздух заполнила тонкая, режущая трель скачкообразно меняющейся интенсивности. Она как бы зависла, упала – но, подхваченная сама собой, набрала мощь и обрушилась гулким ударом: словно гром разорвал завесу.

Ритмичными движениями стал разрастаться шарик из пульсирующих цветов – и разлетелся в воздухе бесформенными кляксами, которые, высоко взлетев, в падении превратились в извивающиеся, переплетенные ленты. Ленты эти свернулись в маленькие шарики разных цветов – и Бейта начала что-то различать.

Она заметила, что при закрытых глазах цветовые образы становятся яснее; что каждое небольшое изменение цвета сопровождалось своим звуковым образом; что цвета ей незнакомы; и, наконец, что шарики – не шарики, а маленькие фигурки.

Фигурки: мириады пляшущих и мерцающих, точно язычки пламени, исчезающие из виду и появляющиеся из ниоткуда, налетающие друг на друга, сливаясь в новые цвета.

Вдруг Бейте пришли на ум цветовые пятна, появляющиеся ночью, если зажмуриться до боли и терпеливо напрягать зрение. Возникало то же знакомое впечатление танцующих точек изменчивого цвета, сжимающихся концентрических кругов, беспрерывно трепещущих бесформенных масс. Все выглядело так же, но в больших масштабах, разнообразней – и каждая точечка цвета была крошечной фигуркой.

Они налетели на нее, сбившись в пары, и она подняла руки во внезапном изумлении, но они распались, и на миг Бейта оказалась в центре вихря сверкающих снежинок. Холодный свет стекал с ее плеч на руки, скатываясь, словно по сияющему трамплину, отскакивая от застывших пальцев и медленно сходясь в сверкающем фокусе. В глубине жидкими потоками плыли звуки сотни инструментов, пока Бейта не перестала отличать их от света.

Интересно, подумала она, видит ли Эблинг Мис то же самое, а если нет, то что же он видит?

Но мимолетное любопытство прошло, и тогда…

Она стала следить снова. Фигурки – впрочем, были ли они фигурками? – крошечные женщины с пылающими волосами, крутившиеся и изгибавшиеся слишком быстро, чтобы сознание могло сосредоточиться на них, сцеплялись между собой, образовав вращающиеся звездообразные группы, – а музыка сделалась тихим смехом – девичьим смехом, зазвучавшим прямо в ушах.

Звезды собрались вместе, рассыпая искры, меча их друг в друга, медленно выросли в некий образ – и вдруг стремительно, откуда-то снизу вверх сложился дворец. Каждый кирпичик был своего цвета; каждый цвет – искоркой; каждая искорка – колючим светом, меняющим образы и увлекающим взгляд ввысь, к двадцати башенкам, сложенным из самоцветов.

Блистающий ковер развернулся навстречу, вихрясь, разматывая нематериальную паутину, заполнившую все пространство, а из нее вверх ринулись светящиеся ростки и расцвели деревьями, певшими свои собственные мелодии.

Бейта сидела, окутанная световыми узорами. музыка колыхалась вокруг нее, иногда поддаваясь стремительным, лирическим порывам. Женщина потянулась, чтобы коснуться хрупкого дерева, и цветущие стебли поплыли вниз и погасли, каждый с чистым, едва слышным звоном.

Музыка грянула десятками цимбал. Перед Бейтой струями вздыбилось пламя – и стекло по невидимым ступеням к ней на колени, растекаясь быстрыми потоками, выбрасывая огненные искры к ее поясу, и между ее коленями возник радужный мост, а на нем – маленькие фигурки.

Селение, и сад, и крошечные мужчины и женщины на мосту, уходящем вдаль, насколько хватало взгляда, плывущие через сходившиеся к ней величавые волны музыки струн…

И вдруг – пугающая пауза; нерешительное, затаенное движение, стремительное угасание.

Цвета расплылись, свернулись в шар, который сжался, поднялся и исчез.

И снова стало просто темно.

Тяжелая нога заскребла по полу в поисках кнопки выключателя, нажала его, и комнату снова залил свет: плоский свет прозаического солнца. Бейта жмурилась, пока не потекли слезы, словно оплакивая все, что исчезло. Эблинг Мис выглядел неуклюжим толстяком, с округлившимися глазами и приоткрытым ртом.

Только сам Маньифико был полон жизни и ласкал свой Визи-Сонор, что-то восторженно напевая.

– Госпожа моя, – выговорил он, – поистине этот инструмент создает самые волшебные эффекты. Качество его настройки и реакции почти невероятны при такой нежной конструкции. На нем я, кажется, мог бы творить чудеса. Как вам понравилась моя композиция, госпожа?

– Это было твое сочинение? – ахнула Бейта. – Твое собственное?

К ее изумлению, узкое личико Маньифико стало красным вплоть до кончика могучего носа.

– О да, мое собственное, госпожа. Мулу оно не нравилось, но часто, часто я играл его для собственного развлечения. Однажды, в юности, я видел дворец – гигантское, богато украшенное здание. Я видел его издали, во время большого карнавала. Там были люди несказанной красоты и величия, превосходившие все когда-либо виденное мною позднее, даже на службе у Мула. Я создал лишь грубое подобие, ибо убогость моего разума не позволяет достигнуть большего. Я назвал это сочинение «Воспоминание о небесах».

В ходе этой болтовни Мис наконец очнулся.

– Слушай-ка, Маньифико, хотел бы ты делать то же для других?

На секунду клоун опешил.

– Для других? – выговорил он дрожащим голосом.

– Для тысяч, – вскричал Мис, – в огромных залах Установления. Не хотел бы ты стать своим собственным господином, всеми уважаемым, богатым и… и… – воображение подвело его. – И все такое? А? Что скажешь?

– Но как я могу сделаться всем этим, могущественный господин, ибо я поистине всего лишь бедный клоун, лишенный великих благ мира?

Психолог надул губы и провел по лбу тыльной стороной ладони.

– Но ты же умеешь играть, дружище. Мир станет твоим, если ты сыграешь так для мэра и его Торговых Трестов. Ты бы не хотел этого?

Клоун бросил быстрый взгляд на Бейту.

– А она останется со мной?

Бейта рассмеялась.

– Конечно, глупенький. Разве я могу оставить тебя сейчас, когда ты вот-вот станешь богатым и знаменитым?

– Все это будет вашим, – возразил он искренне, – и уж конечно, все богатства Галактики станут вашими прежде, чем я смогу отплатить за вашу доброту ко мне.

– Но, – небрежно произнес Мис, – если бы ты сперва помог мне…

– А как?

Психолог остановился и улыбнулся.

– Маленькое поверхностное зондирование, которое не повредит. Оно коснется лишь оболочки твоего сознания.

В глазах Маньифико вспыхнул смертельный страх.

– Нет, только не зонд. Я видел, как его применяют. Он высасывает разум и оставляет череп пустым. Мул применял его к предателям и бросал их лишенными ума бродить по улицам, пока их не убивали из милости, – он вытянул руку, отталкивая Миса.

– Это был психозонд, – терпеливо объяснял Мис, – и даже он наносит вред человеку только при неправильном обращении. А тот зонд, что у меня – поверхностного действия, и он не повредит и младенцу.

– Так надо, Маньифико, – упрашивала Бейта. – Это только поможет разбить Мула и прогнать его подальше. Как только это будет сделано, ты и я станем богаты и знамениты – на всю жизнь.

Маньифико протянул дрожащую ладонь.

– А вы будете держать меня за руку?

Бейта взяла его ладонь в свои руки, а клоун следил с расширившимися от ужаса глазами, как приближаются блестящие контактные пластины.

…Эблинг Мис небрежно развалился в непомерно роскошном кресле в личных апартаментах Мэра Индбура, проявляя бессовестную неблагодарность за оказанное ему снисхождение, и глядел, как маленький мэр суетится с недовольным видом. Он отбросил окурок сигары и выплюнул табачные крошки.

– И, кстати, Индбур, если тебе нужно что-либо для следующего концерта в Зале Мэллоу, – сказал он, – ты можешь выкинуть этих электронных штукарей на помойку, откуда они и явились, и предложить этой маленькой обезьянке сыграть для тебя на Визи-Соноре. Индбур, это не от мира сего!..

Индбур сварливо заметил:

– Я позвал тебя сюда не за тем, чтобы слушать твои лекции о музыке. Что насчет Мула? Скажи мне лучше об этом. Что о Муле?

– О Муле? Ну, я расскажу тебе. Я использовал поверхностный зонд и получил немногое.

Психозонд я употребить не мог, потому что клоун его дико боится, так что его сопротивление пережгло бы, вероятно, при первом же контакте ублюдочные пробки в его мозгу. Но вот что я выяснил – если только ты перестанешь стучать ногтями по столу… Во-первых, можешь уменьшить физическую силу Мула. Он, вероятно, силен, но большая часть сказочек нашего клоуна, вероятно, изрядно раздута его собственным испугом. Мул носит странные очки, и его взгляд убивает – очевидно, он и в самом деле обладает какой-то ментальной мощью.

– Это мы знали с самого начала, – кисло прокомментировал мэр.

– А зондирование это подтвердило, после чего я начал работать математическими методами.

– Ах, так? И как долго это продлится? Долго еще меня будет оглушать твоя трескотня?

– Около месяца, я бы сказал – а потом у меня появится кое-что для тебя. А может быть, и нет.

Но что из того? Если это выходит за рамки планов Селдона, то наши шансы чертовски малы, просто страшно сказать, до какой степени малы.

Индбур с яростью напустился на психолога.

– Вот я и раскусил тебя, изменник. Ты врешь! Разве ты не один из этих преступных распространителей слухов, сеющих пораженчество и панику по всему Установлению и делающих мою работу вдвойне тяжелой?

– Я? Я? – Мис медленно закипал гневом.

Индбур выругался.

– Потому что, клянусь космическими пылевыми облаками, Установление победит.

Установление должно победить!

– Невзирая на потерю Хорлеггора?

– Мы ничего не потеряли. А ты проглотил и эту ложь, да? Мы значительно уступали в числе и были преданы…

– Кем? – презрительно поинтересовался Мис.

– Вшивыми подзаборными демократами! – заорал на него Индбур. – Я давно знал, что флот кишит демократическими ячейками. Большинство их было выметено, но осталось, видно, достаточно для необъяснимой сдачи двадцати кораблей прямо в гуще атакующего флота. Достаточно, чтобы свести дело к этому якобы поражению. А по этому поводу скажи-ка мне, мой несдержанный на язык, простецкий патриот и средоточие основных добродетелей, – каковы твои собственные связи с демократами?

Эблинг Мис отмахнулся.

– Ты бредишь, что ли? А как насчет последующего отступления и потери половины Сивенны?

Опять демократы?

– Нет, не демократы, – маленький человечек остро улыбнулся. – Мы отступаем – как всегда отступает при атаке Установление, пока неизбежное шествие истории не обратится нам на пользу. Я уже вижу результаты. Так называемое демократическое подполье уже распространяет манифесты, клятвенно обещая помощь и союз с правительством. Это может быть с их стороны лицемерием, прикрытием для более глубокой измены, но я его отлично использовал. Выжатая из этого пропаганда окажет свое влияние, каковы бы ни были планы самих этих предателей и гадов. И даже еще лучше…

– Даже еще лучше, Индбур?

– Суди сам. Два дня назад так называемая Ассоциация Независимых Купцов объявила войну Мулу, и флот Установления одним махом усилился на тысячу кораблей. Видишь ли, этот Мул заходит слишком далеко. Он нашел нас разъединенными и ссорящимися между собой, но под натиском его нападения мы объединяемся и усиливаемся. Он обязан проиграть. Это неизбежно – как и всегда.

Мис все еще источал скептицизм.

– Ты хочешь сказать мне, что Селдон запланировал даже случайное появление мутанта.

– Мутанта! Отличить его от человека ты и я можем лишь на основе бредней мятежного капитана, каких-то иноземных молодоженов, да чокнутого жонглера и клоуна. Ты забываешь самое убедительное свидетельство из всех – твое собственное.

– Мое собственное? – на какой-то миг Мис опешил.

– Твое собственное, – усмехнулся мэр. – Свод Времени открывается через девять недель. Как насчет этого? Он открывается при кризисе. А если нападение Мула – не кризис, тогда где же «настоящий» кризис, тот, из-за которого открывается Свод? Ответь мне, ты, мешок сала.

Психолог пожал плечами.

– Хорошо, пусть. Если это приводит тебя в восторг… Однако окажи мне милость. Только на тот случай… только на тот случай, если старина Селдон произнесет речь, а дело пойдет куда-то не туда, ты мог бы позволить мне присутствовать на Великом Открытии.

– Прекрасно. Убирайся отсюда. И не попадайся мне на глаза девять недель.

– С превеликим удовольствием, ублюдок ты этакий, – уходя, пробормотал Мис себе под нос.