Текст книги "Установление и Империя"
Автор книги: Айзек Азимов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
В комнате находились четверо мужчин; комната была уединенной, вдали от посторонних глаз.
Присутствующие быстро переглянулись, затем уставились на разделявший их стол. На столе стояли четыре бутылки и столько же наполненных бокалов, к которым никто не прикоснулся.
Наконец, человек, сидевший ближе к двери, вытянул руку и стал медленно, мягко отстукивать по столу какой-то ритм. Он сказал:
– Вы что, собираетесь вечно так сидеть и удивляться? Имеет ли значение, кто заговорит первым?
– Тогда первым говорите вы, – произнес крупный мужчина, сидевший напротив. – Вы-то и должны беспокоиться больше всех.
Сеннет Форелл хмыкнул – беззвучно и невесело.
– Потому что вы думаете, что я всех богаче. Что ж… Или вы ожидаете, что раз я начал, мне и продолжать. Полагаю, вы помните, что именно мой Торговый Флот захватил этот их разведывательный корабль.
– Но у вас самый большой флот, – сказал третий, – и лучшие пилоты; вы и в этом смысле богаче всех. Это было очень рискованно, но для каждого из нас риск был бы еще большим.
Сеннет Форелл снова хмыкнул.
– В рискованных делах сохраняется определенная возможность выигрыша. Это мнение я унаследовал от своего отца. В конце концов, когда идешь на риск, необходимо, чтобы итоги его оправдали. В этой связи прошу обратить внимание на то обстоятельство, что вражеский корабль был изолирован и захвачен без потерь с нашей стороны, и что он не успел предостеречь своих.
То, что Форелл был по боковой линии дальним родственником ныне покойного великого Гобера Мэллоу, открыто признавалось всем Установлением[2]2
Установление – …После сорокалетней экспансии Установление встретилось с угрозой Риоза. Эпические времена Хардина и Мэллоу ушли в прошлое, а с ними и немалая доля отчаянной отваги и решимости…
[Закрыть]. То, что он был побочным сыном Мэллоу, негласно принималось почти столь же широко.
Четвертый мужчина нервно помаргивал своими маленькими глазками. Слова его еле продирались сквозь тонкие губы.
– Захватив какой-то жалкий кораблик, не стоит почивать на лаврах. Вероятнее всего, это еще больше рассердит того молодого человека.
– А вы думаете, он нуждается в мотивах? – презрительно поинтересовался Форелл.
– Да, думаю; и это может избавить его от досадной обязанности фабриковать таковые, – четвертый собеседник медленно выговаривал слова. – Гобер Мэллоу действовал иначе. И Сальвор Хардин. Право ломиться грубой силой они предоставляли другим, сами же предпочитали уверенно и спокойно маневрировать.
Форелл пожал плечами.
– Во всяком случае, этот корабль действительно оказался ценным. И, хоть мотивы немногого стоят, корабль мы продали с прибылью, – в этих словах звучало удовлетворение прирожденного Купца. – Молодой человек прибыл из старой Империи, – продолжал он.
– Мы это знали, – с нескрываемой досадой заявил второй собеседник, тот, что был высокого роста.
– Мы это подозревали, – мягко поправил Форелл. – Если человек прибывает с кораблями и деньгами, с намерениями дружить и торговать, то следует по возможности соблюдать здравомыслие и воздерживаться от конфронтации, пока мы не удостоверимся, что вся его любезность на деле является фальшивой маской. Но теперь…
В голосе начавшего говорить третьего собеседника чувствовалось недовольство.
– Мы могли быть осторожнее. Мы могли бы предварительно все выяснить. Мы могли бы все выяснить перед тем, как позволить ему отбыть. Вот что было бы подлинной мудростью.
– Это было обсуждено между нами и отвергнуто, – заявил Форелл, решительным жестом кладя конец этой теме.
– Правительство мягкотело, – жаловался третий. – Мэр – идиот.
Четвертый человек по очереди оглядел остальных и вытащил изо рта окурок сигары. Он небрежно швырнул ее в щель справа от себя, где она и исчезла в бесшумной, разрушающей вспышке, а затем саркастически заметил:
– Я уверен, что этот господин говорит так единственно по привычке. Здесь можно позволить себе откровенность и вспомнить, что правительство – это мы.
Раздался говор одобрения.
Взгляд четвертого собеседника уперся в стол.
– Тогда оставим политику правительства в покое. Этот молодой человек… этот иностранец мог стать возможным покупателем. Такие случаи бывали. Вы втроем старались умаслить его, уговаривали заключить предварительный контракт. У нас есть соглашение – джентльменское соглашение – против таких дел. Но вы его нарушили.
– И вы тоже, – проворчал второй.
– Знаю, – успокаивающе сказал четвертый.
– Тогда давайте забудем о том, что мы делали раньше, – нетерпеливо прервал Форелл, – и продолжим относительно того, что мы будем делать сейчас. Во всяком случае, мы бы ничего не добились ни его арестом, ни убийством. Мы даже сейчас еще не уверены в его намерениях и, что самое худшее, мы не можем уничтожить Империю, отняв жизнь у одного человека. Не исключалось, что по ту сторону границы многочисленные флоты только и дожидались его исчезновения.
– Именно, – одобрил четвертый. – Ну и что вы выяснили, захватив этот корабль? Я слишком стар для всей этой болтовни.
– Это можно изложить достаточно кратко, – мрачно сказал Форелл. – Он – имперский генерал или как там у них это называется. Он – человек молодой, в полном блеске проявивший себя на военном поприще – и мне сказали, что его люди на него молятся. Совершенно романтическая карьера.
Рассказанные ими истории правдивы, может, в лучшем случае наполовину, но даже с учетом этого мы имеем дело с человеком весьма примечательным.
– Кто это «они»? – поинтересовался второй.
– Экипаж захваченного корабля. У меня есть все их показания, записанные на микропленку, которую я храню в надежном месте. Позднее, если пожелаете, вы сможете ее посмотреть. Если сочтете это необходимым, вы сможете поговорить с этими людьми сами. Но я изложил вам самое существенное.
– Как вы все это вытянули из них? Откуда вы знаете, что они говорят правду?
Форелл нахмурился.
– Сударь мой, я не нежничал. Я их оглушил, накачал препаратами до обалдения и применил Зонд без всякого милосердия. Они заговорили. Вы можете им верить.
– В старые времена, – несколько не к месту заметил третий, – использовали бы чистую психологию. Безболезненно, как вы знаете, но очень надежно. Никакой возможности для обмана.
– Ну, мало ли что делали в старые времена, – сухо сказал Форелл. – Теперь новые времена.
– Но, – сказал четвертый с иронией, – что же он искал здесь, этот генерал, этот романтический удивительный человек?
Форелл резко взглянул на него.
– Вы думаете, он доверяет своему экипажу подробности государственной политики? Они ничего не знают. В этом отношении из них ничего не удалось вытрясти, а одной Галактике известно, как я старался.
– Что заставляет нас…
– Делать собственные выводы, разумеется, – пальцы Форелла снова мягко постукивали по столу. – Молодой человек – один из военных руководителей Империи, и, тем не менее, изображал из себя малоизвестного властелина нескольких разбросанных звезд где-то в закоулках Периферии. Одно это должно было бы убедить нас в его стремлении держать в секрете свои истинные мотивы.
Совместите его профессию с тем обстоятельством, что Империя уже содействовала одному нападению на нас во времена моего отца – и станет возможным исполнение самых зловещих ожиданий. Та первая атака провалилась. Сомнительно, чтобы после этого Империя позабыла о нас.
– Среди обнаруженных вами фактов не было ли чего-нибудь, подтверждающего такую версию? – осторожно спросил четвертый. – Вы ничего не утаиваете?
Форелл ответил в дружеском тоне:
– Я ничего не могу утаивать. Отныне не может быть и речи о деловом соперничестве. Мы призваны к единству.
– Патриотизм? – в высоком голосе третьего прозвучал смешок.
– К дьяволу патриотизм, – спокойно сказал Форелл. – Или вы думаете, что я бы отдал за будущую Вторую Империю хотя бы два клуба атомной эманации? Может быть, вы думаете, что для того, чтобы расчистить к ней путь, я рискнул бы хоть одной торговой миссией? Но неужели вы полагаете, что имперское завоевание поможет моему процветанию – или вашему? Если Империя победит, появится достаточное количество ворон, жаждущих падали и требующих вознаграждения после битвы.
– А мы-то и будем вознаграждением, – сухо добавил четвертый.
Второй из собеседников внезапно нарушил свое молчание и гневно дернулся в скрипнувшем под ним кресле.
– Зачем говорить об этом? Империя не может победить! Имеется же заверение Селдона, что мы в конце концов построим Вторую Империю. Это только очередной кризис. До него таких было уже три.
– Очередной кризис, да! – сказал Форелл. – Но во время первых двух мы имели Сальвора Хардина, чтобы направлять нас. При третьем был Гобер Мэллоу. Кого мы имеем сейчас?
Он мрачно посмотрел на остальных и продолжал:
– Селдоновские законы психоистории, на которые так удобно ссылаться, имеют, вероятно, в качестве одной из переменных некую естественную инициативу, свойственную части народа Установления. Законы Селдона помогают тем, кто сам себе помогает.
– Людей делают времена, – сказал третий. – Вот вам еще одна поговорка.
– На это с абсолютной уверенностью положиться нельзя, – проворчал Форелл. – Впрочем, вот как я себе представляю ситуацию. Если это – четвертый кризис, то Селдон его предвидел. Значит, его можно разрешить, и должен быть способ сделать это. Сейчас Империя сильнее нас; и всегда была сильнее. Но под угрозой ее прямого нападения мы оказались впервые. Поэтому сила ее становится смертельно опасной. Значит, если Империю можно побить, то это, как и во всех прошлых кризисах, должно осуществиться иначе, чем одной только силой. Мы должны найти слабую сторону врага и атаковать его с этой стороны.
– И что же представляет собой эта слабая сторона? – спросил четвертый. – Вы намереваетесь развить теорию?
– Нет. К тому-то я и веду. Великие лидеры нашего прошлого всегда видели слабости своих врагов и нацеливались на них. Но сейчас…
В его голосе звучала беспомощность, и в течение нескольких мгновений никто не отважился что-либо добавить.
Затем четвертый собеседник сказал:
– Нам нужны шпионы.
Форелл стремительно обернулся к нему.
– Правильно! Я не знаю, когда Империя нападет. Может быть, есть еще время.
– Гобер Мэллоу сам отправился в имперские владения, – заметил второй.
Но Форелл покачал головой.
– Такая прямолинейная тактика нынче неуместна. Никто из нас не отличается особой молодостью, и все мы заржавели в бюрократии и административных мелочах. Нам нужны молодые люди, которые сейчас уже действуют…
– Независимые купцы? – спросил четвертый.
И Форелл, кивнув, прошептал:
– Если еще есть время…
3. Мертвая рукаБел Риоз прервал беспокойную ходьбу и с надеждой посмотрел на вошедшего адъютанта.
– Что-нибудь о «Звездочке»?
– Ничего. Разведывательный отряд избороздил космос, но приборы ничего не засекли.
Коммандер Юм сообщил, что Флот готов к немедленной ответной атаке возмездия.
Генерал качнул головой.
– Нет, не стоит из-за патрульного корабля. Нет еще. Скажите ему, чтобы он удвоил… Нет, погодите! Я напишу сообщение. Закодируйте и передайте направленным лучом.
Говоря это, он написал бумагу и протянул ее ожидавшему офицеру.
– Сивеннец уже прибыл?
– Пока нет.
– Хорошо, проследите, чтобы сразу по прибытии его доставили сюда.
Адъютант четко отсалютовал и удалился. Риоз снова начал метаться как зверь в клетке.
Когда дверь отворилась в очередной раз, на пороге стоял Дуцем Барр. Вслед за сопровождавшим его адъютантом он неторопливо ступил в отделанное с показной роскошью помещение, потолок которого представлял собой орнаментированную стереоскопическую модель Галактики, а посредине, в полевой форме, стоял Бел Риоз.
– Патриций, добрый день! – генерал подтолкнул ногой кресло и жестом отослал адъютанта, добавив: – Эта дверь останется закрытой, пока я сам ее не открою.
Он постоял перед сивеннцем, расставив ноги, потирая запястья заложенных за спину рук и медленно, задумчиво покачиваясь на пятках. Затем он жестко спросил:
– Патриций, являетесь ли вы верным подданным Императора?
Барр, хранивший до этого безразличное молчание, уклончиво наморщил лоб.
– У меня нет причин любить имперскую власть.
– Но это далеко еще не говорит о том, что вы можете быть предателем.
– Истинно так. Но не быть предателем еще не значит согласиться быть активным помощником.
– Почти столь же справедливо. Но в данном случае, – значительно произнес Риоз, – отказ помочь будет рассматриваться как измена и трактоваться соответственно.
Брови Барра сошлись вместе.
– Ваши слова звучат как дубины. Оставьте их для ваших подчиненных. Меня удовлетворит простая формулировка ваших нужд и пожеланий.
Риоз уселся и закинул ногу на ногу.
– Барр, мы полгода назад уже обсуждали это.
– Насчет ваших волшебников?
– Да. Вы помните, тогда я сказал, что собираюсь сделать.
Барр кивнул. Его руки вяло покоились на коленях.
– Вы намеревались посетить их в их логове, и эти четыре месяца вы отсутствовали. Вы их нашли?
– Нашел ли я их? О да! – яростно воскликнул Риоз.
Он выговаривал слова с трудом. Казалось, он сдерживается, чтобы не заскрежетать зубами.
– Патриций, они не волшебники, они – дьяволы. Да! В это поверить так же трудно, как добраться до внешних туманностей. Подумайте только! Это мир величиной с носовой платок; с ноготь; с ресурсами настолько ничтожными, энергией настолько крошечной, населением настолько микроскопическим, что ему не сравниться даже с планетными задворками пыльных префектур на Темных Звездах. И при всем при этом – народ столь гордый и амбициозный, что спокойно и последовательно мечтает о власти над Галактикой. Да что там, они так уверены в себе, что даже не торопятся. Они действуют медленно, флегматично, они говорят о веках, которые потребуются. Они поглощают миры для забавы; расползаются по системам с ленивым самодовольством. И они преуспевают. Их некому остановить. Они построили поганое торговое сообщество, раскинувшее свои щупальца даже за пределы тех систем, до которых осмеливаются добираться их игрушечные кораблики. Их Купцы – так называют себя их агенты – проникают вглубь Периферии на целые килопарсеки.
Дуцем Барр прервал это гневное излияние.
– Насколько эта информация достоверна; быть может, в вас говорит просто ярость?
Солдат овладел собой и немного успокоился.
– Моя ярость меня не ослепляет. Говорю вам, я побывал на мирах, лежащих ближе к Сивенне, чем к Установлению, и Империя там была лишь далеким мифом, а Купцы – жизненной реальностью.
Нас самих приняли за Купцов.
– А Установление само рассказало вам, что оно нацелилось на галактические владения?
– Рассказало! – Риоз снова разъярился. – Никто ничего не рассказывал. Официальные лица не говорили ни о чем, кроме как о деловых вопросах. Но я беседовал с простыми людьми. Я впитал мысли простонародья, их «предначертанную судьбу», их спокойное приятие великого будущего.
Такую вещь скрыть невозможно; да они и не стараются скрыть всеобщий оптимизм.
Сивеннец всем своим обликом явно выражал спокойное удовлетворение.
– Заметьте, что все до сих пор вами рассказанное очень точно подтверждает мою реконструкцию событий – которую я сделал на основе собранных мною скудных сведений.
– Без сомнения, – саркастически возразил Риоз, – я воздаю должное вашим аналитическим способностям. Но вы вроде бы откровенно и самоуверенно одобряете растущую опасность для владений Его Императорского Величества.
Барр безразлично пожал плечами, и тогда Риоз внезапно подался вперед, схватил старика за плечи и с неожиданной мягкостью, заглядывая ему в глаза, сказал:
– Ладно, патриций, оставим это. Я не желаю быть варваром. Лично мне наследственная сивеннская враждебность к Империи представляется ненавистным бременем, и я бы предпринял все, что в моей власти, дабы от него избавиться. Но мое поле деятельности – военное, и мне невозможно вмешиваться в гражданские дела. Стоит мне вмешаться, и меня тут же отзовут назад, лишив вас моей помощи. Вы это понимаете? Уверен, что понимаете. Так пусть хотя бы между мною и вами зверства сорокалетней давности будут возмещены вашим отмщением их творцу и соответственно позабыты. Я нуждаюсь в вашей помощи. Я честно признаю это.
В голосе молодого человека была нотка настойчивости, но голова Дуцема Барра мягко качнулась в явственно различимом жесте отрицания. Риоз сказал упрашивающе:
– Вы не хотите понять меня, патриций, и я сомневаюсь в собственной способности убедить вас. Я не могу пользоваться вашими аргументами. Ученый – вы, а не я. Но вот что я вам скажу. Что бы вы ни думали об Империи, вы должны признать ее великую услугу человечеству. Ее войска творили отдельные преступления, но в основном они были силой, служившей поддержанию мира и цивилизации. Это имперский флот создал Pax Imperium, две тысячи лет царивший над Галактикой.
Сопоставьте два тысячелетия мира под Звездолетом-и-Солнцем с предшествующими им двумя тысячелетиями межзвездной анархии.[3]3
Авторский недосмотр. Во всех других книгах об Установлении неоднократно указывается, что Галактическая Империя просуществовала не две, а двенадцать тысяч лет (прим. перев.)
[Закрыть]) Припомните войны и опустошения тех давних дней и скажите мне, разве Империя со всеми ее ошибками не заслуживает сохранения?
– Припомните, – продолжал он горячо, – во что превратились внешние края Галактики со времени их отторжения и независимости, и спросите себя: неужто ради ничтожного чувства мести вы готовы превратить Сивенну из провинции, находящейся под защитой могучего флота, в варварскую частицу варварской Галактики, погруженной во фрагментарную независимость, всеобщую деградацию и нищету?
– Разве дела уже так плохи – и так скоро? – пробормотал сивеннец.
– Нет, – признался Риоз. – Без сомнения, проживи мы даже вчетверо больше, ничего опасного для нас на нашем веку бы не произошло. Но я борюсь за Империю; а также за воинские традиции, которые что-то значат для меня, и сути которых я не могу донести до вас. Именно воинской традиции, основанной на имперских идеях, я и служу.
– Вы впадаете в мистицизм, я же всегда находил затруднительным вникать в чьи-либо мистические фантазии.
– Но вы понимаете опасность этого Установления.
– Я же сам указал вам на это – и еще до того, как вы отправились в путешествие с Сивенны.
– Тогда вы хорошо понимаете, что оно либо будет остановлено сейчас, либо, возможно, вообще никогда. Вы знали об этом Установлении еще до того, как кто-либо слыхал о нем. Вы знаете о нем больше, чем кто-либо в Империи. Вы, вероятно, знаете, как его лучше всего атаковать; и вы, вероятно, можете предостеречь меня о его контрмерах. Давайте будем друзьями.
Дуцем Барр поднялся. Он открыто заявил:
– Та помощь, которую я мог бы вам оказать, ничего не значит. Поэтому я останусь в стороне, несмотря на ваши энергичные требования.
– О значении вашей помощи буду судить я.
– Нет, я вполне серьезен. Для сокрушения этого карликового мира недостаточна вся мощь Империи.
– Но почему? – глаза Бела Риоза яростно сверкнули. – Нет, стойте, где стоите. Я скажу, когда вы сможете уйти. Почему? Если вы думаете, что я недооцениваю обнаруженного мною противника, то ошибаетесь. Патриций, – признался он неохотно, – я потерял корабль при возвращении. У меня нет доказательств, что он попал в руки Установления, но корабль до сих пор не обнаружили, а будь это простой случайностью, его мертвый корпус, без сомнения, был бы найден на пути. Это пустячная потеря – менее чем десятая доля блошиного укуса, – но это может означать, что Установление уже приступило к враждебным действиям. Подобная нетерпеливость и подобное пренебрежение к последствиям могут указывать на наличие тайных сил, о которых я ничего не знаю. Можете ли вы помочь мне, ответив на один вопрос? В чем их военная мощь?
– Я не имею о ней ни малейшего представления.
– Тогда объясните, исходя из собственных позиций. Почему вы говорите, что Империя не в состоянии победить этого незначительного врага?
Сивеннец снова уселся, отвернувшись от пристального взора Риоза. Он веско произнес:
– Потому что я верю в принципы психоистории. Это странная наука. Она достигла математической зрелости при одном человеке, Хари Селдоне, и умерла вместе с ним, ибо никто не был в состоянии манипулировать ее изощренными конструкциями. Но за этот короткий период она проявила себя наиболее мощным инструментом изучения человечества – из всех когда-либо изобретенных. Не претендуя на предсказание действий отдельных людей, она сформулировала четкие законы для математического анализа и экстраполяции, дабы направлять и предсказывать действия людских масс.
– Тогда…
– Вот эту самую психоисторию Селдон вместе со своими сотрудниками в полную силу приложил к основанию Установления. Место, время, условия – все было рассчитано математически и, значит, неизбежно приведет к развитию Вселенской Империи.
Голос Риоза задрожал от негодования.
– Вы имеете в виду, что это его искусство предсказало, что я атакую Установление и проиграю такую-то битву по такой-то причине? Вы хотите сказать, что я – глупый автомат, следующий предопределенным курсом к собственному разрушению?
– Нет, – резко возразил старый патриций. – Я уже сказал, что наука не имеет отношения к действиям индивидуума. Предвидено было лишь обширное поле действия.
– Тогда мы оказываемся тесно зажатыми в принуждающей длани богини Исторической Необходимости.
– Психоисторической Необходимости, – мягко подсказал Барр.
– А если я использую мою прерогативу свободной воли? Если я решу атаковать на следующий год или не нападать вообще? Насколько уступчива богиня? Насколько изобретательна?
Барр пожал плечами.
– Нападайте сейчас, или никогда; с одним кораблем или со всеми силами Империи; военной силой или экономическим давлением; с честным объявлением войны или из предательской засады.
Делайте, что вам угодно, с наиполнейшим использованием вашей свободной воли. Вы все равно проиграете.
– Из-за мертвой руки Хари Селдона?
– Из-за живой, хотя и сухой математики человеческого поведения, которую нельзя ни остановить, ни отклонить, ни замедлить.
Оба, замерев, в упор рассматривали друг друга, пока наконец генерал не шагнул назад.
Он просто сказал:
– Я принимаю этот вызов. Мертвая рука против живой воли.
