Текст книги "Ты мой закат, ты мой рассвет (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Глава пятьдесят восьмая: Антон
Я знал, что эти выходные не пройдут гладко.
Но когда, наконец, наши родители начинают упаковываться вечером следующего дня, вдруг понимаю, что ожидал худшего. Как минимум скандал с битьем посуды.
Хоть, конечно, когда Йени рассказала о разбитой тарелке, до меня дошло, почему мать решила забрать обратно свой подарок. Честно говоря, гора с плеч. Не знал, что с ним делать, потому что никогда не страдал вещизмом и догадывался, что моя замороченная писательница захочет использовать его каждый день, а не держать под стеклом на лобном месте и трижды в день смахивать пыль метелкой из лебяжьего пуха.
Конечно, жаль тарелку.
Но она точно не стоит скандала. Даже если мать сделала все, чтобы я понял, как она расстроена тем, что я не встал на ее сторону.
А в остальном...
Мы навели порядки в доме, переставили бытовую технику. Вместе с моим отцом и тестем пересмотрели планы, которые мастер набросал по идеям Йени. Кое в чем поржали. Кое-что оценили. В деталях переделали, но согласились, что глобально все отлично, предусмотрено в мелочах вплоть до розеток.
Так что, когда машины одна за другой медленно выезжают со двора, я чувствую одновременно и облегчение, и усталость. Не любитель я все эти семейные тусовки, даже если считаю, что они необходимы – и вся эта семейность и «быт» дают приятное чувство локтя: на кого еще положиться, как не на родню?
Очкарик, которая выходила провожать машины, возвращается, немного зябко кутаясь в мою черную толстовку. Она ей очень велика, и я непроизвольно улыбаюсь, когда жена на минуту о чем-то задумывается, теряет бдительность и опускает одну руку. Рукав болтается чуть не до колена, хотя у нас с Очкариком не настолько огромная разница в росте. Все дело в плечах: Йени «отъелась», но, хоть и перестала походить на ходячую мумию, все равно такая мелкая, что я до сих пор побаиваюсь до нее дотрагиваться.
И это с моим нормальным здоровым либидо.
После того, как я забрал своих девчонок домой, максимум, что у нас было -взаимный петтинг.
Потому что, хоть Ася и появилась раньше срока, не все прошло гладко и моей замороченной писательнице еще накладывали швы. Какие-то такие, после которых ей еще почти месяц даже садиться толком было нельзя. Так что перед выпиской врач загнал меня в кабинет, закрыл дверь и очень доходчиво объяснил, что сам мужчина и понимает потребности и наше длительное воздержание «до», но попросил беречь жену еще хотя бы месяц после выписки.
Так что я, как Челентано, не придумал ничего лучше, чем «пойти колоть дрова».
То есть – строить дом и активнее грести вверх по течению карьерной лестницы.
Ну или как это правильнее сказать.
И вот сейчас, когда Очкарик останавливается напротив странной насыпи из земли и разнокалиберных камней, которая когда-то превратится в альпийскую горку, и задумчиво смотрит куда-то в сторону, придерживая растрепанные ветром волосы, я понимаю, насколько, оказывается, готов к компромиссам.
Готом заталкивать в жопу свои желания и потребности, потому что так надо.
Не мне, а человеку, который стал неотъемлемой важной частью моей жизни.
И что те компромиссы, о которых мы договаривались в тот вечер, когда я сделал предложение своему Очкарику – это все просто пустая херня. Ни о чем. Что в жизни все намного сложнее, чем найти женщину, которая не будет спать на мне, словно на подушке, потому что насмотрелась дурацких картинок в интернете. И что дело не во вкусных завтраках и вопросах: «А как мне сделать, чтобы тебе было хорошо?»
Дело в самом человеке.
В обыкновенной, не поддающейся логике потребности на уровне инстинктов делать так, чтобы этот человек был счастлив, здоров и в безопасности. И улыбалась именно так, как сейчас, когда замечает мой пристальный взгляд и смущенно прикрывает рот рукавом толстовки.
Она классная.
Милая и смешная до чертиков.
Абсолютная противоположность всем тем жгучим эффектным брюнеткам, которых я всегда предпочитал.
Но я не представляю рядом с собой никого другого. Не представляю никакую другую женщину в этом доме.
И что-то стреляет в голову: тяжело и сильно, как будто мозг вынесло выстрелом в висок.
Наверное, я очень груб, когда в два шага оказываюсь рядом и сгребаю Очкарика в охапку, приподнимая так, чтобы встала на носочки прямо поверх моих кроссовок.
По фигу, почищу потом.
Сейчас просто целовать ее: пока удивленно охает, приоткрывает губы – и я жадно провожу по ним языком, вталкиваю его глубже, наслаждаюсь вкусом легкого игристого вина на ее языке.
Шумит где-то за ушами.
Тянет и опускается в живот острым желанием.
Притягиваю Йени за бедра, плотно, наверняка до отпечатков моих пальцев на ее коже, которые потом превратятся в некрасивые синяки. Но когда пытаюсь взять себя в руки, Очкарик мычит и мотает головой, сама прижимается в ответ, потираясь об меня животом.
– Ася уснула полчаса назад, – стонет почти с болью, когда медленно тяну вниз молнию на толстовке.
– Она крепко спит, – ухмыляюсь я.
Это правда – нашу соню и из пушки не разбудить, что уж говорить о работающем пылесосе или – я очень надеюсь – громких криках ее мамы.
В башке мгновенно появляется такая картинка, что джинсы становятся слишком узкими.
– Ты... Уверена, что уже... можно?
Чуть не силой заставляю себя придержать руки и не расстегивать толстовку до самого конца. Под ней у Йени только какая-то тонкая домашняя майка, и хоть с грудным вскармливанием у нее не получилось, грудь ни капли не уменьшилась, и эти классные сиськи на тоненьком теле с узкой талией просто вышибают мне мозги.
Очкарик стреляет глазами.
Там не то, что черти – там ведьмовской шабаш.
– Вот сейчас мы это и проверим, муж.
Я еще только прикидываю, до какого места в доме хватит моего терпения и насколько все это будет безопасно_тихо_удобно_нужное_подчеркнуть, а Очкарик уже сама тянется ко мне всем телом, нарочно становится на самые кончики пальцев, чтобы ее грудь «легла» мне в руки.
И по фигу, что там все равно есть этот тонкий клочок ткани.
Даже классно, что между ее вставшими твердыми сосками и моими ладонями существует гладкий скользкий шелк, который я тру пальцами, заставляя мою малышку нервно прикусывать губы.
Она всегда очень остро реагирует именно на ласку груди.
Смущается и краснеет, но соглашается, что во всех пошлых фантазиях с моим участием я всегда посасываю ее соски, кусаю их и облизываю, как конфеты. Пару раз, когда я думал, что взрослый бывалый мужик с богатым постельным опытом и провоцировал ее на пошлые разговоры по телефону, эта «мамина скромница» выдавала такое, что я хватался за вставший член, как подросток. И тупо дрочил. Пару раз. Чтобы уснуть и не спать с палкой под животом.
Но зато сейчас, когда она прикрывает глаза – и ее ресницы нервно подрагивают на щеках, я вспоминаю все ее слова, и делаю то, что она хотела: прихватываю соски поверх майки, сжимаю их, тяну на себя совсем чуть-чуть, пока у малышки не краснеет спинка носа.
Хер знает, почему меня это заводит.
Сжимаю пальцы сильнее – и Очкарик всхлипывает, жмется к моим губам своими.
– До кровати не дойдем, – слышу горячий шепот.
– Думаешь? – дразнюсь в ответ.
Она сама разворачивается, пытается утащить меня в дом, но я сопротивляюсь. Хочу, чтобы показала, как ей чешется. А не вот эти скромные девичьи вздохи.
– Ну Антон! – капризничает, как маленькая.
– Я еще не решил, – продолжаю кривляться, хоть уже всем сердцем ненавижу джинсы и молнию в них, в которую член упирается не то, чтобы комфортно.
До Очкарика медленно доходит, что просто так меня не взять.
Она сначала даже хмурится. Воображаю, о чем думает; снова решает, может, она слишком похудела или слишком побледнела, или материнство сделало ее непривлекательной. Приходится помочь ей случайно не свернуть не в ту сторону.
Например, поглаживая себя по стояку поверх джинсов.
Даже ее светлый, но еще очень ванильный мозг, должен сопоставить одно и другое.
Темно-зеленые глаза становятся немного ярче. За хитрым прищуром появляется вызов.
Ну, малыш, давай, покажи, что не один я в нашей семье озабоченный мужик, которому хочется всю ночь поебаться с любимой женой. Именно в такой формулировке. Потому что секс – спокойный и приятный, для души – мы устроим как-нибудь потом.
Глава пятьдесят девятая: Антон
Малышка поднимается на крыльцо, осматривается. Даже радуется, что к вечеру, как по заказу, начинает моросить дождь.
Делаю пару шагов за ней, но не спешу сокращать дистанцию. А то ведь реально тут и трахну в коленно-локтевой.
Она стаскивает с волос тяжелую заколку, которая, как обычно, болтается явно не там, где положено, до конца расстегивает толстовку и в одно движение плеч стряхивает ее на пол. Точно так же, виляя бедрами, выскальзывает из спортивных штанов. Остается в трусиках, кедах, смешных белых в горох носках и майке.
Тонкая, суховатая, без мяса там, где «модно».
На животе, над линией трусиков, пара едва заметных «ниток» растяжек.
Она всегда их стесняется, а я всегда говорю, что в курсе, что после беременности у женщин бывают растяжки. И на всякий случай напоминаю, что я и сам не Аполлон с восемью кубиками пресса, а обычный мужик.
Чуть-чуть смелея, малышка ведет головой, чтобы растрепать волосы, берется за нижний край майки.
Я задерживаю дыхание, пока она тащит ее вверх. Снимает и бросает в сторону.
Мгновение – или даже меньше – пытается ссутулить плечи и даже поднимает руки, чтобы прикрыться, но я щурюсь и предупредительно мотаю головой.
Она даже не представляет, как охуенно сейчас выглядит.
Как я отвык от этой белой кожи с мелкими веснушками на локтях и маленьких круглых коленях.
А от вида этих шикарных «троек» с темно-розовыми сосками у меня встает даже мозг
Я делаю еще пару шагов, на ходу стаскиваю через голову футболку. Успеваю «поймать» татуировками на плечах немного дождя. Очкарик распахивает глаза. Приоткрывает губы. Поднимаюсь на крыльцо.
Становлюсь рядом, хрипло посмеиваюсь, когда она цепляется в мои плечи – и это так же больно, как и приятно. А потом прикусывает кожу на груди чуть выше сердца.
Моя рука сама путается у нее в волосах, прижимает сильнее.
А потом, сжав в пятерне охапку прядей, задираю ее голову к себе.
– У тебя лицо, малыш, как будто хочется потрахаться.
– Здесь, – поддакивает она. Я не против.
Может тут и два шага до двери, но хер мы их сделаем. Одежды на полу в самый раз, чтобы уложить на них Йени. Рукой развести ей ноги.
Она тут же, не стесняясь, отводит в сторону узкие трусики, гладить себя между ног. Я стою перед ней на коленях и почти чувствую, как кипит мозг, когда малышка приподнимает бедра, чтобы я видел маленькую взбухшую точку клитора, который она потирает и поглаживает, вздрагивая от собственных прикосновений.
У меня подрагивают руки, когда пытаюсь расстегнуть ремень.
Первый раз такое за кучу времени. После такого воздержания – ничего удивительного Джинсы вместе с трусами спускаю ниже бедер. Беру ее за ягодицы, приподнимаю к своему рту.
Прижимаюсь губами, провожу языком по ее пальцу, которым продолжает себя ласкать.
Она дергается, стонет, вскрикивает и снова стонет.
Ее клитор у меня между губ – горячий, тугой, твердый. Только притронулся – она уже кричит. Люблю, что такая громка, бесстыжая и плевать ей на всех. Когда у моей малышки отключается «стесняшка» – она превращается в развратную похотливую кошку, которую надо драть, чтобы орала и просила еще.
Она сама толкает бедра мне навстречу, практически заставляет втянуть ее в рот.
Лизать, постукивать кончиком языка. Остановиться, развести складки пальцами и ввести в нее язык. Бля, она реально очень тугая. Кажется, даже больше, чем была.
И мне немного страшно, что могу сделать ей больно.
Поэтому продолжаю трахать ее языком, пока малышка трет клитор своим пальцем и мечется на горстке одежды, как будто на королевской перине.
В голове уже туман.
В моих мыслях мы уже закончили прелюдию и перешли к самому интересному. – Антон, – она приподнимается на локтях. Проводит языком по губам. Они у нее распухли, покрылись темним пятнышками от укусов нетерпения.
Как будто стали больше и темнее.
– Хочу тебе отсосать, – с острой улыбкой. И этим, мать его все, румянцем. Скромница и пошлячка – два в одном. Одновременно.
Я не знаю ни одной другой женщины, которая бы была так дуальна и так взрывала мне мозг.
Становлюсь перед ней на колени, еще даже не успеваю ничего сделать, а она уже переворачивается, обхватывает меня ладонями, дрочит вверх-вниз почти как профи. Могу поспорить, что моя умница учит в интернете не только устройство Священной Римской империи, но и вот такие штуки. Спасибо, высшие силы, что у этой женщины талант быть прилежной ученицей во всем.
Я нетерпеливо толкаю бедра вперед.
Она раскрывает рот. позволяет втолкнуть туда член – глубже и глубже, пока сдавлено не выдыхает и помогает себе рукой, отстраняясь для вдоха. Губы теперь не просто пухлые и красные, но еще и влажные.
Я помню, что ей нравится, когда я немного доминирую.
Так что надавливаю ладонью на затылок, заставляя снова взять мой член в рот. Подмахиваю навстречу, глубже и сильнее.
До влажных звуков, пока не начинает упираться ладонями мне в колени.
Отодвигается, переводит дыхание и, глядя мне в глаза, слизывает с головки собственную слюну.
Сдуреть можно.
Блядские глаза у скромницы с кукольными плечами и веснушками на ушах.
Когда снова заглатывает, очень старается взять максимально глубоко. Дышит носом и, когда я упираюсь яйцами ей в подбородок, издает гортанный звук, от которого я чуть не кончаю прямо ей в горло – узкое и горячее.
Мое тело начинает жить собственной жизнью.
Толкает член ей в рот, уже почти грубо и без головы.
Мы оба уже в ее слюне и моей смазке.
Это пошло и охуенно классно.
Потому что красивее всего женщина именно в те моменты, когда выключает мозг и трахается от души, с удовольствием.
Яйца становятся очень тяжелыми. Я задвигаю ей в рот жестко, сильно.
Горло сжимается вокруг меня, звук ее стона отдается через кожу прямо в вены. Хочу кончить вот туда, чтобы захлебнулась, но проглотила все. И продолжить тоже хочу. Черт.
Я с силой – сама малышка не понимает – оттягиваю от себя ее голову.
Провожу ладонью по мокрым губам. Она дышит тяжело и часть, не стесняется, продолжает дрочить мой член так яростно, словно хочет, чтобы кончил прям на эти блядские губы.
Приходится опрокинуть на спину, развести ноги почти как циркуль.
Она подмахивает заднице навстречу, бесстыже потирается об мой член клитором. И не скрывает, что кайфует от этого.
Приходится взять ее за запястья, завести их за голову и с силой вдавить в дощатый пол крыльца.
Медленно, придерживая себя за основание члена, прижимаюсь к ее входу. Там мокро.
Так офигенно мокро, что ток в поясницу и отдачей в мошонку. Входить в нее осторожно, по миллиметру – это просто пытка. Так туго, что почти больно.
Мы друг к другу – глаза в глаза. Натянутые и заточенные как ножи.
Когда вставляю полностью, до влажного шлепка, малышка со стоном выгибает спину. Вскрикивает. Вены на ее шее натягиваются, артерия пульсирует и светится под кожей, как неон.
Я замираю, жду сигнала, отмашки флажка, чтобы рвануть со старта. Терпение пошло в жопу.
Очкарик переводит дыхание, ловит мой взгляд. Захватывает меня пятками под задницей, толкает к себе.
– Все... хорошо, – улыбается словно пьяная. – Идеально.
Я почти выхожу, но прежде чем стихает ее недовольный всхлип – вставляю снова, уже сильнее и жестче.
Срываю тормоза.
Трахаю ее сильнее, наращиваю темп. Она такая маленькая, что вколачивается телом в пол. Одежда, которая была нашим «матрасом» уже вообще хер знает где.
– Еще, – стонет, уже не вырывая свои руки из моего захвата. Вся растянута подо мной. Как на пыточной доске. Задвигаю бедра, рву тишину ее громким криком.
Долблю ее как ненормальный: сильно, с упором и нажимом.
Терпение рвется, когда она начинает дрожать. Всхлипывает. Судорожно втягивает живот. Вытягивает гортанный стон оргазма, в котором для меня – последняя искра до ядерного взрыва.
Мы кончаем почти в унисон.
Мои последние толчки уже бесконтрольные, нервные и плавные одновременно. Перед глазами все разноцветное, как в мультике.
Расслабляю хватку, и Очкарик пользуется возможностью, обвивая мою шею руками, притягивая к себе.
Упираюсь мокрым лбом ей ключицу.
– Малыш, на хрен нам кровать? – посмеиваюсь устало и расслабленно.
Она, как нашего кота, чешет меня за ухом, и я чувствую беззвучный смех в ее груди.
– Чтобы я сидела там со своим маленьким ноутбуком и писала книги. Все-таки она стоила всего этого.
С самого начала.
Глава шестидесятая: Йен
– Ты точно можешь с ней остаться? – Я немного нервно покусываю краешек большого пальца и потихоньку поправляю одеяльце Аси, которую Антон держит уже уверенно, одной рукой, второй впихивая мне в руку зонт-трость.
Сентябрь начался только вчера, а дожди зарядили еще две недели назад, и даже если утром выходит солнышко, скорее всего после обеда будет ливень стеной, причем холодный и колючий как будто уже конец ноября.
Хорошо, что мы с моим майором любим сырость.
Тем более, когда в нашем гнезде есть целых два камина, полы с подогревом и пара теплых шкур, сшитых из нескольких овчин, на которых любит поваляться каждый член нашей семьи. И даже маленькая Ася.
– Зонт, Очкарик. – Муж ждет, пока я перевешу его через локоть, и выразительно теснит к двери. – Езжай уже на свой бал, Золушка, мы справимся. Да, Ась?
Он потирает дочке маленький нос-пуговицу, и она неуверенно изображает что-то похожее на улыбку. Я не знаю, возможно, это просто мои фантазии и иллюзии, потому что дочка развивается с небольшой задержкой, как и все недоношенные дети, но наш врач не устает нахваливать ее стойкость и упрямство.
А я думаю, что это гены. Папины. Его невозможный характер. Уже проявляется во всем: если дочка решила, что есть она не хочет, а хочет спать – разбудить ее невозможно и накормить тоже.
Сегодня первый раз, когда я оставлю их только вдвоем. На целые выходные.
У меня самолет в Москву и участие в книжном форуме, на котором у меня целое небольшое выступление с темой «Как вдохнуть жизнь в книжного героя?»
Ужасно волнуюсь по обоим поводам.
– Может, к черту форум? – до сих пор сомневаюсь я.
– Женщина, – Антон хмурится. Не в шутку, а очень даже всерьез. – Я знаю, что это для тебя важно. Я хочу, чтобы ты туда поехала. Я хочу, в коне концов, увидеть тебя по телеку и сказать мужикам на работе, что женат на звезде! И я не рукожоп, чтобы не справиться с собственным ребенком.
Он справляется на двести процентов.
В некоторых вещах даже лучше, чем я.
Я целую их обоих, беру сумку и, стараясь не оглядываться, выхожу из дома. Если хоть чуть-чуть поверну голову – уйти не смогу.
Такси уже ждет, и всю дорогу до аэропорта я пытаюсь сделать вид, что читаю, хоть мысли то и дело «убегают» в сторону дома.
И раньше была домашней тихоней, а теперь чувствую себя человеком, который собрался ехать без рук, ног и сердца.
На удивление успеваю приехать за час до посадки и оставшееся время решаю провести в кафе. Тем более, что я не очень довольна тезисами своего выступления
– хоть это будет скорее блиц в форме «вопрос-ответ» – и как раз можно попытаться поработать над более интересной подачей.
Но как только открываю блокнот, начинает звонить телефон.
Прямо хочется, чтобы это был Антон; сказал, что они уже по мне скучают, что без меня никак и вообще накомандовал возвращаться домой. Хоть это и из области фантастики: муж любит, когда я занята делом, и дает мне возможность развиваться. А мне это нужно, даже если часть меня требует вернуться домой.
На экране имя Вадика
В последний раз мы разговаривали... В тот день, когда он пришел ко мне в больницу и снова нес какую-то чушь.
Не буду брать трубку.
Не хочу, чтобы проблемы его личной жизни снова стали поводом непрозрачно намекнуть мне на какие-то черные секреты и заговоры за спиной.
Но Вадик звонит снова и снова, а когда я беру телефон, чтобы заблокировать номер, перед глазами всплывает входящее сообщение: «Вика родила. Я сделал тест на отцовство. ОТЕЦ НЕ Я! Возьми трубку, Йени!»
Сначала мне кажется, что он просто ошибся номером.
Зачем, спустя столько времени молчания и полной ясности в том, что наше общение больше невозможно ни в каком формате, он вдруг пишет мне эту абракадабру? Может, они снова что-то не поделили, Вадик закинулся антидепрессантами – у него, как и у меня раньше, проблемы с этим – и уже не соображает, кому звонит и что несет.
О том, что Вика во второй раз стала матерью, я узнала еще месяц назад от мамы. Она как-то обмолвилась, что ей звонила Анечка. В отличие от всего остального семейства, с ней моя мама немного поддерживает связь, потому что они всегда были близкими подругами. Ну а то, что отец вроде как Вадик, я догадалась потому что он сам говорил, что они пытаются начать все с начала.
Возможно, снова поссорились – и у него срыв на нервной почве? Теперь я точно знаю, что Вика не умеет прощать, зато отлично умеет находить самое уязвимое место и бить в спину.
Но Вадик присылает еще одно сообщение: «Ты знаешь, с кем она встречалась, когда ты была в Москве!»
Прикусываю губу.
Трусливо выключаю звук и переворачиваю телефон экраном вниз.
Потом кладу сверху блокнот Как будто телефон оживет и начнет трубить на все кафе, что тут сидит трусиха, у которой дрожат руки и ноги, и которая вдруг вспоминает, что прятать голову в песок – не такая уж плохая идея.
Что-то крутится в голове. Какой-то разговор. Отголоски и слова.
Он говорил с кем-то по имени Вика в тот вечер. И речь шла о каком-то ребенке.
Что Антон тогда сказал? «Это не мой ребенок?» «Не беспокой меня этим ребенком?»
Хочется постучать себя по лбу. но это вряд ли поможет вспомнить. Пересиливаю себя, беру телефон – Вадик названивает снова и снова. Я могу просто заблокировать его.
Зарыть эту историю, какой бы темной она ни была, и не давать ей шанса испачкать мою только-только начавшую налаживаться жизнь.
Но... Это неправильно.
Это будет грызть меня теперь.
Как же он сказал?
«Я не имею отношения к твоему ребенку?»
– Вадик? – прикладываю телефон к уху так сильно, как будто он ожил и начал вырываться. – У меня самолет через полчаса. Я в Пулково. В двух словах – зачем ты снова мне звонишь? Почему не оставишь в покое?
На том конце связи длинная пауза и вздох, как будто висельнику перерезали веревку за секунду до того, как петля затянулась в смертельный узел.
– Потому что не хочу, чтобы ты была такой же слепой, как и я
– У меня все хорошо, Вадик. Больше не звони мне и оставь в покое. – Поджимаю губы, потому что на самом деле хочу спросить совсем о другом.
– Они виделись, Йени. Они созванивались. Я забрал ее телефон. И если ты включишь голову и вспомнишь математику за первый класс, то сможешь посчитать.
Я уже посчитала.
Против собственной воли – посчитала.
– Нам нужно увидеться, Йени, – просит Вадик.
– Нет. Вадик, больше не звони мне. Я ответила на звонок только чтобы сказать: это наш последний разговор. Совсем последний. Ваши с Викой отношения меня не интересуют. И не лезь с этим дерьмом в мою жизнь!
Мужчина и женщина за соседним столом неодобрительно косятся в мою сторону.
– Куда ты летишь? Когда вернешься?
– Господи, ты слышал, что я тебе сказала? – стараюсь держать себя в руках.
– Они виделись, Йен! – орет Вадик. – Хватит быть слепой! Встреться со мной, просто посмотри на то, что я тебе покажу. Ты... все поймешь.
– Нет. – «Нет, нет, нет, нет!..» Он не может этого видеть, но я нервно мотаю головой.
– Если ты так уверена, что это невозможно, то почему боишься?!
Потому что помню то утро И машину.
И женщину.
И разбитые елочные шары на снегу.
Я немного отодвигаю телефон он уха.
Смотрю на экран, как будто там могут быть какие-то подсказки. Вдруг сейчас выскочит встроенная тайная функция распознания вранья в голосе и шепнет: «Он просто расстроен, это говорит гнев, это неправда». Но никаких подсказок нет.
Вика пообещала тогда, что заберет моего мужчину взамен своего.
Вика – с ее красивым лицом, красивым телом, умением завоевывать мужчин одним взглядом или улыбкой.
А мы с Антоном начали как партнеры.
Он был в своем праве, если бы захотел завести женщину на стороне. Потому что наш брак строился не на любви и клятвах верности.
Но даже если бы...
Я сглатываю, снова прижимаю телефон к уху.
– Вадик, прости, но у меня будут очень напряженные выходные. Ты очень не вовремя позвонил.
– Йени, ты меня совсем не услышала?
– Я наберу тебя, когда вернусь. Постарайся, пожалуйста, не злоупотреблять ты сам знаешь чем.
Он как будто сдается: глубоко дышит, словно после быстрого бега. Что-то бормочет, но я не стараюсь разобрать слова. Мне кажется, он снова теряет себя. Как зимой, когда писал мне длинные сообщения об одиночестве, потерях и чувстве ненужности этому миру. Я поддерживала его как могла, потому что когда-то и сама прошла через подобное: мне тоже казалось, что этот мир сделал все, чтобы доказать мне, как я бесполезна.
– Ты очень дорога мне, Йени.
Это искренне. Я знаю Вадика достаточно хорошо, чтобы знать, когда он говорит правду.
Хотя, кажется, как раз он никогда мне не врал.
– Вадик, тебе нужна помощь специалиста. Я могу...
– Мне нужна только ты, – резко и нервно перебивает он. – Никто больше.
– Я позвоню, – отвечаю скороговоркой и заканчиваю разговор. Прячу телефон в сумку.
Не хочу об этом думать.
Но я не знаю, что делать, чтобы заставить мысли замолчать. И что делать – тоже не знаю.
