Текст книги "Ты мой закат, ты мой рассвет (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Айа Субботина
Ты мой закат, ты мой рассвет

Глава первая: Йен

Грустные люди. Мы друг без друга. Долго не можем. Больше не будем. Стоит представить, что нас не стало. Жизнь под ударом, я под ударом... (с) «Грустные люди». Ночные снайперы

Ноябрь, месяц спустя

В Москве настоящий аномально холодный ноябрь. Уже неделю лежит снег

Я оставляю машину на единственном свободном месте на парковке и, накинув капюшон шубы, выхожу прямо в метель.

Ветер бросает снег в лицо, жмурюсь, прикрываю глаза. И так почти слепая мышь без очков, а с таким сопровождением, дай бог. вообще не заблудиться.

Иду, кажется, почти наощупь.

Квартал вниз, до кафе.

Передо мной распахивает дверь какой-то очень высокий мужчина, задерживается, вежливо предлагая войти внутрь. Бормочу слова благодарности, проскальзываю в приятное тепло и, как маленькая лохматая собачка, отряхиваю снег с волос. Каким-то образом за пять минут надуло даже под капюшон.

Достаю из сумочки футляр. Теперь у меня все, как положено: изящные модные полукруглые очки в темно-синей оправе из какого-то дорого софт-пластика. Очки как у юного волшебника с молнией на лбу остались дома. Держу их в ящике прикроватной тумбы. Просто так. Достаю посмотреть и потрогать, когда снова кажется, что я все делаю не так, и что в прошлой жизни все было не настолько плохо, чтобы делать крутой вираж.

– Воскресенская? – Денис встает из-за стола, привлекая мое внимание и тут же идет навстречу.

Денис – мой бывший однокурсник.

Сейчас работает в рекламе. Столкнулись с ним недели три назад, когда я, приехав в Москву практически в чем была, ходила по Красной площади с фотоаппаратом и пыталась заполнить пустоту новыми впечатлениями.

Это не помогало раньше. Никогда не помогало. Не помогло и тогда.

Но я продолжала пытаться вести «нормальный образ жизни», быть как все, быть «здоровой». Подальше от того мира, в котором все напоминало о прошлом.

Это не сработало.

Я особо и не надеялась.

Но если бы не Денис, наверное, просто спряталась бы в квартире с зашторенными окнами и пыталась делать вид, что все еще могу писать книги, и хотя бы где-то у меня нет никаких проблем.

– Отлично выглядишь, Воскресенская, – хвалит он, как всегда с широкой открытой улыбкой. Всегда называл меня по фамилии. Говорил, что не собирается участвовать в безумии моих родителей, которые «непонятно что курили», когда назвали меня именем книжной колдуньи.

Я улыбаюсь в ответ

Мысленно бью себя по рукам, потому что снова лгу, ведь улыбаться мне совсем не хочется. Нет, я не настолько уныла, чтобы плакать месяц изо дня в день. И даже почти социально активна, если так можно сказать о городе, куда я сбежала ото всех, и где у меня нет и десятка знакомых.

Даже не помню, как провела всю ночь за рулем.

Просто села, завела мотор – и поехала.

Родителям позвонила только утром, чтобы сказать спасибо за квартиру, которую отец купил на мой первый юбилей. Она мне, в конечном итоге, пригодилась.

– Ты снова за рулем? – Денис морщит нос. – Слушай. Воскресенская, капля алкоголя – не капля никотина. Да и ты не лошадь. Не бойся.

– Предпочитаю не проверять, – поддерживаю разговор. – И спасибо за «не лошадь».

Я обещала больше не притворяться и не быть удобной. А оказалось, что пропитана фальшью насквозь, сижу на игле собственного обмана настолько сильно, что слезть сразу и не подохнуть от ломки просто не получится.

Поэтому, как маленькая, учусь заново ходить.

Для начала – не корчить из себя удобную девочку.

Хорошо, что Денис... Он очень простой, открытый и дружелюбный. Слишком дружелюбный и немного зацикленный на себе, поэтому все мои «ошибки» почти не замечает А когда замечает – просто смеется и говорит, что я еще в универе была «Алисой Селезневой», так что все в порядке.

Он не пытается за мной приударить.

Мы просто иногда встречаемся, гуляем, ходим в кино и разговариваем в формате «я молчу и слушаю обо всех его планах на покорение Олимпа мира большой рекламы».

Если бы не эти прогулки, я бы не вышла из дома. Так бы и сидела в тишине и пустоте, делая вид, что не совершила ошибку.

«Я v тебя, Антон. Но, может быть, мы разведемся?»

«Ок. малыш, давай разведемся».

Это было последнее, что мы сказали друг другу двадцать семь дней назад.

И больше – ни слова, ни точки, ни звука

Заморозили «нас» молчанием. Я знаю, почему молчу я, но не знаю, почему молчит он.

Я сказала то, что должна была сказать. Дала мужчине, которого люблю, право выбора: жить ему с обманщицей или вернуть свободу.

Он выбрал.

Или я снова выбрала за нас?

Отчаянно пытаюсь собрать себя по кусочкам и который день даю обещание выбросить хотя бы половину своих обычных «волшебных таблеточек от боли». Держусь уже целую неделю, выпивая только то, без чего меня просто порвет в клочья.

– Может, завтра в кино? – Денис выкладывает билеты на стол. – Мне знакомая подогнала. Места прямо в самом центре и премьера-то какая! Пропустить нельзя.

Я поворачиваю билеты «лицом» к себе, вчитываюсь в печатные буквы.

«Звёздные войны: Скайуокер. Восход».

Звездные. Войны.

Одергиваю пальцы, как от огня.

– Я... знаешь... Не фанатка Звездных войн.

В отместку за вранье случайно прикусываю язык, вскрикиваю и пытаюсь сгладить отказ улыбкой. Денис пожимает плечами, говорит что-то... но...

Я слышу знакомый голос.

Это невозможно, но я его слышу. Впереди и немного слева. Где входная дверь.

Голова моментально начинает кружиться, потому что в полутемном просторном зале становится слишком тесно. Воздух наполняется горечью дымного аромата трав «Афганца».

Там мой Антон. В какой-то модной куртке, как обычно – немного «расхлябано» одет, немного взъерошен, в потертых джинсах и ботинках.

С девушкой, которую, вежливо придерживая за талию, проводит до столика. Или не вежливо? Может быть, интимно?

– Эй, Воскресенская, я же не самоубьюсь от отказа, – с трудом разбираю голос Дениса. – Не надо делать настолько расстроенное лицо. Хы!

Антон помогает спутнице снять пальто. Помогает сесть и сам усаживается напротив.

Лицом ко мне.

Между нами два, может быть, три метра расстояния.

И я не успеваю спрятаться за планшеткой меню, потому что муж как-то очень прицельно поднимает взгляд в мою сторону.

Это какая-то несмешная черная комедия в духе Тарантино, где все странные и лишние, на первый взгляд, сюжетные линии, вдруг сходятся в одной точке. Только в фильмах это становится отправной точкой для понимания сюжета. А в нашем случае... я даже не понимаю, чего.

Впервые за двадцать семь дней мы встречаемся там, где не могли бы встретиться никогда.

Я – с другим мужчиной.

Он – с другой женщиной.

Мы не виделись двадцать семь дней.

Он согласился развестись – и я, как страус, спрятала голову в песок. Потому что после того сообщения следующее должно было быть с датой: когда и в котором часу мы пойдем писать заявления «в обратную сторону».

И каждый раз, когда у меня звонил телефон или приходило новое сообщение, у меня случалась маленькая смерть. Боялась, что это Антон своим спокойным уверенным голосом, как умеет только он, скажет: «Малыш, ну мы разводимся или как?» Или напишет что-то в таком же духе.

А сейчас мне страшно вдвойне.

Не могу выдержать прямой взгляд глаза в глаза. Хочется превратиться в сквозняк и сбежать в ближайшую щель. Как будто вот он – рядом, такой... живой, еще красивее, чем намертво впечатан в мою память, со своими все время немного прищуренными глазами и приподнятыми уголками губ даже когда совсем не улыбается. Хочется бросить все, наплевать на те слова – вымученно правильные, как оценка в дневнике отличницы – подойти к нему и что есть силы проорать в лицо, как я невыносимо соскучилась.

«Только тебе это больше не нужно, да?»

Антон немного склоняет голову набок и как будто даже улыбается. Или это моя богатая фантазия? С чего бы ему улыбаться?

– Воскресенская, слушай, ну хватит меня пугать своим прикидом панночки в гробу[1], – пытается пошутить Денис, а потом, прослеживая мой взгляд, в наглую поворачивает голову. – Че за папик? Знаешь его?

Папик?

Мой Антон, конечно, с сединой, но, блин, какой он к черту папик?!

– Это мой... – Я запинаюсь, чуть не сказав «муж».

Это будет просто нелепо. Я здесь со своим приятелем, с которым у нас просто дружеская встреча без подтекста, потому что ему просто не на чем вырасти, ведь я по-прежнему шарахаюсь ото всех на свете мужчин. А мой муж – вон там, за соседним столом, с эффектной молодой женщиной в облегающем платье и пиджаке, и сапогах на высоких каблуках. Она выглядит красивой даже со спины.

Вся эта сцена – очень неудачный ремейк из «Семнадцати мгновений весны». И у меня нет никакого желания объяснять Денису всю ее подложку. Потому что уже неделю я вроде как завязала с половиной своих «чудесных успокоительных» и меня уже штормит.

– Мне нужно в дамскую комнату, прости!

Срываюсь с места, только на рефлексах успеваю взять с собой сумку.

В туалете запираюсь и на несколько минут прилипаю к умывальнику.

Не помогает. Только щеки горят от холодной воды, как будто умываюсь жидким паром.

Дрожащими руками переворачиваю содержимое сумки вверх дном, чуть не плачу, потому что не могу найти нужную коробку с капсулами. Но она все-таки здесь, в кармашке на молнии, где обычно держу документы. Выдавливаю на ладонь свое «успокоительное», забрасываю подальше на язык и запиваю водой прямо из крана.

Она не подействует мгновенно, но эффект плацебо уже начинает действовать. Я знаю, что через десять-пятнадцать минут руки и ноги станут ватными, а на моих ужасно-прозрачных окнах в жизнь появится тусклый мыльный налет. Достаточно плотный, чтобы реальность хотя бы какое-то время была размытой и не такой пугающей.

В дверь уже настойчиво стучат, но мне все равно. Еще раз запускаю руки под воду, потом «прочесываю» ими растрепанные волосы и смотрюсь в зеркало: Денис был прав – вид у меня как у не очень свежего покойника.

– Это было в последний раз, – обещаю своему отражению.

Взрослые девочки должны решать проблемы по-взрослому, а не прятаться от них в мире розовых единорогов. Хотя очень жаль, что здесь нет ни намека на окно, а то бы сбежала без зазрения совести. Даже без пальто, в снег и мороз, как-то бы добралась до машины.

Лишь бы подальше отсюда.

Лишь бы не возвращаться в зал, где меня ждет любимый мужчина и его справедливый вопрос: «Ну и когда у нас официальное оформление разрыва отношений. Очкарик?»

Он будет ругаться, если скажу «никогда»?

Глава вторая: Антон

– Ты все еще здесь? – слышу немного приторно-сладкий голос моей спутницы.

Она делает то. от чего всегда раздражаюсь – щелкает пальцами перед носом, как какой-то высококвалифицированный специалист по психиатрии. А по факту просто повторяет тупой жест из такого же тупого забугорного сериала, где над этим всегда громко смеются подставные товарищи за кадром.

Куда убежала Очкарик? За ней как черти гнались.

– Антон, ау, я здесь, – продолжает привлекать внимание соседка по столу.

Нехотя, стараясь не упускать из виду коридор, куда убежала Йени, переключаю внимание на свою спутницу и по совместительству – коллегу по работе, которую я должен сегодня «красиво потанцевать», чтобы отдать дань всяким нужным и правильным для карьеры жестам. Бывает, приходится. Просто один ужин, просто хороший разговор обо всякой ерунде, просто пара вопросов, на которые она, выпив и расслабившись, ответит без всякой задней мысли. Потом я вызову такси, отвезу ее до дома и, как порядочный женатый мужик, попрощаюсь.

Потому что я – официально муж, какую бы херню Очкарик не вдолбила себе в голову. И у меня есть сраные принципы, правила и свой личный кодекс, в котором черным по белому написано: не изменять своим женщинам. Ну хотя бы потому, что это всегда геморрой. Если потянуло на сторону – значит, нужно рвать и идти себе спокойно в загул, но уже свободным и ни перед кем не обязанным.

– Вы готовы сделать заказ? – Возле стола появляется официант и, сука, как нарочно становится так, чтобы перекрыть мне весь обзор.

Я делаю жест в сторону коллеги, приглашая начать с нее.

Хочется отклонится, посмотреть, вернулась ли моя беглянка, но это будет как-то тупо. Так что приклеиваю жопу к стулу и, когда приходит моя очередь, выбираю первое, что бросается в глаза. По хрену, аппетита уже все равно ни в одном глазу.

От алкоголя отказываюсь, но, чтобы поддержать компанию, беру сок.

Бля, да отвали ты уже!

Но парень начинает воодушевленно перечислять какие-то особенные десерты в меню, молоть чушь об «авторском чае» и каким-то образом вовлекает мою спутницу в диалог.

Терпеливо жду, пока закончат обмениваться чепухой. Спокойно, Антошка, бывают в жизни хуже огорчения.

Например, услышать от собственной жены: «Я тебя люблю, но давай-ка мы разведемся».

Первых пару дней мне было вообще по фигу. Я как будто заморозился от тех ее электронных слов. Хочешь развод, Очкарик? На тебе развод. Силой к ЗАГС не тащил, силой за кольцо хвататься не буду.

Где-то через неделю я начал злиться. И хрен даже знаю от чего сильнее: что она снова – ОПЯТЬ! – решила за нас в одно лицо, или что снова мне соврала.

Когда женщина хочет развод – она прибежит на край света, если нужно – в течение суток, лишь бы получить от благоверного соответствующее заявление. Мало ли у меня разведенных приятелей?

А мой Очкарик просто сбежала, оставив «нас» в подвешенном и наверняка удобном ей состоянии. Потому что не хотела развод. Потому что – я верю – искренне думает, что любит меня.

Только не сражается совсем. Как будто нести тяжко, а выбросить жалко.

И каким бы злым я ни был, я дал ей время. Мысленно решил, что это будет не день и не неделя. И даже не один месяц, а столько, сколько ей потребуется, чтобы прийти в себя, набрать мой номер и не нести чушь о разводе, а сказать что-то вроде: «Я соскучилась».

На хрен бы всех послал и приехал.

Потому что это означало бы, что она готова идти вперед – со мной, вместе, а не рядом через прозрачную стенку параллельной вселенной, где мы пересекаемся только в горизонтальной плоскости.

Такой был план. Может, кривой и не романтичный, без белого коня в комплекте и ленточки королевы турнира на копье, но я никогда не корчил рыцаря печального образа.

Так что сейчас, когда официант, наконец, сваливает, и я вижу, как Йени неуверенной походкой направляется к столу, меня начинает бомбить. Тихо и без истерик, но по злому.

Хоть кольцо не сняла – и то спасибо.

Что за клоун вместе с ней? Третий раз оборачивается, еще бы пальцем показал.

– Ты точно не можешь задержаться на выходные? – спрашивает коллега, и я снова переключаю на нее внимание.

Ее зовут Анжела, ей тридцать четыре, она давно в разводе и с таким рабочим графиком, что, готов поспорить, секс ловит только от случая к случаю. Возможно, у нее даже есть кто-то постоянный – не интересовался, мне эта информация ни к чему.

Анжела со мной флиртует: открыто, без ужимок, в лоб. А мне как-то... вообще никак.

– Точно не могу, Анжел, сорян, – нарочно корчу слегка лихой и придурковатый вид.

– Нуууу... – выжидает Анжела, пока перед нами ставят заказ и официант наполнит ее бокал. Сразу тянется к нему, выразительно салютует мне навстречу. – Тогда хотя бы за сегодняшний вечер. Сто лет не проводила его в компании интересного мужчины.

Это уже откровенная лесть, попытка словить на дурака, словно я какой-то павлин. По работе я точно не сделал ничего «интересного» в том самом смысле слова, а сейчас так вообще откровенно прикидываюсь дурачком, который не поймет, что его клеят, даже если об этом скажут по всем центральным каналам.

Очкарик смотрит в нашу сторону как раз в тот момент, когда я отвечаю на тост немного приподнятым стаканом.

Приоткрывает губы. Неестественно распрямляет спину. Вижу, что злится: у нее в такие моменты почему-то всегда краснеют только скулы, и глаза блестят, как у лихорадочной.

Блядь, театр абсурда.

Я ведь представлял, как мы встретимся. Не то, чтобы часто, но точно думал об этом. И тогда в моей голове была совершенно банальная картина: кто-то позвонит кому-то, мы обменяемся какими-то вопросами, я пошучу, она засмеется – и вопрос о том, что нам пора что-то решать, возникнет сам собой.

Ничего эдакого.

Все должно было быть просто и понятно, как и было до того, как у моего очкарика в приданом оказался целый старый шкаф с двойным дном.

Но что делать сейчас, когда мы друг от друга – практически через стол?

Делать вид, что мне все равно? Ждать, что она подаст хоть какой-то сигнал, что рада меня видеть? Сидеть и смотреть, как наслаждается компанией херово воспитанного клоуна, которому мама и папа не вдолбили в голову, что за разглядывание незнакомых людей слишком долго и слишком пристально может случиться сломанный нос?

– Антон, слушай... – Анжела удивленно ставит бокал на стол, тянется ко мне и хватает за руку. Ковыряет длинным острым ногтем обручальное кольцо. У нас с Очкариком они из белого золота с черным «экватором» вставки. Ничего крутого, ничего пафосного. Это ведь просто кольца. – Ты серьезно?! Женился? Правда?

Она говорит слишком громко, а музыка в кафе играет тихо, так что вопрос становится достоянием всех соседних столов. Пара пожилых женщин справа поворачивают головы в нашу сторону, парень слева смотрит с сочувствием.

Очкарик поджимает губы.

Ей вот ни хрена не идут эти очки.

Выглядит в них какой-то слишком холодной, вылизанной, как те модные инстаграмщицы, которые в погоне за модой напяливают на себя всякий трэш.

– Правда женился, – говорю Анжеле, но продолжаю смотреть на Очкарика. «Мы же еще женаты, малыш? Или, блядь, кто этот клоун?»

– Не верю, – качает головой Анжела, снова тянется за бокалом, делает основательный глоток и забрасывает ногу на ногу, глядя на меня с видом благодетельницы, готовой добавить красок в серую скучную жизнь женатика. – Ты же зарекался, нет?

– Что ты хочешь услышать? Есть в жизни вещи, которые случаются – и все: то ли жопа, то ли счастье.

– А у тебя что?

– У меня... – Я не заканчиваю фразу, потому что «клоун» моей жены как раз перегоняется через стол и протягивает к ней руку.

Она резко отшатывается. С моей стороны даже кажется, что упадет на спину вместе со стулом. Вместо этого Йени встает, что-то тараторит и, чуть не с мясом срывая с вешалки шубу, несется к двери.

Мимо меня.

Даже не взглянув.

Колокольчик над закрывшейся за ней дверью печально всхлипывает.

На автомате поворачиваюсь к смотровому окну-витрине: проносится мимо, даже не додумавшись нормально одеться. Шуба наброшена на плечи и хоть метель уже утихла, снег валит – будь здоров.

Все, на хуй, хватит.

– Прости, Анжел, – оставляю на столе пару крупных купюр – ей хватит и на такси. -Мне нужно бежать.

– Что? – озадачено морщится она, но объяснять нет времени. Я задолбался быть мужем без жены.

Если она все еще хочет развод – пусть скажет об этом мне в глаза.

Глава третья: Антон

Я надеваю куртку на ходу, задираю воротник и быстрым шагом иду за тонкой фигурой Очкарика, которую вот-вот «съест» снег

Теперь хорошо видно, как сильно ее шатает, хотя взгляд был трезвым и ясным. Снова волнуется? Снова от чего-то убегает? Вернуться бы и оторвать клоуну его клешни. Потому что напугал.

Йени собирается повернуть за угол, но как-то неловко ставит ногу, взмахивает руками, чтобы сохранить равновесие, но все равно спотыкается и падает на колени в притоптанный снег. Не издает ни звука, даже не пытается встать.

Такая маленькая и беспомощная.

Что за...

В последний момент запрещаю себе сразу помочь ей встать. До сих пор помню, как отгораживалась от меня руками и просила не подходить. Понятия не имею, как отреагирует и что сделает, если просто до нее дотронусь.

– Привет... Антон, – не поднимая головы, сдавленно здоровается Очкарик. – Я не пьяная. Просто голова закружилась.

– Малыш, я помогу встать, идет?

Протягиваю руки, но она все равно не спешит принимать помощь. Только пару секунд спустя вкладывает в ладони мокрые от подтаявшего снега пальцы, и я в одно движение тяну ее на себя.

Слишком сразу мы слишком близко, практически бьемся лбами, прижимаемся друг к другу – и облачко пара из ее рта щекочет кожу.

Когда мы виделись в прошлый раз. на деревьях еще были желтые листья, шли дожди и утром на холме, где стоит моя избушка на курьих ножках, был такой плотный молочный туман, что Очкарик искренне цеплялась мне в руку, потому что боялась оставаться одна.

А сейчас снег и мороз, а на прилавках супермаркетов уже ровные ряды мандарин и разноцветные украшения к Новому году.

Я как будто успел прожить целую жизнь за этот месяц.

– Это просто мой приятель, – скороговоркой говорит Йени.

– Это просто моя коллега, – почти в унисон с ней говорю я.

– Слава богу, – с облегчением выдыхает Очкарик.

Так искренне, как почему-то умеет только она. Несмотря на то, что ни одна другая женщина в моей жизни не врала мне в стольких вещах, она все равно самая честная и искренняя из всех. Не знаю, что это за аномалия, и абсолютно не хочу вскрывать.

– Я, знаешь... Очень разозлилась...

Судорожно втягивает воздух ртом, и кончики пальцев в моих ладонях очень мелко дрожат Очень осторожно, чтобы не напугать, сжимаю их чуть сильнее.

Напрягается.

Задерживает дыхание.

И потихоньку освобождает ладони

Это немного царапает, но я примерно чего-то такого и ожидал, так что сам делаю шаг назад. Очкарик с благодарностью улыбается и снимает очки, потому что снега на стеклах налипло почти до слепоты.

У нее снова немного покрасневшие глаза, но чем дольше на меня смотрит, тем чище становится взгляд. Хочется встряхнуть ее как следует, попросить перестать корчить серьезную женщину и отпустить тараканов на свободу. Не могла же она вытравить их всех?

Кто бы сказал, что буду так сильно скучать по ее замороченности?

– Я, знаешь, – передразниваю ее, – тоже очень сильно разозлился.

– Правда? – Удивляется так сильно, как будто признался в смертном грехе.

– Пфффф... – фыркаю в ответ. Она все-таки смеется.

И снежинки тают на бледных губах.

Может, это неправильно. Может, психологи обозвали бы меня еретиком за то, что не решаю проблему с места в карьер, но говорить о разводе и выяснять отношения прямо сейчас мне резко расхотелось. И ей тоже, раз не спешит сворачивать на эту тему.

Пусть будет пауза.

Мы разговариваем – уже хорошо.

Она смотрит на мои губы уже минуту и вряд ли понимает, что уже дважды очень многозначительно прикусила нижнюю губу.

В голову сразу лезет столько всего, что лучше бы поскорее убраться подальше с улицы.

«Мне без тебя было так хреново спать одному, писательница. Я до сих пор верю, что каждый звонок или сообщение – это ты. Я не снимаю проклятое кольцо даже когда дрочу как ненормальный, потому что рвет крышу от одиночества. И, угадай, о ком я думаю, когда это делаю?»

– Очкарик, – пытаюсь выдохнуть напряжение, – давай проведу тебя до дома? Ну или где ты тут... живешь.

Вместо ответа она долго копается в сумке и с виноватым видом вкладывает что-то мне в ладонь.

– Я на машине. Но мне сейчас... В общем, лучше не садиться за руль. Успокоительные уже начали действовать.

Теперь понятно, почему ее водило от столба до столба. Подозреваю, пила она не глицин.

У меня в кулаке ключ. Вернее, брелок в виде маленькой машинки с логотипом известного немецкого бренда.

Ну да, дочка совладельца «Меридиана» не будет водить старое американское ведро. Хоть мне в общем плевать – ездит она на «Порше» или на метро. Я бы перестал уважать себя, если бы выбирал женщину за ее материальные блага. Обеспечить семью я вполне в состоянии.

В салоне Очкарик стряхивает с себя шубу, забирается с ногами на пассажирское сиденье и отворачивается от меня к окну. Голову укладывает так, вроде собралась спать. Не удивлюсь, если правда через минуту отключится.

– Малыш, может, скажешь адрес?

Она вскидывается, виновато улыбается и снова покрывается румянцем. Теперь уже вся, до самых ушей. Называет улицу и дом.

Ну... как бы, ожидаемо.

Минут десять просто веду молча, даже музыку включать не хочется, потому что задним фоном за окнами снова метель и, если ничего не измениться, добираться в таких пробках нам минимум час, если не больше.

Йени первой нарушает наш необъявленный режим тишины.

– У нас в семье не принято говорить, что мы... в общем, неплохо живем.

– Я понял, – беззлобно улыбаюсь в ответ.

Я сам общаюсь с довольно обеспеченными людьми, некоторые из которых ворочают миллионами и совсем не в наших «деревянных». По некоторым так сходу и не сказать, что у них парочка дорогих тачек в гараже, купленных просто по приколу, а любовницы живут в элитных новостройках. Кичатся деньгами обычно те, у кого понты выше доходов. И я с такими товарищами предпочитаю выдерживать режим «нерукопожатых отношений».

– Все, что есть у моих родителей – папа заработал сам. Никого не обманывая, ничего не воруя. У него просто чутье, когда, как и сколько.

Она нарочно немного меняет голос, чтобы было понятно, что цитирует отца, а не говорит отсебятину.

– Я живу на то, что зарабатываю сама. Мне больше не нужно. А машина и квартира в Москве... Просто возможность изменить окружение.

Этот «Порше» я уже видел на парковке в доме, где она снимает квартиру.

Ну или это ее квартира. Одна из.

– Я правда снимаю ту квартиру, в которой живу, – снова виновато улыбается Очкарик. Я что ли вслух это произнес или ход моих мыслей настолько очевиден? -Родители купили квартиру, но мне хочется самой. Считай, что это тщеславие: хочу, чтобы родители мной гордились. Хотя бы в чем-то.

Пока мы стоим на перекресте, отвлекаюсь от дороги и поворачиваюсь к жене.

Ее голова лежит на спинке сиденья, от подтаявшего снега волосы стали немного влажными и смешно распушились. Мне не хватает на ней тех больших круглых очков. И улыбки тоже не хватает. И почему-то вспоминаю, как она в наушниках ходила их угла в угол, изредка чуть ли не пританцовывая и что-то бормоча себе под нос. И как потом с горящими глазами рассказывала, что у нее родилась идея для новой книги.

Даже не знаю, стоит ли говорить, что за этот месяц я дважды прочел ее дилогию. Первый раз просто «проглотил», второй – просто чтобы выписывать цитаты и представлять, о чем она думала, когда ее героиня рубила головы кровожадным демонам, а ее спутник-полудракон травил пьяные анекдоты.

Да, возможно, это не памятник литературы. И даже не первая десятка лучшего отечественного фэнтези, но это – отличная история, в которой есть и смех, и слезы, и какие-то очень правильные глубокие мысли.

– Госпожа Воскресенская-Сталь, – осторожно щелкаю ее по носу, и она смешно, как мышь, морщится. – Я очень тобой горжусь.

– Правда? – с каким-то тихим отчаянием переспрашивает Йени.

Всегда этот вопрос. Всегда какое-то недоверие и это неприятно царапает где-то внутри. Но я понимаю, почему она такая, почему хочет дважды услышать, что для кого-то – важная и особенная, лучше, чем другие.

– Правда, малыш. – хоть обычно я не повторяю то. что и так сказал от души. Она прикрывает рот рукой и хлопает влажными от слез ресницами.

– Я... очень соскучилась, – еле-еле, шепотом, через пальцы. Как будто снова боится, только на этот раз саму себя. – У меня в телефоне двести с хвостиком неотправленных сообщений.

– Дашь почитать? – Пытаюсь не дать своей голове выключиться, а то эта русалка утащит меня в свое розовое ванильное болотце.

Очкарик отрицательно машет головой и снова шепотом добавляет:

– Там такой запредельный уровень слез и глупостей, что колючий кактус Антошка либо засохнет, либо зацветет.

Мне же вот этого не хватало.

Именно этого – каких-то таких шуток, словечек с подтекстом, которые умеет выдавать только она, ладони на губах, распушившихся волос.

Хорошо, что уже «зеленый» и я переключаюсь на дорогу.