Текст книги "С четырех сторон"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

В ДОРОГЕ

Наши места были как раз позади кабины водителя. Рейсовый автобус катил в Сарангпур, вздымая огромные клубы пыли. От неумолчного гудения мотора заложило уши, от мерного покачивания клонило в сон. На одежде, на лицах густым слоем лежала пыль. Скоро и Сарангпур.

Прошедшую ночь мы провели в вагоне третьего класса, что оставило весьма красноречивые следы на нашей внешности. Мы насквозь пропитались мерзким вагонным запахом. Спать пришлось на голых скамьях, в результате одежда у нас запачкалась, волосы засалились. Всю ночь напролет наше купе продувал холодный ветер, врывавшийся в открытые окна. Из носов у нас текло. У меня потрескались губы и обветрилась кожа на щеках.

Ешванта сидел в автобусе рядом со мной. Он сунул руки между коленями, положил голову мне на плечо и крепко спал. Шевелюра, прикрывающая его узкий лоб, даже ресницы – все было запорошено пылью. Голова Ешванты расслабленно моталась у меня на плече в такт толчкам. Ему было двадцать два года, столько же, сколько и мне. Это был худощавый молодой человек с очень светлой кожей и детским лицом со вздернутым носом. Лишь на подбородке, где пробивался мягкий пушок, кожа казалась чуть темнее.

Дальше сидел Гопу. Он был постарше нас. Плотный, упитанный, гораздо более сильный физически, ростом он уступал нам. Гопу сидел прямо, сложив руки на широкой груди, и тоже спал. Его голова размеренно покачивалась, а не моталась из стороны в сторону, как у Ешванты. В детстве мы с Ешвантой учились в одной школе. Мой отец был конторским служащим, его отец – учителем. Оба недавно ушли в отставку. Наши семьи занимали одинаковое общественное положение, и мы с Ешвантой дружили. Два года назад я переехал из деревни в Пуну. Ешванта перебрался туда годом раньше. Он устроился работать при общежитии для школьников и студентов, которое, среди прочей небольшой собственности, входило во владения раджи нашего княжества в Пуне. Я поселился вместе с ним.

Строго говоря, мы не могли назвать Гопу своим другом. Начать с того, что отец у него – адвокат, человек состоятельный. Гопу – единственный сын. Жил Гопу в Пуне без родителей, учился на юриста. Он носил хорошие костюмы, курил дорогие сигареты, тогда как мы ходили в одежде, выстиранной дома. Ну как мы могли при этом быть друзьями? Единственное, что было у нас с ним общего, – это чувство землячества: все мы приехали из одной деревни – Нандавади, которая была районным центром в округе Сатара. Строго говоря, сам-то я не из Нандавади. Моя родная деревня расположена по соседству, милях в четырех-пяти, но я несколько лет прожил в Нандавади, когда учился в школе. Ешванта с Гопу жили на одной улице.

В автобусе – не продохнуть. От жаркого дыхания людей, набившихся в заднее отделение, воздух стал спертым. В ноздри бил едкий запах нестираной одежды. Кто-то вез большую корзину красного перца. От его запаха щекотало в носу и першило в горле. Но дух, исходивший от чьего-то мешка с сушеным бомбилем – у нас эту рыбу называют еще «бомбейской уткой», – перебивал все прочие ароматы. Казалось, он с каждым вдохом въедается в легкие.

Для большинства наших попутчиков эти запахи были привычны. Но тех, кто принюхался и не страдал от них, мутило от вони бензина. Женщины сидели в полном молчании, уткнувшись носами в складки сари.

Но вот позади остались поля, посевы сорго, свежая зелень лугов, развесистые кроны манговых деревьев, рощицы у водоемов – мы подъехали к Сарангпуру.

Автобус притормозил. «Пошлину брать не с чего!» – крикнул кондуктор сборщику налогов, который вышел из полуразвалившегося здания поста у городской заставы. Круто повернув, автобус въехал в город. Я принялся расталкивать Ешванту:

– Эй, проснись! Сарангпур.

Ешванта широко открыл глаза и с недоумением огляделся по сторонам. Очнувшись от сна и сообразив, где он и куда едет, Ешванта несколько раз сладко потянулся. Потом стал будить Гопу:

– Давай просыпайся. Приехали.

Гопу открыл глаза и начал отряхиваться. Громко сигналя, автобус подкатил к автовокзалу. Пассажиры повставали со своих мест и принялись собирать вещи, покачиваясь из стороны в сторону, чтобы сохранить равновесие. Автобус окружила толпа кули и нищих. Подхватив свои матерчатые дорожные сумки, покрывшиеся слоем пыли, мы вышли наружу.

Автобус до Нандавади отправлялся только в четыре часа дня. Сейчас было около половины одиннадцатого. Что мы будем делать все это время? Для начала мы направились к буфетной стойке и заказали себе овощную приправу и лепешки. С едой мы расправились моментально, а время как будто остановилось. Неужели так и сидеть четыре часа на жестких скамейках? Слава богу, хоть беспорядков здесь вроде бы нет.

– Пойдемте в контору Паршурамской автобусной компании, – предложил Ешванта. – Там можно подремать в креслах часок-другой.

– Ты и так дрых всю дорогу от Карада досюда, – заметил Гопу.

– А ты что предложишь?

– Пошли по городу побродим.

– Вернемся – автобус уже полон. Нет, если заранее не занять места, домой мы сегодня вечером не попадем, – возразил Ешванта. Но Гопу сумел переубедить его. Он уговорил нас заглянуть к его родственникам, живущим здесь в городе. Со своими матерчатыми сумками в руках мы совершили путешествие через целый лабиринт улочек и переулков и наконец подошли к особняку довольно внушительных размеров.

– Вот и дом моей тетушки, – объявил Гопу.

Мы вошли. Это было большое здание старинной постройки с верандами на четыре стороны и внутренним двориком посередине. Навстречу нам вышел юноша в шортах цвета хаки.

– Входите, входите, – сказал он, здороваясь.

– Нана, мой двоюродный брат, – пояснил Гопу, повернувшись к нам.

Мы уселись на большой хлопчатобумажный ковер, расстеленный на веранде, выходящей на улицу. Тем временем из внутренних комнат появилась тетушка Гопу. Она села возле самого порога и завела разговор с племянником. Я огляделся по сторонам. Мой взгляд упал на развешанные по стене картины. Помимо картин Рави Вармы[15]15
  Известный индийский художник.


[Закрыть] на выкрашенной в песчаный цвет стене красовались рядышком фотопортреты Саваркара и Хеджевара[16]16
  Реакционные политические деятели.


[Закрыть]. На вешалке лежал свернутый кольцом широкий кожаный ремень. Там же висела складывающаяся черная шапочка – знак принадлежности к партии «Раштрия сваям севак»[17]17
  «Союз служителей нации» – религиозно-шовинистическая организация индусов.


[Закрыть]. На двух колышках вешалки покоилась бамбуковая трость.

– Что нового? – спросил у Гопу его двоюродный брат.

– Сил больше не было оставаться в Пуне, – ответил Гопу. – Двое суток жили на военном положении. Носа не могли высунуть на улицу. Во рту – ни маковой росинки. Нет, говорю себе, поезжай-ка домой.

– Газеты писали, в Пуне были большие беспорядки, – подала голос тетушка.

– Еще какие! – И Гопу, не жалея красок, живописал поджоги и грабежи в Пуне. Мы с Ешвантой тоже вспомнили кое-какие колоритные подробности. Тетушка слушала с вытаращенными от изумления глазами, то и дело восклицая: «Да неужели?», «Подумать только!» Двоюродный брат сосредоточенно слушал.

– А здесь были беспорядки? – спросил Гопу, закончив свое повествование.

– Пока не было, – ответил двоюродный брат, – но, похоже, страсти накаляются. Не известно, что может случиться завтра.

Мы были ошарашены.

– Значит, и тут назревают беспорядки! А мы думали, что здесь-то ничего такого не случится!

– Поверьте мне, всюду, где есть брахманы, – сказал двоюродный брат, – на них начнутся гонения. Пуна – самый передний край Махараштры. Все, что случается в Пуне, эхом отзывается повсюду. Сообщения, которые печатают в газетах, еще больше будоражат народ. Говорят, в Сангли спалили весь базар.

– Но все эти бесчинства происходят в городах. А в деревнях они и знать об этом не будут. Кто там станет затевать беспорядки?

– Что верно, то верно. Там-то уж ничего не случится.

Мы напились чаю, потом снова поговорили. В половине второго собрались уходить. Двоюродный брат, в белоснежной рубашке и шортах цвета хаки, вышел проводить нас, надев на коротко стриженную голову черную шапочку. Прощаясь с нами, он сказал:

– Пожалуй, хорошо, что вы едете в деревню. Ваши родные, слушая все эти истории, конечно, беспокоятся за вас.

Неторопливым шагом мы дошли до автовокзала. Автобус уже был битком набит. Ни кондуктора, ни водителя не было. Поэтому мы не полезли в автобус, а остались стоять рядом. Мы мирно разговаривали, как вдруг откуда-то появилась группа людей – человек двадцать – и окружила нас плотным кольцом. Мы не знали, что подумать. Почему эти люди – нам совершенно незнакомые – так пристально нас разглядывают? Мы продолжали стоять, вопросительно глядя на них. Молодой человек в дхоти[18]18
  Длинный кусок ткани, который обертывают вокруг бедер.


[Закрыть], с тюрбаном на голове выступил вперед и повелительным тоном потребовал, обращаясь ко мне:

– Покажите-ка нам ваши сумки.

– Зачем?

– Мы должны вас обыскать.

Зачем понадобилось им обыскивать нас? Мы же не воры, не бандиты. Да будь мы даже грабители, все равно эти молодчики никак не похожи на полицейских. Почему они хотят обыскать нас? Мы переглянулись в полном недоумении. Что все это может значить? Молодой человек в тюрбане свирепо уставился на нас, как бык, готовый пронзить рогами свою жертву. Когда до него дошло, что мы не собираемся выполнять его приказ, он с угрозой крикнул:

– Эй вы! Лучше покажите, что у вас в сумках!

Задетый за живое его бесцеремонностью, я сердито воскликнул:

– С какой стати? И не подумаем!

– Ах так?

– Кто вы такие, чтобы обыскивать нас?

Тут вперед вышел худенький юнец.

– Мы – общественность, – произнес он, выпятив грудь. Что он имел в виду, осталось нам непонятным.

– Послушайте, если вы нас в чем-то подозреваете, пойдите и приведите полицейского. А без представителя полиции мы никому не позволим себя обыскивать.

Как видно, худощавый юнец не нашелся, что ответить на это. Он нервно потер кончик носа и, повернувшись к тем, кто стоял позади, промолвил:

– Вот видите! Эти трое не понимают, когда с ними говорят по-человечески.

Молодой человек в тюрбане громко откашлялся и сплюнул. Он взглядом подал знак худощавому юнцу. Что-то должно было случиться. Лица окруживших нас напряглись в нетерпеливом ожидании. Несколько мгновений никто не решался ни заговорить, ни пошевелиться. Сердце мое отчаянно колотилось. Гопу приблизился ко мне, судорожно глотнул и прошептал дрожащим голосом:

– Давай покажем им сумки.

В моей сумке, сшитой из материи цвета хаки, лежала аккуратная стопка выглаженной одежды. Я протянул «общественности» сумку со словами:

– Нате. Можете обыскать, только не помните выглаженную одежду.

– Ладно, ладно, – пробурчала «общественность».

Молодой человек в тюрбане, тощий юнец и еще человека два-три отделились от толпы, взяли наши сумки, раскрыли их и тщательно осмотрели содержимое. Покончив с осмотром, они положили вещи обратно и вернули нам сумки.

– Ладно, теперь можете ехать, – сказал нам человек в тюрбане.

Даже сейчас, после того как нас обыскали, мы не могли понять, что все это значит. Когда толпа вокруг нас стала таять, я остановил парня в тюрбане и спросил:

– Эй, скажите, зачем вы нас обыскивали?

Тот пристально посмотрел на меня, прищурив глаза, и многозначительно произнес:

– Ведь вы сейчас шли из дома брахмана Сакхарама, так?

– Да, – ответил Гопу, – это дом моей тетки.

– Этот брахман – член «Раштрия сваям севак». Он пытается посеять беспорядки: собирает вместе молодых брахманов, вооружает их палками и кое-чем еще. Может быть, у вас, брахманов, в сумках револьверы, чтобы всех нас перестрелять! Откуда мы знаем?

– Нет, нет, мы ни к чему такому отношения не имеем. Ведь вы же сами убедились! – сказал я с вымученной улыбкой.

Он снова перешел на угрожающий тон:

– Проваливайте теперь отсюда. И поменьше разговаривайте!

Громко гомоня и оглядываясь на нас, вся компания удалилась. Нам не хотелось смотреть друг другу в глаза. Ни слова не говоря, мы влезли в переднее отделение автобуса. Так и промолчали в ожидании водителя. Но вот водитель сел за руль, и автобус тронулся.

Выехали за город. Как только автобус покатил по шоссе, из заднего отделения донесся чей-то грубый голос:

– Эти парни чудом остались живы!

Оглянувшись, я посмотрел на говорившего. Это был толстый коротышка с очень темным цветом кожи. Он обращался к сидящему рядом старику.

– Счастливчики! Повезло им! Значит, еще не суждено покинуть этот свет. Поэтому и спаслись. Иначе лежали бы сейчас мертвые.

Кожа у него на лице напоминала своим видом апельсинную корку. Нос был вздернут и приплюснут. Рот, красный от бетеля, который он непрерывно жевал, придавал ему сходство с кровожадным чудовищем-людоедом. На голове у него красовался выцветший розовый тюрбан, прошитый золотой нитью. Его толстая шерстяная куртка шоколадного цвета, насквозь пропылившаяся, была заштопана в нескольких местах белой шерстью. Три массивных золотых кольца украшали его пухлые пальцы. Это явно был какой-то подрядчик.

– Вы не знаете, до чего вредный тип этот брахман Сакхарам. Как нос задирает. Он вожак всех этих молодых брахманов, которые расхаживают по городу в своих мерзких черных шапчонках, с тростями. Знаете, что они хотят сделать? Все эти брахманы только и мечтают сговориться между собой да захватить власть над нами. Вот чего они домогаются.

– Да ну?! – воскликнул старик.

– Это уж поверьте мне! Все брахманы такие. Вечно они крутят да извиваются – точь-в-точь как шнур, который они носят у себя на шее.

– Верно, верно.

– Вы согласны?

Я обернулся, чтобы одернуть его, но Ешванта шепнул мне на ухо:

– Помалкивай.

Подрядчик между тем продолжал:

– Посмотрите на этих молодчиков-брахманов! Вот один из таких и застрелил великого Ганди. Люди увидели, как они распивают чаи в доме брахмана Сакхарама, ну и, ясно, рассердились. Велели им показать сумки. Еще хорошо, что на том все и кончилось. А ну как их начали бы бить? Чем бы кончилось тогда?

– Бить? – переспросил старик.

– Конечно. А что бы им помешало? Сейчас повсюду брахманам достается. Так правительство Неру велит. Сжигайте дома брахманов! Долой кастовую систему!

Теперь разговор живо заинтересовал всех едущих в автобусе. Мужчина, который молча жевал табак, выплюнул жвачку в окно и принял участие в беседе. Вытирая усы, он веско заметил:

– Не только дома жгут. Например, в деревне, где мой зять живет, убили одного.

– Да неужели?

– Точно! Когда стало известно об убийстве Ганди, один брахман заиграл на фисгармонии. Говорили, что он от радости сластями людей угощал. Люди приходили к нему и говорили: перестань играть. Но он и слушать не захотел. Мол, у себя дома делаю, что хочу. Захочу – стану играть на фисгармонии, захочу – нагишом спляшу. Кто вы такие, спрашивает, чтобы помешать мне играть? Не успел он договорить, как кто-то схватил топор да разрубил его надвое, как полено.

Для наглядности рассказчик жестом показал, как разрубили брахмана.

– А потом? Следствие-то было? Арестовали кого-нибудь?

– Как бы не так! Все деревенские собрались, изрубили тело на куски и зарыли у ручья. Свидетелей нету, улик нету.

– Да, брахманы сейчас мертвым позавидовать могут.

– Еще бы! Кругом такое творится! Повсюду их собственность жгут: дома, магазины, лавки.

– Должно быть, и человеческие жертвы есть? – тихо спросил один из собеседников.

– Много, ох, много людей перебито! – во весь голос заверил его подрядчик.

– А как насчет брахманов из деревень и селений? Останутся они там жить?

– Все уедут. Как могут они остаться?

– Значит, уедут? – переспросил мужчина в красном тюрбане с узелком на коленях. – А что будет с их землей?

– Землю они продадут.

– Кто же ее купит? Нет уж, их землю мы покупать не станем. Получим ее так, бесплатно.

По мере того как страсти накалялись, сердце у меня билось все сильнее. Ешванта и Гопу сидели, низко опустив голову. Разговор принял совершенно невыносимый характер, но мы волей-неволей слышали каждое слово: громкие голоса собеседников перекрывали шум ревущего двигателя. Хоть на полном ходу из автобуса выпрыгивай – лишь бы этого не слышать. Но вот дорога пошла все круче в гору, и мотор заревел еще надсадней, заглушая говорящих. Подрядчик, который уже долго напрягал голос, стараясь перекричать завывания мотора, наконец выдохся и смолк. Мужчина в красном тюрбане сунул в рот новую порцию табака. Старик начал клевать носом. Таким образом, оживленная дискуссия утихла сама собой. Однако мы уже слышали достаточно, чтобы понять, куда ветер дует. Очень скоро эти настроения достигнут даже самых маленьких и отдаленных деревень. В Пуне мы по крайней мере находились в безопасности. Никто не смог бы ворваться в наше убежище, обнесенное с четырех сторон стеною, и выволочь нас наружу. Никто нас пальцем бы не тронул. Зато здесь возможно всякое. Здесь все может случиться. До нас мало-помалу дошел весь ужас нашего положения.

Тем временем автобус катил и катил вперед. За окном проплывали деревья и кустарники. Мы то с надсадным ревом взбирались вверх, то с громыханьем мчались под гору, то виляли вправо и влево на крутых поворотах, поднимая тучи пыли. Постепенно мы добрались до знакомых нам мест.

Вот и Шивагхат. Отсюда дорога спускается вниз, еще миль восемнадцать – и Нандавади. А вот и могучий баньян на самом высоком месте. Слева от него виднеется проселочная колея, ведущая в деревню моей тетушки. На меня нахлынули воспоминания детства. В годы, когда я учился в Нандавади, я частенько добирался сюда рейсовым автобусом, а потом шел пешком до тетушкиного дома. А сколько раз сиживал я под этим баньяном, застигнутый туманом или дождем. Здесь я съедал угощения, которыми снабжала меня, провожая в дорогу, мать, и угощения, которые давала мне на дорогу тетушка. Здесь я, задрав голову, глядел на резвящихся зверьков и щебечущих птиц.

Извилистый горный участок шоссе остался позади. Теперь дорога пошла вниз. Справа возвышались высокие скалы, слева тянулось глубокое ущелье, поросшее буйной растительностью. На поворотах опытный шофер лихо крутил руль, и нас бросало то в одну сторону, то в другую.

Солнце клонилось к закату. Косые лучи били в окна автобуса. Спуск кончился, и дорога стала ровней. Гопу и Ешванта то дремали, то, вздрогнув, просыпались и погружались в невеселые размышления.

Я тоже ушел в свои мысли. Вдруг автобус остановился. Человек, стоявший на обочине дороги, подошел к окну водительской кабины и встревоженным голосом спросил:

– Есть в автобусе брахманы?

Водитель оглянулся. Посмотрел в нашу сторону и тот, кто спрашивал.

– Здравствуй, Аба-сахиб, – воскликнул Гопу. – В деревню возвращаешься? Залезай сюда к нам. Тут есть место.

Теперь и я узнал старого знакомого. Этот Аба-сахиб, молодой человек с мальчишеской внешностью, считался в среде маратхских семейств в Нандавади юношей, подающим большие надежды. Я наклонился вперед и поздоровался.

– Как жизнь?

Лицо Аба-сахиба сохраняло прежнее испуганное выражение. При виде нас он побледнел еще больше. Подняв руки со сложенными в знак мольбы ладонями, он проговорил:

– Шанкар, Дешпанде-сахиб, ради всего святого, не езжайте дальше. Умоляю, сойдите здесь. Я пришел сюда только ради того, чтобы предостеречь.

– Но почему? Что случилось, Аба-сахиб?

– Не спрашивайте, творятся ужасные вещи. Повсюду насилие. Вон туда, в Самвади, приехали на двух грузовиках погромщики. Эти люди как бешеные: бесчинствуют, грабят, жгут дома. Как будто с цепи сорвались, так и бросаются на всех. Если в разгар этого буйства появитесь вы, может случиться и кое-что похуже. Заклинаю вас, слезьте тут.

Мотор автобуса глухо урчал. Пассажиры спрашивали один у другого, что случилось. Мы ошеломленно смотрели друг на друга, не зная, на что решиться. Шофер повернулся к нам и сердито произнес:

– Эй, что же вы не сходите? Разве вы не слышали, что он говорит? Не хватает, чтобы из-за вас эти люди сожгли мой автобус. Вылезайте! – После этого мы поспешно выбрались по очереди из автобуса через открывшуюся переднюю дверь. Мотор продолжал работать. Как только мы сошли, Аба-сахиб торопливым движением подобрал края своего дхоти и взобрался на освободившееся место. Попрощавшись, он сделал знак водителю, что можно ехать. Автобус укатил в тучах пыли. Мы стояли на дороге, глядя ему вслед, покуда он не скрылся из виду.

– Что же теперь делать, Гопу?

– Слава богу, Аба-сахиб пришел предупредить, не то угодили бы в самое пекло.

– Далеко отсюда до Самвади?

– Миль шесть.

– Зачем же туда идти?

– А как же быть?

– Давайте присядем и подумаем.

Вокруг нас простиралась голая пустошь. Пыльная дорога убегала вдаль. От нее ответвлялась другая, совсем узкая, ведущая в деревню Курванди. На развилке росло деревце, посаженное какой-то доброй душой. Под деревцем был выровненный и даже подметенный клочок земли, где мог бы передохнуть усталый путник. Опустив на землю сумки, мы уселись под деревом. Только постепенно до нашего сознания дошло, в какой переплет мы попали. Следующий автобус пройдет в Нандавади лишь завтра вечером. Наши родные места – не меньше чем в шестнадцати милях отсюда. Нигде не видно ни малейшего признака человеческого жилья, а солнце вот-вот зайдет.

Гопу достал сигареты. Ешванта тоже закурил, а я принялся очищать место, где мы сидели, от камешков и колючек.

Небо на западе побагровело. Порывами подул холодный ветер. Он колыхал желтую траву, которая кое-где росла на пустоши. Над головами у нас начали кружить огромные ночные бабочки.

Гопу, который сидел, уставив взгляд в землю, поднял голову. В его глазах, маленьких и блестящих, застыл страх. Устремив отсутствующий взор куда-то вдаль, он глубоко вздохнул. Должно быть, все это время он предавался грустным размышлениям. Глядя мимо нас, он вполголоса произнес:

– Я ужасно боюсь за отца. Он ведь ростовщик и нажил массу врагов. Отец несправедливо отбирал у людей землю и имущество. Обиженные будут мстить. Разграбь они наш дом, даже сожги его – я бы это пережил, но… – У него не хватило духу закончить свою мысль.

Ешванта глубоко затянулся в последний раз и раздавил окурок о землю. Отвернувшись, он выдохнул облако дыма, проглотил слюну и высказал свое мнение:

– Послушай, Самвади сожгли, но это еще не значит, что сгорит и Нандавади. Нечего зря беспокоиться и пугать нас попусту на ночь глядя.

– Нет, не попусту, – с горячностью возразил Гопу. – Так оно и есть. Когда толпа начинает бесчинствовать, личная вражда и зависть тут как тут. Человек богат – и его объявляют врагом бедняков. А никому дела нет, дал он для этого повод или нет. Голодные всегда с ненавистью смотрят в вашу полную тарелку. Они не преминут швырнуть туда ком грязи, лишь только им предоставится такая возможность. Отцу грозит большая опасность, я это все время чувствую.

Мне было мало что известно о семье Гопу. Разумеется, я слышал, что старик Дхондопант, его папаша, был по профессии адвокат и прослыл порядочным душегубом. Зато Ешванта знал всю подноготную этого семейства. Ему-то было хорошо известно, каким способом Дхондопант скопил громадное состояние и как он обходился с людьми.

В отличие от Гопу у нас с Ешвантой не было оснований беспокоиться. Никто из наших родственников никогда не занимался ростовщичеством, не навлекал на себя гнев и проклятия. Средства к существованию давали нашим семьям маленькие наследственные участки земли да небольшое жалованье конторских служащих и учителей. Не может же им грозить опасность только потому, что они родились на свет брахманами! Лично у меня не было такого ощущения, что над ними нависла беда. Ведь если бы они находились в опасности, у меня, наверное, было бы какое-нибудь предчувствие: болело бы сердце, грыз бы в глубине души безотчетный страх. Ешванта, по-моему, тоже не тревожился за близких.

Сумерки сгущались. Потемнели далекие холмы. Надо было подумать о том, как добраться из этих голых мест до какого-нибудь жилья, пока окончательно не стемнело. У нас не было с собой ни еды, ни постельного белья, ни одеял. Поэтому нас беспокоило сейчас не столько то, что могло случиться с нашими близкими, сколько наша собственная участь. Тут я вспомнил о дороге, ответвлявшейся влево, в сторону Курванди – деревни, которая находилась милях в десяти отсюда. Один из рейсовых автобусов из Сарангпура приезжал в эту деревню на ночную стоянку.

– Послушай-ка, – обратился я к Ешванте, – скоро пройдет автобус в Курванди?

– Да, скоро. А что?

– Поехали туда.

– Зачем? Мы там никого не знаем.

– Но не лучше ли поехать туда, чем оставаться в этой глуши? Там мы могли бы купить на две аны вареного риса и переночевать в каком-нибудь храме. И незачем нам кого-то знать.

– Когда же мы доберемся домой?

– Утро вечера мудренее. Нам нужно где-то провести ночь. Как ты считаешь, Гопу?

Лицо у Гопу осунулось. Облизав пересохшие губы, он сказал:

– Поехали.

Минуту-другую все трое молчали. Потом меня взяло сомнение:

– Скажи, а этот автобус ежедневно ходит?

Ешванта когда-то работал канцелярским служащим в департаменте общественных работ нашего княжества и ведал дорогами и транспортом как раз в этом районе, так что должен был знать.

– Ежедневно. Но как знать, может, какая-нибудь поломка приключилась? Ведь здешние автобусы никуда не годятся.

Мы сели на землю и стали молча ждать, чертя на пыли замысловатые линии, подбрасывая и ловя камешки и напрягая слух в надежде уловить далекий, слабый звук мотора. Время от времени то один, то другой из нас поспешно вскакивал, думая, что он расслышал отдаленное громыхание, вытягивал шею, вглядывался вдаль, но, не увидев никакого намека на приближающийся автобус, понуро опускался на место. Так повторялось несколько раз. Уже совсем стемнело.

Беспомощные, скованные страхом, мы одиноко сидели в этой безлюдной глуши, вдали от наших родных, вдали от дома. По мере того как вокруг нас сгущалась тьма, мое разыгравшееся воображение рисовало картины одну страшнее другой. А вдруг обезумевшая толпа движется в нашу сторону? А вдруг тот подрядчик сказал этим беснующимся, что на пустынной дороге остались трое юношей-брахманов?

Что, если бесчинствующая, обезумевшая толпа явится сюда, выкрикивая лозунги, размахивая пылающими факелами? Куда мы тогда денемся? Каждый из этих смутьянов, увидев трех беззащитных молодых людей, принадлежащих к столь ненавистной им касте, может подбежать к нам и, изрыгая в ненависти и гневе проклятия, ударить палкой, ткнуть в лицо горящий факел. Что делать тогда?

– Автобус не придет, Еша, – прервал молчание Гопу.

– Похоже на то. Он должен был уже пройти. Но, может быть, он запаздывает? Скажем, шина спустилась – вот и задержался.

По открытой пустоши гулял ветер, шелестя жухлой травой. Похолодало. Я вынул из сумки полотенце и обмотал им голову и уши. Мы продолжали сидеть в тягостном молчании.

После долгого ожидания автобус, идущий в Курванди, наконец появился. Далеко-далеко засветились огни. Торопливо подхватив сумки, мы бросились к обочине. Автобус приближался, ослепляя своими фарами. Мы подняли руки. Автобус затормозил. Когда он поравнялся с нами, шофер пристально поглядел на нас и прибавил скорость. Автобус промчался мимо. Мы, как дураки, побежали вслед за ним, крича: «Эй, Эй!» – и размахивая руками. Пыль, поднятая стремительно удалявшимся автобусом, набилась нам в рот, в нос. Автобус вскоре исчез из виду.

– Что случилось, Еша? Почему он не остановился? Ведь не был же переполнен!

– Я узнал водителя. Он живет в Курванди.

– И тут виновата наша каста! Он увидел, что мы брахманы, и прибавил газу.

– Что же нам делать?

– Идти пешком. Милях в трех отсюда есть селение – Белкаранджи. Переночуем там.

– Сколько, говоришь, миль? – усталым голосом переспросил Гопу. Он стоял ссутулясь, опустив голову.

– Мили три-четыре, не больше. Пошли.

И мы побрели по дороге, купая ноги в густой пыли. Холод пробирал нас до костей. Пронзительный ветер, клонивший к земле посевы на полях по обе стороны дороги, обжигал тело. Съежившись и стуча зубами, мы шагали вперед. При виде призрачных силуэтов деревьев и кактусов мы испуганно вздрагивали. Нам казалось, что с наступлением полной темноты дорога станет неразличимой, но она молочно белела перед нами даже при слабом свете звезд. Гопу почти все время плелся сзади. Нам с Ешвантой приходилось поджидать его. Мы быстрым шагом уходили вперед, а потом останавливались и ждали, пока он появится. Вглядываясь в кромешную тьму, мы подолгу не могли различить его фигуру на светлом фоне дороги и начинали беспокоиться, не рухнул ли он где-нибудь на землю. Мы продолжали напряженно таращить глаза, покуда издали не доносился звук его шагов и не появлялся через некоторое время его темный силуэт. Так повторилось раза два-три. Наконец Ешванта сказал ему:

– Зря ты вешаешь нос, Гопу. Ничего с твоим отцом не случится. Он из тех, кто уговорит козла и тигра напиться из одного ведерка. Никто его пальцем не тронет. Верно, Шанкар?

– Не знал я, Гопу, что ты такой трус. Послушай, как-никак Нандавади – районный центр. Глава нашего княжества – брахман. То, что случилось в других местах, у нас тут невозможно. Здесь не допустят ничего подобного. В деревне не меньше пятидесяти брахманских семейств. Кто посмеет причинить им вред?

Гопу ничего не сказал в ответ, лишь устало переставлял ноги. Мы тоже замедлили шаг. Через некоторое время он остановился и проговорил:

– Ничего себе четыре мили. Никаких признаков жилья. Где же селение? Ни огней, ничего.

– Вообще-то, это даже не селение – маленькая деревушка. Расположена она в лощине, так что огней не видать, пока не подойдешь к ней совсем близко.

– Ты хоть знаешь там кого-нибудь?

– Когда я служил в департаменте, манги, что тут живут, нанимались на дорожные работы – гравий укладывать. В списках рабочих было человек пять и из этой деревни. С тех пор прошло три года. Я не могу сейчас припомнить ни одного имени.

– Манги? А узнают они тебя?

– Узнали бы, если бы не эта заварушка. А теперь – не ручаюсь!

Наконец показалась деревня. Впереди замерцали во тьме огоньки. Дорога по-прежнему тонула во мраке. Предводительствуемые Ешвантой, мы чуть ли не ощупью добрались до храма Марути. Со вздохом облегчения мы присели на приступку у входа. Пока мы шли сюда, собаки, услышав наши шаги и почуяв чужих, подняли лай. Из домов стали выглядывать люди.

Вскоре вокруг нас собралось человек десять-двенадцать. Наших лиц они в темноте разглядеть не могли, но смутно видели, что на приступке у храма сидят двое или трое незнакомцев в белой одежде. Те, кто подошли первыми, молча смотрели на нас, но когда вокруг сгрудилось достаточно много людей, один из них набрался храбрости и отрывисто спросил:

– Кто там сидит?

– Нас застала в пути ночь. А что?

– Куда вы идете?

– В Нандавади.

– В Нандавади? Почему же тогда вы оказались здесь? Откуда вы пришли?

– Из Пуны.

– Кто вы такие?

Говорить им или нет? Разве скроешь нашу касту?

– Я – Кулкарни, а эти двое – Дешпанде.

– Значит, вы брахманы?

– Да.

Собравшиеся вполголоса заговорили между собой. Мы сидели ни живы ни мертвы. Как знать, до чего договорятся эти люди, что они сделают? Один из них подозрительно спросил: