Текст книги "С четырех сторон"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

8

Китти удивляло, почему никто больше не судачит о сожженных скирдах, словно все происшедшее было прочно предано забвению. Теперь, когда он, возвращаясь из школы, встречал в Хосуре Шивагангу, тот не буравил его свирепым взглядом, а отводил глаза в сторону. Догадываясь, что с Басаккой ему лучше не встречаться, Китти сразу за лавкой Шетти стал сворачивать на другую улицу. Дядя теперь тоже не всегда проводил время в Хосуре, не то что раньше. Лишь изредка можно было увидеть его в лавке Шетти, играющим в карты с Чати Саби и плотником Бхаскарой. Встречая Китти и Наги, дядя всякий раз поторапливал их, чтобы они добрались до наступления темноты.

Китти только что поужинал и собирался пойти к чавади, когда тетя позвала его с собой в храм. У нее уже все было приготовлено: на блюде, предназначенном для приношения даров богам, лежали листья конамаву, пахучие палочки для воскурений, масло в отдельном блюдечке. Китти не раз уже ходил с тетей в храм и помнил эти посещения. Храм Гудикатте находился за полем, что возле речки, и стоял посреди густой рощи. Перед храмом был небольшой пруд. Когда Китти вошел через дверной проем внутрь, он поначалу ничего не различал в непроницаемом мраке. Но немного погодя глаза привыкли к темноте, и ему стали видны окружающие предметы. Прямо над головой, громко хлопая крыльями, пролетела стая летучих мышей. Тетя чиркнула спичкой и затеплила светильник. Огонек масляного светильника тускло осветил внутренность храма. Китти вспомнил, как боялся он сначала приходить сюда: ведь во дворике перед храмом видели следы гиены. Теперь гиены стали редкостью. Со временем Китти хорошо изучил местность вокруг храма, потому что приходил сюда рвать плоды с дерева хунасулли, растущего за храмом.

Тетя долго стояла в молитвенной позе. Китти выглянул наружу. Сгущались сумерки. Потянув тетю за сари, Китти сказал:

– Атте, темнеет уже.

Они вышли из храма. Перейдя поле, они вошли в деревню. По улице гнали домой стадо, и в воздухе висели тучи пыли. Пастухи пели, но, завидев тетю, они оборвали песню и принялись разгонять скотину, расчищая проход. Как только они с тетей прошли, пастухи снова затянули свою песню.

В доме было темно. Тетя зажгла фонарь и прошла на кухню. Дядя, как обычно, ушел, обувшись в джирки и взяв свой карманный фонарик. Это уже стало чем-то неизбежным. Когда тетя сказала Бхоги, что заклинание колдуна, как видно, не подействовало, та ответила:

– Нет, амма, что ни говорите, а сейчас стало малость лучше. Ведь прежде-то он и днем там пропадал.

Приближался праздник Санкранти. В каждом доме царило оживление: на токах готовились к обмолоту урожая. В воображении Китти вставали связанные с этим картины: вот поджигают порох, вот веют зерно, молотят, выметают высевки, вот с песнями отправляются работники спать на току… Китти взглянул в сторону их тока. Кучи золы – все, что осталось от сгоревших скирд. Он почувствовал в сердце боль утраты.

Китти больше не стремился всеми правдами и неправдами попасть вечером в дом, где шли репетиции. Ему не нравились странные взгляды, которые люди теперь бросали на него. Да и все юноши – участники спектакля – ходили словно в воду опущенные с тех пор, как злоумышленники сожгли скирды на току Чандреговды. У них так и стояло перед глазами зрелище пожираемого огнем зерна. Искры, взлетавшие к небу в ту ночь, казалось, все еще жгли их душу.

Не только в Коппалу, но и в Хосуре было хорошо известно, что поджог скирд на току Чандреговды – дело рук Шиваганги. Вся деревня дивилась, почему не был созван панчаят[12]12
  Орган деревенского самоуправления.


[Закрыть] для раскрытия этого преступления. Деревенский шанбхог хотел было заявить о поджоге в полицию, но Чандреговда воспротивился этому: он считал своим долгом поступать по совету старших – Додды Говды и Ситарамайи. Шиваганга увидел в его сдержанности признак трусости и совсем обнаглел. Он стал дерзок и заносчив, словно какой-нибудь вождек, избалованный поддержкой соплеменников. С его языка так и сыпались теперь угрозы: «убью», «измордую», «на куски разорву»… Даже жителям Хосура стало надоедать его бахвальство. Он и всегда-то злобно поносил Басакку, но старался незаметно ускользнуть, если поблизости оказывался Чандреговда. Теперь же он начал громко честить ее на всю деревню. И все-таки, как ни пыжился Шиваганга, его по-прежнему бросало в дрожь от одного свирепого взгляда Чандреговды. Придравшись к чему-то, Шиваганга жестоко оскорбил Кондайю. Но и после этого Чандреговда продолжал хранить молчание. Шиваганга начал хвастливо угрожать: «Пусть только сунутся убирать хлеб с этого поля!» Однако стоило ему заметить хотя бы тень Чандреговды, как он торопливо менял тему разговора.

С недавних пор Чандреговда начал провожать Китти домой из школы. Он стал более внимателен к Наги и Китти и с каждым днем нравился им все больше. Когда дядя бывал с ними, он обязательно покупал им каких-нибудь лакомств. А позавчера Китти набрался храбрости и попросил дядю купить в лавке Шетти цветных шариков для игры – редкостных цветных шариков, которые обычно продаются только на ярмарке в Боммадевара Гуди, а на простом деревенском базаре даже не бывают. Дядя купил ему шарики, а Наги – зеленые ленты, которыми она не переставала восхищаться. Она помахала перед Камаламмой своей длинной косичкой, переплетенной зеленой лентой:

– Атте, это дядя купил мне ленту.

– Ну конечно, дядя уже боится, что иначе его невестка может осерчать. – Наги смутилась и покраснела.

Всякий раз, когда Китти приходил поиграть с Наги, поднимался целый скандал. Ее бабушка только и знала, что ругаться. Стоило ему позвать Наги играть на улицу, старуха начинала браниться: «Иди играй, бесстыжая девчонка!» Как не похожа на нее была его бабушка в родной деревне! Он не помнил, чтобы она когда-нибудь обругала его или ударила. Да она даже отцу не давала бить его. Лицо у нее все в морщинках… и руки тоже. Она часто ходила на берег пруда срезать зеленые побеги хоногане и брала его с собою. Когда она надевала перед выходом изношенное сари его матери, та говорила:

– Надели бы вы новое сари, аджи.

– Зачем новое сари старухе, которая в любую минуту может умереть?

А какую сказку про маленького принца рассказывала она ему! Как ракшасы унесли его в свой мир, а прекрасная Бидирала Чадуре помогла ему бежать оттуда… Эта сказка так врезалась ему в память, точно бабушка рассказывала ее только позавчера… Сердце его сжалось от горячего желания увидеть ее.

Дядя еще до зари ушел на поле возле речки – проследить за обмолотом риса. Китти притворился, будто у него разболелась нога, которую он уколол вчера вечером о какую-то колючку, и добился, чтобы тетя положила на нее припарку. Благодаря своему притворству он избавился от школы. Уже почти всюду скотину отпускали свободно пастись на сжатых полях. На дядином поле еще не дозрели бобы, посаженные с опозданием: убирать их можно будет не раньше, чем через неделю. А пока Силла с Ломпи будут до утра сторожить урожай. Поэтому Китти, как он и хотел, отправился с Раджей и его друзьями в лес Додданасе собирать дикий мед.

Бродить по лесу было для Китти огромным удовольствием. Хотя он боялся змей, леопардов и рогачей-оленей, ему ужасно нравилось продираться сквозь густые заросли, залезать в поисках меда в самую середину купы сросшихся деревьев, весело топать по хрустящему под ногами валежнику… что может быть лучше этого? С утра прошатавшись по лесу, полазав по непроходимым дебрям, отыскав пару маленьких ульев и полакомившись медом, они вышли из лесу с расцарапанными в кровь руками и ногами. У Китти порвалась рубаха. Они пошли после леса в сад Кенганны и стали играть в обезьян, забравшись на большое манговое дерево.

Китти был младшим в этой компании. Чтобы его не поймали сразу же, он уселся в развилине тонкого сука. Сук немного наклонился. Когда Шива стал подползать к Китти, чтобы осалить, тот подвинулся еще дальше к концу, все время поглядывая в сторону Раджи и Мутху. Он сердился на них: почему они медлят? Давно им пора спрыгнуть и подальше забросить палку, за которой Шиве придется бежать. Когда Шива потянулся, чтобы осалить его, Китти в отчаянии решился перепрыгнуть на ветвь, что была пониже, но верхняя ветвь, за которую он держался, обломилась, и он сорвался, ударившись при падении левым локтем о сук. Все ребята тотчас же спрыгнули вниз и помогли ему сесть. Китти упал на мягкую землю и, чувствуя, что не ушибся, сразу же встал. Мгновение спустя что-то словно сдвинулось у него в локте, и руку пронзила острая боль. Он снова сел и заплакал. Ребята кое-как довели его до дому и ушли. Боль теперь стала непереносимой, и он не переставая плакал. Камаламма не знала, что делать. Решив, что он, наверное, сломал руку, она посадила его к себе на колени и ласково гладила по голове. Даже легкий толчок причинял ему мучительную боль. Утомление все же взяло свое: наплакавшись, Китти так и заснул у тети на коленях.

Вечером дядя, ощупав локоть, сказал, что это, должно быть, растяжение. Он послал Ломпи с Силлой в Говалли за Бандиговдой, чтобы тот пришел осмотреть поврежденную руку. Бандиговда явился, когда тетя кормила Китти, который сидел у нее на коленях. Дядя усадил Бандиговду к себе на койку и поговорил с ним, дожидаясь, пока Китти поест. Затем Китти подвели к Бандиговде; Китти не отрывал взгляда от его лица – заросшего колючей щетиной, – которое он так часто видел раньше. Кривой Бандиговда, отвлекая внимание Китти, долго растирал его руку маслом – и вдруг резко дернул ее. Китти вскрикнул. Обмотав руку вощеной бумагой, Бандиговда наложил на нее тугой бамбуковый лубок и удалился.

Ночью рука ныла, боль не давала заснуть. Ломпи и Силла легли спать на веранде. Перед тем как уйти, дядя предупредил:

– Смотри не снимай повязку. Будет туго – терпи. Не то опять локоть вывихнешь.

Сложив два-три сари, тетя подсунула их под больную руку, чтобы ей было мягче. И все-таки руке было тесно и больно. Во дворе залился лаем Монна.

Ломпи постучал к ним в дверь и позвал:

– Камалаваре!

Тетя пошла открывать. Китти затаил дыхание, услышав чьи-то всхлипывания. Оказалось, это Кальяни, мачеха Наги. Пока тетя прибавляла огня в лампе и спрашивала у Кальяни, что случилось, Китти разглядывал ее. Волосы у нее были растрепаны, на руке не осталось ни одного браслета, на лбу вспухла шишка. Она навзрыд плакала. А когда она показала, какие рубцы от ударов кнутом остались у нее на бедрах, Китти обожгло: словно это его отхлестали. Семь-восемь страшных полос чернели на ее светлых бедрах. Тетя тоже чуть не плакала. Смазывая раны маслом, она посочувствовала Кальяни:

– Это же зверь! Так отхлестать тебя! Как скотину!..

– Он придавил мне голову каменной плитой. Нет, я больше не вынесу такой жизни, Камаламма. Брошусь в пруд или в колодец…

– Разве можно так говорить, Кальяни? Это случилось в несчастливую минуту, вот и все. «Смеем ли мы отказаться есть то, что сами просили?» Что мы такое? Котомка с прахом, которую и так выбросят после каких-нибудь нескольких дней жизни на этой земле. Вставай, нельзя ложиться спать на голодный желудок. Поешь.

Кальяни немного поела и принялась подробно рассказывать с самого начала. Если у Кальяни имелся в деревне по-настоящему близкий человек, то это была Камаламма. Сколько раз Кальяни совсем было решалась проститься с жизнью, но тихие уговоры Камаламмы придавали ей мужества пожить еще немного. Кальяни рассказывала все как есть, без утайки. Китти жалел ее. Повязка больно стягивала руку. Тетя говорила:

– Ложись спать, Кальяни. Пускай он придет за тобой утром. А я и твоей свекрови пару слов скажу. Как можно так жестоко обращаться с женщиной только потому, что это чужая дочь? Ты до сих пор не спишь, Китти?

Тетя укрыла его и стала ласково гладить по голове, чтобы он уснул. Локоть по-прежнему болел. Китти было слышно, как постанывает Кальяни. За что ее так страшно избил отец Наги? Дядя и то так не бил… может, он и Наги отстегал… Китти вспомнил злобную старуху в доме Наги и подумал, что это, наверно, она во всем виновата. Ведь это же настоящая ракшаси – ведьма: ногти у нее длинные, грязные, похожие на когти; глубоко запавшие глаза вечно слезятся; из беззубого рта стекает на подбородок красный сок бетеля; лицо, руки, ноги покрыты морщинами… Китти вспоминал, вспоминал и лишь много позже забылся беспокойным сном.

9

Дома стало совсем невесело. У Китти от этого портилось настроение. Даже работники и те ходили молчаливые и подавленные. Наступил праздник Санкранти – и прошел скучно, без радостного оживления. Совсем не так, как Дипавали с его праздничной суетой! У всех в деревне выросли на токах горы зерна, всюду раздавались песни и веселые возгласы. Китти подошел к краю веранды и бросил взгляд в сторону их собственного тока. Там по-прежнему темнели огромные кучи пепла – безрадостное зрелище! Китти было до слез досадно. Хотя локоть у него еще побаливал, Китти размотал повязку – сил не было терпеть, как она стягивала руку, – и выбросил вощеную бумагу вместе с бамбуковым лубком. Ему надоело столько дней сидеть дома. Он отправился проведать Наги. На веранде лежала бабушка Наги и надсадно кашляла. Остановясь во дворе, Китти крикнул:

– Аджи, Наги дома?

Бабушка приподняла голову и посмотрела в его сторону:

– Кто это?

Китти подошел ближе. От старухи шел дурной запах. Она хрипло спросила:

– Это ты, Китти?

– Я, аджи… А почему вы легли спать, аджи?

Старуха велела ему подойти еще ближе и, откинув одеяло, показала гноящуюся рану на руке.

– Натолки мне бетелю с орехами, – сказала она и вытащила из-под изголовья мешочек с бетелем. В последнее время Китти терпеть не мог эту бабку. Он думал, что это из-за нее так достается Кальяни и Наги. И поэтому не раз желал ей смерти. Но сегодня ему стало ее жалко. Он вспомнил, как сочился гной с кровью из раны, и его чуть не вырвало. Он принялся что есть силы толочь бетель, а закончив, спросил:

– Где Наги, аджи? – Узнав, что она на току, он пошел туда.

На току сгребали в кучи высевки. Там были Наги, ее мачеха и человек семь-восемь работников – все эти работники были ему знакомы: они служили в доме его дяди. Наги с маленьким совком из кактуса в руках сгребала высевки в кучи вместе с неприкасаемой Нингой, которая тоже работала у них. Увидев Китти, Наги собралась и ему дать совок, но Кальяни остановила ее:

– Не надо, не бери, Китти. Волосы себе запылишь. Да и рука у тебя…

Не дав ей докончить, Китти выхватил из рук Наги совок и принялся усердно работать, показывая, что рука у него совсем прошла. Неприкасаемый Ханума, повернувшись к Кальяни, громко сказал:

– Посмотри-ка на дочь. Она уже впрягает в работу своего мужа!

Все дружно рассмеялись. Китти и Наги смутились… Впрочем, они не стали бранить Хануму, хотя и рассердились на него: ведь это он сплел им из тростника две маленькие горагу – непромокаемые шапки, без которых в дождь не выйдешь на улицу. Китти отшвырнул совок и подошел к Кальяни. На его смазанных маслом волосах уже осел слой пыли.

– Вот видишь, Китти, что я тебе говорила? Смеркается уже. Шел бы ты домой, пока еще светло. Тетя, наверно, обыскалась тебя. – Кальяни вытерла ему голову краем сари. – Смотри, скоро стемнеет.

Китти пошел домой. В воображении ему рисовалось, как он тоже, не сгори их скирды, делал бы все это на их собственном току вместе с Силлой, Ломпи и Бхоги. Проходя мимо чавади, он заметил поодаль огромную груду срубленных деревьев и бамбуковых жердей и догадался, что это материал для сцены – помоста, на котором будут играть спектакль. Добравшись до дому, он увидел, что на веранде сидят и беседуют его дядя и Ситарамайя.

– Смотри-ка, – воскликнул дядя, – рука еще не зажила, а он уже по деревне слоняется!

– Да нет, уже ни капельки не больно, – возразил Китти и для убедительности энергично помахал рукой.

– Тогда завтра пойдешь в школу, – тотчас же сказал дядя.

У Китти упало сердце. Он совсем не ожидал, что будет так наказан за свои слова. Не зная, что ответить, Китти постоял молча и вошел в дом.

Утром, как только Китти встал, на него обрушились две печальные новости: ночью леопард загрыз Монну и умерла бабушка Наги. У Китти даже голова кругом пошла. Когда он ложился спать вчера вечером, Монна был во дворе. Он долго лаял. А ночью его утащил леопард. Силла рассказывал, что слышал, как Монна возился и даже один раз взвизгнул.

– Откуда же мне было знать, – говорил он, – что на него напал дикий зверь?

Леопард утащил собаку под дерево неподалеку от колодца и там сожрал ее. Силла и Ломпи, которые уже ходили посмотреть на то, что осталось от Монны, в один голос сказали:

– Еще слава богу, что он не забрался в закут к козам! – и пошли помогать Бхоги выносить навоз.

Дядя ушел в дом, где лежала покойница. Тетя уже побывала там и вернулась. Китти решил сперва сходить посмотреть на останки Монны под деревом у колодца, а потом пойти в дом Наги. Когда Китти добрался до того места, под деревом уже пировали стервятники. Китти стало страшно, и он не подошел ближе. Немного постояв поодаль, он направился к дому Наги.

Перед домом лежала кучка тлеющих углей – «огонь», извещающий людей, что в дом вошла смерть. Покойницу положили на веранде. В изголовье на низенькой скамейке горел глиняный светильник. Рядом сидели с заплаканными глазами Кальяни, Наги и ее отец. Веранду заполняли родственники Додды Говды и множество других людей. Китти подошел к Наги. При виде ее слез ему самому захотелось плакать. Хотя он много раз желал старухе смерти, теперь, когда она в самом деле умерла, он жалел об этом. Он долго стоял на краю веранды, пока ему не свело ногу судорогой. Присев, он вспомнил о том, как еще вчера старуха показывала ему свою гноящуюся рану и как ужасно от нее пахло, – его чуть не стошнило. Он сошел с веранды и, почувствовав голод, отправился домой.

– Сейчас, Китти, подам тебе завтрак, – сказала тетя, – а сама пойду приведу Наги. – С этими словами тетя дала ему поесть и ушла. Хотя он и был голоден, пища не шла в горло. Он посидел просто так, потом принялся за еду. Когда пришли Наги с тетей, он доедал последний кусок. Тетя, усадив Наги с ним, подала завтрак и ей. Наги рыдала и не притрагивалась к еде, но тетя все-таки уговорила ее поесть.

Дальше все происходило как в тот раз, когда умер его дедушка. Наги, ее отец, Кальяни – все они совершили омовение у них в доме и здесь же поели.

– Пускай Наги останется у нас на ночь, – предложила Камаламма, и Наги оставили у них. Китти обрадовался этому. Наги проплакала чуть ли не всю ночь. И в доме, и снаружи воцарилась непривычная тишина. Раньше Монна, услышав малейший шорох, заливался громким лаем, который разносился по всей деревне. Китти лежал и представлял себе, как леопард терзает Монну и пожирает его. А вдруг он придет и сегодня? Его охватил смертельный страх. Даже с закрытыми глазами он не мог заснуть и беспокойно метался. Тетя спросила:

– Ты что не спишь, Китти? Спи, – и стала тихонько поглаживать его. Сон все не шел к нему. Как и накануне ночью, стали кричать совы на большом тамаринде в конце улицы. Жужжание жуков ясно слышалось в ночной тишине. Китти вспоминал все, что случилось сегодня с самого утра. Ему почудилось, будто что-то страшное надвигается на него, разинув огромную пасть. Вздрогнув, он спрятал лицо у тети на груди.

Кровавые останки Монны, растерзанного леопардом; гной с кровью, вытекающий из язвы на руке старухи; треск костра, на котором сжигали покойницу; Наги, причитающая: «Аджи, аджи!» – столько ужасных воспоминаний! Откинувшись на подушку, он широко раскрыл глаза.

Со всех сторон окружала его кромешная тьма. Огонек лампы в дальнем углу комнаты еле мерцал, вот-вот готовый погаснуть. Китти стало невыносимо страшно. Он решил прибавить огня в лампе, привстал, но тут ему стало еще страшнее, и он лег обратно под одеяло.

10

Китти шел в школу с ватагой мальчишек из Говалли, обсуждая по дороге спектакль, который будет поставлен в его деревне, как вдруг он заметил перед храмом Басавы в Хосуре десятка два мужчин, копающих яму для воды. Значит, скоро Окали[13]13
  Праздник воды, во время которого участники игры, являющейся главным событием празднества, разделясь на две партии, поливают друг друга струями воды, с большой силой выбрасываемой из особого рода насосов. Водометы эти, именуемые «ханде», изготовляются специально для праздника Окали.


[Закрыть], сообразил он и направился к группе работающих, хотя и так уже опаздывал на урок.

Праздник Окали пользовался широкой популярностью в округе, и даже в Коте отмечали его. Но в последние два года его нигде не праздновали на широкую ногу. Поскольку в этом году дождей было достаточно и хлеб уродился, заранее начались приготовления к большому празднованию и к игре, которой знаменит праздник Окали. Из сарая, примыкающего к храму, была вывезена колесница. Ее деловито чинил Бхаскара, плотник, который не так давно приехал к ним в деревню, чтобы что-то перестроить в доме Додды Говды. Увидев Китти, он заговорил с ним. В Хосуре – это было известно Китти – и процессию с колесницей, и игру Окали устраивают в один и тот же день: процессию – утром, Окали – днем.

– Скоро будет Окали, Бхаскара?

– За день до спектакля в вашей деревне, – ответил Бхаскара. Язык каннада не был родным языком Бхаскары, и он говорил неправильно, с сильным акцентом, что очень забавляло Китти. Читать на каннада он не умел. Поэтому, когда Китти протянул ему несколько цветных афишек, Бхаскара попросил его прочитать их вслух. В афишках сообщалось о предстоящем спектакле в Коппалу. Китти вытащил эти листочки из кипы афиш, которую постановщик спектакля накануне привез из Майсура.

На обратном пути из школы Китти с радостным возбуждением отметил, что афиши о спектакле в Коппалу наклеены на стене лавки Шетти и гостиницы Бхуджангайи. Он только заглянул домой и тотчас же побежал к чавади, даже не ответив тете, которая уговаривала его сначала поесть. Рядом с чавади уже сооружалась сцена. Дядя сам следил за ходом работ. По правде сказать, даже сидя на уроках в школе, Китти в мыслях был все время тут.

На чавади Китти увидел Додду Говду, Ситарамайю и нескольких жителей Хосура – они о чем-то разговаривали с дядей. Подойдя ближе, Китти стал слушать. Жители Хосура явились, чтобы вручить старейшинам Коппалу листья бетеля в знак официального приглашения на праздник Окали в Хосуре, который состоится через четыре дня. Поначалу Чандреговда отказался принять приглашение.

– Разве это возможно? Их же трясет от ненависти при одном упоминании о нашей деревне! Как стали бы мы играть с ними?

Санаппанна из Хосура примирительно говорил:

– Послушай, Чандраппа, в каждой деревне есть дурные люди. Если в злую минуту случилось что-то такое, что не должно было случиться, мы не должны растравлять свои обиды. Ведь эта игра передавалась из поколения в поколение. Говорят, давным-давно Коппалу и Хосур были одной деревней. Ныне настал худший из веков. Люди потеряли честь и совесть. Разве ты сам не видал, какая нас постигла кара? Три голодных года подряд, страшная засуха. Будь же великодушен, забудь, что было, и прими наше приглашение. И так уж люди с нижней улицы склоняют нас пригласить вместо Коппалу Говалли. Я, конечно, против: мыслимое ли это дело? Так вот, прислушайтесь к моим словам и примите наше приглашение.

Додда Говда, к которому обратился Санаппа, ответил:

– Ну ладно, можете дать лист бетеля Чандраппе – мы принимаем ваше приглашение.

Увидав, что дядя дает свое согласие, Китти чрезвычайно обрадовался. Он со всех ног бросился к Наги, сказал ей и помчался домой – сообщить новость тете.

К этому времени уже ходили толки, что мужчины Коппалу не станут состязаться с мужчинами Хосура в игре Окали. Как только в Коппалу вдруг стало известно, что сам Чандреговда принял приглашение хосурцев, вся деревня забурлила. Мужчины доставали с чердаков свои ханде и отлаживали их механизм. С этого дня они начали практиковаться, чтобы набить руку перед игрой. Одни обстреливали струями воды доски, приставленные к помосту вокруг священного дерева на чавади. Другие, как Чама, Анка и Доддира, практиковались возле пруда. Все в деревне только и говорили что о предстоящем спектакле и празднике Окали в Хосуре.

Неприятные события и впечатления мало-помалу изгладились у Китти из памяти. Даже кучи пепла на месте сгоревших скирд и те постепенно осели, стали меньше. Рудра, Чама и Карипапа долго уговаривали дядю принять участие в предстоящей игре и добились-таки своего. Тетя полезла на чердак, достала старинный семейный ханде и до блеска начистила его. А когда дядя ударил струей воды по доске, раздался звук, похожий на раскат грома. Мужчины и юноши, практиковавшиеся вместе с ним, стояли вокруг в одних набедренных повязках и, подобно Китти, с восхищением глядели на дядю. Китти не спускал глаз с могучих дядиных рук. Вот дядя согнул руку, бугры его мускулов напряглись, и туго завязанная вокруг руки черная нитка, на которой висел талисман, лопнула. Дядя поднял с земли талисман и протянул его Китти.

Когда Китти передал талисман тете, ее лицо омрачилось.

– Почему он отдал его в твои руки, Китти? – с беспокойством в голосе спросила она.

Тогда Китти рассказал ей, как лопнула нитка и талисман упал на землю. Тетя благоговейно прижала талисман к глазам и положила его перед изображениями богов. Поздно вечером, когда дядя сидел после ужина на койке, тетя попросила Китти передать дяде новую нитку, чтобы привязать талисман. Но дядя сказал ему в ответ:

– Эти бумажные нитки, Китти, слишком легко рвутся. Завтра мы с тобой купим в лавке Шетти шелковую, тогда и привяжем его.

Тетя положила талисман на прежнее место перед изображениями богов. У Китти на шее и на поясе висели два-три похожих талисмана. Он, правда, толком не знал, зачем они там висят.

На завтрашний вечер был назначен пробный спектакль. Мысль о нем долго не давала Китти заснуть. Наутро он решил не идти в школу и прямиком побежал к дому Додды Говды. Говракка уговорила его поесть, хотя он и сказал, что завтракал дома. Рудранна и Андани из дома Додды Говды были важными участниками спектакля. Выйдя на улицу, Китти встретился с Мутху и Раджей и отправился с ними бродить по деревне. Во второй половине дня участники спектакля собрались в сарае Додды Говды, и постановщик проверил, все ли они знают назубок свои роли.

Раджа, у которого роль была всего из нескольких слов, вскоре освободился и пошел вместе с Китти к нему домой – попросить у тети на вечер расшитое сари для Мадиранны – исполнителя роли Ситы. Пробный спектакль было решено провести на помосте, только что сооруженном для спектакля. Туда уже были доставлены из лавки Шетти сильные лампы с рефлекторами. Всем исполнителям женских ролей сегодня полагалось играть одетыми в сари, хотя пока еще не накрашенными. Поэтому Мадира и послал Раджу к Камаламме за расшитым сари. Китти выпалил тете все о поручении Мадиранны, прежде чем Раджа успел открыть рот.

– Хорошо, Раджа, – сказала Камаламма, – я пришлю сари вечером с Китти.

Раджа пошел обратно. Китти, отправившийся вместе с ним, поинтересовался:

– А тебе, Раджа, не нужно сари?

– Нет, не нужно, Китти. Давай-ка зайдем за Анантой.

И они направились к дому храмового жреца. Савитрамма вот уже много дней не показывалась на улице. Жрец, сидевший на веранде, спросил:

– Вы зачем сюда явились?

– Нам надо повидаться с Анантайей, – ответил Раджа. Китти насмешило, что Раджа, который был старше Ананты, побоялся назвать его в присутствии жреца просто «Анантой». Жрец, похоже, был чем-то рассержен.

– Что вам от него нужно?

– Так, ничего, – пробормотал Раджа.

Услышав голоса, Ананта вышел к ним, и дальше они пошли втроем. Жрец даже не крикнул вдогонку своего обычного предостережения: «Смотри, чтобы неприкасаемые не осквернили тебя!» Он продолжал сидеть с сердитым, мрачным лицом. А у Ананты, кажется, глаза были заплаканы. Раджа начал выпытывать у него, что случилось, и Ананта в конце концов все рассказал: как отец избил Савитри и вышвырнул ее ночью из дому, как мать впустила ее обратно и как ей тоже досталось за это… Китти ничего не мог понять. Раджа продолжал пытливо расспрашивать:

– Скажи, Ананта, а Бхаскара больше не приходит к вам?

– Нет, не приходит.

– Бхаскара сейчас в Хосуре, – вставил Китти. – Я сам его там видел.

Дома тетя торопилась переделать вечерние дела, чтобы все могли пораньше поесть и пойти на пробный спектакль. Быстро расправившись с ужином, Китти забрал сари, которое дала ему тетя, и поспешил к чавади – там уже собралась шумная толпа мальчишек. Все участники спектакля тоже были в сборе; они столпились вокруг одной из газовых ламп, предназначенных для освещения сцены, – Рудра готовился ее зажечь. Китти протиснулся в самый центр. В никелированной поверхности рефлектора, как в зеркале, отражались лица стоящих вокруг. Китти всмотрелся и увидел свое собственное лицо, вытянутое, как лошадиная морда. Ну и ну! Раджа взял у него сари. Когда его развернули, узорчатое золотое шитье ослепительно засверкало в ярком свете лампы. Ни у кого во всей деревне не было такого нарядного сари. И старые, и молодые с изумлением глядели на него.

Пришел постановщик, сел перед фисгармонией и заиграл. На чавади уже было полным-полно людей. Китти позвал Наги, которая сидела вместе с тетей, Кальяни и Говраккой, и усадил ее рядом с собой около фисгармонии. Появился дядя, беседующий о чем-то с Путтачари из Хосура. Пришел Ломпи – он принес свой барабан. Поставив барабан возле фисгармонии, он принялся, настраивая, постукивать по нему молоточком. Потом повернулся к постановщику и объявил:

– Все в порядке, можно начинать.

Собравшиеся захлопали, когда на сцене появился Раджа в роли традиционного распорядителя спектакля. Спев, он поклонился публике и ушел. Китти было жестко сидеть на голом полу; он встал и пересел к тете. Долго смотрел он спектакль, пока не задремал. Наги разбудила его, когда по ходу действия появился Хануман. Китти протер глаза и стал смотреть: Саваланна пел и прыгал по сцене, как обезьяна. Китти рассмеялся. Тетя вполголоса разговаривала с матерью Ананты, сидевшей рядом. Савитрамма не пришла. Мать Ананты была не похожа на Савитрамму: она никого не бранила. Ананта сидел рядом с матерью на отдельной циновке. Если бы его мать не пришла, он сидел бы вместе со всеми, забыв про запрет «оскверняться», соприкасаясь с людьми низших каст.

Китти заснул, не досмотрев представления до конца. Тетя разбудила его и повела, сонного, домой. По дороге Ломпи говорил Камаламме:

– Правда же, авва, зрелище будет хоть куда, когда привезут еще красное стекло для ламп, костюмы и всякое прочее? – Тетя соглашалась. Так они дошли до дому. За дверью скулил щенок, которого Силла принес утром с улицы неприкасаемых. Только они стали засыпать, как Ломпи постучал в дверь и окликнул тетю. Камаламма открыла дверь и увидела на веранде храмового жреца: он плакал и что-то говорил шепотом ее мужу.

Чандреговда велел Силле сходить за Рудранной. Ломпи же он поручил погрузить на повозку все дрова, какие только найдутся на заднем дворе. Увидев Камаламму, жрец и ей сообщил о своем несчастье: его сестра Савитрамма повесилась. Камаламма была потрясена. Савитрамма не пошла на пробное представление. Она осталась дома, сославшись на головную боль. К тому времени, когда все они вернулись домой, Савитрамма остыла. Успокоив кричавшую жену, жрец тотчас же отправился к Чандреговде. Рассказывая, он весь дрожал. Когда Камаламма спросила: «Но почему, почему?» – он не смог солгать и сказал ей правду: «Она была на четвертом месяце…» Люди давно поговаривали, что Бхаскара, который достраивает новый дом Додды Говды, спит с Савитраммой. Но он не верил сплетням… мысли не допускал, что она окажется такой женщиной, Камаламма сказала, что положение можно было бы спасти, сохранив все в тайне.