Текст книги "С четырех сторон"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

2

Еще не рассвело, а тетя уже разбудила Китти. Она только напомнила ему, что сегодня праздник, и он сразу вскочил на ноги. Правда, когда она повела его мыться в ванную, глаза у него совсем слипались. Тетя раздела его, и он застыдился. Она помыла ему голову, велев крепко закрыть глаза, потом вымыла его порошком мыльного ореха, окатила водой и вытерла насухо. Китти поморгал и открыл глаза – во всем теле появилась необыкновенная легкость. Пока она одевала его в штанишки цвета хаки и голубую рубашку, специально купленную к празднику, собирала сажу с боков котелка и ставила черное пятнышко ему на щеку, чтобы отвести дурной глаз, Китти думал о том, какая тетя красивая – красивей его матери. Камаламма начала раздеваться перед омовением и сказала:

– Иди теперь, Китти, займись на веранде гирляндами, я скоро приду.

Китти вышел на веранду. Едва начало светать. Внизу во дворе Ломпи при свете фонаря раскрашивал рога волов в красный и синий цвета. Силла плел гирлянды, которые будут надеты им на шеи. Китти вспомнилась родная деревня, мать, старшая сестра, Суши, вся родня. Там вокруг сплошь дома, а не леса, как здесь. Там нет ничего похожего ни на здешнее поле у речки, ни на гору Карикалл, ни на лес Додданасе, ни на развалины храма Ханумана, возле которых можно собирать плоды диких деревьев. Потом он вспомнил, как плел толстые венки из цветов коттимани, которые росли по берегам ручья, текущего через фруктовый сад, и решил отдать их Суши, когда она приедет. Стоя в дверях, Китти поднял глаза и увидел, что небо за лесом начале розоветь. И снова потоком нахлынули воспоминания: как ставил он вместе с Силлой ловушки на птиц в лесу Додданасе; как он поймал на дереве зеленого жука, посадил в спичечный коробок, привязал к его ножке нитку и отпускал полетать; как кормил жука молодыми побегами; как купался голышом в ямах, заполненных дождевой водой; как лазал по деревьям, играя в обезьян… одна картина сменялась в воображении другой.

Заметив Китти, замечтавшегося в дверях, Силла сказал:

– Киттаппа, сплети-ка мне, пожалуйста, пару венков из ноготков, чтобы волам на рога повесить.

– Ладно, только сперва сплету гирлянду для двери.

Расчистив себе местечко среди груд красных и золотистых цветов, Китти уселся и принялся за работу. Вплетая цветок за цветком в гирлянду, он начал клевать носом. Но сон разом слетел с него, когда он увидел своего дядю Чандреговду. Дядя, зевая и потягиваясь, вышел из комнаты и начал громким голосом отдавать приказания слугам. Он стоял на веранде, возвышаясь над Китти, как гора, и Китти отчего-то было страшно посмотреть на него. Вот и вчера он тоже испугался, когда дядя позвал его и повел покупать бенгальские огни. И так было всегда. Китти сидел тихо, не поднимая глаз от груды цветов, и пытался понять, почему он так пугается в присутствии дяди. Тетя, подумалось ему, тоже его боится: она при нем и рта почти не раскрывает. Разве не бил он ее из-за какого-нибудь пустяка? Сколько раз Китти уже весь кипел… Чандреговда спустился по ступенькам веранды во двор, сунул ноги в джирки и отправился к деревенскому пруду. Китти заметил, как усердно трудились, затаив дыхание и прислушиваясь, Ломпи и Силла, пока зловеще громкий звук дядиных шагов не замер вдали. Потом Ломпи стал выгонять волов, а Китти снова принялся плести гирлянду.

Всякий раз, когда Китти спрашивал у тети, куда уходит дядя по вечерам, она начинала горько плакать, и он перестал спрашивать. Иногда он даже слышал, как тетя всхлипывает среди ночи. От одной мысли об этом у него самого навернулись слезы. Дядя ужасно злой. Он, Китти, помнит все – с первой минуты своей жизни здесь.

Он не захотел поехать домой, пусть даже всего на неделю, когда мать, приезжавшая сюда, звала его с собой. Ведь в прошлый раз – это было еще до праздника Гаури – он заскучал дома уже на третий день. Суши выросла, стала такая же большая, как Наги. Она все упрашивала, чтобы ее отпустили вместе с ним, покуда мать не задала ей порку. Мать уговаривала его остаться подольше, но он вспомнил тетю и уехал. Тетя у него добрая: ни разу его не ударила и даже дяде, не дает пальцем его тронуть. А как она кормит его, точно маленького: кладет кусочки прямо ему в рот! Хоть и стесняется он иногда, но есть так – одно удовольствие…

Китти размечтался и перестал плести гирлянду.

Камаламма вышла из ванной и выговаривала теперь слугам за то, что они сидят с фонарем, хотя совсем рассвело. Потушив фонарь, она спросила:

– Ну что, Китти, закончил гирлянду? – Потом подошла и остановилась возле него. Ее влажные густые волосы двумя широкими потоками спадали ей на грудь. Китти залюбовался тетей: зеленое сари с красной каймой; белая округлая рука – гладкая, как у его старшей сестры, – вся унизанная синими и зелеными браслетами; красивые глаза. Он смотрел на нее, будто увидел впервые. Его переполняло ощущение счастья.

Тетя подняла гирлянду, оказавшуюся слишком длинной для двери.

– Зачем же ты сделал ее такой длинной, Китти? – И, сохранив только ту ее часть, которая была сплетена сплошь из красных ноготков, оторвала смешанный красно-желтый конец. Цветы рассыпались по полу. От красного и желтого у Китти зарябило в глазах. В нем словно что-то перевернулось. Тетя встала на цыпочки, чтобы дотянуться до притолоки, и принялась обеими руками прилаживать над дверью цветочную гирлянду. Она стояла, вытянувшись, в проеме двери, и Китти видел ее со спины. Кайма ее сари была такой же красной, как гирлянда из ноготков. Красота тети вызывала восторг в его душе. Спать больше совершенно не хотелось.

Китти сидел в каком-то оцепенении, а глаза у него наполнились слезами. Камаламма спросила:

– Ты что, Китти?

Он не знал, как ответить, и лишь глядел на нее. Она велела ему постоять перед изображениями богов, зажгла светильник, потом отвела его на кухню и угостила вкусной горячей лепешкой, приготовленной ради праздника особым способом, а сверху положила еще на нее кусок масла. Китти с удовольствием принялся за еду, сразу же позабыв обо всем на свете.

Когда он снова вышел на веранду, уже совсем рассвело. Тем временем Силла и Ломпи раскрасили рога у всех волов, повесили на них венки и привязали к столбам веранды листья манго. Бхоги пришла выгребать навоз. Сейчас она привязывала корову Маллиге перед домом. Китти подошел к краю веранды. Вдоль изгороди перед домом буйно цвели разные сорта тыкв. Сочная зелень вьющихся растений ласкала глаз. Как только Бхоги отворила дверь закута для коз, чтобы вычистить его, оттуда выскочили козлята и, подбежав к изгороди, начали щипать траву. Монна развалился на земле, нежась в лучах утреннего солнца.

Ломпи напомнил Китти, что сегодня вечером будет праздничная процессия с паланкином, и сообщил, что они тоже будут бить в большой барабан. Обрадованный Китти хотел было со всех ног броситься к Наги и поделиться с ней этой новостью, но тут вернулся дядя, и он застыл, прислонясь к стене. Силла и Ломпи начали подметать веранду. Дядя сказал:

– Китти, узнай, нагрелась ли вода.

Китти вошел в дом, спросил про воду у тети, и она ответила:

– Скажи, что вода готова.

Дядя направился в ванную, на ходу сбрасывая с себя одежду. Китти повесил в ванной на крюк свежевыстиранную одежду для дяди, которую ему дала тетя. А сама она вышла на веранду со всем необходимым для совершения священного обряда над волами, которых затем отправят до вечера пастись на свежий выгон, куда до этого дня не выпускали скотину. А вечером, когда скот вволю наестся, на улице разожгут костер, и волам, возвращающимся домой, придется прыгать через огонь, перегораживающий им путь.

Дядя вышел из ванной, совершил обряд над волами и уселся на веранде есть лепешку. Силла и Ломпи вполголоса разговаривали в хлеву. Тетя и им дала по лепешке. Дядя отвязал волов и сам повел их на пастбище. Ломпи пошел за ним. Китти видел, как тетя вышла на веранду, встала на самом краю и долго смотрела дяде вслед, пока он не исчез за деревьями. Глаза у тети были мокрые от слез, и слезинки катились по ее щекам. Встревоженный, Китти подошел к ней и потянул за сари. Она продолжала глядеть вслед дяде, который уже скрылся из виду вместе с волами.

– Почему ты плачешь, атте?

– Нет, с чего ты взял, Китти, я вовсе не плачу. – Тетя вытерла краем сари глаза и вернулась в дом.

И снова воспоминания…

Как яростно бранится дядя, придираясь к каждой мелочи… Как глаза тети наполняются слезами, едва только дядя уйдет из дома… Как он утирал ей слезы подолом своей рубашки, упрашивая: «Не плачь, атте, не то я тоже заплачу», – и она успокаивалась… Но сегодня – сегодня дядя не ругал ее, не бил. Он даже улыбнулся и съел лепешку перед уходом. Почему же тогда тетя все равно плачет? Этого Китти не понимал. И еще он не понимал, почему дядя, такой добрый, когда покупает ему сласти в Хосуре – а он всегда это делает, если видит, как Китти проходит мимо лавки Шетти, где он играет в карты, или мимо веранды Басакки, где он сидит, разговаривая с Путтачари и Деванной, – становится таким злым, когда ругает и бьет тетю… Он помнит, как налились кровью дядины глаза, когда он побил тетю несколько дней назад. И куда он уходит каждый вечер? Тетя плачет, стоит только ему заикнуться об этом. А у Ломпи всегда один ответ: «Зачем ты суешь нос куда не надо? Нельзя детям говорить о таких вещах!» Этот ответ сердил его.

Когда Китти вернулся на кухню доесть свою лепешку, тетя сказала:

– Смотри, Китти, никому не говори про то, куда мы ходили вчера вечером!

– А почему? – спросил он. Ведь ему так хотелось рассказать об этом Силле! Хотя Силла был не намного старше его, он очень задирал нос.

– Я весь лес исходил, – хвастался он, – следы тигра нашел, а однажды даже питона видел – он обвился вокруг мангового дерева. А кто, как не я, выгнал здоровенного оленя из соседней рощи?

Слушая рассказы Силлы о том, чего он навидался в лесах, Китти завидовал и жалел, что все это не случилось с ним самим. Силла любил пугать его дьяволами, которых можно встретить у храма Ханумана. Теперь, когда он, Китти, побывал там вчера поздно вечером и не встретил никаких дьяволов, он предвкушал, как посрамит Силлу.

Не понимая, по какой причине тетя запрещает ему рассказывать о вчерашней поздней прогулке, он и спросил: почему?

– Ты не поймешь, Китти. Только помни: если расскажешь хоть кому-нибудь, я умру.

– Никому не расскажу, атте, – успокоил ее он и взглянул тете в лицо. Она сидела напротив горевшего очага, и в глазах у нее плясали огоньки.

3

Наутро после праздника Китти проснулся все еще в праздничном настроении: в школу идти очень не хотелось. Не умывшись, он взял книгу и сделал вид, что читает, а сам пытался придумать какой-нибудь предлог, чтобы остаться дома. Наги – она жила рядом с чавади[6]6
  Площадь в центре деревни, где собираются жители для решения споров; место сходок.


[Закрыть] – уже отправилась в школу и теперь приближалась к их дому. Китти, так и не придумав никакой отговорки, был в замешательстве. А дядя тем временем говорил:

– Китти, опоздаешь, поторапливайся!

Так повторялось каждый день: он выходил из дому только после того, как зайдет за ним по дороге в школу Наги. Делать нечего, он умылся, поспешно проглотил завтрак и начал собираться. Тетя наполнила ему карманы оставшимися сластями. Перед уходом Китти еще раз заглянул в свой шкафчик, битком набитый всякой всячиной, и осторожно вытащил из-под груды вещей спичечный коробок. В суматохе последних двух дней он совсем забыл про жука. Блестящий зеленый жук лежал со скрюченными ножками и оставался неподвижен, даже когда он посадил его к себе на ладонь. Он взял с собой мертвого жука, чтобы выбросить по дороге. Остановившись в большой комнате, Китти сердито уставился на Наги. И снова голос дяди:

– Ты не опоздаешь, Китти?

Китти бросил еще один сердитый взгляд на Наги, закинул за плечи свой потрепанный ранец и, стиснув в ярости зубы, отправился в школу.

Вечером, когда кончились занятия, небо заволокло. Громыхало. Похоже, собирался дождь, и мальчики из деревни Говалли побежали домой от самого дерева ним, что росло за околицей Хосура.

– Побежим, Наги, – предложил Китти. Наги согласно кивнула и побежала следом. На бегу она запуталась в своей длинной юбке, упала и оцарапала колено. Китти помазал царапину слюной и сказал:

– Ладно, давай бежать не так быстро.

Над головой собирались тяжелые тучи. Потемнело.

Когда они миновали тамаринд – дерево призраков, Наги зашла за кустик, попросила Китти отвернуться, подняла юбку и присела. Китти, искоса подглядывавший, громко закричал, видя, что она собирается встать:

– Наги, змея! Змея! – Она в испуге вскочила и бросилась к нему.

– Где, Китти, где?

– Вот трусиха-то! Я просто так сказал «змея» – и все… Ай-ай-ай, как не стыдно! – И Китти со смехом показал на ее намоченную юбку. Наги чуть не заплакала от стыда и досады. С обиженным видом она пошла вперед. Китти вспомнил, что накануне ночью он обмочился. Обычно, дойдя до дороги из Майсура в Коте, они останавливались в тени и ждали, когда пройдет майсурский автобус, чтобы поглазеть на него, но сегодня они не стали ждать.

Тучи над головой сгущались. Оба вздрогнули от оглушительного удара грома. Когда они добрались до храма Ханумана, посыпал мелкий дождь. Смеркалось. Китти вдруг вспомнил про плоды каре, которые он положил дозревать под кустом.

– Они уже совсем дозрели, Китти?

– Мы их завтра заберем, Наги, – сказал Китти. – Дождь начинается.

– А вдруг их смоет?

Вспомнив, что один раз так и случилось, Китти отправился на поиски в заросли позади храма. Он не мог сразу найти куст, под которым должны лежать плоды. Оглядываясь, он заметил, что высокие стебли травы у ручья колеблются. Подумав, что это кролик или еще какая-нибудь зверюшка, Китти шепнул Наги: «Тихо!» – и, спустившись к сухому песчаному руслу ручья, наклонился, чтобы получше рассмотреть, что там такое. Наги во все глаза глядела на Китти, который, застыв на месте, молча разглядывал что-то невидимое ей. Китти подумал, что перед ним – дьявол. Волосы у него поднялись дыбом… Ведь позавчера где-то здесь произносил свои заклинания тот колдун. Он пристально вгляделся и увидел две лежащие фигуры. Наги, потеряв всякое терпение, крикнула:

– Китти, что это? – Лежавшие вскочили, торопливо поправляя одежду. Китти бросился прочь и потащил за собой Наги. – Что там было? – в недоумении спрашивала она. – Что, Китти?

До рощи добрались в глубоких сумерках. Наги все приставала с расспросами, и Китти, удивленно улыбаясь, сказал:

– Наги, ты знаешь того айю[7]7
  Айей почтительно называют мужчин высшей касты, в основном брахманов.


[Закрыть] – жреца из храма? Так вот, он лежал там голый с неприкасаемой Кали.

– А почему они?.. – спросила было Наги, которой это показалось смешным, но Китти строго оборвал ее:

– Не следует задавать такие вопросы, Наги.

Дождь постепенно усиливался. Было так приятно подставить лицо под крупные дождевые капли. Начался настоящий ливень. Улица опустела. Одежда на них насквозь вымокла. Тут Наги увидела Дьяву, работника ее отца, торопливо гнавшего домой коз, и побежала с ним, а Китти свернул на тропу, ведущую к его дому, который стоял за холмом на отшибе.

Домой Китти пришел промокший до нитки. Он вытер полотенцем голову, после чего тетя усадила его перед огнем на кухне и дала ему лепешку, полив ее топленым маслом. Китти до смерти хотелось рассказать ей о странных вещах, которые он увидал за храмом, но в этот момент тетю позвал со двора Ломпи. Она отправилась доить коров. Съев половину лепешки и слизав все масло, Китти вышел во двор. В дальнем углу грелись у костра работники в ожидании дневной платы. Дядя, закутанный в одеяло, сидел на койке в большой комнате и распределял работу на завтра.

Китти, стараясь не попадаться дяде на глаза, тихонько проскользнул к коровнику. Ему не терпелось рассказать работникам обо всем, что он увидел. Эти работники, каждый день гонявшие коров и коз пастись в лесу, всегда рассказывали друг другу интересные истории. Китти, который во все уши слушал их рассказы, теперь и сам имел что рассказать. Боббараси, Карья, Нанджа и другие потеснились, освобождая ему место у огня. Монна, лежавший тут же на теплой золе, почуял запах масла, встал и принялся лизать Китти руки. Дождавшись паузы в разговоре, Китти торопливо поведал им о том, что видел сегодня вечером. Все работники громко расхохотались. Китти почувствовал себя неловко. Он растерянно встал.

Дядя громко спросил:

– В чем там дело, ребята?

Никто не решился ему ответить. Наконец Карья, который держался с дядей смелее других, громко повторил ему то, что рассказал Китти. У Китти замерло сердце. Что-то сделает сейчас дядя?

– Китти, пойди сюда! – позвал дядя.

У Китти пересохло во рту от страха. Дядя позвал его снова. На этот раз Китти, боясь ослушаться и навлечь на себя дядин гнев, подошел к нему. Дядя залепил ему оглушительную затрещину. Китти пронзительно вскрикнул. Из коровника, бросив доить корову, выбежала тетя и отвела рыдающего Китти в дом.

– Что ты там натворил, Китти? – спрашивала она, но он в ответ лишь громко всхлипывал. Тетя вышла во двор и спросила работников. Те молчали. Вернувшись в дом, она полила маслом лепешку и дала ее плачущему Китти. Она снова принялась расспрашивать его, и теперь он все ей рассказал.

У него отлегло от сердца, когда тетя рассмеялась, выслушав его рассказ. Но только лишь он открыл рот, чтобы спросить ее, зачем эти двое так странно улеглись спать в русле ручья, как тетя предостерегающим тоном сказала ему:

– Китти, ты не должен никому об этом рассказывать, иначе тебя посчитают пустым человеком, бездельником.

– Почему, атте?

Не найдя лучшего ответа, тетя стала внушать ему:

– Видишь ли, Китти, порядочные люди никогда не говорят о таких вещах. Ешь-ка свою лепешку.

Догадываясь, что взрослые многое от него скрывают только потому, что он еще маленький, предвкушая, как интересно будет жить, когда он вырастет, Китти, горячо пожелав себе вырасти поскорей, опять рассеянно слизал все масло и не доел лепешку.

Мелкий дождь то моросил, то переставал и наконец прекратился совсем. Костер возле коровника догорал, и только Монна оставался у огня; он, щелкая зубами, ловил налетевших после дождя комаров. Фонарь, подвешенный под потолком в большой комнате, бросал мягкий свет на каменные плиты внутреннего дворика и стену коровника.

Работники сели ужинать. Тетя сама подавала им еду. Дядя, который уже поужинал, взял лампу – при ее свете Китти готовил по вечерам уроки – и уселся на своей койке записывать расходы. Китти обрадовался: теперь можно не учить уроков. Он потихоньку подошел к шкафчику, открыл его и пересчитал шарики геджуга, похожие на кусочки мрамора горошины для игры. Получилось ровно двадцать пар. Скорей бы воскресенье! В этой противной школе только один выходной в неделю, даже по субботам – и то до середины дня занятия! Только в воскресенье можно лакомиться фруктами в саду, ставить ловушки на птиц, плескаться в озерках – Китти погрузился в мечты.

Отужинав, работники мыли руки в водосточном желобе, в этот момент к воротам подошло несколько мужчин. Они постучали и почтительно окликнули дядю. Монна с яростным лаем бросился к воротам, но, услышав голос Банде Мады, поджал хвост. Мужчины вошли во двор и попросили дядю прийти на заседание деревенского суда для разрешения спора, которое должно сейчас начаться на чавади. Банде Мада добавил, что все старейшины уже собрались – и почтенный Ситарамайя, и староста деревни Додда Говда. Эти судебные разбирательства на чавади для разрешения спорных дел всегда волновали воображение Китти. Банде Мада, который прежде был у них работником, в этом году стал деревенским глашатаем. Он о чем-то шептался с Карьей, стоя во дворе. Китти припомнил, как жалел он в прошлый раз Пилли из дома Додды Нинганны, которого дядя отстегал тамариндовыми розгами за то, что он ходил в дом прачки Чикки. А когда тогда же всыпали розог потешному Калаи Саби и тот ползал у всех в ногах, выкрикивая: «Я виноват, я виноват, господа мои!» – Китти не было его жалко – скорее смешно. Он шепнул Силле, что хочет потихоньку улизнуть и посмотреть суд с веранды дома Наги.

Отложив расходные книги и взяв с собой карманный фонарик и шейный платок, дядя спросил:

– Что за спор разбирается сегодня, Мада?

Когда тот замешкался, дядя спросил еще раз требовательным голосом:

– Ну, о чем там спор?

Запинаясь от страха, Мада пробормотал:

– Все то же самое, господин, эта Деви с нашей улицы, жена Гадиге Суббы, она вроде бы малость… э-э-э… ну, того… она и…

Как только дядя и Мада, продолжавший непонятно бормотать, вышли за ворота, Китти бросился к тете и попросил:

– Атте, отпусти меня к Наги.

– Ах ты хитрец! Как будто я не знаю… ты просишь отпустить тебя к Наги каждый раз, когда что-нибудь происходит на чавади… Не ходя сегодня. Там будут говорить о разных дурных вещах…

Китти продолжал тянуть ее за сари и упрашивать, пока тетя, подумав про себя, что ребенок все равно ничего не поймет, не отпустила его наконец с Силлой.

– Только возвращайся скорей!