Текст книги "С четырех сторон"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Из-за чего они поссорились, Наги?

– Не знаю. Бабушка с самого утра ругала ее. «Ты, – кричит, – осквернила мой дом, шлюха!»

Китти тоже ничего не понял.

6

Когда Чандреговда вечером собрался, как обычно, уходить, Камаламма опечалилась. В течение всего дня тетя, как заметил Китти, была необыкновенно радостная, веселая, и он уже стал надеяться, что теперь так будет всегда. Но стоило дяде уйти, как тетя сникла. Она неподвижно стояла, прислонясь к столбу в большой комнате. Фонарь с чисто протертым стеклом горел ровным пламенем и бросал мягкий свет на тетино лицо. Китти самому хотелось плакать, когда он видел на ресницах у тети слезы. Он сидел на кровати и срисовывал обезьяну с картинки в учебнике. Отшвырнув учебник в сторону, он вскочил на ноги.

Камаламма не заметила, как Китти подошел и встал рядом с ней. Она смотрела перед собой невидящим взглядом. Сколько раз видел Китти, как глаза тети наполняются слезами! Потянув за край ее сари, он позвал: «Атте». Тетя не откликнулась. Он потянул еще раз. Она, опустив голову, взглянула на него, и слезинки, сорвавшись с ее ресниц, капнули ему на лицо. Почувствовав, как по его лицу катятся ее теплые слезы, Китти, не в силах дальше сдерживаться, уткнулся лицом в ее сари и разрыдался. Прижимая его, плачущего, к груди, Камаламма сердцем ощутила, что она не совсем одинока в жизни, что есть у нее это родное существо. Глубоко вздохнув, она еще крепче прижала Китти к себе.

Китти ничего не понимал. Что случилось с тетей? Почему она грустит? Он вытер слезы и растерянным голосом спросил:

– Почему ты плачешь, атте?

Слезы снова потекли у него из глаз. Она ответила, словно разговаривая сама с собой:

– Не знаю, какие уж грехи могла я совершить в прошлых своих существованиях, что теперь приходится так дорого за них платить? Наверное, я еще не до конца их искупила.

Китти, ничего не поняв из ее слов, только молча смотрел на нее… Почему дядя каждый вечер уходит в Хосур?.. Почему тетя начинает плакать, стоит только ему спросить об этом?.. Почему Ломпи всегда обрывает его, когда он спрашивает у него, а потом посмеивается? Он вспомнил, как однажды в Хосуре, когда он шел домой из школы, на него как-то странно посмотрели Шиваганга, Ченнура и еще несколько мужчин, стоявшие у храма Мари; и как Басакка зазвала его к себе, уговорила поесть в ее доме и расспрашивала, что произошло вечером, а он отвечал на все ее вопросы. Он чувствовал себя виноватым, потому что зашел к Басакке в дом, несмотря на запрет тети.

Утерев слезы, Камаламма сказала:

– Ложись, Китти, – и постелила постель в большой комнате.

Ломпи в доме не было: он ушел на ночь стеречь поле. Тетя позвала Силлу, устроившегося спать во дворе, и сказала, чтобы он переходил в дом. Силла принес свою циновку и расстелил ее у входа в комнату. Становилось прохладно. Силла попросил мешок, чтобы укрыться им как вторым одеялом. Тогда тетя спросила:

– Что, очень холодно снаружи?

– Очень, амма, да еще этот противный Монна покоя не дает!

– Какой стыд, собаку забыла покормить! – воскликнула Камаламма и, вылив кислое молоко в остатки риса, выплеснула месиво на каменную плиту во дворе. Монна против обыкновения не набросился на еду, а лизнул ее раз-другой и улегся возле циновки Силлы.

– Наверно, где-нибудь белку сожрал, – предположил Силла. Камаламма принесла джутовый мешок и одеяло; протянув их Силле, она сказала:

– Отдай что-нибудь из этого Ломпи.

Силла оставил себе одеяло, а мешок решил отдать Ломпи.

Камаламма убавила свет в фонаре и легла в большой комнате рядом с Китти, но сон к ней не шел. Она лежала и перебирала в памяти события предыдущего вечера. Ее одолевало беспокойство за мужа; а ну как эти люди из Хосура нападут на него, когда он будет возвращаться один среди ночи? Сердце у нее тревожно колотилось. Словно вспомнив что-то, она встала и пошла в молельню. Китти, которому тоже не спалось, последовал за нею. Камаламма зажгла светильники перед изображениями богов и долго-долго стояла, молитвенно склонясь перед ними; Китти тоже стоял молча, со сложенными ладонями. Когда она увидела стоящего сзади Китти, у нее потеплело на душе. Она нежно прижала его к себе. Но и после того, как они вернулись и снова легли спать, Китти с болью в сердце услышал сдавленные рыдания тети. Боясь, что она расплачется еще сильнее, если он станет ее расспрашивать, Китти лежал тихо.

Проснувшись утром, Китти поспешил во двор, откуда доносился приглушенный шум голосов. Все работники, ходившие охранять ночью посевы риса, столпились возле коровника. Увидев среди них и тетю, Китти подумал, что они, наверное, принесли оленя, как не раз уже бывало раньше, и подошел поближе. Но оказалось, что все они собрались вокруг коровы Гаури. Китти оцепенел от ужаса: нижняя челюсть у коровы болталась как на ниточке; язык, губа, зубы – все превратилось в сплошную кровавую массу. Коровьи глаза были полны слез. Стоящие кругом мужчины строили догадки насчет того, кто бы мог поставить пороховую ловушку, искалечившую корову. Банде Мада высказал предположение.

– Знаете тот храм – так вот, похоже, где-то там расставил взрывные ловушки Свамиговда, чтобы защитить от диких свиней свое поле, засаженное сладким картофелем…

Правда, пороховые ловушки обычно ставят только в самом начале сезона дождей, а теперь уже лето на носу. Зачем, спрашивается, понадобилось Свамиговде ставить ловушки сейчас? Все про себя проклинали его.

Конечно, было бы лучше, если бы корова сразу пала. Ведь сейчас со своей изуродованной кровоточащей челюстью она все равно была обречена. Тетя стояла перед коровой и плакала. Во двор заходили любопытствовавшие односельчане. У Китти навернулись слезы. Он наполнил водой миску и поставил ее перед коровой. Страдающее от жажды животное потянулось к воде, но пить не смогло – лишь причинило себе боль. Сердце Китти не выдержало зрелища таких мучений: он сел рядом с коровой и заплакал. Ломпи осторожно отвел Гаури в коровник. Силла, сознавая свою вину, никак не мог унять дрожь. Когда корова не вернулась вчера вечером с пастбища, он никому об этом не сказал, понадеявшись на то, что она попасется где-нибудь ночью, а утром, как обычно, вернется. Не зная, что отвечать, если Чандреговда станет его расспрашивать, он пока что старался не попадаться хозяину на глаза.

Весь день Китти думал только о Гаури. Возвратившись вечером из школы, он сразу же побежал в коровник. Гаури стояла точь-в-точь так же, как она стояла утром перед его уходом, и глядела полными слез глазами. Когда он бегом вернулся, чтобы налить воды в миску, тетя спросила:

– Зачем тебе вода?

– Гаури напоить.

– Как же она станет пить, Китти? У бедняжки даже языка нет.

Китти, не слушая, поспешил с миской к коровнику, по дороге расплескивая воду себе на одежду, и поставил миску перед Гаури. Как и в прошлый раз, она попыталась пить, но не смогла. Китти немного постоял, задумчиво обхватив рукой подбородок, а затем сходил в дом за своей молочной чашкой с носиком. Наполнив чашку водой, он взобрался на деревянную перегородку стойла, приподнял корове голову и начал осторожно вливать ей воду в рот. Когда вода достигла пересохшего коровьего горла, Гаури глотнула. Китти был вне себя от радости. Он продолжал поить корову до тех пор, пока миска не опустела. Ему хотелось бы дать ей немного травы, но он не знал, как помочь ей есть.

Весь вечер его мучили мысли о корове… Бедняжка ничего не ела сегодня. Наверное, она ужасно голодна… Что же делать? Должно быть, она очень мучается… А вдруг Гаури ночью подохнет?.. Китти стало страшно.

Когда наутро Китти подошел к коровнику, он увидел, как дядя, Нанджа и еще несколько мужчин привязывают мертвую корову за ноги к длинной толстой жерди. Китти приблизился к ним. Заметив, что он плачет, Ломпи стал насмехаться. Гаури понесли на опушку ближайшего леса. Ломпи весело сказал:

– Ну и налопаемся за ужином говядинки! – Китти готов был броситься на него с кулаками и почувствовал себя глубоко несчастным. Он в оцепенении сидел на перекладине, что перегораживала опустевшее стойло Гаури, и по его щекам текли слезы.

В школу идти не хотелось. Тетя, как могла, утешала его:

– Сегодня ведь суббота, учиться всего полдня. А вечером пойдем с тобой на базар.

Обычно Китти, услышав, что пойдет на базар, чуть не плясал от радости, но со вчерашнего вечера он был как в воду опущенный. Печальный и молчаливый, отправился он в школу и такой же подавленный вернулся домой. Камаламма не знала, как его развлечь. Она догадывалась, как страдает его нежная, ранимая душа. Когда она в шутку сказала: «Что ты будешь делать, Китти, если я тоже умру, как Гаури?» – он вздрогнул, как от удара. В уши вонзился какой-то острый гвоздь, в глазах поплыло и потемнело. Камаламма встревожилась, поняв, какую боль причинили Китти ее слова, и принялась ласково гладить его, приговаривая:

– Нет, Китти, нет, я не умру.

С веранды Китти увидел, как кружат над лесом отвратительные стервятники. Возле одного дерева на опушке леса суетилась толпа женщин и детей из касты неприкасаемых. Китти ясно представил себе, как они разрезают Гаури на части и распределяют куски мяса между собой. До этого он не раз наблюдал, как они кромсают туши коров, подохших от старости и отнесенных на опушку леса. Тогда это зрелище казалось ему забавным. Теперь ему хотелось плакать. Придя домой, он лег и молча уставился в потолок. Его мысленному взору представлялись ужасные картины гибели Гаури.

Тетя позвала его с собою на базар, и он отправился туда без всякой охоты. Наги с мачехой тоже пошли на базар. Возле пруда Китти заметил Савитрамму из дома жреца; при виде этой женщины Китти сердился и смеялся одновременно. Она сидела в тени деревьев амате, поставив свою корзину на каменную плиту, лежащую поодаль. Савитрамма ему решительно не нравилась. Можно было издали безошибочно узнать ее истошный голос.

– Ах ты такой-сякой, сын неприкасаемой вдовы! – вопила она. А стоило назвать ее племянника «Анантой», как она оскорбительным тоном поправляла: – Эй, парень, надо говорить почтительно: «Анантайя»!

Китти помнил, как однажды Раджа предложил проучить ее – он уже придумал, как это сделать. А то вечно она орет:

– Убирайтесь прочь, паршивые дети вдовы!

По правде говоря, Китти понимал далеко не все из того, что рассказывал о ней Раджа. Но он всегда с интересом слушал рассказы Раджи про нее и приезжего плотника Бхаскару, который работал в доме Додды Говды. И вот в один прекрасный день Раджа сказал: «Китти, пошли, сегодня мы проучим Савитрамму». Китти, горевший желанием поквитаться с ней, отправился вместе с Раджей. Они дождались у пруда, когда Савитрамма пришла стирать свою одежду. Выстирав свои сари, она развесила их сушиться на бамбуковых побегах возле пруда. Как только она высушила свое красное сари вдовы и опять спустилась по ступенькам к пруду, Китти и Раджа, действуя согласно заранее разработанному плану, описали ее сари вдоль и поперек и убежали. Некоторое время спустя Китти увидел, как она в этом самом сари направляется в храм, и его разобрал неудержимый смех.

– Чему ты так смеешься, Китти? – удивленно спросила Камаламма.

Что мог он ей ответить! Просто отвернулся, сотрясаясь от смеха. Когда же впоследствии Китти рассказал об этом тете, она, помнится, сказала:

– Нельзя так поступать, Китти. Это грех…

Тетя, Савитрамма и Кальяни всю дорогу проговорили о скандальной истории Кенчи и Деви. После того как они пришли на базар, Китти немного повеселел. Вспоминая, каким способом проучили они Савитрамму, он забыл про смерть Гаури.

Когда они возвращались с тетей домой, его окликнул дядя, который сидел в чайной Сиддалинги, выходящей прямо на улицу, и дал ему сладостей. Китти положил кулек в тетину корзину. Недовольный тем, что они так быстро ушли с базара, Китти тащился сзади. Кальяни с тетей, разговаривая, шли впереди. Савитрамма осталась: она не успела купить все, что хотела. Китти окликнул тетю:

– Атте, Басакка обещала купить мне сладости, если я зайду к ней, но я не пошел. Правда, Наги?

– Да, да, атте, – подтвердила Наги.

– Ах вы, жулики, – с улыбкой сказала Камаламма. – Ползучая тыква всегда кивает плоду дерева ним!

Теперь Китти обратился к Наги:

– Наги, вот ты смотрела картины, которые нам показывали: Бомбей, Калькутту, храмы. Видала, какой страшный Ямапури – ад, куда бросают грешников?

– Ой, как их там наказывают! – отозвалась Наги.

– Думаешь, тебя не накажут, если ты совершишь грех? Еще как! Поэтому и нельзя грешить. Поняла?

– А что такое грех, Китти? – спросила Наги, которая не совсем поняла смысл его слов.

– Тьфу! Вот бестолочь! – воскликнул Китти, решив, что объяснит ей это как-нибудь потом.

Про подохшую корову Китти вспомнил, когда лег спать. Перед его мысленным взором вставали видения недавнего прошлого, одно страшнее другого: раздробленная коровья челюсть; полные слез глаза Гаури; как она мучилась, когда пыталась – и не могла – пить; как потащили ее тушу неприкасаемые, чтобы разрезать на части, а в небе вились омерзительные грифы и вороны; жуткие изображения Ямапури… потом ему представилось, как они описали сари Савитраммы… поплыли в глазах цветные бутылки с красным и желтым фруктовым соком… Тетя встала и передвинула его кровать, тихонько сказав:

– Давай-ка я тебя отодвину: говорят, если спишь под матицей, дурные сны снятся.

7

Китти начал бояться Шивагангу. Всякий раз, когда Китти встречал теперь его по дороге из школы домой, тот смотрел на него таким свирепым взглядом, точно хотел живьем съесть. А ведь у Китти не изгладилось из памяти то время, когда Шиваганга играл с дядей в карты, посиживая в лавке Шетти в Хосуре, или попивал с ним кофе в гостинице, которую держал Бхуджангайя. Сколько раз видел он их, занятых разговором, на веранде дома Басакки. Да и у них дома Шиваганга бывал частенько. Казалось, их с дядей водой не разлить – отчего же они так сразу рассорились?

Чандреговда купил у некоего Кондайи поле Курекере, которое находилось на земле Хосура. Вот это и стало причиной их раздора. Оказывается, Шиваганга сам хотел прикупить этот участок, примыкающий к его собственному полю, но он уже был продан Чандреговде. Кондайя, будучи человеком честным, не придавал особого значения регистрации сделки – считал, что с этим всегда успеется. А Шиваганга тем временем принялся обрабатывать односельчан. Нельзя допустить, утверждал он, чтобы хосурская земля отошла к другой деревне. Он и к Кондайе подъехал: стал склонять его вернуть деньги Чандреговде и расторгнуть сделку. Но Кондайя считал, что лучше уж выпить яд и умереть, чем обмануть такого человека, как Чандреговда. В тот же день он прямиком отправился к Чандреговде и без околичностей объявил:

– Говдре, поехали прямо завтра. Надо совершить купчую. Чтобы уж передумать нельзя было.

Чандреговда, которому было известно о происках Шиваганги, ответил:

– Ладно. Сходи в Говалли и скажи шанбхогу[11]11
  Официальное должностное лицо в деревне.


[Закрыть], чтобы собирался завтра в Коте.

Узнав, что дядя едет дневным автобусом, Китти огорчился. Он так надеялся, что дядя отправится в Коте с утра, и уже строил планы, как он пойдет вместо школы бродить с Силлой по лесу Додданасе, взберется на гору Карикалл… Теперь все его планы рухнули. Делать нечего, пришлось идти в школу. Зато вечером, после занятий, он стал полным хозяином в доме. Тетя собралась почистить лампу, но Китти настоял, чтобы эту работу доверили ему. Когда лампа заблестела, он принялся отдавать распоряжения работникам, как это обычно делал дядя: «Иди-ка волов чистить», «Проверь, хорошо ли ты запер дверь коровника!» Китти тоном взрослого повторял эти и другие дядины фразы, а работники исполняли его приказания.

Если в обычные дни приходилось считаться с дядей, то сегодня уж ничто не помешает ему пойти посмотреть репетицию. Он едва дождался ужина, поспешно проглотил несколько кусков и, не дав Силле вдоволь поесть, потащил его за собой. Ломпи уже ушел сторожить поле. Тетя сама заперла за Китти и Силлой дверь на засов, чтобы Монна не увязался за ними. Монна попытался было просунуть морду между створками двери, но пролезть наружу не смог. Тогда он потянулся и улегся во дворике.

Когда они подошли со стороны дома Додды Говды к сараю, где проводились репетиции, послышались звуки игры на фисгармонии.

– Вот видишь, уже началось, – воскликнул Китти.

Мужчины, которые должны были идти охранять поля, задержались и стояли в дверях, наблюдая. Китти протиснулся внутрь. Рудранна уже прошел с постановщиком всю роль Раваны: ночью ему предстояло караулить, и он пропел все свои песни и сказал все реплики в начале репетиции. В тот момент, когда Китти вошел и усаживался рядом с Раджей, он уже уходил. Китти почувствовал разочарование, словно чего-то лишился. У сидящих вокруг волосы, по многу дней не знавшие ухода, были причесаны и густо смазаны маслом. Головы блестели, а кое у кого масло стекало с волос на лицо. Китти сидел и слушал, покуда его не начало клонить в сон. Увидев, что он засыпает, Андани из дома Додды Говды отвел его и Силлу домой. По дороге Китти смутно вспоминалась то одна, то другая роль в спектакле. Когда они постучались, Монна громко залаял. Тетя открыла им дверь со словами: «Вы бы еще позже заявились!» В тепле, укутавшись одеялом, Китти подумал о том, как долго он дрог на холоде, и заснул крепким сном…

Разбудил его отчаянно громкий лай Монны. Силла вскочил на ноги. Монна остервенело лаял, подняв морду кверху. Его было видно, хотя лампа в большой комнате, освещающая и двор, едва горела. Китти и тетя тоже встали. Силла подошел к двери и спросил: «Кто там?» Но за дверью, похоже, никого не было. Китти испугался: а вдруг это пришли грабители? Силла бесстрашно открыл дверь. Не успев даже переступить порог, он бросился обратно с криком: «Пожар! Пожар!» Выбежав наружу, они увидели прямо перед собой яркое пламя. Горели скирды хлеба на току. Задыхаясь от дыма, они спустились по ступенькам, приблизились к изгороди. Огонь осветил весь ток. Пламя с грозным треском разрасталось, хотя ветерок нес влагу. Они не знали, что делать. Силла бросился бежать в сторону чавади. Китти взглянул на тетю. Она стояла молча, словно окаменев. Огонь все разгорался. Монна с подвывом лаял. Ему принялись подвывать другие деревенские собаки. Китти объял ужас. Тетя не кричала, не плакала. Просто стояла, будто прикованная к месту. Китти тоже лишился дара речи. Вместе с пламенем к небу вздымались чудовищные клубы дыма. Несмотря на то что Китти стоял далеко от огня, его обдавало жаром. Он не понимал, почему все скирды пылают ярким пламенем, как погребальный костер. Может быть, это бог Мунишвара принял огненную форму? У Китти помутилось в глазах. Ему было невыносимо страшно, хотелось бежать вслед за Силлой к чавади, взяв с собой тетю. Он снова посмотрел на горящие скирды. Огонь разгорался, полыхал все жарче и, казалось, даже подползал ближе. На них словно надвигалась стена пламени. Ему почудилось, что пламя вот-вот сожрет его, тетю, дом, все на свете. Закрыв глаза, он вскрикнул и прижался к тете, прячась в складки ее сари.

Вскоре со стороны чавади подошло человек семь-восемь односельчан. С ними вернулся и Силла. Китти почувствовал себя немного смелее. Подошедшие не приближались к огню. Они, как и тетя, стояли, ничего не предпринимая, и лишь громко причитали: «Сгорело зерно, пропало!» Огонь пожирал скирды. Глядя на всех этих людей, которые стояли, сложив руки, как будто пришли погреться у огня, Китти рассердился. Почему они не носят воду, чтобы залить пламя? Когда в прошлом году начался пожар на улице неприкасаемых, вся деревня помогала заполнять водой водовозную бочку, и пожар потушили. Отчего же они теперь этого не делают? Подошло еще несколько человек. Скирды, догорая, становились меньше и меньше. Все, кто подошел, просто стояли и ругались.

Забрезжил рассвет. Люди стали постепенно расходиться. Устав стоять, Китти поднялся на веранду и сел рядом с тетей. Огонь ослаб, и стали видны горы черного пепла. Пришел Додда Говда. К этому времени весть о пожаре дошла до улицы неприкасаемых, и народ стал приходить оттуда. Возвращались и мужчины, уходившие на ночь караулить поля.

Рудра был вне себя от гнева. Глаза его горели яростью. Подойдя к Камаламме, он воскликнул:

– Подлые ублюдки! Это все Шиваганга с Ченнурой, их работа. Пойду спалю их скирды к чертям собачьим! Пусть я не буду сыном своего отца, если они не проклянут тот день, когда появились на свет!

Возмущенный Рудра в бешенстве продолжал сыпать угрозы, но Камаламма, до сих пор молчавшая, остановила его:

– Не надо, Рудранна! Если ты подожжешь то, что должно служить пищей бессловесному скоту, не говоря уже о людях, бог опалит нас пламенем своего гнева!

Рудра тотчас же образумился. Но и оставшись на месте, он скрежетал зубами и метал яростные взгляды по сторонам.

Хлеб, лежавший в скирдах, должны были обмолотить через месяц – в праздник Санкранти. Это был первый богатый урожай за последние три года. После обмолота тут набралось бы никак не меньше полутораста мер отборного зерна. И все это богатство пожрало пламя. О том, как прокормить свою собственную семью, Чандреговда, конечно, мог не беспокоиться: у него было достаточно риса, собранного с поля, что находилось возле берега речки Этхоре. Зато тем семьям, которые полностью от него зависели, и в этом году предстояло жить впроголодь.

Додда Говда, спускаясь по ступенькам веранды, утешал Камаламму:

– Ну что ты так убиваешься, Камали? Не надо! На все воля божья. Чему быть, тому не миновать.

Камаламма стояла, прислонясь спиной к стене. Додда Говда вышел на улицу, снова вернулся и сказал:

– Попроси Чандреговду зайти ко мне, как только вернется. – Бросив еще раз взгляд на пепелище, он вышел на улицу.

Тетя не развела огонь в очаге на кухне. Говракка, жена Додды Говды, сама разожгла огонь и принялась за стряпню. Говракка и раньше иногда приходила к ним готовить. Китти ужасно проголодался. После бессонной ночи глаза у него щипало. Тетя неподвижно, словно оцепенев, сидела в углу большой комнаты и говорила мачехе Наги:

– Эти люди ни перед чем не остановятся, они и дом поджечь могут. И зачем ему понадобилось одному встревать в эту ссору между деревнями? Мало того, он ходит один темными ночами. Как знать, когда… и что… – Ее глаза наполнились слезами. Кальяни сразу же ответила:

– Ну зачем думать о плохом? – И, повернувшись к Китти, спросила: – Разве ты не идешь в школу? – «Неужели у них других забот нет?» – с раздражением подумал Китти, а вслух вымолвил:

– Атте, я есть хочу.

Солнечные лучи осветили уже весь внутренний дворик и подобрались к большой комнате. Мачеха Наги подала ему поесть и вышла. Сегодня Наги опять не зашла за ним. Китти не мог решить, куда ему пойти. Тем более что тетя не выпроваживала его в школу. Он вышел и снова посмотрел на сгоревшие скирды. К их дому по-прежнему подходили люди, что-то говорили и шли дальше. На груды пепла было неприятно смотреть. Побеги ползучей тыквы, которыми была увита изгородь вокруг тока, засохли от жаркого дыхания огня. Китти направился в коровник. Силла помогал Бхоги убирать там навоз. Бхоги шла к выходу с корзиной, полной навоза, на голове. Лицо у нее было заплаканное. Никто не заговорил с Китти.

Чандреговда, вернувшийся из Коте дневным автобусом, не заплакал, как Камаламма. В отличие от нее он не сидел, подперев голову рукой, не отказывался от пищи. Подавая ему поесть, Камаламма сказала, что Додда Говда просил его зайти. Повернувшись к Китти, дядя спросил:

– Почему ты не пошел в школу?

Китти промолчал. Дядя поел и вышел. Даже не повернул голову, чтобы взглянуть на сгоревшие скирды; просто зашагал в сторону дома Додды Говды. Китти пошел следом за ним. Возле чавади дядю обступили несколько односельчан, среди которых был и Рудра. Подталкиваемый любопытством, Китти подошел ближе.

– Забудь об этом, Рудра, – без гнева говорил дядя, – меня это не разорит. Мы не должны поступать так неумно.

– Если спустить им такое, эти сукины дети что угодно могут сделать. Когда же я хочу проучить их, вы начинаете проповедовать…

– Нет, Рудра. Если ты не послушаешься Додду Говду, мы уроним наше доброе имя в глазах жителей других деревень.

Дядя направился к воротам дома Додды Говды. Китти был изумлен. Почему дядя никого не клянет? Почему он не оплакивает сгоревший хлеб? Все в один голос говорили, что дело тут не обошлось без Шиваганги. Поэтому Китти думал, что дядя прикончит его, как только вернется.

Китти собирался пойти с Мутху в поле, но теперь он направился к дому Наги рядом с чавади. Наги тоже не пошла в школу. Вдвоем они подошли к дому Додды Говды.

На веранде сидели дядя, Ситарамайя и другие важные люди. Тогда Китти вошел через заднюю дверь. Увидев его, Говракка спросила:

– Китти, твоя атте поела?

Китти вспомнил, что тетя еще ничего не ела, и сразу же отправился домой. Вернувшись, он принялся уговаривать тетю. В конце концов, уступив Китти, она чуть-чуть проглотила чего-то. Китти, не спавший всю ночь, положил голову тете на колени и закрыл глаза. В тот же момент он погрузился в сон.