Текст книги "У черноморских твердынь"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Полковник В. П. САХАРОВ
МЫ ШЛИ ОТ ПРУТА

Поднятые по тревоге

Ночью во втором часу, меня вызвали в штаб дивизии.

– Кажется, война, Василий Павлович, – негромко произнес уже находившийся там начальник штаба Михаил Степанович Соколов, когда я появился на пороге его рабочей комнаты.

На столе перед полковником была развернута карта пограничного района. Начштаба уже успел нанести на нее первые знаки обстановки.

– Эх, широка ты, матушка граница! – вздохнул он, поворачиваясь к карте. – Один наш участок – по Пруту от Петрешти до Леово – сто пятнадцать километров. В сущности, полоса для целой армии…

В дивизии я был человеком новым – всего полтора месяца, как, окончив Военную академию имени М. В. Фрунзе, прибыл сюда на должность начальника оперативного отделения штаба. Но я уже привык к неизменной уравновешенности Соколова, к его умению решать вопросы быстро, а распоряжения отдавать неторопливо. Таким оставался начштаба и в этот тревожный, час.

– Товарищ капитан, связывайтесь с частями, – перешел Михаил Степанович к делу. И продолжал таким тоном, будто диктовал мне академическое задание:

– Выслать представителя штаба в девяностый полк и вернуть его к границе… Проверить, как вышли по боевой тревоге на свои участки двести сорок первый и сто шестьдесят первый… Выделить группу командиров для оборудования КП в районе Лапушны…

Последнее распоряжение Соколов отдал уже на ходу – его вызывал командир дивизии генерал–майор А. И. Пастревич.

Так, пока без помех, началась 22 июня 1941 года боевая работа в штабе 95–й Молдавской стрелковой дивизии в Кишиневе.

Части дивизии были разбросаны по территории Молдавии, воссоединенной меньше года назад с Советским Союзом. Два полка находились в лагерях вблизи новой госграницы.

Нельзя сказать, чтобы для меня и моих товарищей война началась совершенно неожиданно. В последние недели многое указывало на вероятность конфликта.

Командир нашей дивизии получал от начальника войск Молдавского погранокруга генерал–майора Н. П. Никольского информацию о передвижении румынских частей вблизи границы. При последней встрече с комдивом генерал Никольский сообщил, что на западном берегу Прута, против участка, прикрываемого 95–й дивизией, находятся уже две румынские дивизии, а за ними – две немецкие.

Примерно две недели назад и штаб корпуса предупредил нас о возможности провокаций на границе. После этого мы проверяли в частях боевую готовность, проводили учебные тревоги. С 18 по 21 июня в дивизии проходили тактические учения. Они проводились недалеко от границы и были максимально приближены к боевой обстановке.

И все‑таки война в чем‑то застала нас врасплох. Еще не верилось, что она действительно началась. Очень хотелось надеяться, что это просто пограничный инцидент, который сегодня же будет ликвидирован.

– Как свяжемся с войсками? – спросил я начальника связи майора Пазникова.

Вопрос был не праздный, но самолюбивый Иван Николаевич Пазников, кажется, даже обиделся.

– Связь есть и будет, – хмуро ответил он. Берите трубку и разговаривайте.

Начальник связи, оказывается, заранее позаботился об использовании линий гражданской телефонной сети. Конечно, это не гарантировало от подслушивания, но выбора не было. Оставалась, впрочем, еще возможность посылать куда нужно людей на автомашинах.

До рассвета штаб жил в состоянии напряженной неопределенности. А чуть забрезжил рассвет, над городом появились чужие самолеты, и мы услышали первые разрывы бомб. Донесения, которые начали поступать из частей, рассеяли последние сомнения относительно характера происходящих событий. Наши 241–й и 161–й полки вели вместе с пограничниками огневой бой с румынскими войсками, пытавшимися форсировать Прут. Авиация противника пробомбила наши лагерные районы, но полки, поднятые по тревоге, к тому времени успели уйти.

Как уже было сказано, 95–й дивизии пришлось обороняться на очень широком фронте—115 километров. Дивизия была полнокровной и считалась хорошо подготовленной, имела боевой опыт – она участвовала в войне с Финляндией. Но наша полоса обороны превышала норму общевойсковой армии. Осложнял задачу и характер местности: лесистые горы Кодры затрудняли переброску войск и управление ими. Естественно, у всех в штабе возникал вопрос: скоро ли и какие другие дивизии прибудут на границу? Ничего определенного на этот счет мы не знали.

Вечером 23 июня штаб дивизии выехал на новый КП. Над городом шел воздушный бой. Пятерка наших истребителей бесстрашно атаковала большую группу вражеских бомбардировщиков. Два из них у нас на глазах задымили и рухнули вниз.

На новом КП уже хозяйничал майор Пазников.

– Проверьте связь, товарищ начальник оперативного отделения, – не без профессиональной гордости предложил он мне.

И в самом деле, связь имелась со всеми частями. Но кое–где она стала еще «длиннее», потому что шла по проводам через Кишинев. Вскоре начались перебои. Напрямую же был возможен лишь малоустойчивый радиообмен: мешали Кодры.

Донесения с границы становились все более тревожными. В ряде мест противник появился на восточном берегу Прута. Правда, пока мелкими подразделениями– где рота, где взвод, которым удалось переправиться на флангах наших полков или там, где вообще не было наших частей. Посередине дивизионной полосы был, например, значительный участок, на котором к пограничникам присоединилась пока лишь бронерота разведбатальона.

В мирное время мы привыкли к мысли: воевать только на чужой территории. А враг был уже на нашей. Казалось, нужны самые решительные действия дивизии в целом, чтобы отбросить его назад. Но мы сразу оказались в условиях, явно не соответствовавших тем, из которых исходили рекомендации Полевого устава: оборону стрелковой дивизии на фронте 115 километров он не предусматривал.

Тем, кто видел перед собой не всю эту непомерно большую для одной дивизии полосу обороны, а врага, вторгшегося на нашу землю на каком‑то участке границы, наверное, было все‑таки легче. И командиры полков, батальонов, рот действовали с самого начала весьма активно, смело предпринимали контратаки наличными силами. Еще 22 июня к границе подошли наши артиллерийские полки, которые сыграли исключительно большую роль в отражении дальнейших атак противника. И вплоть до 1 июля нигде в пределах нашей оборонительной полосы ему не удавалось закрепиться на восточном берегу.

Мне вспоминаются многие славные дела тех начальных дней войны. Быть может, они и не столь значительны по сравнению с теми, что совершались потом. Но они были первыми, они послужили примером для других воинских подвигов. И главное – уже в этих ратных делах самого начала войны ярко проявились замечательные боевые качества советских воинов, их беззаветная преданность Родине, готовность и умение громить врага даже в крайне неблагоприятных условиях, при большом неравенстве сил.

…22 июня. В 6 часов 30 минут утра противник форсирует Прут у молдавского селения Коту Морий. Подоспевшая сюда рота лейтенанта Илященко из 161–го стрелкового полка с ходу атакует, и к 9 часам 20 минутам враг уже отброшен за Прут.

В это время командиру 161–го полка Сергею Ивановичу Сереброву сообщают с погранзаставы, что вражеский батальон, переправившийся на наш берег пятью километрами выше, окружил группу пограничников. Полковник Серебров посылает туда своего заместителя капитана С. П. Быстрова с двумя стрелковыми ротами и оказавшимся под рукой взводом танков из мехдивизии. Задача – прижать противника к находящемуся поблизости болоту и уничтожить. А выполнившая задачу на своем участке рота Илященко получает приказ – отрезать батальону отход к Пруту.

Неприятельский батальон поддерживает с правого берега артиллерия. Но вступают в бой и наши батареи. Их огонь накрывает цепи противника, уже взятого нашими ротами в полукольцо. У врага начинается паника. Часть батальона пытается пробиться к Коту Морий, но там развернулась рота Илященко. И враг отходит в болото. Много неприятельских солдат погибло, остальные сдались в плен. Как выяснилось, это был сводный разведбатальон, состоявший из румын и немцев.

Еще во время этого боя капитану Быстрову доложили, что противник опять наводит переправу у Коту Морий. Следует приказ командиру минометной роты лейтенанту Жабановскому. Тот справился с задачей блестяще. Переправочные средства были уничтожены, румынское саперное подразделение понесло большие потери.

А на обнаружившую себя на румынском берегу артиллерийскую батарею производит огневой налет наша 152–миллиметровая гаубичная батарея старшего лейтенанта Халамендыка. За Прутом раздается мощный взрыв, над рекой нависает черное дымное облако. От вражеской батареи остались одни обломки.

Все это происходило утром и в первой половине дня 22 июня – в те часы, когда большая часть страны вообще еще не знала, что началась война…

В 161–м полку уже рано утром появились раненые. Их доставляли в село Онешти Век. Но на полковом медпункте никого нет: врачи уехали с вечера в Кишинев и еще не вернулись. Жены командиров – Лившина, Сереброва, Бреус, Вернадская, Золотарева и другие развернули временный лазарет и начали оказывать раненым первую помощь.

22 июня мне неоднократно приходилось связываться с командиром 241–го полка полковником П. Г. Новиковым и его начальником штаба майором А. А. Кургиняном. Полк прикрывал важнейшее направление Яссы, Кишинев. Тем больше значили уверенные доклады о том, что все попытки противника вторгнуться здесь на нашу территорию успешно отражаются. Петр Григорьевич Новиков – опытный командир, побывавший добровольцем в Испании, = сумел с первого часа войны хорошо организовать боевые действия. Четко работал и его штаб.

Нас тревожил тогда левый фланг дивизии, совершенно не прикрытый из‑за недостатка сил. Кто‑то в штабе предложил послать туда хотя бы отряд из конных взводов полков. Отряд был сформирован и, находясь в подчинении у командира 161–го полка, не раз пресекал попытки противника переправиться через Прут. Еще один сводный отряд потребовался для прикрытия 20–километрового участка границы между 161–м и 241–м полками.

23–25 июня противник проявлял наибольшую активность перед фронтом 241–го полка. Утром 25–го неприятельская рота, переправившись севернее Унген, ворвалась в село Менделень и сразу начала грабить жителей. Неподалеку находилась одна из рот третьего батальона. Комбат послал туда адъютанта батальона капитана П. В. Бараташвили, который и повел роту в атаку. Враг бежал с нашей территории, потеряв много солдат убитыми и утонувшими в Пруте. Оказалось, что это подразделение 198–й немецкой пехотной дивизии.

26 июня противник форсировал Прут на участке 161–го полка и начал продвигаться в глубь нашей территории. Наши артиллеристы разбили наведенный врагом плавучий мост (как раз в это время по нему переправлялось подразделение мотоциклистов). Однако к наступлению темноты в руках противника оставался захваченный им плацдарм. Командир дивизии потребовал от полковника Сереброва восстановить положение.

Сергей Иванович Серебров прибыл в свой первый батальон, чтобы лично организовать бой. За ночь роты охватили противника с флангов и с утра начали теснить его к реке. Потеряв до половины своих солдат, враг отошел на западный берег.

Попытка форсировать Прут на этом участке повторилась на следующий день, и вновь наша контратака заставила фашистов убраться восвояси.

Не раз очередные попытки врага вторгнуться на нашу территорию отбивали очень небольшие группы советских воинов, а подчас даже и один смелый и умелый боец. Так было в ночь на 29 июня у селения Цуцора, где противник хотел использовать для переправы обломки взорванного моста. За действиями врага хладнокровно наблюдал замаскировавшийся пулеметчик 241–го полка Иван Майборода. Когда фашисты добрались до середины реки, он открыл прицельный огонь. Подавить пулемет Майбороды противнику не удалось. И в ту ночь пулеметчик так и не допустил здесь вторжения на советский берег.

Наши люди рвались в бой. Многие из тех, кто находился во втором эшелоне, настойчиво добивались, чтобы их послали на передний край. Легкораненые обычно отказывались уходить из своих подразделений.

Как‑то я встретил на дороге шофера Фартуна, раненного в голову при обстреле автоколонны вражеским самолетом, и предложил отправить его в госпиталь.

– Не надо, и так заживет, – махнул он рукой. И снова стал возиться с поврежденной машиной.

К исходу первой недели войны мы в штабе все же испытывали чувство некоторого удовлетворения: как-никак дивизия удерживала государственную границу на всех 115 километрах своей полосы. С 30 июня противник на время прекратил активные действия, продолжая лишь авиаразведку.

Первый день затишья на фронте оказался очень горячим для дивизионной парткомиссии.

– Прямо не успеваем рассматривать заявления, – сказал мне ее секретарь товарищ Бычков. – Сегодня поступило сто пятьдесят шесть… Мотив один: «Хочу идти в бой коммунистом».

Мы сознавали, что внезапное затишье —это затишье перед более серьезными боевыми испытаниями. Ведь до сих пор противник пытался захватывать плацдармы на нашем берегу лишь небольшими подразделениями. И часто это была просто разведка. А тем временем к Пруту подходили крупные вражеские силы.

Суровая школа

Главная в полосе дивизии неприятельская группировка сосредоточивалась против нашего правого фланга – на участке 241–го полка. Наш командный пункт находился от него слишком далеко, связь с этим полком действовала с перебоями.

Я высказал начальнику штаба мысль, что следовало бы перенести КП ближе к правому флангу. Полковник Соколов поддержал это предложение, и решение было принято. В ночь на 2 июля, сделав порядочный крюк через Кишинев, мы переехали в Ниспорени.

Очевидно, следовало сделать это раньше – к началу важных событий на этом участке мы опоздали. Еще не успели устроиться на новом месте, как начали поступать тревожные донесения из 241–го и 90–го полков. Да и по слышавшемуся орудийному гулу нетрудно было понять, что там идет сильный бой. В ту ночь противник крупными силами форсировал Прут на участке Унгены, Валя Маре и начал развивать удар на северо–восток.

Хотя мы и приблизились к правому флангу дивизии, но от 241–го полка были все же далековато. Я ждал, что вот–вот вернется посланный туда для уточнения обстановки мой помощник капитан А. С. Требушный.

– Немедленно пошлите еще кого‑нибудь, – приказал полковник Соколов. – Можете использовать хоть весь штаб, только быстрее выясняйте. Но сами оставайтесь тут.

Даже Михаилу Степановичу начинало изменять его неизменное спокойствие…

Вскоре начштаба снова вызвал меня, и мы подготовили боевой приказ, по которому 90–й полк почти в полном составе снимался со своего участка в центре дивизионной полосы и получал совместно с 241–м полком и тринадцатым разведбатальоном задачу контратаковать и окружить части противника в районе Унген.

На КП дивизии вернулся наконец капитан Требушный.

– Против двести сорок первого, – докладывал он, – действует сто семидесятая немецкая пехотная дивизия. «Юнкерсы» все время висят в воздухе, особенно сильно бомбят нашу артиллерию…

Лишь потом мы узнали, что полк Новикова принял на себя удар не только 170–й, но и переправившейся вслед за нею 50–й немецкой дивизии. А к 4 июля на восточном берегу Прута была, кроме того, и 35–я дивизия румын (она стала наступать на участке 90–го полка).

Помню, на КП дивизии винили тогда полковника Новикова и за то, что полк отошел, и за то, что много потерь. Между тем на нашем участке фронта еще нигде с начала войны не приходилось одному полку сдерживать такие вражеские силы, и люди 241–го полка совершили настоящий подвиг. Батальоны стойко держались и в полуокружении, лишь по приказу отходя на новые рубежи.

Отрезанными от стрелковых подразделений оказались две батареи 134–го гаубичного полка. Отходя с боями по горам, к тому же под проливным дождем, артиллеристы много раз с величайшим трудом вытаскивали орудия и машины из непролазной грязи, но ничего не оставили врагу. Командир батареи лейтенант Н. Ф. Постой сам прикрывал ее отход со взводом бойцов. В еще более трудных условиях передвигалась батарея старшего лейтенанта Д. В. Халамендыка, бойцам которой порой приходилось пробивать себе путь гранатами. Обе батареи вели затем бой за мост у села Варзарешти, уже наполовину занятого немцами. Отогнав их, артиллеристы с помощью местных жителей отремонтировали взорванный мост и с честью вышли из тяжелого положения, сохранив боевую технику.

Наша контратака в направлении Унген была безуспешной. В этих условиях не оставалось ничего иного, как перейти к обороне на тех рубежах, где противник был пока задержан.

Обстановка, создавшаяся на направлении вражеского удара, требовала от всех наших частей особой стойкости. Но что греха таить – проявилась она не везде. Были даже отдельные случаи паники – в подразделениях, куда влилось много призывников из западных районов Молдавии, не успевших пройти должную армейскую школу.

5 июля начали беспорядочно отходить к Ниспорени некоторые роты 90–го полка. Полковник Соколов выслал им навстречу всех оказавшихся под рукой офицеров штаба. Остановить отступавших и навести порядок удалось довольно быстро, не прибегая к крутым мерам. Главное, что требовалось, – вернуть дрогнувшим, охваченным смятением людям веру в свои силы, в то, что они способны бить врага. Растерянность среди молодых красноармейцев возникала иной раз по пустячным, казалось бы, поводам. Послышится ночью за деревьями (кругом – поросшие густым дубняком холмы) нерусская речь, и кому‑то уже мерещится окружение. А потом выясняется, что там были бойцы–молдаване из другого подразделения…

161–й стрелковый полк действовал фактически на самостоятельном направлении. Полковник Серебров, участник и первой мировой, и гражданской войн, был человеком большого военного опыта. Но сейчас и ему приходилось нелегко: он должен был, особенно после переезда КП дивизии в Ниспорени, решать боевые задачи, рассчитывая исключительно на собственные силы и приданную артиллерию (134–й гаубичный полк без двух батарей, два дивизиона 366–го артполка и еще некоторые подразделения).

Связь с полком Сереброва, проходившая через Кишинев, часто прерывалась. Утром 5 июля мне с трудом удалось переговорить с находившимся там старшим лейтенантом Н. А. Дьякончуком – другим моим помощником по оперативному отделению штадива.

Дьякончук доложил, что противник после сильной артподготовки форсировал Прут и развивает удар вдоль дороги на Лапушну. «Принимаем меры, чтобы остановить», – закончил он.

Как потом выяснилось, против 161–го полка наступали две румынские дивизии– 15–я и 11–я. Контратаки не дали результатов, и подразделения полка организованно отошли на 10–12 километров.

Эти тяжелые бои были полны примеров высокого мужества, находчивости, инициативы.

Старшина пятой роты Хуцишвили огнем из станкового пулемета уничтожил более взвода неприятельских солдат. Красноармеец Хасан Сахибов, тоже пулеметчик, был окружен взводом фашистов. Как назло, отказал его «максим». Сахибов быстро устранил неисправность, но открывать огонь было уже поздно: враги приближались ползком и не попадали в придел. «Рус, сдавайся!» – кричали они. Сахибов встал во весь рост. А когда гитлеровцы вскочили и бросились к нему, мгновенно припал к пулемету. Вокруг полегло десятка три неприятельских солдат, остальные скрылись. Раненный, Хасан Сахибов не оставлял своего пулемета до конца боя.

Отлично действовали и на этом участке артиллеристы 134–го гаубичного полка.

Памятным для нас днем стало 8 июля. Обстановка на участках всех трех стрелковых полков оставалась очень сложной. Но это не помешало осуществить контратаку, успех которой принял столь необычные по тому времени масштабы, что сделался событием для всего фронта.

Утром стало известно, что от уже занятого противником села Долна движется по дороге на Варничевн большая колонна румынской пехоты с артиллерией. Это был участок 90–го полка. А из 161–го в это же время донесли: «Противник наступает колоннами: от Лапушны– до полка пехоты и от Сарато–Голбены – до двух полков».

241–й полк вел упорный бой, отражая попытки двух неприятельских полков овладеть городом Калараш.

В распоряжении командира дивизии имелся лишь небольшой резерв, состоявший из разведбатальона и еше некоторых подразделений. Комдив вызвал своих заместителей – полкового комиссара Я. Г. Мельникова и полковника И. М. Антюфеева, начальника штаба, начарта, начальника разведки и меня. Перед нами был поставлен вопрос: что следует предпринять, кому и какую помощь оказать?

Кто‑то сказал, что пора перенести в другое место командный пункт дивизии, оказавшийся на пути наступающего врага. Полковник Соколов решительно высказался против и предложил задержать противника на участке 90–го полка артогнем, а затем контратаковать, направив туда и наш резерв. Генерал Пастревич согласился. Контратака была назначена на 14 часов, и мы ' начали спешно отдавать необходимые распоряжения.

Однако подразделения 90–го полка, вместо того чтобы атаковать, отошли еще на 1–2 километра. Создавалась крайне опасная обстановка: если враг продвинется до узла проселочных дорог у Быковца, в тяжелейшем положении окажется соседний 241–й полк. Соколов собрал штаб и работников политотдела. Всем было приказано немедленно ехать в 90–й полк и, если потребуется, самим вести роты в бой.

Выехал к Планидину и генерал Пастревич, взяв с собой меня. Нам долго не удавалось обнаружить командира полка, и комдиву пришлось ставить задачу непосредственно командиру батальона, который мы встретили.

Контратака все‑таки началась, хотя и тремя часами позже, чем была первоначально назначена. Два батальона двинулись по поросшему мелким лесом склону широкой долины наперерез неприятельской колонне. А вдоль дороги, которую оседлал враг, пошли на большой скорости танкетки и броневики наших разведчиков. Два артиллерийских дивизиона вели интенсивный огонь.

Мы ставили перед собой задачу остановить, задержать противника, вначале и не помышляя о том, что можем его разгромить. Но у врага создалось впечатление, что наступают гораздо более крупные силы, чем было на самом деле. И после того как артиллеристы удачно накрыли колонну разрывами снарядов, фашисты, несмотря на численный перевес, не выдержали нашего натиска. Дело кончилось тем, что они обратились в бегство, бросив часть своей артиллерии и обоз.

Развивая несколько неожиданный успех, наши подразделения обошли с флангов Долну, и скопившаяся в этом селе неприятельская пехота заметалась в поисках' выхода.

Все более благоприятно для нас развивались и дальнейшие события. К исходу дня были разгромлены 67–й пехотный, 63–й артиллерийский полки и 15–й тяжелый артдивизион 35–й румынской дивизии, а другому ее пехотному полку нанесены большие потери. Мы взяли около 200 пленных, в том числе командира артполка, захватили 40 орудий, 86 автомашин, 400 повозок, около тысячи лошадей, много боеприпасов и стрелкового оружия, штабные документы. Противник оставил на поле боя до 500 убитых солдат.

Общие потери вражеской дивизии были настолько велики, что ее отвели в тыл и укомплектовывали до конца месяца. Другими словами, на участке 90–го полка 8 июля была надолго выведена из строя целая пехотная дивизия противника. На это оказался способным (при поддержке дивизионного резерва) полк, отдельные подразделения которого раньше не отличались высокой стойкостью. В решающие минуты в батальоны и роты прибыли представители штаба и политотдела. Вместе с командирами подразделений они организовали контратаку и преследование противника. Мой помощник Н. А. Дьякончук, инструкторы политотдела Н. П. Ставинога и П. С. Ларин и другие штабисты и политотдельцы шли в первых рядах наступающих, увлекая своим примером бойцов.

Особенно отличился батальон майора В. А. Вруцкого. Его бойцы первыми ворвались в Долну. А раньше Вруцкий весьма удачно разместил своих пулеметчиков в зарослях над дорогой, по которой двигалась неприятельская колонна.

Много инициативы, способствовавшей общему успеху, проявили и командиры мелких подразделений. Группа связистов во главе с младшим лейтенантом И. С. Пухным сумела, например, овладеть вражеской батареей. У Пухного не было и взвода, но он действовал так решительно, что 20 неприятельских артиллеристов сдались в плен. Еще одна батарея, стоявшая в лесу, была захвачена отделением младшего сержанта Логунова. Тут отличился пулеметчик Сокур, которому командир отделения приказал обойти батарею с тыла.

Не могу не упомянуть и о боевой доблести конного взвода, который возглавил в тот день помначштаба 90–го полка старший лейтенант С. Ф. Ямпольский. Трофеями наших кавалеристов стали все кони захваченного врасплох вражеского эскадрона.

С победой, одержанной 8 июля, дивизию поздравили командование 9–й армии и Южного фронта. Боевой успех вызвал в полках огромное воодушевление. Однако не все отдавали себе отчет, в какой мере способствовало этому успеху то, что противник, что называется, зарвался, повел себя чересчур самонадеянно, а получив отпор, ударился в панику. У некоторых старших начальников также, по–видимому, создалось превратное представление о реальной обстановке и наших возможностях.

На следующий день, 9 июля, командир 35–го стрелкового корпуса комбриг И. Ф. Дашичев потребовал от командира нашей дивизии ударом своим левым флангом (то есть 161–м полком) в общем направлении на Лапушну, Леушень разгромить противостоящего противника, выйти на реку Прут и восстановить положение (то есть государственную границу) на этом участке. Командир дивизии, в свою очередь, поставил также и 241–му полку задачу по дальнейшему продвижению на запад с овладением определенными рубежами.

Задача 161–го полка была особенно трудной, поскольку он не мог быть поддержан другими частями дивизии. Кроме того, полку пришлось перед этим (чтобы избежать выхода противника на свой левый фланг и в тыл) отойти довольно далеко к востоку, заняв оборону по высотам в районе села Ганчешты (ныне Котовское).

Однако полковник С. И. Серебров нашел наиболее выгодный и вместе с тем довольно необычный способ выполнения приказа. Полку прежде всего нужно было выйти в район Лапушны. Путь туда преграждали значительные силы противника – до полка пехоты с артиллерией. Суть плана, принятого Серебровым, состояла в том, чтобы обойти этот полк с флангов и двумя отрядами выйти к оставшейся в тылу врага Лапушне. А нз рубеже, который теперь занимал полк, оставались во главе с заместителем командира по политической части батальонным комиссаром С. Е. Лившиным две стрелковые, пулеметная и саперная роты, а также вся артиллерия.

Вот что рассказывает Сергей Иванович Серебров о том, как развернулись дальнейшие события:

«Первый отряд в составе первого и второго батальонов веду сам. Двигаюсь через Лаганешты, затем лесом, с рассчетом, чтобы к 4 часам 10 июля подойти к Лапушне с севера и внезапно атаковать противника. Второй отряд в составе третьего батальона во главе с начальником штаба полка капитаном Н. Ф. Лукяничевым должен был совершить ночной марш через Мерешены и к 4 часам захватить высоты южнее Лапушны…

Марш первой колонны проходит исключительно хорошо. В Лаганештах берем проводника, который проводит нас лесной дорогой. Было еще темно, когда подошли к Лапушне. Наша атака была настолько неожиданной, что вражеские солдаты выбегали из хат в кукурузу в нижнем белье, а некоторые сразу сдавались в плен. В результате атаки было уничтожено до батальона пехоты, захвачено в плен до двух рот солдат и восемь офицеров, батарея артиллерии и минометное подразделение. Командование и штаб вражеского полка успели удрать…»

Успех, достигнутый несмотря даже на то, что вовремя подошел к Лапушне лишь один из двух отрядов, был обеспечен не одной внезапностью удара. Невзирая на усталость от 20–километрового ночного марша, подразделения действовали стремительно и очень решительно. Овладев Лапушной, они преследовали отходящего противника.

Тем временем разгорелся бой у села Ганчешты, где остались в обороне несколько рот и артиллеристы. Врагу удалось потеснить стрелковые роты к позициям батарей. Артиллеристы взялись было за ручное оружие, чтобы отбиваться вместе с пехотинцами.

Тогда на огневых позициях появился начальник штаба гаубичного полка – смелый и решительный капитан К. Я. Чернявский. Переходя под пулеметным и минометным обстрелом с одной батареи на другую, он приказывал: «Расчетам к орудиям! Огонь осколочными!» Все орудия ударили по атакующей пехоте прямой наводкой, и враг не выдержал, начал отходить. Так обстояли дела на прежнем рубеже полка.

Долго оставалось неясным, где же находится третий батальон, который не вышел в срок к Лапушне. Оказалось, что ему пришлось преждевременно, в неблагоприятных условиях вступить в бой. Комбат И. Л. Хрищук был ранен, начальник штаба полка Лукяничев пропал без вести. Но батальон продолжал бой, артиллерия оказала ему поддержку, и враг в конечном счете вынужден был отойти.

За этот день полк Сереброва и артиллеристы нанесли существенный урон 15–й румынской пехотной дивизии. Противник потерял сотни солдат убитыми, оставил на поле боя шесть орудий. Было взято около сотни пленных. Несколько продвинулся на своем участке и 241–й полк.

Все это, видимо, вскружило кому‑то голову. 10 июля последовал новый приказ командира корпуса, который, по существу, требовал от дивизии перейти в наступление на всем ее 75–километровом фронте в трех направлениях. Полкам ставились такие задачи: 241–му– уничтожить части 40–й пехотной дивизии противника, 90–му – добить 35–ю пехотную дивизию, 161–му – закончить разгром 15–й и 11–й дивизий и выйти к Пруту…

Кое‑кто в штабе по–мальчишески радовался: пришла, мол, и наша очередь наступать! Другие же, и прежде всего генерал Пастревич, высказывали вполне обоснованные сомнения в реальности такого наступления. Ведь 241–й и 90–й полки как по числу бойцов, так и по вооружению были, в сущности, уже полуполками, ибо, неся потери, не получали пополнения. К тому же разрыв между ними достигал 10 километров, а между 90–м и 161–м – 30, Противник по–прежнему охватывал наш правый фланг. Назревала угроза глубокого охвата и на левом фланге.

Но приказ есть приказ. В 3 часа утра 11 июля все три полка перешли в наступление. 241–й и 161–й вклинились в расположение противника, встречая, однако, все возрастающее сопротивление. Общая обстановка складывалась для нас неблагоприятно. И 12 июля командир дивизии вынужден был отдать приказ о переходе к обороне.

Я вспоминаю сейчас обо всем этом не просто ради констатации имевших место фактов. Думается, достойно внимания все, что помогает представить и понять, как наши командные кадры учились воевать и управлять войсками, проходя суровую школу первых боев, к которым мы во многих отношениях были недостаточно подготовлены.