Текст книги "У черноморских твердынь"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

Жаркий декабрь

Вражеская пехота, поддерживаемая артиллерией и танками, перешла в наступление не только на участке 8–й бригады, но и почти на всем фронте четвертого сектора, нанося главный удар вдоль возвышенности Кара-Тау. Наши части вступили в тяжелые, кровопролитные бои.

На участке 241–го стрелкового полка, оборонявшегося на правом фланге сектора, в Бельбекской долине, противнику удалось уже в утренние часы 17 декабря вклиниться в наши позиции. Здесь немцы оказались на виду у первой батареи 397–го артполка, которая немедленно открыла огонь прямой наводкой. Фашисты залегли, однако с захваченного рубежа не отходили, а на соседних участках продолжали наседать.

Надо сказать, что еще в дни боев на Днестре, когда полк Полякова входил в Тираспольский укрепрайон, а 241–м стрелковым командовал полковник П. Г. Новиков, между этими двумя полками сложилась крепкая боевая дружба. Обороняясь рядом, они часто выручали один другого, причем случалось, что военком артполка батальонный комиссар Ирин водил пехотинцев в контратаки. Помня эту старую дружбу, командир 241–го полка капитан Н. А. Дьякончук попросил майора Полякова:

– Помогите отбить атаку на нашем правом фланге. Мои резервы уже исчерпаны…

– Сейчас что‑нибудь придумаем! – ответил Павел Иванович Поляков.

Действовал он, как всегда, быстро и решительно. Собрал на своем КП артразведчиков и телефонистов штабной батареи, писарей и сам повел их в контратаку. А батальонный комиссар Ирин сколотил в тылах полка еще одну группу, куда вошли уже и обозные ездовые, и повара, и повел ее в бой вслед за командиром. В тот момент враг прорвался на правом фланге еще небольшими силами, и этой помощи оказалось тогда достаточно, чтобы 241–й полк при поддержке артиллерийского огня восстановил положение.

Три атаки было за первый день наступления на участке 90–го стрелкового полка. Уже первую атаку поддерживало двадцать два танка. Восемь из них подбила наша артиллерия, и еще пять танков вывела она из строя при отражении следующих атак. Кроме второго дивизиона полка Филипповича и дотов здесь помогала пехоте береговая батарея капитана Матушенко. Потом я вызвал на этот же участок огонь 2–й и 30–й батарей береговой обороны.

Дружными действиями пехоты и артиллерии противник на участке 90–го полка был отброшен на исходные позиции, и в последующие дни не проявлял тут особой активности.

Но в первый день декабрьского наступления бои на левом фланге были жаркие, и выстоять, удержать рубежи позволило лишь беспредельное мужество наших бойцов. Позже медицинская сестра Надежда Михайловна Кутова, находившаяся тогда на передовой, рассказала мне об одном эпизоде, характерном для поведения наших людей при отражении фашистских атак.

Кутова заметила, что вдруг замолчал наш пулемет. Она пробралась к нему по траншее и увидела: один боец расчета лежит в стороне, другой – прямо на пулемете.

– До того я растерялась, что не знаю, что и делать, – рассказывала Надежда Михайловна. – Никого тут больше нет, немцы к окопу ползут, а пулемет молчит!..

Медсестра бросилась все‑таки прежде всего осматривать лежащих бойцов. Один оказался мертвым, другой – без сознания, но дышал. Когда Кутова начала его перевязывать, красноармеец – фамилия его была Шарапов – очнулся и строго сказал ей:

– С этим погоди. Ты из пулемета стрелять можешь? Стреляй, а я тебе помогу, перевяжешь потом…

Кутова немного знала пулемет—изучала его еще под Одессой. Она послушалась раненого, легла с ним рядом, и они открыли огонь.

– Стреляю, – говорила она, – а у самой слезы ручьем: жалко этого пулеметчика, ведь кровью истекает. А он даже не стонет, только все повторяет: «Бей их, сестрица! Бей, родная!»

Так они и помогли отбить атаку. Потом Кутова перевязала пулеметчику рану и доставила его на батальонный медпункт.

Надежда Михайловна Кутова живет теперь в Донбассе. В октябре 1966 года, когда отмечалось 25–летие начала Севастопольской обороны, она была в числе гостей города–героя. Дальнейшая судьба пулеметчика Шарапова мне неизвестна.

На участке 8–й бригады морской пехоты – это была центральная часть позиций сектора – бой много раз переходил в рукопашные схватки. Заняв Азиз–Оба, немцы создали угрозу выхода в тыл правому соседу бригады – полку капитана Дьякончука. Борьба здесь шла на склонах, густо заросших дубняком, и артиллерия вела огонь в основном по площадям, руководствуясь заранее разработанной схемой и заявками пехоты. Кроме дивизионов непосредственной поддержки бригаде моряков помогала отбивать атаки группа береговых батарей, а также часть орудий армейского артполка майора Н. В. Богданова, стоявшего на стыке третьего и четвертого секторов.

Вечером во время доклада командиру дивизии о действиях артиллерии я более подробно узнал об обшей обстановке на северном участке Севастопольского оборонительного района. Основной удар противника – силами всей 132–й пехотной дивизии немцев и большей частью 22–й их дивизии – пришелся против полка Дьякончука и трех батальонов морской бригады. Вследствие отхода 287–го полка Чапаевской дивизии на левом фланге третьего сектора, а также в результате того, что враг вклинился в оборону 8–й бригады, полк Дьякончука оказался в чрезвычайно тяжелом положении. Он находился уже в полуокружении, однако своих позиций не оставил.

Через сутки 241–й полк был окружен полностью. Молодой командир зрело и энергично организовал круговую оборону, и личный состав полка продолжал самоотверженно драться, смело вступая в рукопашные схватки.

Николая Артемьевича Дьякончука я хорошо знал по штабу дивизии, где он был до недавнего времени помощником начальника оперативного отделения. Как и другим офицерам штаба, ему не раз приходилось возглавлять резервные подразделения, вводившиеся в бой на трудных участках. В памятном старожилам дивизии бою 8 июля у молдавского села Долна, где врагу был нанесен, можно сказать, разгромный контрудар, Дьякончук вместе с командиром разведбатальона вел в атаку танкетки. Водил он бойцов в контратаки и под Одессой. Храбрость и организаторские способности этого штабного офицера определили выбор командования, когда потребовалось вверить кому‑то 241–й стрелковый полк, оставшийся без командира. И Дьякончук возглавил его в звании всего лишь капитана.

Декабрьские бои показывали, что в Дьякончуке не ошиблись. Его полк и в окружении держался стойко, мешая противнику развивать первые успехи штурма.

Вместе с подразделениями 241–го полка был отрезан и дивизион капитана Ф. М. Ращупкина из артполка майора Полякова. Восемь орудий в этих условиях сослужили пехотинцам особенно хорошую службу, ведя огонь по наседавшим гитлеровцам прямой наводкой. Разумеется, поддерживала полк Дьякончука и остальная наша артиллерия. Перебив с ее помощью фашистов, прорвавшихся к устью Камышловского оврага, полк в ночь на 19 декабря отошел вместе с дивизионом Ращупкина на главный рубеж обороны в долине Бельбека. Но это еще не означало для Дьякончука выхода из окружения, из которого полк окончательно вырвался позже.

На северном участке Севастопольской обороны в это время стали действовать и войска из армейского резерва. Вместе с частями 388–й дивизии прибыл сюда 953–й артиллерийский полк. А некоторые наши дивизионы и батареи приходилось отводить на новые огневые позиции. Это делалось, когда нависала угроза их блокирования и были исчерпаны все возможности задержать врага огнем прямой наводкой.

Еще 18 декабря мы потеряли прекрасного командира дивизиона – Николая Самойловича Артюха. Сколько раз обходила смерть этого неустрашимого человека! А сейчас сразила вражеская пуля на наблюдательном пункте при подаче боевой команды.

Капитан Артюх был мастером артиллерийского огня и большим поклонником суворовской «науки побеждать». Он знал множество интересных эпизодов из боевой деятельности Суворова и десятки его афоризмов, которые любил приводить в беседах с бойцами. Дивизион Артюха относился к самой легкой нашей артиллерии, имея трехдюймовые орудия на конной тяге. Но вот что успел занести дивизион на свой боевой счет с начала отражения декабрьского штурма до гибели капитана, то есть за два неполных дня: три подбитых танка, семь выведенных из строя орудий и двенадцать пулеметов, сотни уничтоженных фашистских солдат…

Вслед за Артюхом артиллерийский полк Филипповича лишился еще одного комдива – героя одесских боев капитана Г. И. Наумова. Он был смертельно ранен, когда с открытой позиции управлял огнем по фашистским танкам.

22 декабря бои в долине Бельбека и к северу от нее достигли, казалось, наивысшего напряжения. Возрастала опасность выхода противника на приморскую дорогу, идущую из Качи в совхоз имени Софьи Перовской, и прорыва к морю. Над бригадой моряков и 90–м полком, продолжавшими обороняться севернее Бельбека (Фруктовое), нависала угроза окружения.

В этот день я был на командном пункте майора Филипповича на высоте 103. В траншеях КП необычно людно. Еще накануне сюда перебрались со своими оперативными группами и связистами командир 397–го артполка майор Поляков и командир 8–й бригады морской пехоты полковник В. Л. Вильшанский. А с утра к ним присоединилась и оперативная группа 40–й кавдивизии, также действовавшей теперь (в пешем строю) в нашем секторе. Но хотя народу – как–сельдей в бочке, никто не мешает друг другу и каждый занимается своим делом.

Рядом со мною стояли оба командира артиллерийских полков. Во второй половине дня бой шел уже совсем недалеко от командного пункта. Из густого дубняка все громче слышались пулеметные очереди. Затем фашистская пехота прорвалась на северные склоны высоты 104.5, и батарея старшего лейтенанта Т. Н. Дюкаря стала бить по врагу прямой наводкой.

– Надо ждать повторной атаки на участке бригады Вильшанского, – сказал я командирам полков.

И действительно, с передовых НП скоро доложили о появлении большой группы танков. По ним незамедлительно открыл огонь артиллерийский полк Богданова. Гулкий выстрел с батареи Александера и огромный столб черного дыма, поднятый разрывом ее двенадцатидюймового снаряда за бугром у деревни Бельбек, послужили как бы сигналом к открытию огня другими береговыми батареями Северной стороны. Подобно грозному горному обвалу, загрохотали взрывы в долине.

В это же время мы услышали частые выстрелы орудий слева. Там около двадцати танков появилось на опушке дубняка, и по ним уже вели огонь батареи 57–го артполка. Два подбитых танка остались у опушки, остальные скрылись. Однако часть той группы, что двигалась по долине, прорвалась через заградительный огонь и, поднявшись по северному склону, быстро оказалась у батареи Дюкаря.

Орудийные расчеты, увлеченные стрельбой по пехоте, которую они уже заставили отойти с высоты 104.5, поздно заметили эти танки. Артиллеристы успели развернуть орудия, но от неожиданности плохо целились, и снаряды пролетали мимо танков. А те, выйдя на косогор, навалились на батарею. Две пушки были раздавлены, пострадали и две другие. Часть людей уцелела, и мы видели, как они сбегают в долину…

Танки же после этого – мы насчитали их двенадцать штук – повернули в нашу сторону и, выстроившись в линию, метров с трехсот открыли огонь по командному пункту. Положение создавалось довольно затруднительное…

Но тут земля под нами вздрогнула, и раздался близкий взрыв огромной силы. Выглянув из траншеи, я увидел, что там, где только что стоял и стрелял немецкий танк, уже ничего не было и лишь падали сверху комья земли и какие‑то обломки. Оказалось, что по танкам ударила прямой наводкой береговая батарея Александера. Конструкторы, создававшие эти мощные орудия для поражения вражеских кораблей в морской дали, вряд ли могли представить, что придется использовать их вот так…

Разрывы гораздо меньшие, но зато многочисленные поднялись вокруг остальных танков. Это майор Филиппович уже направил на них огонь батареи, стоявшей в Языковой балке. И танки прекратили стрельбу по КП, стали уходить к Азиз–Оба. Когда они уже готовы были скрыться в дубняке, им поддали жару две зенитные батареи, стоявшие над долиной. Такое тоже раньше не предусматривалось. Но под Севастополем зенитчики били по танкам, как и по пехоте, уже не впервые.

С наступлением темноты бой здесь стих. А в ночь на 23 декабря наши части отошли на рубеж реки Бельбек – это стало неизбежным и необходимым.

Бои последних восьми дней декабря были самыми жестокими и упорными. Прекратив атаки на вспомогательных направлениях, враг стремился во что бы то ни стало прорваться к Северной бухте. Из района Камышлы, Бельбек теперь кроме 22–й и 132–й немецких пехотных дивизий действовали также 50–я и 24–я. Наши части, усиленные переброшенными с Большой земли 79–й особой бригадой и 345–й стрелковой дивизией и поддерживаемые всеми видами артиллерии, включая корабельную, героически отбивали яростный натиск гитлеровцев.

К этому времени артиллерия четвертого сектора была усилена дивизионом 265–го (богдановского) армейского артполка. Войска поддерживались пятью батареями береговой обороны. В боях с наземным противником все шире использовались зенитные батареи. Этому способствовала стоявшая во второй половине декабря нелетная погода.

Особое место в истории обороны Севастополя заняла 365–я зенитная батарея старшего лейтенанта Н. Г. Воробьева. Она стояла на высоте с отметкой 60, отделенной небольшой лощинкой от пригородной железнодорожной станции Мекензиевы Горы. Когда противнику удалось, потеснив наши части, выйти на простирающееся до станции плато, батарея Воробьева из своих зенитных орудий открыла огонь по танкам и пехоте прямой наводкой.

По врагу, появившемуся здесь, стреляли, конечно, и другие батареи. Но позиция зенитчиков и их стойкость приобрели в создавшейся обстановке исключительное значение. Дело в том, что высота 60, пока на ней стояла и действовала наша батарея, как бы запирала для врага путь к Северной бухте, до которой оставалось по прямой всего около трех километров.

Это вполне понимал и противник. Вечером 28 декабря командующий артиллерией Приморской армии полковник Н. К. Рыжи информировал меня о том, что перехвачена радиограмма командующего 11–й немецкой армией Манштейна, содержащая приказание уничтожить батарею на высоте 60 ударом с воздуха и с' земли.

Николай Кирьякович Рыжи поставил передо мной задачу: огневой мощью всей артиллерии сектора не допустить захвата врагом высоты, где стояла 365–я зенитная батарея. Мне было разрешено также привлечь для выполнения этой задачи весь полк Н. В. Богданова и гаубичный полк Чапаевской дивизии, а в случае необходимости подать сигнал о перенесении сюда огня всей артиллерии, способной поддерживать наш сектор.

– Высоту и батарею на ней защитим, – заверил я полковника Рыжи.

И мы с начальником штаба майором Яковлевым занялись разработкой плана использования артиллерии на следующий день.

Бои за станцию Мекензиевы Горы, развернувшиеся 29 декабря, сопровождались массированными налетами вражеской авиации (погода в этот день улучшилась). Немцы оттеснили наш 241–й полк к южной окраине пристанционного поселка. Сама станция оказалась в руках противника. Этот успех стоил ему очень больших потерь от массированного артиллерийского огня. А высоту 60 враг захватить не смог, и батарея на ней держалась.

Следующий день, 30 декабря, был еще более жарким. Из района станции Мекензиевы Горы немцы наступали в трех направлениях, причем главным являлось южное – на высоту 60 и дальше, к бухте. Распределить огонь подчиненной мне артиллерии так, чтобы обеспечить нашим войскам достаточную поддержку на всех трех направлениях, было задачей нелегкой. Полковник Рыжи помог нам, дополнительно выделив в мое распоряжение 2–й зенитный полк ПВО, а на исходе этого напряженнейшего дня – еще и 61–й зенитный полк.

Не буду пересказывать все события этого памятного дня. Важен основной его итог: дальше южной окраины станционного поселка враг продвинуться не смог.

Лишь один раз немцы прошли несколько дальше, в сторону Братского кладбища, откуда были отброшены к станции, за пределами которой так и не смогли закрепиться. В этом сыграл важную роль вместе с артполком майора Полякова 757–й отдельный минометный дивизион капитана А. Т. Головань.

Дивизионы тяжелых (120–миллиметровых) минометов создавались тогда во всех дивизиях Приморской армии. Наш дивизион, только что сформированный, как раз к 30 декабря был укомплектован людьми, получил боевую технику и боеприпасы. Недоставало, правда, тяги. Но это не помешало ввести дивизион в бой – люди вынесли минометы на огневую позицию на руках. Двенадцать тяжелых минометов, поставленных вдоль стены Братского кладбища, уничтожили своим огнем фашистский батальон.

О том, с каким напряжением действовала в этот день артиллерия, может свидетельствовать такая деталь: одна зенитная батарея М. И. Семенова выпустила по наземным целям полторы тысячи снарядов. Четкость работы артиллерийских частей во всех их звеньях, гибкость штабов были выше всякой похвалы. Едва противник поднимался в очередную атаку, на него обрушивался смертоносный ливень наших снарядов. Заслон из огня и металла не подпустил врага и 30 декабря к батарее Воробьева на высоте 60.

В декабрьском штурме Севастополя назревал кризис– противник начинал выдыхаться. Но и наши силы были на пределе. Чрезвычайную опасность представляла та последняя попытка врага прорвать нашу оборону, которую он, судя по всем данным, намеревался предпринять 31 декабря.

Провал этой попытки предопределил мощный огневой контрудар, которым в решающий день декабрьской битвы за Севастополь упредила действия неприятеля артиллерия оборонительного района. Севастопольцы завершали 1941 год и начинали 1942–й переходом в контратаки. Наши части выбили немцев со станции Мекензиевы Горы, вернули себе Камышлы (Дальнее) и Бельбек, отбросили противника назад на ряде других участках фронта.

До последнего снаряда

Успешное отражение декабрьского штурма и происшедшая в те же дни высадка советских войск на Керченском полуострове, которая резко изменила в нашу пользу общую обстановку в Крыму, обеспечили защитникам Севастополя довольно длительный период относительного затишья. Мы получили возможность заняться дальнейшим укреплением своей обороны.

На северном участке это было особенно важно, так как часть укрепленных позиций мы в декабре утратили. Командование оборонительного района признало также необходимым изменить границу между третьим и четвертым секторами и произвести некоторую перегруппировку сил.

В нашем секторе оборонялись теперь две стрелковые дивизии – 95–я и прибывшая из второго сектора 172–я дивизия полковника И. А. Ласкина. 95–й дивизии была отведена левая полоса сектора, упиравшаяся флангом в море.

Еще в последних числах декабря, когда генерал-майор В. Ф. Воробьев получил другое назначение, в командование нашей дивизией вступил полковник Александр Григорьевич Капитохин. Он был участником гражданской войны, а потом долгие годы находился на ответственной гражданской работе и пришел к нам в дивизию из запаса в дни обороны Одессы. До конца декабря он командовал 161–м стрелковым полком, который передал теперь бывшему своему начальнику штаба майору Ивану Петровичу Дацко.

Произошли после декабря и другие перестановки. Капитана Дьякончука взяли от нас для руководства подготовкой младших лейтенантов на организованных в Севастополе ускоренных курсах, и 241–й полк принял от него комбриг Дворкин, немолодой уже человек, призванный из запаса. Майор Белюга, командовавший еще с Одессы 90–м полком, был тяжело ранен, и его заменил подполковник Смышляев.

Дивизия наша основательно пополнилась как людьми, так и вооружением. Мы построили много новых дотов, создали систему противотанковых опорных пунктов. К апрелю каждая батарея дивизионной артиллерии имела кроме основной по две–три запасные позиции. Перед всеми позициями – это мы сделали, исходя из опыта декабрьских боев, – были вырыты метрах в трехстах окопы для размещения пехоты на случай отхода ее к батарее.

Военком дивизии старший батальонный комиссар Алексей Петрович Гордеев и начальник политотдела батальонный комиссар Ставинога многое делали для того, чтобы в эти довольно спокойные по сравнению с ноябрем и декабрем месяцы полнее удовлетворялись духовные запросы бойцов. В усадьбе совхоза имени Софьи Перовской заработал дивизионный клуб. Здесь читались лекции, демонстрировались кинокартины, устраивались концерты и литературные вечера. Коллективы художественной самодеятельности выступали и на позициях.

В мае стало ясно, что затишью под Севастополем приходит конец. И не так оно кончалось, как думалось нам, когда мы надеялись, что сможем вслед за войсками Крымского фронта, действовавшими на Керченском полуострове, перейти в наступление… После того как враг вновь овладел Керчью, уже не подлежало сомнению, что в ближайшее время он обрушится на Севастополь.

21 мая на командном пункте полковника И. А. Ласкина собрались командиры и комиссары дивизий и полков нашего сектора, начальники штабов, начарты. К нам приехали командарм И. Е. Петров, член Военного совета армии дивизионный комиссар И. Ф. Чухнов и командующий артиллерией Н. К. Рыжи, недавно ставший генерал–майором.

– На повестке дня нашего совещания, – негромко, но с какой‑то подчеркнутой значительностью начал Иван Ефимович Петров, – стоит один вопрос: создавшаяся обстановка и наши задачи.

Прямо и откровенно говорил командующий о том, что мы находимся накануне решающих боев за Севастополь, в которых не можем рассчитывать теперь ни на какую помощь со стороны суши, и потому должны полагаться в основном на самих себя. Он подчеркивал, что времени для подготовки к отпору врагу остается совсем немного:

– Наша авиаразведка уже зафиксировала колонны немецких танков и пехоты в пути с Керченского полуострова к Севастополю. Надо полагать, что на подтягивание сил немцам понадобится еще дней десять…

Дивизионный комиссар И. Ф. Чухнов посвятил свое выступление подготовке наших людей к ожидающим их новым грозным боевым испытаниям.

Итак, мы стали приводить все в окончательную боевую готовность. В первой линии обороны находились 161–й стрелковый полк – на левом фланге и 90–й – на правом. 241–й полк располагался за 90–м, во втором эшелоне. Что касается артиллерии, то дивизия располагала в основном теми же батареями, что и раньше, но по новой организации они были сведены в один полк трехдивизионного состава, который возглавлял майор Александр Васильевич Филиппович. А майор П. И. Поляков стал начальником артиллерии 386–й дивизии, оборонявшейся в другом секторе (на этом посту Павел Иванович пал смертью храбрых в июньских боях). Нашими противотанковыми батареями по–прежнему командовал Н. Н. Ромодин, теперь уже майор.

Свой главный удар враг направил утром 7 июня против частей, занимавших оборону на стыке двух секторов северного направления. Со стороны третьего сектора это была 79–я курсантская стрелковая бригада полковника А. С. Потапова, со стороны нашего сектора– правофланговый полк дивизии Ивана Андреевича Ласкина.

Некоторое время спустя мы получили тревожное донесение: у стыка секторов противник вклинился в нашу оборону на 500–700 метров. С разрешения коменданта сектора А. Г. Капитохина я переключил большую часть своей артиллерии на поддержку дивизии Ласкина и ее правого соседа. В это время атаки немцев в полосе нашей дивизии отражались успешно.

Рассвет 8 июня мы с Александром Григорьевичем Капитохиным встретили на наблюдательном пункте.

– Сегодня, очевидно, будет тяжелее и нашим полкам, – сказал, помню, я командиру дивизии, думая при этом о тех двух полках, которые занимали первую линию обороны.

В этот, второй, день июньского штурма противник действительно атаковал и нашу дивизию крупными силами пехоты и танков, поддерживаемыми артиллерией и пикирующими бомбардировщиками. Но большой и опасной неожиданностью явился прорыв немцев на левом фланге 172–й дивизии, в результате чего они оказались в глубине обороны сектора.

На нашем левом фланге, у моря, 161–й полк и в этот день успешно отражал атаки, уничтожая вражескую пехоту перед своим передним краем. Справа, на участке 90–го полка, дело дошло до рукопашной схватки в траншеях, но прорвавшиеся туда фашистские автоматчики были перебитьгГ'А тем временем немцы углубляли прорыв справа от нас, и это стало определять всю обстановку. Вступил в соприкосновение с противником наш полк второго эшелона, который пришлось срочно повернуть фронтом на восток. Враг оказался в непосредственной близости к огневым позициям дивизионной артиллерии.

Затем немцы овладели станцией Мекензиевы Горы. Справа от нас действовала теперь уже 345–я дивизия подполковника Н. О. Гузя – она была введена в бой из резерва на смену дивизии И. А. Ласкина, понесшей очень большие потери. События развивались быстро, гораздо быстрее, чем в декабре. При общем перевесе в силах, который обеспечил себе под Севастополем враг, особенно ощутимым было его господство в воздухе – немцы пробивали себе путь массированными ударами бомбардировщиков.

11 июня командование Приморской армии сделало попытку срезать вражеский клин контрударами с двух направлений. Наша дивизия участвовала в них своим 90–м полком и, конечно, артиллерией. Снарядов мы израсходовали много, но результаты свелись к тому, что немцев удалось лишь несколько задержать. С 12 июня противник стал направлять все свои удары нам во фланг, и это означало, что он задался целью отрезать 95–ю дивизию на Северной стороне.

Многочасовые бомбежки обрушились на высоту 60, на поддерживавшие нас батареи береговой обороны. Те, кому доводилось в эти дни взглянуть на наш сектор с Суздальской горы или Малахова кургана, говорили, что все пространство от Бельбекской долины до Северной бухты окутывалось клубящимися дымом и пылью, за которыми не было видно земли, и это казалось похожим на извержение громадного вулкана.

Но и такие удары врага не могли сломить стойкость бойцов. Геройски, до последней возможности держалась на своих рубежах пехота. Ее самоотверженно поддерживали артиллеристы. В ночь на 13 июня пришлось организовывать спасательные работы, подобные тем, какие проводятся после сильных землетрясений. Это было на участке первого батальона 241–го полка. Там рота, которую немцы, нанеся ей уже большие потери, все‑таки никак не могли выбить с занимаемого рубежа, оказалась засыпанной в окопах: вокруг разорвалось множество крупных бомб и снарядов… Некоторых заваленных землей бойцов удалось спасти.

Буквально до последнего человека сражалась на своей высоте 365–я батарея зенитчиков. 800 бомб сбросила фашистская авиация на батарею капитана М. В. Матушенко, но она, практически, совсем не пострадала и по–прежнему поддерживала полки своим огнем.

Мой НП помещался теперь на колокольне Братского кладбища. Утром 13 июня я, как обычно, был там. Запищал зуммер полевого телефона, и я услышал в трубке голос Александра Григорьевича Капитохина:

– Есть интересные новости. Зайдите ко мне!

В землянке комдива был начальник оперативного отделения штаба майор Иван Акимович Чистяков, в недавнем прошлом возглавлявший дивизионную разведку и продолжавший уделять ей особое внимание. На столе лежала развернутая немецкая карта.

– Это принесли ночью разведчики, – пояснил командир дивизии. – Карта найдена у убитого офицера. Тут все основные сведения о наступлении, которое угрожает нам завтра. Давайте подумаем, как упредить врага.

На карту были нанесены полоса наступления и боевой порядок немецкого полка. Конечной целью данного наступления являлся захват Братского кладбища. Точно было обозначено исходное положение для атаки – лощина северо–восточнее высоты 42.7.

– Да, тут представляется случай разгромить врага на исходной позиции, – сказал я и изложил соображения, как можно сделать это силами минометного дивизиона, одной гаубичной батареи и еще некоторых подразделений.

Комдив одобрил эти соображения. Мы с майором Яковлевым быстро разработали детальный план, и начальник штаба отправился с ним в части.

Тот день памятен мне еще одним вызовом к командиру дивизии. Когда я пришел к нему, там уже находились комиссар и начальник политотдела.

– Читайте! – торжественно произнес полковник Капитохин, протягивая лист бумаги с машинописным текстом.

Сверху стояли фамилии вице–адмирала Ф. С. Октябрьского и генерал–майора И. Е. Петрова: им это было адресовано. Но я прежде всего обратил внимание на подпись внизу: «И. Сталин». Потом стал читать текст:

«Горячо приветствую доблестных защитников Севастополя – красноармейцев, краснофлотцев, командиров и комиссаров, мужественно отстаивающих каждую пядь советской земли и наносящих потери немецким захватчикам и их румынским прихвостням.

Самоотверженная борьба севастопольцев служит примером для всей Красной Армии и советского народа.

Уверен, что славные защитники Севастополя с достоинством и честью выполнят свой долг перед Родиной».

– Это ко многому обязывает, – задумчиво сказал комиссар Алексей Петрович Гордеев. – Очень ко многому.

Такое обращение Верховного Главнокомандующего к бойцам и командирам, сражавшимся на каком‑то конкретном участке, сравнительно небольшом в общих масштабах громадного советско–германского фронта, было действительно необычным. Я не мог припомнить другого подобного послания. Мы все восприняли его с большим волнением. Это была очень высокая оценка партией, Родиной всего, что сделали севастопольцы до сих пор. И вместе с тем как бы напоминание, что наша борьба с врагом, ставшая в последнее время особенно трудной, по–прежнему, а может быть, даже еще больше нужна и важна.

Еще до вечера нам было доставлено из города это приветствие, отпечатанное типографским способом. В окопах его встретили восторженно.

Следующей ночью разведчики убедились, что немецкий полк в самом деле занимает обозначенное на карте исходное положение для атаки. И рано утром я с особенным удовольствием подал привычную команду «Огонь!». До наших позиций донеслись вопли фашистов, попавших под массированный огневой налет…

Наступление, назначенное противником на нашем участке на 14 июня, было сорвано. Разведчики, посетившие в следующую ночь район, где фашисты сосредоточивались для атаки, рассказывали, что вся лощина устлана трупами. По документам, взятым на убитых, было установлено, что разгромлен пехотный полк 73–й немецкой дивизии.

А день спустя, 16 июня, противник приступил к решительному штурму позиций нашей дивизии. Он потеснил наш 90–й полк. Тяжелая обстановка создалась в районе 30–й береговой батареи. Для усиления этого узла сопротивления, который вот–вот мог стать маленьким изолированным плацдармом, я направил противотанковую батарею старшего лейтенанта И. И. Агафонова.