Текст книги "У черноморских твердынь"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Усилившийся нажим противника совпал для нас с началом острого недостатка боеприпасов. То, что было накоплено на батареях, мы израсходовали, а со складов поступало все меньше и меньше снарядов. Приходилось ограничиваться в основном стрельбой прямой наводкой. Особенно экономно расходовался оставшийся небольшой запас выстрелов на береговых батареях.

С 17 июня только против нашей, уже очень ослабленной, дивизии наступали три неприятельские. Из‑за больших потерь у нас не хватало людей для поддержания сплошного фронта, и мы переходили к обороне отдельных высот и опорных пунктов. И все же атаки фашистов отражались. Не смея подняться во весь рост, гитлеровцы ползли к нашим позициям на животе…

В Севастополе все смотрели на стойкость и мужество как на самое естественное и нормальное поведение человека. Но эти дни были полны невиданного массового героизма бойцов, командиров.

Управляя огнем своих орудий прямо с позиции, пал командир батареи старший лейтенант Миронов. Командование принял младший политрук Шевченко, и батарея продолжала вести огонь по фашистским танкам. Потом был убит и он, но батарея не умолкла. Не умолкла даже тогда, когда на огневой позиции осталось в живых два человека!

А противотанковая батарея старшего лейтенанта Куценко, где было в строю тоже лишь несколько человек, заставила поспешно отходить вражеские бронетранспортеры.

Не могу не привести один пример того, как вели себя люди, принадлежавшие к самым что ни на есть тыловым подразделениям. Это было на медпункте третьего батальона 90–го полка, где скопилось много раненых, тревожно ждавших ночи, когда их могли эвакуировать. На кухне медпункта раздался вдруг истошный крик, а затем несколько выстрелов. Прибежавшие медработники увидели на полу убитого немца, а рядом стоял повар Балабуха с немецким автоматом в руках: нахальный гитлеровец как‑то пробрался на кухню, а не растерявшийся повар успел плеснуть ему в лицо горячим борщом, после чего завладел оружием незваного гостя…

В районе Учкуевки погиб командир 2–й батареи полка Филипповича старший лейтенант Коппелист, на подступах к Братскому кладбищу – командир 8–й батареи Гореленко… Но батареи продолжали действовать. С 17 июня управление артиллерией осуществлялось по радио. Отражать вражеские атаки в районе Братского кладбища помогала артиллерия второго и третьего секторов.

18 июня перестал существовать как артиллерийское подразделение дивизион капитана И. Д. Крыжко– окончательно иссякли боеприпасы. Это был замечательный артиллерист, талантливый организатор огневого боя. Выпустив по врагу последний снаряд, он встал со своими бойцами в строй сражающейся пехоты.

А в ночь на 19–е, когда штаб дивизии уже перебрался из района Братского кладбища в Инженерную бухту, артснабженцы неожиданно доставили нам для еще действовавших батарей несколько больше снарядов, чем в предыдущие дни. И очень кстати, потому что бои на Северной стороне стали еще ожесточеннее. Наш первый артдивизион вместе с зенитчиками уничтожил до двух батальонов пехоты, подбил четыре немецких танка и пять орудий. Вновь нанесла большой урон противнику батарея капитана Матушенко. Опять хорошо помогли нам и артиллеристы других секторов.

Мы не имели уже связи с отрезанной врагом 30–й батареей капитана Александера. И вот пришел оттуда связной. Как пробрался через расположение противника этот матрос, трудно было даже представить. Тяжело раненного, его доставили на медпункт батальона. Моряк вскоре лишился сознания, но перед этим повторил несколько раз:

– Передайте генералу Петрову – батарейцы умрут, но батарею не сдадут… Поняли? Не сдадут!.. Связи нет – меня послали, чтоб было известно…

В ночь на 21 июня части 95–й дивизии переправились по приказу командования на южный берег Северной бухты. Небольшие группы бойцов оставались еще двое суток в Инженерной бухте, в Михайловском, Нахимовском и Константиновском равелинах. Затем эвакуировались на южный берег и они.

Последнюю из этих групп, державшуюся до утра 24 июня в Константиновском равелине, возглавлял командир 161–го полка майор Иван Петрович Дацко. Под его командованием гарнизон равелина, состоявший из нескольких десятков армейцев и моряков, стойко отражая вражеские атаки, не давал противнику и теперь свободно хозяйничать на Северной стороне.

Тем временем остатки стрелковых подразделений дивизии были сведены на Корабельной стороне в один батальон. Он стал именоваться 1–м батальоном 90–го стрелкового полка, а комиссар полка И. Л. Кадашевич принял командование. Бойцы 57–го артполка встали в общий строй с личным оружием. Батальону были приданы пять уцелевших противотанковых орудий. Их расчетами по–прежнему командовал майор Ромодин.

И бои продолжались. Батальон сражался у Инкермана, на плато между верховьями Килен–балки и Докового оврага, у Зеленой горы… Бойцы и командиры из 95–й стрелковой дивизии были и в числе тех, кто вплоть до 12 июля 1942 года держался у бухты Ново-Казачья, что зовется в народе Голубым заливом. Здесь горел последний очаг сопротивления на севастопольском плацдарме…

Моя служба в 95–й Молдавской стрелковой дивизии закончилась вместе с обороной Севастополя. Но дивизия, возрожденная в июле – августе того же 1942 года, еще сказала свое слово в новых битвах Великой Отечественной войны.

Она сражалась в составе 62–й армии под Сталинградом, а потом на Курской дуге, форсировала Днепр, участвовала в освобождении Украины, Белоруссии, Прибалтики, Польши, штурмовала Берлин… Она стала гвардейской, и три ордена украсили ее Знамя.

Генерал–лейтенант Е. И. ЖИДИЛОВ
ПЛЕЧОМ К ПЛЕЧУ С ПРИМОРЦАМИ

С боями через горы

Наперерез нашей колонне мчится по степной дороге зеленая «эмка». Она словно убегает от поднятого ею облака густой серой пыли. А облако не отстает и, кажется, вот–вот скроет, поглотит машину.

Опередив нас у перекрестка дорог, «эмка» вдруг остановилась, резко взвизгнув тормозами. И как только ветер отнес в сторону пыль, я увидел впереди высокого генерала в пенсне.

Выскочив из своей машины, спешу ему навстречу. Хочу представиться, но генерал упреждает меня вопросом:

– Вы полковник Жидилов?

– Так точно, командир седьмой бригады морской пехоты полковник Жидилов.

Генерала я вижу впервые и недоумеваю, откуда он меня знает. А он как будто и не сомневался, что часть, остановленная им, могла быть только 7–й морской бригадой, а полковник во флотской форме – только Жидиловым.

– Я командующий Приморской армией Петров, – продолжает генерал. – Вы переходите в мое распоряжение.

С усталого, небритого лица смотрят на меня из‑за толстых стекол пенсне строгие, какие‑то пронизывающие серые глаза. Говорит генерал немного в нос, а после каждой фразы, как бы подтверждая сказанное, кивает головой и почему‑то подмигивает (потом я узнал, что это у Ивана Ефимовича Петрова давнишний нервный тик).

– Что с вами стряслось, полковник? – спрашивает он, заметив на моем реглане следы крови.

– Неожиданно встретился с немцами и еле выбрался из неприятного положения.

– Как же это было?

Коротко рассказываю, как мы с шофером Сафроновым по пути на новый командный пункт врезались у разъезда Княжевичи (Яркое) в колонну немецкой мотопехоты. Спасла только лихость не растерявшегося водителя. Фашисты гнались за нами, открыли огонь из автоматов, пулеметов и даже из пушек. Пули изрешетили кузов машины, а одна попала мне в руку…

– Хорошо, что легко отделались, – усмехнулся командующий, и его строгие глаза потеплели. – Давайте‑ка вашу карту и докладывайте обстановку.

Вынимаю из планшетки одноверстку Крыма. Петров снимает и передает адъютанту фуражку. Светлые волосы потными прядями спадают на его высокий лоб. Командарм протирает пенсне и ориентирует карту. Вслушиваясь в мой доклад, он прямо на карте пишет синим карандашом:

«Командиру 7 БМП полковнику Жидилову.

Вверенной Вам бригаде к утру 31 октября занять рубеж Княжевичи, Старые Лезы, перехватывая дороги, идущие от Саки. 510–й и 565–й артполки к утру 31 октября выйдут на рубеж Софиевка.

Генерал–майор Петров. 16 ч. 45 м.».

– Артполки, которые я указал, будут поддерживать вашу бригаду, – поясняет он. – Желаю успеха, полковник Жидилов!

И зеленая «эмка» скрывается в клубах пыли.

Я начинаю прикидывать в уме план выполнения приказа. А перед глазами все еще стоит так внезапно появившийся генерал. Вот, значит, какой он, командующий Приморской армией. Мы виделись лишь несколько минут, но я как‑то сразу почувствовал не только величайшее доверие к нему, но и глубокую симпатию. Бывает так, что первая встреча с человеком, до того совсем незнакомым, приводит к установлению большого взаимопонимания, внутреннего контакта. Мне кажется, именно так получилось тогда у меня с Иваном Ефимовичем Петровым.

Под натиском превосходящих сил 11–й немецкой армии наши войска 26 октября 1941 года оставили позиции в районе Воронцовки. 51–я армия отходила на Керчь, а Приморская – на Севастополь.

Встреча с командармом Петровым, происшедшая в крымской степи 30 октября, внесла ясность в положение нашей бригады. Только что переброшенная из Севастополя на поддержку войскам, действовавшим на севере Крыма, она двигалась обратно рядом с частями Приморской армии, но все же самостоятельно. Задача, возложенная теперь на бригаду, состояла в том, чтобы, прикрывая дороги на Симферополь, задержать продвижение немцев на юг и тем самым помочь приморцам оторваться от противника, скорее выйти к. Севастополю.

…Батальоны занимают позиции в новом районе обороны! А мы с комиссаром бригады Николаем Евдокимовичем Ехлаковым и начальником штаба Владимиром Сергеевичем Илларионовым устроились на вершине небольшого кургана, где развернут бригадный наблюдательный пункт. Еще до наступления темноты к нам присоединился присланный штабом приморцев майор Хаханов – представитель поддерживающей нас артиллерии.

– Измучились красноармейцы, облепили пушки… – рассказывает Хаханов о событиях последних дней. – Тракторы и так еле тянут, а сгонять людей жалко. Как появятся самолеты – они врассыпную по степи. А потом опять собираются, будто стая галок на дерево… Ничего нет хуже отступления!..

Майор тяжело вздыхает.

– Завтра жди фрицев под Симферополем, – задумчиво говорит Ехлаков. – Ночью‑то не пойдут. А потому можно и нам часика два–три поспать…

Поспать и в самом деле надо – все мы утомлены двухдневным маршем. Заворачиваемся в плащ–палатки, и на кургане наступает тишина. Только слышится монотонное пиликанье цикад, да изредка подает голос перепел. В стороне Сарабуза (Гвардейское) стоит зловещее красное зарево, – очевидно, над городком летчиков.

Глядя на это зарево, я вновь и вновь думаю о том, как ошеломляюще резко изменилась за последние двое суток вся обстановка в Крыму, и пытаюсь представить дальнейшее развитие событий. Путь наших войск – вдоль железной дороги до Симферополя, а дальше через горы к Севастополю и Феодосии – это тяжелый путь. Прибрежная полоса западного Крыма, удобная в такую сухую погоду для передвижения войск с любой техникой, осталась в стороне. Этой полосой воспользовался противник, и он, конечно, будет стараться опередить наши части…

Забрезжил рассвет. Мои соседи отмахиваются во сне от появившихся мух и натягивают на головы плащ–палатки. Но вот километрах в трех от нас – в той стороне, где стоит третий батальон майора Мальцева, раздаются пулеметные очереди.

– Поспать не дадут, – ворчит проснувшийся Ехлаков.

– Что там у Мальцева? – кричу я вниз связистам.

Подполковник Илларионов кубарем скатывается с кургана и через две минуты докладывает:

– Боевое охранение третьего батальона обнаружило в деревне Тулат несколько немецких броневиков и машин. Какая‑то подозрительная возня наблюдается в соседней деревне Джабанак. Мальцев считает, что там разведка противника, и окружает деревню своей первой ротой…

Направление – опасное. Появление здесь немцев, вероятно, означает, что они уже пытаются выйти к Симферополю. «Надо спешить к Мальцеву», – решаю я.

– Вы оставайтесь на НП, – приказываю уже на ходу начальнику штаба. – Связь со мною через Мальцева.

Комиссар Ехлаков поскакал в другую сторону—к селению Авель (Крымское). Там наш второй батальон, а дальше, на правом фланге бригады, – пятый.

Пока я доехал до Мальцева, на отлогой высоте южнее Джабанака (Аркадиевка) появились пять немецких танков. Они часто останавливаются, водят башнями из стороны в сторону и снова ползут вперед. На НП батальона – тревожная настороженность. Какую цель видят сейчас танки? Успеют ли наши артиллеристы открыть огонь с выгодной дистанции? Мальцев то смотрит в бинокль на танки, то оглядывается на позицию батареи.

– Пора же!.. Пора… Чего ждут? – волнуется он.

Я тоже волнуюсь, но не хочу показывать этого и говорю комбату подчеркнуто спокойно:

– Не опоздают. Там у нас опытные артиллеристы.

Словно в подтверждение моих слов, воздух разрывает первый орудийный выстрел. Что‑то блеснуло у головного танка. А после второго выстрела его охватило огнем и дымом. Четыре остальных танка поворачивают обратно. Головной так и остался на месте – горит…

– Огонь ведет из первого орудия помощник командира взвода Каплун! – докладывает повеселевший Мальцев.

Вскоре поступает донесение о том, что в деревне Тулат первая рота батальона уничтожила десять вражеских разведчиков и захватила автомашину, два мотоцикла, пулемет, автоматы.

Немцы попытались было продвинуться на левом фланге батальона, но наши артиллеристы и минометчики отогнали их, и фашисты повернули на Булганак (Кольчугино). В это время второй и пятый батальоны отбивают атаку целого немецкого полка. Врагу не удается прорваться и там. Путь на Симферополь в этот день остается для него закрытым.

Возвращаюсь от Мальцева на бригадный НП, на курган. Отсюда удобно следить и за передним краем нашей подвижной обороны и за тем, что делается дальше. На западе замечаем колонну немецких машин– идут от города Саки в сторону Ивановки. Колонна растянулась на несколько километров.

– Завидная цель, не правда ли, артиллерист? – подзадориваю лежащего рядом майора Хаханова.

– Да, цель прекрасная, – соглашается он.

– Так что же? Стреляйте!..

– Подождать надо, далековато еще…

– Ну вот, теперь уже ближе! Давай!..

– Цель очень растянута. Нет смысла бросать такие снаряды…

Руки так и чесались ударить по этой колонне. А армейский артиллерист лишь посматривал на нее да тяжело вздыхал. Огня на колонну он так и не вызвал.

Несколько месяцев спустя, в Севастополе, я вновь встретился с Хахановым– он опять оказался на нашем НП в качестве представителя поддерживающей артиллерии.

– Будете поддерживать нас, как в октябре под Симферополем? – спросил я.

– Нет, теперь по–настоящему, – улыбнулся майор. И признался: – Тогда у меня было всего четыре снаряда. Приходилось беречь на случай самообороны…

Задним числом я понял, какую выдержку должен был проявить этот артиллерист на кургане в крымской степи.

Противник был задержан пока под Симферополем. Но вдоль побережья он шел на Севастополь, и воспрепятствовать этому мы не могли. Только у Николаевки, в десяти километрах севернее Качи, передовые немецкие части остановил огонь флотских береговых батарей старшего лейтенанта Заики и капитана Матушенко. Но об этом нам стало известно значительно позже.

К вечеру 31 октября бои на нашем участке стихли. Мы смогли осмотреться, проверить личный состав. Тревожило длительное отсутствие сведений о пятом батальоне– уже много часов с ним не было связи.

В тылу бригады – сплошной поток колхозного скота, угоняемого на восток. Далеко по степи разносится хриплое мычание коров, блеяние овец. Невольно думалось: не напрасно ли их гонят, успеют ли эти стада уйти на Керченский полуостров?

– Связь! Связь! – услышал я вдруг радостные возгласы начальника штаба. – Связь со штабом Приморской армии! – тут же уточнил он.

– Быстрее передайте им обстановку перед фронтом бригады, – приказываю Илларионову.

– Есть, товарищ комбриг! – Владимир Сергеевич скрывается в палатке связистов.

В 22 часа начальник штаба доложил мне радиограмму командарма: «Бригаде сосредоточиться в районе Старые Лезы и продвигаться к Севастополю по маршруту Булганак, Ханышкой».

Только вчера встретились с генералом Петровым. Вчера же к нам прибыл майор от командующего артиллерией армии. И вновь убеждаемся, что штаб Приморской не упускает нас из виду. От этого чувствуешь себя бодрее, увереннее.

Но батальоны никак не удается собрать. Нет не только пятого, но и второго. Посылаем людей на поиск во все стороны – и безрезультатно.

– Трудно им было под Княжевичами, много крови пролито там, – говорит Ехлаков, который побывал в этих батальонах утром, а сейчас вернулся из других подразделений. – Но Дьячков и Черногубов должны пройти, – успокаивает комиссар сам себя. – Люди опытные, сообразительные…

На сердце тяжело. Бои в степном Крыму только начались, а уже два батальона из пяти оторвались, и неизвестно, что сейчас с ними. Не возвращается и начальник медслужбы бригады майор Мармерштейн, который был послан на правый фланг с санитарными машинами для эвакуации раненых.

До Старых Лез (Скворцово) остается 17 километров. Будем там в 2 часа ночи. Потом повернем под прямым углом на юг и двинем степными дорогами к Севастополю.

Там пойдут места, знакомые по выездам на охоту. Сколько с ними связано хороших воспоминаний!.. Лежишь, бывало, под копной соломы и дышишь не надышишься запахами чебреца, полыни, мяты. Слышно, как куропатка прокурлычет, как вскрикнет зайчишка. А то пойдут интересные рассказы… И не заметишь, как пролетит ночь, потянет предрассветной прохладой, в низинах сгустится туман. Чуть из‑за гор выглянет первый луч солнца – ты уж на ногах, ружье наизготовку. И начинаешь потаптывать вокруг кустиков да по стерне, пока не вылетит из‑под ног сонная перепелка…

– Товарищ комбриг, радиограмма! – возвращает меня к действительности голос начальника оперчасти штаба лейтенанта Сажнева.

Подсвечивая фонариком, читаю: «В связи с новой обстановкой маршрут движения изменить. Вам следовать форсированным маршем по маршруту Атман, южная окраина Симферополя и далее в район Саблы. Учесть возможность действий противника, занимающего район Булганак. По этому маршруту впереди вас идет 25–я дивизия. 5–й стрелковый батальон, участвовавший в бою под Княжевичи, мною встречен на ст. (неразборчиво) и направлен в Сарабуз для дальнейшего следования в район совхоза «Свобода» северо-восточнее Симферополя. Мой КП в дер. Шумхай. Бригаде в район Саблы выйти к утру 1.11.41. Петров».

Вовремя пришла радиограмма! Круто поворачиваем на обратный курс. И нет времени и возможности немедленно объяснить всему личному составу, почему это делается.

Вскоре ко мне подбегает возбужденный инструктор политотдела.

– Товарищ полковник, почему мы повернули назад? Столько прошли!.. Надо же на Севастополь…

– Именно на Севастополь, – отвечаю ему, – но только новым маршрутом. Успокойтесь сами и разъясните матросам: таково решение командования. Обстановка на войне меняется очень часто. Главная задача сейчас – сохранить силы и вернуться в Севастополь.

Потом выяснилось, что всю эту ночь мы маневрировали, по существу, в тылу противника, однако он никак на это не реагировал. Фашисты вообще избегают активных боевых действий ночью, жмутся в темноте к охраняемым населенным пунктам. Для нас же ночь никогда не была препятствием. Но все‑таки приходится пожалеть, что мы недостаточно тренировались в ночных действиях – сейчас это сказывается.

На рассвете подошли к селению Атман (Зольное). До Саблы (Партизанское) – 20 километров. Сделали привал у перекрестка дорог, и вдруг я увидел сидящего на камне полковника. Он в кубанке, с небольшой черной бородкой. Да это же Осипов, старый знакомый!

– Приветствую вас, Яков Иванович!

Он поднял голову, устало улыбнулся.

Еще полгода назад я встречался с Осиповым как с командиром Одесского военного порта, а по званию – интендантом 1 ранга. Яков Иванович был, казалось, прирожденным флотским хозяйственником, безупречно знавшим все, что относится к снабжению и базовому обслуживанию кораблей. Он очень любил свое беспокойное дело. Но трудно было предположить, что он сможет стать незаурядным командиром стрелкового полка.

Незаурядным был и сам этот полк, созданный из моряков, которые добровольцами пошли сражаться на сушу. Он отличился под Одессой своей стойкостью.

Полк, переименованный затем в 1330–й стрелковый, понес большие потери в коротких, но жарких боях на севере Крыма…

– Тяжело нам пришлось в эти дни, Евгений Иванович, – промолвил Осипов.

Он не был расположен рассказывать о подробностях, и я не стал расспрашивать. А больше мы с Яковом Ивановичем уже не встретились. На следующий день, 2 ноября, полковник Осипов, старый русский матрос, участник Октября и гражданской войны, пал в неравной схватке с фашистами под Симферополем.

Выясняется, что немецкие войска обошли Симферополь с юго–запада и, выйдя к Бахчисараю, окончательно перерезали шоссе на Севастополь. Переход в Саблы становится сложным. У деревни Чистенькая наша колонна попадает под артиллерийский и минометный обстрел.

Впереди совсем открытый участок пути между селением Ягмурцы (Фонтаны) и спуском в долину у Саблы. Но другой дороги нет, и надо проскочить здесь. Как назло, опять забарахлил мотор моей подбитой «эмки». Приходится преодолевать обстреливаемый участок бегом.

– Посмотрите на это чудо! – кричит мне на бегу, оказавшийся рядом начарт бригады полковник Кольницкий. Он показывает на движущийся невдалеке трактор. И впрямь диковинка: в кабине никого нет, а трактор идет себе куда надо. Оказалось, что водитель тягача краснофлотец Георгий Любченко шагал сбоку, прикрываясь машиной, как щитом, от осколков мин.

Но чудо чудом, а мины нас догоняют. По полю мечется военфельдшер Кето Хомерики. Ей, как всегда, хочется помочь всем сразу, а мины рвутся уже совсем близко от нее самой.

– Кето, за мной! – кричу ей и показываю ближайшую укрытую лощинку. Едва успеваем перемахнуть через бугор, как там, где мы только что были, разрывается целая серия мин. Можно считать, что избежали верной гибели.

В лощине собираются и все раненые. Их человек двадцать.

За Ягмурцами попадаем словно в иной мир. Степной Крым переходит в кряжистый горный массив, изрезанный извилистыми долинами, ручьями, руслами высохших речек.

Немцы все еще обстреливают нас. Как надоедливые мухи, жужжат осколки мин. Правда, теперь они не причиняют нам особого вреда – враг наугад бьет по дорогам и ущельям, а мы движемся под обрывами крутых скал.

Но вдобавок к минам нет–нет да и затрещит автоматная очередь. Надо все‑таки избавиться от преследующих нас фашистских молодчиков. И как обычно, среди наших матросов находится немало охотников выполнить задачу, требующую смелости и сноровки.

– Разрешите, товарищ командир, проучить этих прохвостов, – просит моряк в лихо сдвинутой на затылок бескозырке.

– Вы кто такой? – строго спрашиваю его.

– Наводчик первого орудия Ермаков Василий.

– А как проучите?

– Да уж дозвольте, товарищ полковник!

– Ладно, действуйте!

– Хлопцы, за мной! – подзывает Ермаков товарищей. Трое моряков скрываются в зарослях. Через несколько минут автоматные очереди смолкают.

– Поймали! – кричит запыхавшийся Ермаков, появляясь из кустов.

– Так где же он? – спрашивает, растопырив руки, Ехлаков. Комиссару нужны вещественные доказательства.

– Нэма, порешили на мисти, у кустах, бо сопротивлявся, – поясняет один из краснофлотцев. – А вот рацию, автомат та якие‑то бумаги прихватылы…

– Спасибо вам, товарищи, за службу! —благодарю я матросов. – А это все передайте в штаб, пусть разберутся.

Деревни Саблы достигаем только к вечеру. Большое татарское селение словно вымерло. От тех немногих жителей, которые попались нам на глаза, не удается ничего толком узнать об обстановке в окрестностях.

Сравнительно большое здание школы занимаем под перевязочный пункт. Военврач 3 ранга Анна Яковлевна Полисская принимает энергичные меры к тому, чтобы всех раненых – а их уже 60 —сделать транспортабельными.

Полисская – жена нашего начмеда Александра Марковича Мармерштейна. Теперь она исполняет служебные обязанности мужа, о судьбе которого нам ничего не известно. Мармерштейн остался с батальонами, которые, судя по всему, попали в окружение. Там и начальник штаба Илларионов…

Рано утром 2 ноября возобновляем марш. Связи со штабом армии больше нет, и общая обстановка довольно неясная. По–видимому, наши части где‑то впереди, мы идем замыкающими. А за плоскогорьем растекаются фашистские войска. Они устремились к Севастополю и, надо полагать, – также на Южный берег Крыма, по автомобильной дороге. Но сюда, в предгорья, проникают пока лишь группы разведчиков.

Дальнейший маршрут прокладываем по труднопроходимым горным дорогам. Трое суток тащим по ним нашу технику, пробираясь в Коккозскую долину.

Перевалив через первый отрог Крымского хребта, спускаемся к селению Коуш (Шелковичное). Около него наша конная разведка, возглавляемая инструктором политотдела старшим политруком Родиным, обнаружила группу гитлеровцев на трех танкетках и мотоциклах. Конники атаковали врага так неожиданно, что фашисты разбежались, бросив две танкетки и два мотоцикла. Танкетки оказались набитыми награбленным имуществом местных жителей.

Коуш – украинское село. Встретили нас радушно, стараясь помочь чем только можно. Несколько работниц совхоза упрашивают взять их с собой.

– В санчасть, – спрашиваю, – пойдете?

– С большой любовью пойдем, милые вы наши! Только не оставляйте нас фашистам!..

Пятнадцать работниц, вступившие здесь в ряды нашей морской бригады, стали отличными санитарками и проявили большое мужество в боях за Севастополь.

В одном месте за Коушем дорога оказалась непроходимой для тракторов, автомашин и артиллерии.

– Подорвать скалы и расчистить путь! – приказываю инженеру бригады капитану Еремину.

– Но нас могут обнаружить фашисты… – сомневается инженер.

– Другого выхода все равно нет. А пока разберутся, что и где гремит, мы пройдем. Взрывайте!

Несколько взрывов позволили протащить дальше всю технику.

Всего нам предстояло перевалить через три отрога Главного Крымского хребта – Яйлы. Отроги разделяются реками, стекающими с гор. Первый – между Альмой и Качей – мы уже пересекли. Теперь форсируем второй отрог – между Качей и Бельбеком. Он шире первого и не так крут, и мы сравнительно легко взбираемся на водораздел.

Утром 5 ноября оказываемся в лощине, густо заросшей садами. На деревьях сохранилась еще листва, окрашенная в причудливые цвета осени – то пурпурная, то светло–желтая, то фиолетовая. Среди листьев видны крупные плоды айвы. Не собраны еще и грецкие орехи.

И такая кругом тишина, будто вовсе нет войны. На минарете показался муэдзин и, воздев руки к небу, прокричал своим правоверным призыв на молитву. От приземистых саклей тянутся в безоблачную высь струйки дыма. Взметая желтую пыль, идет стадо овец. Позванивает колокольчик на шее жирного барана. Маленький пастушонок, давая нам дорогу, гонит отару в боковую улочку.

Селение Биюк–Узенбаш (Счастливое) стоит километрах в двенадцати от шоссе Бахчисарай – Ялта. На окраине делаем привал у тихо журчащего Бельбека. Наши продовольственные запасы кончаются. Обходимся супом из мясных консервов.

В боевой обстановке отдых часто прерывается чем-нибудь непредвиденным. Так и сейчас. Со стороны Коккоз (Соколиное) послышались вдруг пулеметные очереди. Стреляют довольно далеко, но по лощине звуки доносятся очень отчетливо.

Что там, впереди, пока неясно. Но появление немцев в Коккозской долине вполне возможно: тут проходит большая дорога из Бахчисарая, уже занятого гитлеровцами, на Алушту и Ялту.

Через два часа достигаем селения Гавро (Отрадное). Еще издали видно, что здесь остановились какие‑то части Приморской армии. Приблизившись, замечаем у крайних домиков группу командиров. Среди них два генерала. Один, кряжистый и широколицый, сильно жестикулируя и время от времени поправляя сдвинутую на затылок папаху, что‑то говорит другому, худощавому и почти черному от загара. А тот всматривается туда, откуда продолжают доноситься выстрелы.

Мы с Ехлаковым подходим и представляемся.

– Очень кстати вы подоспели, – говорит кряжистый генерал. – Я командир Чапаевской дивизии Коломиец. А это командир девяносто пятой дивизии генерал Воробьев. Будем пробиваться на Ялту, – продолжает Коломиец, – но выйти на Ялтинское шоссе, как видите, мешают немцы. Они – в Фоти–Сала и Ени–Сала. Оттуда и бьют из минометов и пулеметов. Сильно обстреливается развилка дорог, где нам нужно пройти, чтобы повернуть на Коккозы…

– Я понял вас, – отвечаю генералу.

– Чем вы располагаете? – спрашивает Коломиец.

Докладываю, что имеем немного 120– и 107–миллиметровых мин, сотни две 76–миллиметровых снарядов. Плюс к этому огонь стрелкового батальона.

– Прекрасно, – резюмирует Коломиец и поручает подавить минометы противника на двух высотах северо-западнее Ени–Сала.

Подразделения бригады быстро занимают огневые позиции. Вместе с артиллеристами приморцев, у которых тоже мало боеприпасов, подавляем немецкие батареи. Так осуществилось на пути к Севастополю первое непосредственное боевое взаимодействие 7–й бригады морской пехоты с частями Приморской армии.

В сумерках входим в Коккозы. Теперь путь на Ялту открыт, и вряд ли немцы осмелятся преследовать нас ночью. Но все‑таки я решаю, что основной боевой состав бригады – отряд в 700 человек – поведу и дальше через горы. А артиллерию и минометы, а также бригадные тылы, включая транспорт с ранеными, отправляю с приморцами по шоссе через Ялту. Эту часть бригады возглавил комиссар Н. Е. Ехлаков. Наш начальник политотдела Александр Митрофанович Ищенко находился в четвертом батальоне капитана Гегешидзе, который прикрывал отходившие войска и должен был затем самостоятельно идти на Алушту.

Преодолеваем последний, самый трудный, горный отрог – между реками Бельбек и Черная. Идем ночь, день и еще ночь. Только утром 7 ноября перед нами открылась Байдарская долина – широкая, еще зеленая, с тремя курганами–богатырями. Здесь – последний большой привал.

Река Черная разлилась после дождей и так бурлит, что не перейдешь. Ни мостов, ни переправочных средств нет. Выручает наш конный взвод. Он быстро перевозит весь отряд на другой берег, к селению Биюк–Мускомия (Широкое).

Захожу в сельсовет. Председатель–женщина снимает со стен портреты руководителей партии и правительства.

– Что вы делаете?

– Как что? Немцы в семи километрах. Надо спрятать от них, сохранить.

– Давайте портреты сюда!

Краснофлотцы выносят портреты на улицу, укрепляют на здании школы. Здесь мы и провели митинг, посвященный 24–й годовщине Великого Октября.