Текст книги "У черноморских твердынь"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанры:
Военная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
После отражения декабрьского штурма под Севастополем наступило некоторое затишье. Но не проходило и дня без мелких стычек, без действий разведчиков, артиллерийских и минометных обстрелов. И все‑таки это затишье. Оно дает возможность осмотреться, подготовиться к новым большим боям.
Вернувшись в январе из госпиталя в бригаду, застаю на переднем крае разгар работ по укреплению наших позиций. Этому уделяют исключительное внимание заместитель командующего оборонительным районом по инженерной части генерал–майор А. Ф. Хренов и начинж Приморской армии полковник Г. П. Кедринский. Работает в Севастополе и группа специалистов по инженерным заграждениям, присланная из Москвы.
Наш бригадный инженер капитан Еремин все ночи занят развозкой железобетонных колпаков для пулеметных гнезд и наблюдательных пунктов. На передовую доставляется много противопехотных и противотанковых мин, колючей проволоки.
– Откуда все это у вас берется? – спрашиваю Еремина.
– Да наш полковник, – он имеет в виду Кедринского, – весь Севастополь мобилизовал на изготовление этих игрушек! Пока, говорит, ночи длинные, не теряйте времени, сажайте эти огурцы, укрепляйте огневые позиции, ройте лисьи норы…
Инженерное оборудование секторов обороны проводится по единому плану. Полковник Кедринский изо дня в день контролирует его выполнение.
Строго проверяют состояние переднего края вышестоящие штабы. Начальник штаба Приморской армии Николай Иванович Крылов рассылает по частям всех своих помощников и сам наведывается, нередко вместе с командармом, то в одно, то в другое соединение.
Полковник Крылов – неизменный и последовательный покровитель всякого рода активных действий.
– Разведка должна быть беспрерывной. Уточняйте расположение огневых точек противника, не давайте ему покоя. И улучшайте, улучшайте свои позиции! – требует он от нас.
Требует настойчиво, неотступно, но всегда тактично, без шума и суеты. Таков стиль работы начальника штаба армии. Однако штабисты соединений его побаиваются: знают, что не простит неряшливости в оперативных документах, неточности сведений о противнике.
Политорганы, пользуясь передышкой на фронте, проводят семинары партийных и комсомольских секретарей, редакторов, агитаторов. В нашу бригаду, как и в другие соединения, часто заглядывают руководящие политработники СОР и армии Н. М. Кулаков, И. Ф. Чухнов, М. Г. Кузнецов, J1. П. Бочаров. Помогают, многое подсказывают, а подчас и ругают за разные упущения.
– Храбрость коммунистов, их пример в бою – это очень важно, но это еще не все, – наставляют нас старшие товарищи. – Нужна продуманная организация повседневной политической работы, глубокая, содержательная пропаганда и агитация.
В Севастополе писатель Леонид Соболев, поэт Сергей Алымов и другие известные литераторы. Они ходят по окопам и блиндажам, собирают материал о героях, пишут рассказы–были, стихи, которые назавтра появляются во флотской или армейской газете.
Приехали артисты из Москвы, шефы из Азербайджана…
В городе, свыкшемся с осадным положением, вновь закипела притихшая было жизнь. Работают предприятия, школы, магазины, ходят трамваи. Секретари горкома партии Борис Алексеевич Борисов и Антонина Алексеевна Сарина, председатель горисполкома Василий Петрович Ефремов через свой актив мобилизуют все население на помощь фронту.
Как много значит уже то, что бойцам обеспечены баня и чистое белье! Всю ночь оживленно на небольшой площади перед городской баней на Корабельной стороне. Подходят и уходят машины с фронтовиками. Лица веселые, задорные. Вполголоса поют песни, шутят. Тут же обнимаются и целуются нечаянно встретившиеся земляки и старые друзья.
Наши тылы делают все возможное, чтобы улучшить быт бойцов и командиров. Забота о тех, кто на передовой, порой просто трогательна.
Я и сам позабыл, что 31 января – мой день рождения. Но кто‑то об этом вспомнил, и рано утром на КП бригады явился незнакомый сержант со свертком в руках.
– Товарищ полковник, это вам от начальника тыла При морской армии!
В свертке – шерстяной костюм защитного цвета. К нему приложено поздравление от командования армии.
Я рассказываю об этом потому, что подобные знаки внимания, проявления товарищеской теплоты и сердечности были особенно дороги в той обстановке.
Мы знали, что впереди—жестокие бои. Затишье первых месяцев 1942 года было предгрозовым.
По крымской земле шествовала яркая южная весна… Еще в феврале появились перед нашими окопами нежные подснежники, в апреле – пахучие фиалки. Буйно зацвели сады. К маю в траве запестрели алые маки. Лица у всех нас стали бронзовыми от загара. Разведчики забыли про свои зимние халаты и обзавелись пестрым одеянием зеленоватого тона, а к шлемам прикрепляют причудливые венки из веток и цветов. Ночи стали короткими – трудно успеть сделать все, что нужно, и разведчики уходят теперь за передний край на двое суток. В первую ночь проникают в расположение противника и потом лежат весь день, а на следующую ночь выполняют задание.
В мае наступило грозное время. Если в конце декабря защитникам Севастополя очень помогли десанты в восточном Крыму, то теперь ликвидация плацдарма на Керченском полуострове резко ухудшила наше положение. Севастопольцы остались в Крыму один на один с многократно превосходящим нас по силе противником. Командование оборонительного района было осведомлено о том, что немцы готовят третий штурм.
В частях и соединениях проводились собрания личного состава, на которых старшие начальники откровенно рассказывали бойцам о сложившейся обстановке. Всех собрать нельзя, и из окопов, с огневых позиций приходили избранные там делегаты.
Состоялось такое делегатское собрание и у нас в бригаде. На него прибыли дивизионные комиссары Н. М. Кулаков и И. Ф. Чухнов, бригадный комиссар М. Г. Кузнецов. Выступавшие краснофлотцы и командиры заверили собравшихся, что морская бригада с честью и до конца выполнит свой долг перед Родиной.
Третий штурм начался 7 июня. Ему предшествовали яростный артиллерийский обстрел и неистовая бомбежка наших позиций.
Под огневой налет, обрушившийся на нашу минометную батарею, попал Николай Евдокимович Ехлаков. Рядом с ним убило комиссара минометчиков старшего политрука Астахова. А Ехлакову раздробило ногу. Его отправили в госпиталь, оттуда – на Большую землю. В должность комиссара бригады вступил начальник политотдела Александр Митрофанович Ищенко.
Вскоре очень тяжелая обстановка сложилась на Северной стороне. Враг вклинился там в нашу оборону и рвался к Северной бухте.
Получаю от командарма Петрова приказ: с двумя батальонами, артиллерийской и минометной батареями переправиться на Северную сторону и, наступая от 30–й береговой батареи, идти на соединение с 79–й бригадой и Чапаевской дивизией, которые частью своих сил пойдут в контратаку нам навстречу. Общая наша задача – отрезать и уничтожить фашистский клин.
Утром 11 июня грузимся в Южной бухте на большую морскую баржу. Еще очень рано, и поэтому пока тихо. Из‑за почерневших разбитых зданий, которые бесформенной громадой возвышаются над бухтой Голландия, прорываются первые лучи солнца. Краснофлотцы вглядываются в приближающийся берег, где вот–вот вновь заговорят орудия и пулеметы.
На полубаке баржи сгрудились разведчики второго батальона. Среди них девушка лет восемнадцати. Пилотка едва держится на ее густых черных волосах, матросская фланелевка плотно облегает плечи и высокую грудь. На фланелевке – орден Красной Звезды и комсомольский значок. Это Ольга Химич, испытанный боевой товарищ разведчиков, участница многих дерзких вылазок.
Не теряя времени, девушка быстро зашивает кому‑то из краснофлотцев разорванный рукав. Проворно действуя иглой, она досадливо отодвигает назад, за спину, мешающий ей сейчас автомат.
– Ну и Оля у нас, мастер на все руки! – благодарит краснофлотец, когда работа окончена.
– Не только на руки, но и на ноги! – вставляет другой. – Она же так танцует, что балерины позавидуют! Спляшем, Оля, пока еще не дошли до берега, а?
Краснофлотцы готовы расступиться, образовать на палубе круг. И гармонист уже тут как тут. Но девушка строго глянула на весельчаков:
– Фронт рядом, кровь льется, а вы «спляшем»!..
И минутная вспышка веселья сменяется привычной суровостью. Все словно сразу вспомнили: сейчас – в бой.
11 и 12 июня мы прорывались через боевые порядки противника, пытаясь соединиться с чапаевцами. Нас переправилось на Северную тысяча человек, а к концу второго дня осталось в строю едва двести. Первоначальный план осуществить так и не удалось. Но по заключению командования бригада задержала на два дня продвижение 22–й немецкой дивизии.
В первый день боев на Северной попал в окружение взвод второго батальона. Тяжело ранило старшину. Над ним склонилась девушка. Ласковые, умелые руки перевязали раненого.
– Голубушка, не оставляй меня, – взмолился старшина.
Девушка – это была Ольга Химич – взвалила раненого на плечи и, пробираясь по кустарнику, вытащила к своим. А сама вернулась к взводу и вместе со всеми отбивалась от наседавших фашистов. Осколками мины девушку смертельно ранило. Ее последние слова были: «Смерть вам, проклятые фашисты!»
Рядом с Олей Химич осколок сразил помощника начальника штаба батальона лейтенанта Георгия Чахаву. Краснофлотцы похоронили их обоих под кустом цветущего шиповника.
– Ты понимаешь, кажется, они любили друг друга, – сокрушенно сказал мне Александр Митрофанович Ищенко. – И вот, такая судьба…
После двухдневных боев на Северной стороне штаб бригады возвратился во второй сектор, к батальонам, оборонявшим теперь Сапун–гору. Во главе наших подразделений на Северной остались капитан Гегешидзе и старший политрук Турулин.
Враг теснит защитников Севастополя. У фашистов много авиации, неограниченное количество бомб, снарядов, мин. А мы расходуем последние наши запасы. Уже нечем стрелять по самолетам.
Наш правый сосед по Сапун–горе – 9–я бригада морской пехоты. Командует ею полковник Н. В. Благовещенский. Бригада недавно прибыла с Большой земли, однако вооружена слабовато, артиллерии не имеет. Мало боевой техники осталось в строю и у нас. Но боевой дух – прежний. Люди сражаются геройски. Никто не щадит себя. Каждый старается, чтобы и последний его патрон, последняя граната разили фашистов. И гитлеровцы – при всем своем численном превосходстве! – нас боятся. Даже мертвых севастопольцев стараются обойти на поле боя стороной…
Наступило 29 июня. Еще затемно враг начал штурм Сапун–горы. Ее склоны в огне, стонет под ногами земля. Отбиваем атаку за атакой. Все сознают – это последний рубеж. Но нас лишь горстка, а к концу дня в строю буквально единицы. И фашисты лезут на гору.
К бригадному наблюдательному пункту у обрыва приближается цепь немецких автоматчиков. Мы с комиссаром Ищенко на НП уже только вдвоем.
– Что будем делать дальше, товарищ генерал? – спрашивает Александр Митрофанович.
Он подчеркнуто величает меня генералом. Это звание присвоено мне совсем недавно. Но тогда бригада еще была бригадой. А теперь.,.
Отстреливаясь, отходим – ничего другого не остается. Место открытое, и на нас с ревом пикируют «Юнкерсы-87», остервенело строча из пулеметов. Как ни странно, но это нас и спасает: автоматчики не решаются к нам приблизиться, боятся своих самолетов… И мы, перебегая от воронки к воронке, в конце концов отрываемся от врага.
Выходим к нашей артиллерийской позиции в Хомутовой балке. Тут стояли четыре 76–миллиметровых орудия. Уцелело лишь одно. У единственной пушки возится один–единственный матрос. Бескозырка на затылке, ворот фланелевки разорван, под нею видна выцветшая от пота и пыли тельняшка.
Не обращая на нас внимания, артиллерист, сурово сжав челюсти, продолжает свое дело. Он и заряжает пушку, и наводит, и стреляет. Орудие ведет огонь по Сапун–горе…
– Где остальные?
– Все здесь, никто не ушел! – отвечает матрос, не скрывая обиды, и обводит рукой вокруг. – Вот они!..
Мне становится стыдно за вопрос, заданный слишком поспешно. Артиллеристы тут – мертвые…
Не сказав друг другу ни слова, мы с Ищенко становимся рядом с краснофлотцем к орудию. Собрали последние семнадцать снарядов и бьем по Сапун–горе.
Зарядив пушку самым последним, краснофлотец зачерпнул бескозыркой песку и высыпал в дуло. Раздался выстрел, пушка невредима… Артиллерист хватает противотанковую гранату.
– Посторонись! – кричит он нам.
Когда развеялись дым и пыль, мы увидели пушку искалеченной. И мы ушли – делать тут было больше нечего.
Я не знал имени этого краснофлотца–артиллериста. Долго была неизвестна мне и его дальнейшая судьба. Нашелся последний артиллерист последней нашей пушки лишь через двадцать лет, когда вышла моя книга «Мы отстаивали Севастополь». Он написал мне из села Михайловка, Днепропетровской области:
«…Так вот, это я стоял у пушки – Коваленко Иван Захарович. Нас тогда осталось трое Живых: командир взвода Колесов, один краснофлотец и я. Краснофлотца тяжело ранило. Он упросил Колесова отнести его в санчасть. Я остался один, а около меня лежали погибшие мои товарищи – Алексей Чубенко, Иван Мазуренко, Михаил Шамрай и Таран, забыл его имя…»
Остатки бригады еще сутки держались на городском обводе. Затем вместе с бойцами других частей отошли на мыс Херсонес…
Те из нас, кто остался в живых и добрался до Большой земли, потом вместе с приморцами сражались за Кавказ. А позже, тоже в одном строю с ними, изгоняли фашистов из Крыма. Бои сроднили нас всех, моряков и пехотинцев. И когда мы встречаемся теперь где бы то ни было, мы встречаемся как самые близкие люди. Потому что такой дружбы, такой спайки, такой самоотверженной взаимной выручки, как под Одессой и Севастополем, мне кажется, не было нигде.
Полковник В. П. САХАРОВ
ГЕРОЯМИ БЫЛИ ВСЕ
Неожиданное назначениеРано утром 27 февраля 1942 года, когда было |И еще темно, командующий Приморской армией генерал–майор И. Е. Петров с небольшой группой работников оперативного отдела штаба, в которую входил и я, выехал к кордону Мекензи № 1. Здесь, в бывшем домике дорожного мастера, временно развертывался передовой армейский командный пункт.
В тот день войска Крымского фронта предпринимали наступление на Керченском полуострове. Приморская армия проводила частью своих сил вспомогательную наступательную операцию в районе Севастополя с целью улучшения позиций. В основном это касалось 345–й дивизии, которую поддерживала своим правым флангом 79–я курсантская стрелковая бригада. Чтобы быть ближе к войскам, наносящим удар, командарм выехал на передовой КП.
В назначенное время наши части атаковали противника. Сперва все шло довольно успешно. Однако погода не позволила нам применить авиацию, и это скоро стало сказываться: сопротивление врага возрастало.
Около 10 часов позвонил командир 79–й бригады полковник А. С. Потапов. Доложив командарму обстановку, он добавил, что при прямом попадании снаряда в блиндаж смертельно ранен начальник штаба майор Морозов.
Положив трубку, генерал Петров ненадолго задумался, а затем посмотрел на меня и вдруг сказал:
– Вот что. Поезжайте в бригаду Потапова начальником штаба.
Так состоялось мое внезапное назначение на новую должность.
Расположение 79–й бригады я представлял хорошо, и мне не составило труда через полчаса быть на ее командном пункте.
Уже два месяца, с памятных дней, когда был отбит декабрьский штурм Севастополя, бригада, сыгравшая в его отражении весьма значительную роль, занимала высоты, как бы нависавшие с запада над довольно широкой здесь – около километра – долиной Камышловского оврага. Сегодня она должна была овладеть еще одной тактически важной высотой, с которой просматривались и наш передний край, и вся Бельбекская долина.
По пути в бригаду я размышлял о том, каким окажется мой новый командир. Мне было известно, что он из моряков, воевал под Одессой. Я даже видел его там, но только один раз. Тогда, пять месяцев назад, он был еще майором.
На КП бригады полковника Потапова не оказалось– он находился в первом батальоне, где шел бой. Соединившись с комбригом по телефону, я доложил о своем назначении и прибытии.
– А вы не тот Сахаров из девяносто пятой дивизии, который встречал отряд моряков в Одессе? – спросил Потапов.
Я ответил, что тот самый.
– Значит, мы уже знакомы, – послышалось в трубке. – Оставайтесь на КП и приступайте к своим обязанностям.
После этого я как‑то сразу почувствовал себя в бригаде своим.
Вскоре из первого батальона вернулся военком бригады полковой комиссар И. А. Слесарев. Он был небольшого роста, на вид еще очень молодой. И тоже во флотской форме. «Значит, и комиссар моряк», – отметил я про себя. Впрочем, мне и раньше было известно, что в этой бригаде, хотя она организационно принадлежала к армии, а не к флоту, много командиров и рядовых (как потом выяснилось, треть всего личного состава) —с кораблей и из морских частей. Я не сомневался, что здесь, как и в 8–й бригаде морской пехоты, где мне довелось быть начальником штаба в декабре, армейцы и моряки живут единой боевой семьей.
Иван Андреевич Слесарев тоже воевал под Одессой– комиссаром 3–го полка моряков, который в сентябре высадился у Григорьевки. Слесарев оказался очень общительным и обаятельным человеком. Сразу чувствовалось, как влюблен он и в свою профессию политработника, и в свою бригаду. Комиссару, видно, очень хотелось, чтобы побыстрее полюбил ее и я. Он стал рассказывать, как прибыла бригада в Севастополь в грозный для города день 21 декабря, когда враг рвался к Северной бухте, как своей контратакой отбросила немцев к Бельбеку, создав перелом в боях на главном направлении второго фашистского штурма.
С Алексеем Степановичем Потаповым я увиделся поздно ночью. Коренастый, широкоплечий, он появился на КП в черном бушлате и морской фуражке с «крабом». В Одессе я видел его в плащ–палатке и каске, но мне показалось, что недавний майор, так быстро ставший полковником, теперь вообще выглядит как‑то солиднее независимо от формы. Он уже имел два ордена – Ленина и Красного Знамени. Крупные черты лица говорили о воле и настойчивости. Левую руку Алексей Степанович держал почти неподвижно – последствие тяжелого ранения в одесских боях. Потапов имел свойство казаться в первые минуты знакомства человеком суровым и замкнутым, но потом я убедился, что это впечатление очень обманчиво.
Мы стали обсуждать не особенно утешительные результаты наступления. Высотой 100 подразделения бригады овладели, но потери понесли значительные. А там, где 345–я дивизия наносила главный удар, оказались плохо обеспеченными фланги, и враг вынудил наши части отойти в исходное положение. Поэтому пришлось и нам отвести первый батальон на прежние позиции. На следующий день наши атаки здесь уже не возобновлялись.
Той же ночью я познакомился с работниками штаба бригады. Они пришли из участвовавшего в бою батальона усталые и мрачные, только что пережив гибель своего начальника (майор И. А. Морозов вскоре после ранения умер у них на глазах).
Начальника оперативного отделения в штабе пока не было. Был только помощник начальника – лейтенант Никифоров, оказавшийся исключительно добросовестным и работоспособным офицером. Служил в штабе и еще один Никифоров – майор, начальник разведки. Ему было уже под пятьдесят, а выглядел он и того старше из-за своей седой бородки. Немаловажную роль в маленьком штабном коллективе играл лейтенант Молчанов. Должность его была скромной: заведующий делопроизводством оперативного отделения. По существу же он являлся незаменимым помощником лейтенанта Никифорова, а порой и начальника штаба. Когда на КП не было старших, он узнавал обстановку на переднем крае, составлял оперсводки, руководил офицерами связи. При необходимости его можно было послать и с ответственным поручением в подразделения.
Отношения с новыми подчиненными и боевыми товарищами наладились у меня быстро. Мы стали жить и работать сплоченно, дружно.
Ранней весной на фронте под Севастополем не происходило значительных событий. В своем кругу мы нередко обменивались мыслями о том, как долго придется вот так здесь сидеть.
Положение севастопольского плацдарма было в то время принципиально иным, чем одесского несколько месяцев назад. Там, под Одессой, мы оказались настолько далеко от Большой земли, что не приходилось и надеяться на скорое снятие осады. В Крыму же кроме Севастопольского оборонительного района находился целый наш фронт в составе трех армий на Керченском полуострове. Мы ожидали, что вот–вот наши войска перейдут там в наступление, и в каком‑то месте Крыма мы с ними соединимся. Для этого, казалось, были все основания. Мы мечтали о том, как, может быть очень скоро, будем наступать. А укрепление оборонительных рубежей, хотя этим и приходилось заниматься, не представлялось тогда главным.
Нашим собеседником часто бывал начальник политотдела бригады старший батальонный комиссар Семен Иванович Костяхин. С ним я подружился еще под Одессой, где Костяхин наведывался к нам в дивизию по своей тогдашней должности комиссара бронетанкового отдела армии. Семен Иванович носил очки, за которыми светились живые, умные глаза. Он располагал к себе рассудительностью, уравновешенным характером. И так уж повелось, что, появляясь на командном пункте, обязательно заходил ко мне.
Вопрос о том, к чему готовиться – к наступлению или только к обороне, стал ясным уже в марте. После того как несколько попыток войск Крымского фронта начать наступление с Керченского полуострова оказались неудачными, мы поняли: снятие осады с Севастополя оттягивается. И следовательно, создание непреодолимой для врага обороны становилось самым главным.
В двадцатых числах марта наши позиции осматривала специальная комиссия штаба армии с участием представителей соседних соединений. Проверялись и передний край, и оборона на всю глубину, фиксировалось, что сделано и что еще надо сделать. Результаты докладывались Военному совету.
Казалось бы, дело обычное. Везде войска, как только переходят к обороне, копают окопы и ходы сообщения, устанавливают различные заграждения. Но под Севастополем строительство даже самых обычных оборонительных сооружений было делом особым, требовавшим от людей поистине самоотверженного труда. Грунт здесь невероятно тяжелый, неподатливый. По высотам над Камышловским оврагом нам пришлось пробивать траншеи в почти сплошном каменном массиве. А никакой техники, кроме кирки, лома, молота да лопаты у нас не было. Кирка и лопата значили не меньше, чем автомат и карабин; с ними шли на работу, как в бой. И мне хочется вспомнить добрым словом практических организаторов всех работ по укреплению позиций бригады – старательного и беспокойного начальника нашей инженерной службы подполковника А. И. Кузина, командира саперной роты старшего лейтенанта А. С. Яковлева.
30 марта мы получили приказ по Приморской армии, которым определялось, что оборона базы Черноморского флота – Севастополя является основной ее задачей. Приказ предусматривал некоторую перегруппировку войск в интересах более устойчивой обороны. Часть нашего участка на левом фланге отходила к соседу – 172–й дивизии. Это позволяло вывести один батальон во второй эшелон.
Комбриг решил держать на передовой первый и третий батальоны, а второй (кроме одной роты, которая оставлялась на ключевой высоте недалеко от Камышловского моста) расположить в глубине так, чтобы было удобно использовать его для контратак. Несколько по-иному расставлялись огневые средства.
На следующий день я уже был в штабе армии со схемой, отражавшей решение комбрига. Командарм утвердил его, однако потребовал лучше обеспечить стык с левым соседом, добавив, что заедет к нам и посмотрит на месте, как это сделать. У генерал–майора И. Е. Петрова вообще было правилом – самому побывать на каждом рубеже, во всем убедиться собственными глазами. А участку нашей бригады он уделял особое внимание, должно быть, предвидя, что враг может нанести главный удар именно здесь.
Куда бы ни ехал командарм мимо нас, он обязательно заворачивал в бригаду. Заехал и в один из апрельских дней, вскоре после утверждения нового решения на оборону. Иван Ефимович был озабочен какими-то другими делами, но, как всегда, расспросил о жизни бригады, о настроении бойцов. Потом прошел по окопам, осмотрел наш левый фланг, особенно его интересовавший. На КП командарм вернулся посвежевшим, веселым.
– Что ж сказать вам, товарищи командиры, – подвел он итог осмотру. – Бригадой доволен. Продолжайте совершенствовать оборону, не ослабляйте темпов – времени осталось мало. Военный совет армии надеется, что бригада будет драться стойко и мужественно. Но будьте бдительны. И больше общайтесь с бойцами, внимательно реагируйте на их нужды.
