Текст книги "Ксеноугроза: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 55 страниц)

Углубившись в пиршество, формирователь не заметил самку с лицом-черепом, вошедшую в темный грузовой вагон. Горькая Кровь осознал угрозу, только когда его стегнул луч фонарика, но в тот момент она уже начала стрелять. Крут отскочил назад, и лазразряд, нацеленный в голову, угодил ему ниже груди и прожег плоть до кости. Хрипло крича от мучительной боли, Уджурах отступал, лихорадочно прыгая от края к краю узкого прохода, а самка шагала за ним, ровно держа пистолет. Разряд попал ему в правое плечо… ещё один в левую ногу… третий опалил перья-иглы головного гребня. Охотник метнулся в зияющий позади дверной проем, выбросив руку в попытке ухватиться за поручень площадки, но в обожженной конечности не осталось сил. Взвизгнув, он сорвался и кувырком улетел в никуда.

Лейтенант Омазет осторожно подступила к открытой двери, не опуская пистолет, но птицеподобный кошмар исчез.

Как и вагон-казарма.

Зашипев сквозь зубы, Адеола вгляделась в пустоту, где прежде были шестьдесят человек.

«Нас предали, – горько подумала она. – Не знаю, как или кто, но не сомневаюсь в этом ни на секунду».

Усмирив свою ярость, жрица подошла к изрезанной груде плоти, бывшей до этого Тьерри Хизобой. Чудовище вытащило сержанта на середину вагона, чтобы попировать вдали от холода – дверь оно не закрыло, чтобы быстро сбежать в случае проблем.

«Но нечестивый аппетит погубил его», – поняла Омазет, опустившись на колени рядом с телом. Лицо Тьерри застыло в гримасе агонии, глаза расширились от шока. Правая кисть отсутствовала, как и большая часть груди.

– Нас уже было так мало… – пробормотала женщина, закрыв Хизобе глаза и осенив ему лоб святой аквилой.

«Теперь нас совсем не осталось».

Но это было не так. В разных частях поезда находились ещё, самое меньшее, десяток бойцов, считая Старика Паву и мальчишку Мифунэ. И, конечно, Арманд, если его удастся излечить от безумия. Их было немного, но они оставались Акулами и вместе могли отомстить. Приняв решение, Адеола поднялась на ноги и поспешила в соседний вагон. Когда она потянулась к ручке двери, та распахнулась, и на фоне вьюги возник огромный силуэт.

– Капитан Калавера, – произнесла жрица, когда космодесантник шагнул внутрь, пригнувшись в проеме. Она инстинктивно отступила в вагон, не опуская пистолет, хотя это оружие не повредило бы великану в доспехах.

«Почему я чувствую, что оно может мне понадобиться? – тревожно подумала Омазет, когда новоприбывший выпрямился и заполнил собой тесное пространство. – И почему он появился именно сейчас?»

– Нас предали, – сказала ивуджийка Калавере. – Нужно немедленно пустить поезд задним ходом. Если мы поторопимся, то, возможно, ещё успеем вырвать моих братьев из хватки зимы.

Космодесантник молча изучал её. Хрустальный глаз очень ярко сиял во мраке, хотя и не испускал собственного света. Омазет увидела, что это многогранный шар, вставленный подобно драгоценному камню в темное углубление лицевой пластины. Рядом с этим воплощением жути её собственные ухищрения с татуировками и линзами казались дешевым трюкачеством. Как же Адеола завидовала ему из-за такого лица! Подобная внешность сделала бы жрицу единой с самой Матерью Кальфу…

Завороженная, Омазет не сдвинулась с места, когда Калавера шагнул к ней.

Мир Мордайна снова сплавился в нечто отчетливое – липкое, сочащееся, как лужица крови, что сворачивалась вокруг его головы. Между ушей Ганиила грохотал барабан, неистово стуча по глубокой влажной ране на лбу, пытаясь пробиться наружу.

«Я, должно быть, упал лицом вниз, – смутно подумал дознаватель. – Просто чудо, что нос не сломал».

Кое-как поднявшись на колени, он застонал от напряжения.

– Я боялся, что ты умер, гуэ’ла, – произнес голос рядом с Мордайном. Обернувшись, Ганиил увидел, что ксенос-узник наблюдает за ним. Слезы Ангела, он рухнул совсем рядом с этим существом!

Не сумев подавить стон отвращения, дознаватель отполз прочь, чувствуя себя глупо, – невероятно, непростительно глупо, – и повалился, опираясь спиной на дверь камеры и тяжело дыша. Он потянулся к кобуре, заранее зная, что оружия там не окажется – нет, оно осталось на месте!

«Почему? – Мордайн закрыл глаза и задышал медленнее, пытаясь найти ответы. – Пока я лежал без сознания, чужак мог дотянуться до меня и удушить. Почему я ещё жив?»

Низко, гортанно заворчав, Омазет оторвала взгляд от манящего глаза Калаверы. Космодесантник остановился, и она услышала нечто, возможно, бывшее вздохом. Этот звук напоминал сирокко, дующий сквозь сокрушенные временем развалины. В тот же миг жрица поняла, что в образе великана к ней пришел Дедушка Смерть.

– Почему? – спросила Адеола. Ивуджийка сомневалась, что её искренность удивит Калаверу, но так она могла заслужить некоторое уважение с его стороны. – Почему ты пошел против нас?

Гигант стоял неподвижно, обдумывая её вопрос.

– Мы оба воины, – не отступала Омазет. – Если мне предстоит умереть здесь, уважь меня правдивым ответом. Почему?

– Потому что ты можешь помешать, лейтенант.

– Чему?

– Делу, которое было спланировано с абсолютной точностью, – сказал он, не удержавшись от нотки гордости. – В твоей роте больше нет нужды.

Калавера хотел было подступить к ней.

– Подожди! – быстро произнесла жрица, пытаясь отыскать что-нибудь, что угодно, чтобы задержать его. – Ты по-настоящему видишь через этот шар?

– Не через него, – тихо ответил космодесантник. – Афелий – это не линза.

– Но ты видишь им?

– Больше, чем ты можешь постичь, – внезапно гордость исчезла, осталась лишь невыразимая усталость. – Мой взор неутолим, Адеола Омазет.

– Значит, это проклятие?

– Это то, что оно есть. Как и я, – Калавера шагнул вперед. Жрица шагнула назад.

– Ты есть еретик, – вызывающе бросила она.

– С ограниченной точки зрения, – ещё шаг вперед.

– Ты повернулся спиной к свету Отца Терры! – ещё шаг назад.

– Свет ослепляет, совершенный свет ослепляет совершенно, – вперед.

– Так ты лишился глаз? – назад.

– Так я начал видеть.

– Как долго я провалялся? – хрипло спросил Мордайн.

– Недолго, – это был неопределенный, но честный ответ, как почувствовал Ганиил.

– Почему ты не убил меня, ксенос, пока была возможность?

– В этом не было нужды.

– Тебя не интересует месть?

– Кому, тебе? – носовая щель чужака дернулась в безрадостном веселье. – Ненависть нужно заслужить, гуэ’ла. Моему народу чужда слепая злоба, в отличие от твоего.

– Твоему народу? – поддразнил Мордайн, пытаясь как-то атаковать. – Это о ком сейчас речь? Ты ведь изгой.

– Ты многое предполагаешь и ничего не понимаешь.

– Тогда просвети меня, – предложил Ганиил. – Разве ты не повернулся спиной к эфирным, не построил маленькую личную империю в Дамокловом заливе?

– В темные времена империи взрастают вокруг достойных воинов, – без явной гордости ответил ксенос. – В огне сгорают старые и куются новые. Так всё и продолжается.

– И что именно ты отковываешь?

– Подобное знание не спасет тебя, Ганиил Мордайн.

Кровь отхлынула от лица дознавателя. Неужели всем известно его чертово имя?

«Как он узнал… Калавера? Но зачем ему что-то говорить чужаку-отступнику? Где начинается или заканчивается ложь?»

– Назови свой орден, – сказала Омазет, отступая от великана, – чтобы я могла проклясть его память.

– У меня нет ордена, – ответил Калавера, продвигаясь вперед, – ибо я – легион.

И так это продолжалось: они обменивались словами, как выпадами, а шаги неизбежно приближали их к пустоте, ждущей на другом конце вагона.

– За что ты сражаешься? – спросила наконец Адеола, ступив на соединительную площадку, которая больше не соединялась ни с чем.

– Некоторые могли бы назвать это «Высшим Благом».

– Ты предал свою кровь, чтобы служить ереси ксеносов?! – жрице приходилось перекрикивать ветер, тогда как шепот Калаверы проскальзывал сквозь него, будто змея.

– О, это Благо выше, чем их… – похоже, такая идея позабавила гиганта. – Назови его высшим Высшим Благом, если угодно.

Космодесантник предупреждающе поднял руку, когда палец Омазет напрягся на спуске.

– Не воображай, что сумеешь выбить мне глаз, будто какому-то нелепому чудищу из мифов. Суть Афелия пребывает вне материального мира. Ты не можешь повредить его.

– Я могу попробовать.

– Попытайся, и я убью тебя.

– А если нет, ты пощадишь меня? – вызывающе спросила ивуджийка.

– Я предложу тебе выбор. Умереть здесь… или совершить прыжок веры, – Калавера указал рукой на белую пустоту позади неё.

– Мы оба изгои, гуэ’ла, – сказал ксенос, – но я выбирал свой путь. Я знаю себя. А что знаешь ты?

«Ничего, – признал Мордайн. – Я не знаю, почему Эшер возвысил меня, сделав своим аколитом, или почему его убили, или даже чего хочу от тебя, чужак. И, хуже всего, я не знаю, что со мной происходит».

– Ты – враг Империума Людей, – провозгласил Ганиил, пытаясь найти надежный плацдарм, – но для твоего собственного народа ты несравнимо более мерзок.

«Нужно перейти в наступление!»

– Шас’о Виор’ла Каис Монт’ир, – выговорил он, произнося каждый тщательно вызубренный элемент имени, словно проклятие, – я нарекаю тебя предателем.

– Делай свой выбор, лейтенант, – сказал Калавера.

– Ты предлагаешь мне две разных смерти! – огрызнулась Адеола.

– Возможно, но подчиненный мне зверь ещё жив, – космодесантник наклонил голову, внимая чему-то. – Я до сих пор слышу его, слабеющего, угасающего, но слишком голодного до жизни, чтобы принять смерть.

Холодный бриллиант глаза впился в жрицу, оценивая её.

– Ты слабее ксеноса-дикаря, Адеола Омазет?

– Почему ты рискуешь, давая мне шанс выжить? – не отступала ивуджийка.

– Возможно, потому, что ты произвела на меня впечатление, – ответил Калавера, – или, быть может, потому, что я заинтригован тем, удастся ли тебе уцелеть в невозможных условиях.

Лейтенант ни на секунду не поверила ни одному из объяснений. Это чудовище давно отрешилось от подобных сантиментов. Все они – гордость, сухой юмор, даже усталость – были всего лишь далекими отголосками эмоций. Внутри бронзового черепа осталось лишь чистое стремление к цели. Цели, достижению которой Адеола могла одинаково послужить что живой, что мертвой – так считал космодесантник.

– Я выживу, предатель, – пообещала жрица. – И докажу, что ты ошибся.

Она плюнула Калавере в глаз и спрыгнула.

– Ты отвергаешь это? – давил Мордайн. – Или так стыдишься своего имени, что не признаешь его?

Узник не отвечал. По его лицу ничего нельзя было понять.

– Сознайся! – вскипел Ганиил, стараясь не допустить, чтобы отчаяние просочилось в его голос на этот раз. – Ты – о’Шова!

«Ты должен быть им, иначе всё это впустую».

– Ты…

– Да, – произнес чужак.

Дознаватель закрыл глаза и позволил пустоте вновь поглотить его.

Пустота

Посмотри в Пустоту и увидишь себя, смотрящего оттуда.

Калавера

Во тьме звучали голоса, что рыскали в тишине подобно волкам и гнали Мордайна к пробуждению, хотя он чувствовал, что это не входит в намерения их обладателей.

– … а что с остальными солдатами гуэ’ла? – спросил один из них.

– Я позаботился обо всех, за исключением их капитана, – ответил гулкий шепот. – Он исчез из своего купе, когда я зачищал поезд.

– Ихо’нен, твой план пестрит ошибками, как речь аунов – ложью, – заметил первый голос.

– Такова природа вещей, – возразил шептун, названный Ихо’неном. – Изначальный Разрушитель портит все начинания возрастающим несовершенством. Следовательно, путник, предвидение является действенным, но капризным ремеслом.

– И всё же это избранное тобою ремесло, не так ли? – сухо указал путешественник.

– Как и твое, но нужно уметь приспосабливаться к переменчивым течениям Водоворота.

– Я охотник и потому считаю, что зверя, которого нельзя приручить, лучше прикончить.

– Так всегда поступали воины, – подтвердил Ихо’нен, – но ты должен стать чем-то большим, чем воин, если желаешь править судьбой.

– «Судьба» – оправдание для слабых, – заявил его собеседник. – Сильные творят собственные пути.

– На своем пути ты всё ещё можешь сотворить чудовище, Монт’шасаар.

– Это не мое имя, – холодно произнес путник.

– Ещё нет, и, возможно, никогда им не станет, – допустил второй голос, – но тень его следует за тобой с Артас Молоха, где ты поднял Клинок Зари.

– Клинок Зари – оружие, как и любое другое.

– Как никакое другое, – четко выговорил Ихо’нен.

– Значит, ты советуешь мне избавиться от меча? – вызывающе спросил первый.

– Нет, время для этого ушло, и ты обязан пожать посеянную тобой бурю.

– Так и должно быть, космодесантник.

«Космодесантник? – смутно подумал Мордайн. – Этот шепот? Калавера…»

Сваливаясь обратно во тьму, Ганиил ощутил, что один из присутствующих подходит к нему. На мгновение открыв глаза, дознаватель увидел, что ксенос-узник изучает его.

– Думаю, насчет него ты ошибся, Ихо’нен, – произнесло существо. – Он сломлен.

В вентиляционных шахтах стоял горький звериный смрад, но они предоставляли самый безопасный путь через тесную зону боевых действий в поезде, поэтому Арманд Узохи воспользовался ими без раздумий – как и другой хищник до него. Ивуджиец мог скрытно передвигаться по техническим каналам, даже когда Дедушка Смерть находился в опасной близости, как сейчас.

Лежа ничком над тюремным вагоном, капитан Акул задержал дыхание при виде одноглазого космодесантника, который выносил инквизитора из камеры чужака. Мордайн, безвольно обвисший в руках великана, напоминал мертвеца, и Узохи задумался, какие же мучения тот перенес на службе Отцу Терре. Мгновение спустя глаза Арманда расширились от ужаса, когда он заметил, что ксенос-узник покидает карцер и потягивается, словно хочет стряхнуть унижение плена.

Ужас обернулся яростью, стоило ивуджийцу вспомнить, как эти отродья постепенно уничтожили его роту: начали в улье, через организованный ими мятеж, и закончили внутри этой околдованной машины, затравив бойцов Узохи одного за другим. Он наблюдал сверху за тем, как Дедушка Смерть убил юного Мифунэ, сломав перепуганному мальчишке шею с безразличием, какое Арманд проявил бы к крысе. Капитан спасся лишь благодаря чутью, которое подсказало ему спрятаться перед тем, как началась бойня.

«Как встретила свою судьбу Ла-Маль-Кальфу? – виновато подумал Узохи, вспомнив перепалку со жрицей. – Я был слаб…»

Великан понес Мордайна в камеру, расположенную дальше по коридору, но чужак задержался у окна. На миг Арманд задумался, не проскользнуть ли ему за спину. Если вера и удача будут с ивуджийцем, возможно, удастся застать существо врасплох и сбежать до возвращения его союзника.

«Нет, – решил капитан, оценив ксеноса проницательным взглядом охотника. – Этого врасплох не застанешь».

У него будет только один шанс отомстить, поэтому нужно сделать всё как следует. Сейчас был неподходящий момент. Кроме того, терпение – главнейшая добродетель ловца, и добродетелью он искупит вину перед Адеолой Омазет. Позволив мышцам расслабиться, Узохи принялся ждать.

… дней после Единения

Ганиил подплыл к пробуждению, словно тонувший человек, который теперь выброшен на берег и не понимает, сумеет ли он отдышаться – вовремя ли океан избавился от него? Хотя мучительная боль в груди сменилась тупой ломотой, голова Мордайна распухла от скрытных, настойчивых голосов. Они шептали из глубокого теневого слоя памяти, призывая его принять убийственную, неопровержимую истину, и напоминали жужжащих мух, что слетелись на сны падальщика.

«Что со мной происходит?», – взмолился Ганиил, обращаясь к ним.

– Соберись с мыслями, дознаватель, – ответил иной, грубый шепот, оборвавший бормотание теней. – Твой узник ждет.

Открыв глаза, Мордайн увидел Калаверу, который стоял над ним, будто статуя, высеченная из камня.

«Он был тут всю ночь? – эта мысль внушила ему отвращение, но оно сменилось смятением, когда Ганиил осознал, где находится. – Почему я в камере?»

– Я переместил тебя в арестантский вагон для твоей же безопасности, дознаватель, – объяснил космодесантник. – Наши враги проникли на этот транспорт.

– Ивуджийцы…? – спросил Мордайн через пересохшие губы.

– К сожалению, перебиты, – ответил Калавера.

«Перебиты невидимыми врагами на скоростном поезде посреди глухомани? – безучастно подумал Ганиил, тяжело поднимаясь с койки. – Тебе даже наплевать, поверю я в это или нет».

– Я буду стоять на страже, – добавил великан. – Ты должен исполнить свой долг, дознаватель.

«Да, должен, – согласился Мордайн, – иначе голоса у меня в голове примутся орать. А я не желаю слышать, что они хотят мне сказать».

Набросив куртку на плечи, Ганиил заметил, что лазпистолет пропал.

Молодой часовой тоже пропал, и никто не сменил его у камеры заключенного. Дознаватель ничего на это не сказал, но понял, что остался наедине с врагами.

– Ты слабеешь, Ганиил Мордайн, – произнес чужак, увидев его в дверях. – Задавай вопросы, пока не испустил дух.

– И ты будешь отвечать честно, ксенос?

«В конце концов, что ты теряешь?»

Узник задумался над этим.

– Да, буду.

«Он признал свое имя, – вспомнил дознаватель, – но это ничего не значит. Нужно убедиться, что передо мной действительно он».

– Зоркий Взгляд, – пробормотал Ганиил, пробуя имя на вкус, как сделала бы лейтенант Омазет. – Что означает это прозвище, чужак?

– Для тау оно означает всё, – отозвался тот. – Родословную и септ, касту, чин и завоевания.

– Завоевания? Но ведь ими занимается исключительно каста огня?

– Ты неверно понимаешь суть завоеваний, гуэ’ла. Дипломат касты воды может заслужить имя Нежного Меча, если её лесть изящна, словно клинок; ремесленник касты земли…

– Я знаю принцип, – отрывисто перебил Мордайн, – но могу поспорить, что для тебя не все завоевания одинаковы.

– Те, что совершает каста огня, важнее прочих, – согласился ксенос, – ведь без нашей силы все остальные были бы просто пылью на ветру.

– И в честь какого завоевания ты назван Зорким Взглядом?

– Здесь воплощен первый и прекраснейший завет шас’ва, – черные глаза чужака блеснули ледяной гордостью. – Я знаю своего врага так же, как самого себя, и, на самом деле, лучше, поскольку враг мой – лишь блеклая тень меня. Я вижу, как видит он, думаю, как думает он, и реагирую на его действия ещё до того, как он замыслит их.

– Этим ты занимаешься и сейчас?

– Дознаватель, ты был бы глупцом, если бы считал иначе.

– Тогда скажи мне, ксенос, какое действие я совершу сейчас?

«Потому что, черт меня подери, сам я и понятия не имею…»

– Ты узнаешь, когда я буду ждать твоего прихода, гуэ’ла.

Так всё и началось.

Неизбежно у них зашла речь об Аркунашской войне, где Зоркий Взгляд прозорливо спланировал истребление орков – бе’гел, так он называл их – и тем заслужил свое прозвище. Ганиил ожидал гордых речей, но вместо этого тау помрачнел, вспоминая ту кампанию.

– Это был долгий и жестокий конфликт, – сказал чужак. – Многие воины огня погибли в схватках на той отравленной планете, но я не могу не признать красоты…

– Красоты? – переспросил Мордайн. – Планеты ржавчины и убийственных песчаных бурь?

– Не планеты, гуэ’ла, а войны, – глаза ксеноса затуманились от воспоминаний. – Бе’гел живут ради войны, принимают её, не задавая вопросов и не требуя обоснований. Они бьются лишь ради наслаждения битвой.

– И потому ты восхищаешься ими? – Ганиил невольно заинтересовался этим.

– Нет. Они звери, но я уважаю их чистоту цели, – ответил заключенный. – После Аркунаши каста воды создала бе’гел образ неразумных дикарей, принизив их речами, призванными успокоить тревоги Империи, но это была только часть правды. Я много раз вел войны против бе’гел, но даже в тот, первый раз, мне стало ясно, что они неглупы и непредсказуемы. За счет одних лишь инстинктов они приспосабливаются и процветают, становясь сильнее после каждой понесенной ими потери. На Аркунаше мы за несколько лет истребили целые поколения этих созданий, но они плодились быстрее, чем их уничтожали, и каждая следующая волна адаптировалась к сражениям быстрее предыдущей.

– Империум превосходно знаком с оркоидной угрозой… – начал Мордайн, но тау, несомый волнами памяти, проигнорировал его.

– Самыми опасными были ветераны, – продолжал узник. – Те, кто выдержал много сезонов, приобрели силу Аркунаши: отрастили шкуры из затвердевших оксидов, которые защищали их от ржавчинных дьяволов и режущих бурь, что носились по пустыням. Мы называли таких бе’кальсу, «железными зверями». Они подкрадывались к нам посреди вихрей, скрытые от самых зорких глаз или сканеров, обращали против нас опасности самой планеты. Многих врагов, прикрывшихся стихией, разрывало на части, но выжившие только становились более дерзкими, более смертоносными.

Чужак помолчал, сцепив пальцы в раздумьях.

– Я помню, как, укрывшись за хребтом Мак’лар, наблюдал за чудовищным ураганом, который изверг армию кувыркающихся, размахивающих руками тел, и швырнул их о землю, будто скалы, в которых бе’гел путешествуют среди звезд. Большинство из них погибли мгновенно, но выжившие ещё хохотали, когда мы добивали их – изломанных, но не сломленных. Если бы они могли полюбить что-то помимо войны, то этим «чем-то», я уверен, стала бы Аркунаша.

– А ты? – внезапно спросил Ганиил. – Ты тоже полюбил Аркунашу?

– Это была честная война, – уклончиво ответил ксенос, – не считая её конца.

– Не сомневаюсь, в конце была одержана великая победа?

– Победа была украдена.

– Не понимаю. Империя Тау полностью разгромила орков…

– Меня там уже не было, гуэ’ла! – впервые Мордайн ощутил ярость, столь прочно запертую внутри этого бесстрастного создания. – Ближе к концу начались… сложности. Мы шли по лезвию ножа, но я видел очертания победы, так близко, что мог ухватить её.

Узник сцепил скованные руки, будто в мольбе.

– Я знал, что, получив подкрепления, сокрушу бе’гел в течение одного сезона, поэтому запросил новый охотничий кадр, – костяшки чужака затрещали от напряжения. – Империя прислала ассасина.

– Они пытались убить тебя? – опешил дознаватель.

– Они пытались убить мой авторитет, – прошипел тау. – Они решили, что я стал высокомерным и своенравным, забыл о предписанном мне месте в Высшем Благе. Сам аун’Ши явился на Аркунашу, чтобы покарать меня, хотя тогда я слишком доверял ему, чтобы понять это. Он приказал мне покинуть планету, не дал победить в войне.

– А затем Империя вернулась и выиграла без тебя, – предположил Ганиил, начиная понимать. – Тебя обманули?

– Меня наказали! – ксенос опустил руки, тяжело дыша и восстанавливая железный самоконтроль. – Ауны не могли смириться с возвышением иной касты. Они боялись, что я стану символом инакомыслия для воинов огня.

– А ты планировал это?

– Нет, – в голосе узника прозвучала неподдельная боль. – Я верил в аунов. Безраздельно. Каждая жертва, которую я требовал от своего кадра на Аркунаше, каждая капля крови, проглоченная красным песком, каждый предсмертный крик, унесенный красным ветром… Всё это было ради Высшего Блага.

«Вот суть его истории, – почувствовал Мордайн, ощутив неожиданный азарт. – Я покончу со спекуляциями и теориями. Империум узнает истину об этом отступнике из моих уст…»

– Но, несомненно, эфирные – ауны – должны были распознать твою верность, – рассудил дознаватель, перебрав немногие факты, известные Инквизиции. – После Дамокловой войны они возвысили тебя, сделали первым среди Клинков Огня…

– Они превратили меня в наделенного властью раба, – прошипел чужак, – в сговорчивого номинального вождя, чтобы ослепить и связать касту огня дешевой славой!

– Но ты был главнокомандующим военной машины тау.

– Моя власть заканчивалась там, где начиналась воля аунов! Я был марионеточным спасителем, каста воды въедливо изучала и фильтровала каждое мое слово и жест; мое прошлое было переписано, мое будущее решалось в комитетах!

Лицо заключенного исказилось, превратившись в абстракцию ярости.

– Но мне ещё повезло, гуэ’ла. Они заперли разум моего умирающего наставника в машину, они бросили мою теневую сестру и брата в стазис, чтобы навеки сохранить их умения для Высшего Блага, – он опустил голову, словно утомленный – или пристыженный – собственной вспышкой. – Все они повиновались без пререканий, даже Шасерра, самая неистовая из нас.

«Империум на протяжении тысячелетий требовал подобной жертвенности от своих слуг, – задумался Ганиил, – но этот ксенос-мясник взбешен такими действиями. Это делает его наивным или величественным?»

– Что стало поворотной точкой? – надавил дознаватель. – Какое событие отвратило тебя от Империи?

– Тау не так легко забывают о верности, – тихо ответил чужак. – Не было никаких «поворотных точек», только трещины, что множились и расширялись, пока не осталось ничего, кроме пустоты. Я принял судьбу товарищей, как принял собственную, но в моем сердце возникли вопросы.

Ксенос смотрел Мордайну прямо в глаза, тревожно проницательным взглядом.

– А из правильных вопросов рождается убийственная, неопровержимая истина.

«Убийственная, неопровержимая истина…»

Ганиил воззрился на узника. Его слова стали отголоском шепчущего хора падальщиков, что рыскали в воспоминаниях дознавателя.

– Истина предает, не так ли, Ганиил Мордайн? – произнес о’Шова.

«Да», – согласился беглец, не зная, почему.

– Пора, – объявил Калавера.

Мордайн выполз из койки и позавтракал жидкой размазней, приготовленной надзирателем, зная, что всё равно не насытится.

– Наши припасы погибли вместе с гвардейцами, – объяснил как-то раз космодесантник. – Ничего другого тебе предложить не могу.

Ганиил знал, что это ложь. Очередная манипуляция. Ублюдок хотел, чтобы он оставался полуголодным и управляемым, но достаточно крепким для продолжения игры.

«Но какие у неё правила? Как определяется победа и поражение?»

– Я верю, что это он, – равнодушно сказал дознаватель. – Верю, что это о’Шова.

– Из уверенности приходит ясность, а ясность рождает цель, – просветил его Калавера.

«Может, это и так, – нехотя согласился Мордайн. Пандемониум шепотков, поучающих Ганиила, определенно притих. Нет… нет, это было не совсем так. Они не столько притихли, сколько объединились, слившись в единый настойчивый голос, который был совершенно чужим и вместе с тем до боли знакомым.

– Твой узник ждет, дознаватель, – произнес великан.

Мордайн расхаживал по камере тау, пытаясь таким образом прогнать голод. Шел четвертый день дознания, и Ганиил уже наизусть выучил чертово помещение. Времени оставалось немного, нужно было поднимать ставки.

– Расскажи мне о Клинке Зари, о’Шова, – почти небрежно бросил он.

«Империум ничего не знает об этом примечательном мече, и всё же в нем воплощены наши темнейшие страхи по поводу ксеноса-отступника».

– Клинок Зари – действенное оружие, – ровно ответил пленник.

– Но меч – странный выбор для тау, разве не так?

– У бе’гел на Аркунаше я научился иному, – чужак резко скривил губы. Возможно, это была улыбка… или нечто совершенно иное. – Я убил их вожака в поединке, ударом клинка.

– Значит, ты принимаешь новые тактики… новые идеи… – логично предположил Мордайн. – И дары Губительных Сил, быть может?

– Я не дурак, гуэ’ла.

– Хаос способен превратить в дураков даже мудрейших людей, о’Шова.

– Я – тау, – с гордостью ответил собеседник. – Я заглядывал в бездну ваш’аун’ана, который вы называете «варпом», и противостоял его отравленным отродьям. Он не властен надо мной.

– И ты так уверен в этом, Монт’шасаар? – поддразнил дознаватель. Затем он кивнул, увидев гримасу на лице ксеноса и почувствовав краткое, благословенное мгновение превосходства. Как же восхитительно было хоть раз оказаться в роли победителя.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – ноздри узника по-прежнему трепетали от гнева.

– Возможно, ты неосторожен в выборе доверенных лиц, – произнес Ганиил. – Он назвал мне твое имя, понимаешь ли… он, Калавера.

Чужак испытующе посмотрел в лицо Мордайну, и тот отвернулся, бережно прижимая ложь к груди.

– Монт’шасаар… я знаю имя, но не его значение.

О’Шова не отвечал.

«Для него это такое же больное место, как и меч, – почувствовал дознаватель. – А то и больнее…»

– Почему ты так боишься этого имени, ксенос?

– Я ничего не боюсь, – холодно ответил заключенный, – но уже говорил тебе: для тау имя означает всё. Неверно назвать кого-то – тяжелейшее оскорбление.

– Тогда вместо этого расскажи мне про Артас Молох, – предложил Ганиил. – Ведь там ты украл твой порченый варпом клинок, верно?

– Клинок был выбран, – чужак закрыл глаза, завершая спор. – И я не стану говорить о том мире.

Они вновь беседовали на следующий день, и день после него, и так до тех пор, пока дни и ночи не сплелись в единый узел острых полемик и снов о полемиках.

«Я фехтую с о’Шовой, когда бодрствую и когда сплю, – подумал или увидел во сне Мордайн, – так что, наверное, здесь нет никакой разницы».

Ганиил смутно вспомнил, как Калавера говорил ему, что на поиск ответов осталось всего шесть дней, но, несомненно, эти шесть дней давно прошли. Окна арестантского вагона покрылись изморозью, так что он не видел внешнего мира с начала дознания. Двигался ли вообще поезд-призрак или застыл в чистилище?

«Мы что, обречены вечно повторять эту игру теней? – задумывался дознаватель, слишком уставший, чтобы бояться. Впрочем, мудрый шепот, просачивающийся из его воспоминаний, – высасывающий его воспоминания, – уверял, что это не так.

«Загляни во тьму чуть глубже, и ты увидишь свет…»

И вот я вновь шагнул на игровую доску и увидел, что кандалы чужака исчезли. Ему, как и мне, стали безразличны уловки, ведь теперь только наш поединок имеет значение, хотя я до сих пор не понимаю, в чем оно состоит.

– «Шас’ва», на которое ты всё время ссылаешься… – Ганиил умолк и потер воспаленные глаза. – У Инквизиции нет данных о нем. По крайней мере, я их не видел.

– Шас’ва – это Путь Огня, – пояснил о’Шова. – Мой собственный путь.

– Ты создал свою философию? – спросил Мордайн, заинтригованный, невзирая на усталость.

– Ничего я не создавал. Только отыскивал истину и систематизировал её, когда находил, – тау помедлил, тщательно подбирая следующие слова. – Мой кадр силен и мой анклав надежно защищен моими «огненными клинками», поэтому я решил ступить на ваш’ятол, долгую дорогу между небесными сферами.

– И куда ты идешь?

– Я странствую, Ганиил Мордайн, – страстно произнес ксенос, – между мирами и звездами и странными владениями, которым ещё не могу дать имя, шагаю, будто тень от дыма, среди надежд и страхов тысячи цивилизаций, собираю фрагменты истины и смысла.

– Калавера – твой проводник?

– По ваш’ятолу никого нельзя вести, – сухо ответил чужак. – Ихо’нен такой же искатель правды, как и я.

– Что он мне и говорил, – затем дознавателя озарило: – «Ихо’нен»… Почему ты так его называешь?

– Это имя, выбранное им, – сказал о’Шова, а затем, предугадав следующий вопрос Ганиила, добавил: – Оно лишено смысла.

– Как такое возможно? Ты утверждал, что ваши имена наполнены смыслом.

– Он – не тау. Его имя ни с чем не соотносится.