Текст книги "Ксеноугроза: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 55 страниц)

– Не забыл, – ответил комиссар.

– Ну, думаю, меня это вполне устраивает, – огнеметчик лениво отсалютовал ему. – Увидимся, Хольт.

– Надеюсь, что нет, – Айверсон вышел из хижины, оставив Клетуса Модина в распоряжении Федры.

Комиссар подозревал, что бойцу не придется долго ждать Её визита.

Глава десятая

День 67-й – Клубок

«Серебряная буря»

Мой поиск уже близок к завершению. Конфедераты пришли нам на помощь в последний момент, и мы истребили крутов вместе, как братья по оружию. Клянусь Императором, это было приятное ощущение! Я так долго гонялся за тенями, что почти забыл вкус честной битвы. Признаю, что бой с чужаками вышел не слишком славным, но если Федра чему-то и научила меня, так это тому, что истина важнее славы. Перед нами был враг, нуждавшийся в уничтожении, и мои вновь обретенные союзники оказали ему такую любезность с громом в сердцах!

Оправдав свое имя, «Часовые» 19-го полка обрушились на ксеносов, словно серебряная буря. Их было всего девять, но каждый сражался, словно миниатюрный титан. Мои соотечественники всегда имели склонность к использованию боевых машин, но эти всадники превзошли даже героев старых легенд. Всадники? О, подобное слово недостаточно точно описывает их несравненное мастерство управления шагоходами. Движения «Часовых» были настолько идеальными, что машины казались продолжением тел арканцев. Они стремительно носились по деревне и разворачивались с ловкостью, немыслимой для столь огромных механизмов. Мы вместе прочесывали поселение, сжигая порченые лачуги, истребляя дикарей целыми стаями. Погиб лишь один шагоход, которому вырвал ноги умирающий крутокс.

Всего один, но и это слишком много, когда «Часовых» осталось так мало…

Из дневника Айверсона

Когда Хольт вернулся к соотечественникам после прощания с Клетусом, над деревней вставал рассвет. Арканские кавалеристы, собравшиеся вокруг павшего шагохода, вырезали мертвого товарища из обломков. Всадники действовали со спокойным достоинством, которое не соответствовало их потрепанному облику. Возле круга бойцов стояла кадет Рив, как всегда замкнутая и бдительная.

– Модин? – спросила она подошедшего Айверсона.

– Больше не с нами, – ответил комиссар и кивнул, приветствуя командира «Часовых». – Я так понимаю, своими жизнями мы обязаны вам.

– Мы заберем Боултера с собой, сожжем его дальше вниз по реке, – невпопад ответил офицер. – От него мало что осталось, но я не брошу здесь никого из моих всадников.

После этого конфедерат воззрился на Хольта, словно ожидая возражений.

«Он винит меня в смерти товарища, – подумал Айверсон. – Или винит себя в том, что пожертвовал своим человеком ради моего спасения. В любом случае, он хочет понять, стоила ли игра свеч».

– Вы – Катлер? – прямо спросила кавалериста Изабель.

Подняв взгляд от обломков, офицер недовольно посмотрел на неё.

– Что, увидели звезды у меня на груди, леди?

– Я вообще не вижу знаков различия, – парировала Рив, внимательно уставившись на подбитую мехом лётную куртку всадника. Это одеяние, дорогое и вычурное, подходило истинному джентльмену, и оно выдержало тяготы Федры лучше, чем его обладатель. Осунувшийся арканец с волчьим взглядом смахивал на пирата, который нарядился в пышное убранство жертвы, но была в нем и увядшая спесь, признак голубой крови. Голубым поблескивали и глаза офицера – то было зловещее индиговое клеймо человека, подсевшего на Славу.

– Может, я и Троном забытый отступник, но не Энсор-мать-его-Катлер, – ответил командир кавалеристов. – Меня зовут Вендрэйк.

Хардин выпрямил спину, и следующие его слова прозвучали вызовом.

– Капитан 19-го полка Арканских Конфедератов.

– Айверсон, – представился комиссар. – А это кадет Рив. Мы искали вас – всех вас – достаточно продолжительное время.

– Возможно, мы не хотели, чтобы нас нашли.

«Неправда твоя, – подумал Хольт. – В конце концов, ты же пришел к нам, капитан Вендрэйк».

– Очень жаль, – произнес он вслух, – поскольку мы здесь по делам Императора.

– И в чем же их суть, комиссар? – прищурился кавалерист.

Айверсон помедлил – если он ошибется в офицере и даст неверный ответ, то всадники, возможно, убьют его на месте.

– В правосудии, капитан Вендрэйк.

Слова Хольта повисли в воздухе, будто застывший удар кнута. Уголком глаза комиссар заметил, что Рив медленно, по сантиметру, тянется за пистолетом.

Надеюсь, девчонка, ты не совсем дура?

В конце концов, губ всадника коснулась кислая улыбка.

– Правосудие? – он вздохнул, словно от облегчения. – Ну, комиссар, тогда выкладывайте, что у вас на уме, и покончим со всем этим.

День 68-й – Клубок

Обоюдоострый союз

«Вы не отступник, Хардин Вендрэйк, – сказал я ему, – как и весь остальной 19-й полк». Простые, но честные слова, лучше всего подходящие для той минуты.

Разумеется, одними словами невозможно было завоевать их доверие, но искренность сломала лед между нами, и капитан согласился доставить меня к Катлеру. Несмотря на его враждебную браваду, я думаю, что Хардин собирался поступить так с самого начала – но к чему тогда эти игры? Тут явно кроется нечто большее, чем жесткое «прощупывание» собеседника. Вендрэйк, кажется, чуть ли не хочет, чтобы я осудил его. В этом парне таится нечто темное, засевшее глубже, чем привязанность к Славе. Призрак Ниманда считает, что кавалерист безумен, и я готов согласиться, но больше мне рассчитывать не на кого. Кроме того, капитан сказал, что его товарищи всего в паре дней пути вверх по реке, так что скоро у меня будут все ответы.

Из дневника Айверсона

– Вам не понравится то, что вы там увидите, комиссар, – произнес Хардин, лицо которого казалось жутким в фиолетовом свечении грибков. Хольт не мог понять, улыбается конфедерат или нет. – Честно говоря, я думаю, что вы захотите перестрелять целую кучу народу.

– Возможно, – отозвался Айверсон, разглядывая всадников, сидевших на корточках вокруг него. «Часовые» возвышались над ними, словно второе кольцо судей. Шла первая ночь совместного путешествия, и здесь, на берегу реки, возобновились слушания необъявленного процесса. – И вы думаете, что я должен расстрелять вас, капитан Вендрэйк?

– Мое мнение имеет значение?

– Может, и нет, но всё равно скажите мне.

– Что ж… – теперь кавалерист точно улыбался. – Думаю я вот что: мы больше не те, кого можно назвать «героями Империума». И вообще мы никакие не герои, как ни посмотри.

– Но вы сражаетесь с врагом, – указал Хольт.

– Потому что здесь есть враг, с которым можно драться.

– Всегда найдется враг, с которым можно драться. Так устроен мир.

Хардин фыркнул и снова отхлебнул из фляги. Он пробивался к её донышку всю ночь, и Айверсон подозревал, что там отнюдь не вода.

– Сэр, позвольте? – подал голос Перикл Квинт, заместитель командира «Серебряной бури». – Несмотря на пессимизм капитана Вендрэйка, могу уверить вас, комиссар, что 19-й полк верен традициям отваги и чести. Мы наносили урон повстанцам при каждой возможности…

– Да хорош канючить, Квинто! – рявкнул Хардин.

Очевидно, он терпеть не мог подчиненного, и Хольт понимал, в чем причина. Ясноглазый и чисто выбритый Перикл был полной противоположностью капитана, образчиком арканского аристократа, который твердо знал свое место в большом мире. Вендрэйк постоянно намекал на прежнюю толщину лейтенанта, но сейчас в Квинте не осталось и грамма лишнего жира. Если из Хардина Федра высосала жизненные соки, то Перикла, напротив, жестко привела в форму.

– Я должен был сказать это, сэр, – наметанный слух комиссара уловил тончайшую дрожь в голосе Квинта. – Мы сохранили верность Провидению и Империуму.

Остальные всадники согласно забормотали, и Айверсон решил, что Перикл, возможно, метит на место командира. Если так, то Вендрэйк явно не видел угрозы – или ему было просто наплевать.

– Ты правда думаешь, что имперскому комиссару не по барабану твои слова, Квинто? – презрительно усмехнулся Хардин.

«Он говорит с Периклом, но обращается ко мне, – понял Хольт. – Почему ты так жадно ищешь наказания, капитан Вендрэйк?»

– Расскажите нам о Катлере, – вмешалась Рив. – Он в этом же лагере?

– Вам, леди, как будто не терпится увидеть Белую Ворону, – покосился на неё кавалерист. – С чего бы это?

– Он ваш командир, разве нет? – ответила Изабель.

И, возможно, твоя цель, Рив?

– Полковник Катлер сейчас… – начал Квинт.

– Всё равно что мертв, – перебил Вендрэйк. Кадет уставилась на капитана, и он резко, невесело усмехнулся, но никто не поддержал его.

– Не бойся, девочка, я тебя просто разыгрываю. Насколько мне известно, Белая Ворона ещё дышит, но с подробностями стоит подождать. Вообще говоря, – он обвел рукой собрание, – со всем этим стоит подождать. Посмотрим, что скажет о вас Ворон.

– Ворон? – спросила Изабель.

– Не волнуйся, кадет, она тебе понравится! – Хардин поднялся на ноги. – Тоже вечно задает кучу вопросов.

После этого кавалерист повернулся к своему «Часовому»: в Трясине пилоты спали, не покидая машин.

– Увидимся на рассвете.

– Может, сначала расскажете нам о Троице, капитан? – слова Айверсона обрушились на Вендрэйка, будто ушат ледяной воды. Когда Хардин повернулся, его улыбка пропала.

– Что?

– Троица, – повторил Хольт. – В военных архивах упоминается захолустный городок, стертый 19-м полком с лица земли. Если я правильно помню, это случилось в самом конце войны.

– И что с того?

– Возникли вопросы. Заседал военный трибунал, – комиссар внимательно наблюдал за офицером. – Я думал, что это может оказаться важным.

Вендрэйк пошатнулся, словно не в силах устоять на ногах. Его всадники молчали, даже Перикл Квинт держал рот на замке.

– Капитан? – надавил Айверсон.

– Городок погиб после войны, комиссар, – произнес Хардин и помедлил, обдумывая сказанное. – А может, задолго до неё. Я до сих пор не уверен, какой вариант правильней.

– И это было важным событием?

– Нет, – кавалерист посмотрел на Хольта двумя разбитыми окнами в ад. – Нет, ничего важного.

Но Айверсон почувствовал ложь. Для Хардина Вендрэйка не было ничего важнее, чем Троица.

– Он болен и, я почти уверена, затронут порчей, – заявила Рив, когда комиссары вернулись на корабль-амфибию.

– Возможно, – ответил Хольт, – но Вендрэйк – наша единственная зацепка.

– Почему вы всегда скрываетесь за «возможно» или «может быть», сэр? – Изабель как будто рассердилась. – Сомнения ведут к ошибкам, ошибки приводят к падению.

Это была цитата из «Руководства комиссара».

«Значит, Рив, ты настоящий кадет? – спросил себя Айверсон. – Или просто хорошо подготовилась к роли? И важно ли вообще, кто ты на самом деле?»

– Иногда «может быть» – лучший вариант, кадет. Порой мы не можем узнать правду.

Она возмутилась.

– Но мы всё равно действуем! Сомнение – больший грех, чем неверное решение, – новая цитата. – Извините, сэр, но для комиссара вы слишком много думаете.

Хольт долго молчал.

– Да, – наконец ответил он, и понял, что действительно так считает. – Да, боюсь, что ты права.

– То есть, вы согласны? Вы будете действовать?

– Думаю, я должен, – с грустью произнес он. – Доброй тебе ночи, кадет Рив.

И в эту ночь, как в большинство иных ночей, Хардин Вендрэйк видел во сне убийство города, который был уже мертв. И кошмар вновь начинался на том же месте.

Его «Часовой» достиг окрестностей Троицы во главе разворачивающейся серой змеи, что протянулась почти на километр. Практически все бойцы так одурели от холода и голода, что едва могли идти, не говоря уже о том, чтобы держать строй. Последняя «Химера» на полозьях отказала четыре дня назад, последняя лошадь пала вчера. Когда это случилось, тянуть сани с ранеными выпало шагоходам. Верные долгу кавалеристы по очереди выполняли эту бесславную задачу, но и топливо, и воля почти закончились к тому моменту, как они добрались до городка.

Сердце Хардина радостно забилось при виде домов. Капитан даже почти забыл о холоде; он отключил обогреватель несколько суток назад, и кабина превратилась в морозильную камеру. Вендрэйк заворачивался в меха, словно какая-то варварская мумия, но пальцы в митенках оставались открытыми и уже посинели на кончиках. Как и любой достойный всадник, он никогда бы не пожертвовал ловкостью ради удобства, но чувствовал, что до обморожения рукой подать.

Впрочем, город был ближе.

А затем Хардин увидел майора, который стоял на обочине, словно мрачный привратник, и понял, что дела плохи. Разумеется, тогда Катлер ещё не был Белой Вороной – волосы офицера блестели угольной чернотой, он не заворачивался в уныние, как в мантию, но судьба уже ждала его за порогом.

– Сровняйте город с землей, капитан! – крикнул Энсор, перекрывая рев пурги. – Разрушьте его! Сжечь всё!

– Сжечь всё… – бессмысленно повторил Вендрэйк.

– Кроме церкви, её оставьте мне.

– А люди? – Хардин слишком устал, чтобы приказ мог шокировать его.

– Их тоже сожгите.

– Я не понимаю, – и он слишком устал, чтобы попытаться понять.

– Так будет лучше для всех, капитан.

Хардин засомневался лишь на мгновение.

– Правда? – переспросил конфедерат. Но, похоже, он слишком устал, чтобы волноваться о происходящем вокруг, поэтому даже не запомнил, что ответил Катлер. Даже не запомнил, ответил ли Катлер вообще.

Зато Вендрэйк помнил, как повел «Серебряную бурю» в Троицу и предал городок огню. А когда местные набросились на кавалеристов и их железных скакунов с топорами, тесаками и даже столовыми ножами, он предал людей мечу. Хардин не чувствовал ярости врагов. Холод сделал его неуязвимым для сомнений.

Отстраненность исчезла, когда безумец с лицом, словно вылепленным из теста, прыгнул на его шагоход с оседающей крыши. Противник выл от бессильной ярости, колотя по кабине «Часового», а потом прижал лицо с растекшимися чертами к лобовому стеклу. Прижал так сильно, что оно начало разваливаться на части.

Что, лицо или лобовое стекло?

Вендрэйк, заблудившийся между холодом и сном, не понимал, где заканчивается плоть врага и начинается фонарь кабины. Капитан осознавал только, что не должен дать злобному распаду коснуться его, и отчаянно пытался стряхнуть вырожденца, но тот вцепился в шагоход, как пиявка. Безумные глаза нападавшего пылали яростью и надеждой, словно маяки черного света в круговороте стеклянистых черт.

А потом лобовое стекло начало прогибаться внутрь…

– Говорит «Бель дю Морт», – внезапно затрещал вокс.

И с этими словами мир отключился, словно засбоивший механизм. Звуки боя отдалились и умолкли. Лицо снаружи-внутри кабины отвердело и замерло, превратившись в измученную скульптуру на фоне застывших языков пламени, пожиравшего город.

– Леонора… – прохрипел офицер, смутно понимая, что это новый поворот кошмара. Нечто, чего он ещё не испытывал.

– Иная ночь, иной убитый город, – пропел голосок его мертвой протеже и любовницы. – Скажи, Хардин, какая резня тебе понравилась больше?

– Так было нужно, – произнес Вендрэйк, почти уверенный, что говорит правду. Ведь кто-то важный однажды сказал ему это? Наверное, Катлер. Или бедный мертвый Элиас Уайт…

– Я не об этом спрашивала, Хардин.

– Тебя не может здесь быть, Леонора. Ты присоединилась к полку после окончания войны. Тебя даже не было в Троице.

– Но ты-то здесь, милый Хардин, и это всё, что имеет значение.

– Не понимаю, – ответил капитан, который не мог отвести глаз от чудовища, вдавленного в лобовое стекло. В глазах существа застыла ярость, словно насекомое в кусочке янтаря; это было нечто ненасытное, извивающееся, и оно жаждало выбраться наружу, чтобы устроить гнездо в голове арканца.

– Не понимаю… – шепотом повторил он.

– Потому что пересидел в седле, – мертвая девушка захихикала, развеселившись от немудрящего каламбура. – Не старайся слишком сильно. Это как глядеть на солнце: посмотри прямо на него и ослепнешь, но зацепи уголком глаза – и увидишь истинную суть вещей.

– И в чем она состоит?

– В том, что ты всегда был слепцом и всегда будешь им! – её смех напоминал шорох гнилого бархата. – Мир сломан, и его не починить. Все вопросы бессмысленны, а бессмысленность – наша единственная надежда.

– Ты не… Леонора, – Вендрэйк едва мог сплести вместе мысли, не говоря уже о словах. Он дрожащей рукой потянулся к табельному пистолету, прикрепленному клейкой лентой на приборную панель.

– Не будь таким жестоким, Хардин! – пожурил его призрак. – Но это неважно: когда мы встретимся, ты узнаешь меня.

– Это… ложь, – капитан обхватил рукоять пистолета.

– Конечно же… нет! – снова захихикала девушка. – В любом случае, я иду за тобой. Похоже, у нас всё-таки была настоящая любовь…

Оторвав пистолет от приборной доски, Вендрэйк направил его между безумных глаз, застывших внутри лобового стекла.

– Ой, да ты же не хочешь этого делать! – заявила она. – Верно?

Хардин не знал, но всё равно нажал на спуск.

Двое всадников «Часовых», которые стояли в дозоре на берегу, услышали несчастные вопли, доносившиеся из машины Вендрэйка, но не обратили на это внимания и не вмешались. Все уже привыкли к ночным кошмарам капитана.

День 69-й – Клубок

Плавание мертвецов

Вендрэйк, встреченный мною сегодня утром, выглядел как свихнувшийся призрак самого себя, а из его глаз чуть ли не сочилась Слава. Капитан не упоминал Троицу, но я знал, где он провел сегодняшнюю ночь, будь то во сне или наяву. Сомневаюсь, что без дозы плесени Хардин смог бы ровно ходить, не говоря уже о пилотировании «Часового». Его внешний вид шокировал Рив, а мне было просто наплевать. Раньше я пожалел бы о наркозависимости офицера, сделал бы ему выговор или даже расстрелял, но сейчас такие вещи больше не имеют значения. Если кавалеристу нужна Слава, чтобы привести меня к Энсору Катлеру, то пусть будет так.

И он ведет меня…

«Часовые», идущие по берегу реки, указывают дорогу канонерке. Они яркими тенями мелькают в темных, спутанных зарослях, уверенно находя путь в переплетениях Клубка. Всадники научились отыскивать тайные проходы там, где люди менее опытные – или менее проклятые – видели бы один только хаос. И мы следуем за ними, идем по Квалаквези в плавучей могиле, сократившись числом и почти без припасов…

Из дневника Айверсона

Хольт стоял на верхней палубе и наблюдал за проплывающей мимо Трясиной, когда заметил, что у поворота реки его ждет Бирс. Призрак по-прежнему обвинительно указывал на него пальцем. Натаниэль казался неумолимым и непоколебимым, но «Часовые» прошли прямо через мертвеца, будто его там и не было.

– Вы же видели глаза капитана сегодня утром, – настаивала тем временем Рив. – Он полностью деградировал.

– Капитан Вендрэйк сдержит данное слово, – ответил Айверсон.

– Но ему нельзя доверять, – Изабель говорила шепотом, хотя комиссары были одни.

– То же самое я слышал от тебя про летийцев. Недоверчивая ты личность, да, кадет?

– А вы?

Да, Изабель Рив, и я. Но в последнее время давал слабину.

Прежде чем Хольт успел ответить, послышался громкие лязгающие шаги по ступеням, и последний выживший корсар присоединился к комиссарам. После боя он избавился от мятого шлема, под которым оказалась расписанная татуировками голова, похожая на щербатую луну. У покаянника было грубое лицо, но пронзительные зеленые глаза светились сообразительностью и коварством. Айверсон не знал, станет ли это проблемой в будущем, но пока что боец подчинялся ему, и мореходы следовали примеру господина.

– Милош скончался от ран сегодня утром, – сообщил корсар, удивительно бегло говоривший на готике. – Бенсе умрет до заката. Остались шестеро морских волков, и они будут служить.

– Это большой корабль, выжившие точно справятся? – уточнил Хольт.

– Они рождены ходить по морям, – ответил летиец. – Шестерых будет достаточно.

«Покаяние и боль» прошло изгиб реки, и Бирс снова уплыл вдаль. Проследив за ним взглядом, Айверсон обернулся к покаяннику.

– Ты понимаешь, что теперь это твои люди, корсар?

Летиец пожал плечами, как будто не испытывая ни гордости, ни беспокойства.

– А ты – мой человек, – уже утвердительно произнес Хольт.

– Как прикажете, комиссар, – ровным голосом ответил покаянник.

– Мне неизвестно твое имя, солдат.

– Меня зовут Таш Жомбор, из солёнокровных крепостных Подкамер № 5.

– Ты гордишься своим происхождением?

– Я стыжусь его. Подкамеры – это полузатопленные тюрьмы, в которые бросают подонков Леты, чтобы они дрались там, тонули и умирали, – Жомбор оскалился, словно акула, и показал зубы, усыпанные драгоценными камнями. – Но, как и все корсары, я пробился наверх, к земле и свету.

– К искуплению?

– К покаянию и боли, – прорычал Таш. – Искупления нет, комиссар, есть лишь святые муки. Разве вы не слышали об Откровении Летийском? «Император обвиняет»!

Айверсон не ответил – Бирс ждал его у следующего поворота реки.

День 70-й – Клубок

Искупление и проклятие

Вендрэйк утверждает, что мы доберемся до лагеря конфедератов сегодня вечером. Признаюсь, что мне не терпится наконец-то увидеть Энсора Катлера: в кого бы ни превратился полковник, уверен, что с его помощью я смогу на шаг приблизиться к Приходу Зимы и собственному спасению. Мне, в отличие от летийцев, искупление не кажется невозможным. Я готов пострадать и умереть за Бога-Императора, но не хочу верить, что всё это зря. Должна же быть какая-то высшая цель в муках, которые мы терпим во имя Его?

Но, прежде чем я искуплю грехи, мне нужно пасть ещё чуть глубже.

Перед тем, как встретиться с Катлером, необходимо решить последнюю проблему. Я всё время откладывал это на потом, поскольку не был уверен в своих подозрениях. Провидение свидетель, я до сих пор не уверен, но полковник совсем рядом, и медлить больше нельзя. Слишком многое поставлено на карту, и сомнения недопустимы. Рив была права: я должен действовать.

И да простит меня Бог-Император, если я ошибаюсь…

Из дневника Айверсона

Разрубив очередную завесу лиан ударом мачете, Изабель выбралась на узкую полянку. Прогалину со всех сторон окружали гигантские грибы, шляпки которых высоко вверху срастались в узловатый, слизистый полог. Со спороносных пластинок струился рассеянный фиолетовый свет, и на этом участке джунглей царила маленькая ночь.

– Теперь мы уж точно достаточно далеко, – произнесла Рив, хмуро глядя на бледных существ, которые шмыгали по пластинкам мясистого «потолка». – Мы шли почти целый час, сэр.

– Ты права, – отозвался Айверсон у неё за спиной. – Это место не хуже любого иного.

Что-то в тоне комиссара заставило девушку обернуться. Оказалось, что Хольт держит в руке пистолет, направленный ей в голову, и на лице девушки быстро сменилось несколько выражений. В конце концов, Изабель остановилась на явном раздражении.

– Вы обещали мне правду, – тихо произнесла она.

Да, так и было, Рив…

Примерно в середине дня Айверсон приказал отряду остановиться. Не объяснив Вендрэйку причину задержки, комиссар попросил девушку последовать за ним в джунгли. Немного погодя Хольт сказал Изабель, что она заслужила узнать правду, но правда слишком опасна, чтобы открывать её в присутствии остальных. Ещё через некоторое время арканец подотстал и позволил кадету самой выбирать путь; так они и оказались на этой сумеречной прогалине.

Вполне подходящее местечко, чтобы покончить с нашей игрой теней, Изабель Рив.

– Значит, вы решили не доверять мне, – с вызовом произнесла девушка.

– Думаю, ты работаешь на Небесного Маршала, – ответил Хольт.

– Нет, – в её голосе не было и намека на страх, но Айверсон меньшего и не ждал.

– Ты появилась из ниоткуда и заявила, что тебя направила Ломакс – а я знаю, что это не так. Ты изображала зеленого новичка, но явно обладаешь большим опытом. Ты постоянно вынюхивала мои секреты, прицепившись ко мне, словно тень, – комиссар покачал головой. – Ты шпионка и наемная убийца, Изабель Рив.

– Тогда почему я пришла к вам на помощь в порченой деревне?

– Потому что без меня ты не добралась бы до Катлера.

– Вы ошибаетесь.

– Возможно, – с прискорбием признал Хольт, – но ты была права: ошибка суть меньший грех, чем сомнение. Я не могу дать тебе шанс убить Катлера.

Помолчав, он добавил уже более ровным голосом:

– Назови причину не стрелять в тебя.

Вздохнув, Изабель подняла руки ладонями вверх.

– Верховный комиссар Ломакс была моей матерью.

– Слишком театрально. Придумай что-нибудь получше, Рив.

– Ломакс держала мое существование в тайне и лично обучала меня. Она воспитала меня, превратила в оружие против Небесного Маршала. Я ненавижу Зебастейна Кирхера даже сильнее, чем ты – ведь этот выродок убил мою мать.

– Хорошая история.

– Честная история.

– Я не верю в это, – покачал головой Айверсон. – Думаю, это ты убила Ломакс. Верховный комиссар разгадала игру Небесного Маршала, и тебя послали заткнуть ей рот – так же, как до этого ты затыкала рот всем, кто угрожал Кирхеру.

Рив вздохнула.

– Твой наставник был прав. Ты дурак, Хольт Айверсон.

– О чем это ты?

– О комиссаре Натаниэле Бирсе, герое, которого ты предал в молодости. Он ведь был тебе вместо отца, не так ли? – Изабель кивнула, заметив удивление на лице арканца. – Да, я читала твое личное дело, но суть не в этом.

– Я не понимаю тебя, Рив.

– Тогда послушай вот что: Бирс искал тебя все эти годы. Наставник следовал за тобой по всей Галактике, но, когда наконец-то добрался до Федры и увидел, в кого ты превратился, то отвернулся от тебя. Кажется, это произошло три или четыре года назад.

– Невозможно. Натаниэль Бирс был убит десятилетия назад, на планете, о которой ты никогда не слышала, – чувство вины с новой силой охватило Айверсона. – Террорист поразил его иглой с чужацким нейротоксином, ядом, от которого медикае не знали спасения. Я видел, как умирал мой наставник.

И я видел его мертвым каждый день нашего странствия по Клубку. Кстати, Натаниэль и сейчас здесь, парит прямо у тебя за плечом. Обернись, Рив, и, быть может, тоже увидишь его!

– Но ты не видел, как умер Бирс, – возразила Изабель. – Ты оставил наставника гнить, но он выжил.

Девушка подарила Хольту ледяную улыбку, первую за всё время их знакомства.

– Нейротоксин уничтожил его плоть, но Комиссариат решил, что разум героя необходимо сохранить, и он получил новое тело. Никогда не встречала Бирса, но мама считала его выдающимся человеком. Хотя «человеком» твоего наставника уже сложно было назвать.

– Ты лжешь, Рив.

– Тогда откуда мне всё это известно?

– Потому что Небесный Маршал накидал тебе полуправд, которыми можно вот так вертеть! – в груди Айверсона пробуждалась ярость, подобная горящему змею, который жаждал нанести удар. Посмотрев мимо девушки, комиссар встретился глазами с Натаниэлем.

Конечно же, она права. Ты был мне вместо отца, старик. И мне жаль. Я все эти годы чертовски жалел тебя…

Айверсон заставил себя снова взглянуть на Рив.

– Ты лжешь, – бессмысленно повторил Хольт.

– Тогда застрели меня.

– Сделай это! – зашипел ему в ухо мертвый Ниманд. – Сучка тебе мозги полощет!

Хольт уже нажимал на спуск, как вдруг заметил Номера 27. Третья тень комиссара наблюдала за ним с другой стороны прогалины. В отличие от двух других, её появление было редким и драгоценным проклятием – с последнего визита мертвой девушки прошли недели. Как и всегда, при виде неё Айверсон преисполнился неизъяснимой грусти.

Что тебе здесь нужно? Что ты пытаешься сказать мне?

Проследив за взглядом комиссара, Изабель обернулась через плечо и посмотрела прямо сквозь Бирса, но ничего не заметила. Нахмурившись, девушка повернулась обратно к Айверсону, и арканец почти услышал, как напряженно она обдумывает свои шансы.

Да, Рив, я отвлекся. Сделай ход! Заставь меня выстрелить, докажи, что я был прав!

Но Изабель не двинулась с места. Несомненно, она заподозрила подвох.

Ну ладно, девочка.

Комиссар отступил на несколько шагов, подальше от кадета. Затем он медленно опустил пистолет и убрал в кобуру, но оставил руку возле оружия.

– Дома, на Провидении, у нас много старых легенд и обычаев, – сказал Хольт. – Иномирянину большинство из них покажутся бессмысленными, и, честно говоря, я тоже не понимаю смысла многих мифов.

Он c сожалением покачал головой.

– Но есть один, в истинности которого я не сомневаюсь. Он зародился во времена первых поселений и с тех пор течет, словно огненная вода, в крови каждого арканца, будь то аристократ или дикарь. Это легенда о Громовом Крае.

Айверсон заметил, что Бирс кивнул с редким одобрением. Старый стервятник родился на Провидении, и именно он рассказывал Хольту о традициях и былинах родного мира, с виртуозной логикой вплетая их в догмы Имперского Кредо.

– Громовой Край – тайное место, скрытое внутри каждого из нас, – продолжил арканец. – Это острие иглы в оке бури под названием «жизнь», решающий момент, который сломает тебя или вознесет в глазах Бога-Императора. Ты пройдешь по нему один только раз, но поход будет длиться целую вечность. Повернуть назад не удастся, и второго шанса не будет, поэтому идти нужно с огнем в сердце и сталью в хребте.

– Ты говоришь, как поэт, а не комиссар, – заметила Изабель, и в её голосе впервые прозвучала неуверенность.

– Все хорошие комиссары немного поэты, Рив. Словами мы орудуем так же, как и стволами. Когда применяешь их верно, твои подопечные добровольно идут на смерть.

– Значит, ты всё ещё считаешь себя хорошим комиссаром?

Он мрачно улыбнулся.

– Я знаю, что из меня плохой поэт.

– И ты хочешь сказать, что мы сейчас в твоем Громовом Краю, Айверсон?

– Нет, Изабель Рив, в твоем.

Пальцы аугментической руки рефлекторно дернулись, но ладонь из плоти и крови с идеальной неподвижностью замерла возле кобуры.

– Доставай пистолет, Рив.

Очень медленно и очень осторожно девушка подняла руки.

– Нет.

– Тогда я застрелю тебя на месте, наемная убийца.

– Я не стану играть с тобой в эту дурацкую «честную дуэль», Айверсон, – она явно разозлилась. – Не дам выстрелить со спокойной душой. Если убьешь меня – вся вина будет на тебе.

И они стояли так очень долго, оказавшись в безвыходном положении, и Хольт всё это время пытался найти правильный ответ в чувствах своих призраков. Словно матрос, ориентирующийся по черным звездам, он метался между злобой Ниманда, презрением Бирса и странным сочувствием мертвой девушки, но в итоге за Айверсона решила его собственная усталость.

– Выбрось оружие, – приказал он; Изабель осторожно повиновалась, стараясь не дать Хольту и малейшего повода счесть её поведение угрожающим. Комиссар кивнул. – Если пойдешь за мной, я тебя убью.

– Понимаю, – ответила Рив. Когда арканец повернулся уходить, она крикнула ему вслед: – Айверсон, ты же понимаешь, что сошел с ума, верно?

Остановившись, Хольт вновь окинул взглядом свои тени, задержавшись на Бирсе. Если девушка говорила правду, то его преследовал призрак ещё живого человека. Это хуже, чем тень настоящего мертвеца?

Ответа у Айверсона не нашлось.

– А ты думаешь, это имеет значение? – спросил он, но и у Изабель не нашлось ответа, поэтому комиссар вновь отвернулся.