Текст книги "Фантум 2012. Локальный экстремум (сборник)"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 41 страниц)
– Питер, я не имею возможности сорваться в Париж после ланча и полюбоваться работами мастера.
– Ты предпочитаешь любоваться моей работой? Работой того, кто сам ни разу не видел полотно? Копировальщика с копии по копии?
Я действительно перестал понимать, куда он ведет.
– Вживую картину видел единственный парень из моего отдела, когда ему было лет двенадцать. Намного ярче он помнил, как чуть не обмочился в музее, пока его мамаша не соизволила найти клозет.
– Я не удивлен.
– Зря. Поэтому ты тихо пускаешь дома слюни даже не на эхо. На кучку импульсов, грамотно скомпилированных дизайнером на основе чего-то, по сути, неизвестного и непонятного самому дизайнеру. Есть иллюзия стартовой точки. Но, опершись на нее, ты не перевернешь мир. Ты даже не сможешь привязаться к ней, как к маркеру, чтобы определить свое положение в пространстве. Свалишься в мнимое пространство, но даже там будут непонятки с тем, равно ли «i» в квадрате минус единице.
– Тебя волнуют комплексные числа?
– Уже нет. Меня волнует точка отсчета. Потому я сделал то, что сделал. Нашел идеальную привязку. Теоретически.
– А практически ты сейчас слеп, с синяком в половину лба и магниткой на руках. И «ВиКо» требует вернуть тебе зрение, чтобы увидеть… Что?
– Работу моей экспериментальной системы, не требующей никаких внешних загрузок и плагинов. Системы, не требующей «ВиКо».
– Тебя бы пристрелили сразу, Питер.
– Нет, только когда корпорация убедится, что из этой системы нельзя извлечь выгоду.
– Хорошо, если твоим глафам больше не требуются внешние библиотеки, то откуда они берут скины? Что они наклеивают на серый комбинезон или стену?
– Не знаю. Если ты заметил, я немного слепой. В теории, мое подсознание само нарисует нужный скин. Вытянет его из себя, наплевав на глафы и плагины. Я отчасти соврал тебе, док. Да, я могу описать тебя, завернутого в фирменную шмотку «ВиКо». Но воспринимаю я тебя по-другому. Просто знаю, что рядом со мной находятся три точки. Две из них – глаза под глафами, третья – пятка, по которой лупит «ВиКо». И через эти точки проходит плоскость доктора Уоттса.
– Бред.
– Я так вижу.
– Ты вообще не видишь.
Питер отвернулся и сжался в комок.
– Я не уверен, что то, что я увижу, когда зрение вернется полностью, мне понравится.
– Тогда зачем ты запустил процесс?
– То, что я видел последние пару лет, нравилось мне еще меньше, док.
– Питер, тебе что-нибудь известно о синдроме ложной слепоты Китона?
– Нет.
– Это нормально. Просто ты – тот молоток, которым «ВиКо» стучит по моей пятке. И эта самая пятка тоже ты.
Уверен, скин кабинета рисовали так, чтобы имя на табличке было видно из любой точки комнаты. Т. К. Фойберг, вице-президент. Дизайнер расстарался, и буквы, спрыгнув с таблички, прочно приросли к моей сетчатке. А может, прямо к затылочной доле мозга, последние тридцать пять лет старательно пропалываемой умельцами из «ВиКо».
– Я вас слушаю, доктор, – произнес Фойберг и заученным движением поправил галстук-нитку.
Плагин отработал четко, сначала чуть приоткрыв красную кожу, а потом снова обхватив ее ошейником воротника.
– У вас ведь есть, что сказать.
Есть. Но я не был уверен, что сказанное воспримут верно, а потому начал издалека:
– Решение неординарной задачи требует неординарного подхода.
– Поясните.
– Проблема Питера носит не физиологический характер. И стандартные методы не выправят ситуацию. По крайней мере, в ближайшем будущем. Возможно, со временем проявится положительная динамика.
– У вас есть альтернативный вариант.
Во мне всё больше крепла уверенность, что холеное лицо с аккуратными усиками – еще один отличнейший скин.
– Есть.
Я указал на большую эмблему «ВинчиКорп», нависшую над креслом вице-президента. Он слегка скосил глаза и погладил указательным пальцем стол. Меняет библиотеку. А где же ваш корпоративный дух, уважаемый Т. К. Фойберг?
– Поподробнее, – попросил он.
– Я предполагаю, что у Питера – психосоматический блок, который он сам себе и поставил.
– И вы хотите разбить его вот этим? – Вице-президент «ВиКо» не глядя ткнул в трехмерное изображение Джоконды.
– Не совсем. Мне нужен оригинал.
– Дорогое лекарство.
– Другого я предложить не могу.
– Что насчет абсолютно точного скина?
– Предлагаете мне разрезать титановый блок солнечным лучиком и лупой?
– Полагаю, про идеальную физическую копию я услышу примерно то же.
– Мистер Фойберг, для вас это удачный символ и многомиллиардный маркетинг. Для меня – божественность, выдавленная в чистилище. Для Питера же – код, гуголплекс нервных импульсов, который может сложиться в нечто.
– В нечто – что?
– В то, ради чего целый этаж этажей вашей корпорации переоборудован в клинику для единственного пациента.
– Но код может и не сложиться.
Я промолчал.
– Хорошо, доктор Уоттс. Я сделаю всё, что смогу. Разумеется, только после того, как ознакомлюсь с вашим полным письменным отчетом, обоснованиями и видеостримом.
Кресло выплюнуло меня. Задница вопила о твердом пластике, глаза – о добротной коже и наполнителе. Вице-президент сидел на чем-то эргономичном и скромном. Можно дать гарантию, что его задница тоже не согласна с моими глазами. Лучшие библиотеки, доктор Уоттс. А скоро мы приладим фильтр и к заднице. Точнее, давно приладили, просто вы полагаете, что иметь вас можно исключительно через анус. Зря, доктор Уоттс. Глаза – не менее отличный способ.
Госпожа Лиза особенно кровожадно посмотрела на прическу Фойберга. Еще немного, и вцепится зубами. Что это, если не конец аудиенции? Я вышел из кабинета.
Два дня наблюдений, два дня разговоров.
– Они откупорят мою черепную коробку, – сказал как-то Питер. – Не скальпелем, так пулей.
Язык не повернулся ляпнуть что-то вроде «ты ошибаешься». Потому что он был прав.
– Корпорация хочет изучить эффект. – Впрочем, и это прозвучало жалко.
– Корпорация хочет получить новый механизм. Но вполне готова списать его, если тот будет слишком странен или, не дай бог, неуправляем.
Я взял пластиковый планшет, и фильтр услужливо натянул на него интерфейс моего сетбука. Значит, не показалось: поверх всех окон висел значок срочного уведомления. Один тач, и короткая записка за подписью вице-президента «ВиКо» открыта. Еще один – стерта, как и гласит указание в постскриптуме.
Вспомогательный монитор мигнул и заново прорисовал диаграммы. Увы, стройные ряды цифр на соседнем экране если и изменились, то где-то на уровне сотых знаков после запятой.
– Бинго, – вдруг произнес Питер, снова увидев то, что видеть не мог. – Кажется, ты ухватил кота Шрёдингера за хвост, док.
– Должно быть. Сегодня вечером тебе назначена экскурсия в терапевтических целях.
– Не боишься вытянуть котика из коробки? В случае чего у «Винчи» найдется скальпель и для тебя.
– Я пытаюсь найти решение.
– Ты ищешь его совместно с корпорацией, а всё, что делает корпорация, – фэйк, производная второго порядка от функции «ложь».
– А ты не хочешь рискнуть?
Он хотел.
Настолько сильно, что без лишних слов встал с кровати через три часа, положил мне руку на плечо и пошаркал вместе со мной сквозь лабиринт коридоров. В другой руке Питер нес дополнительный планшет-сканер. На всякий случай.
Мы никого не встретили на пути, но закачанный в глафы навигатор вел нас лучше любого сопровождающего. Залы «ВиКо» – пустота среди пустоты. Или это очередной скин местных умельцев, прикрывший всё то, что не полагалось видеть любопытному офтальмологу? Чего еще может желать корпорация, способная предоставить клиенту такой плагин? Выключи всех лишних из своей жизни! Засунь их под покров, которому плевать на законы преломления света!
Похоже, беседы с Питером не прошли для вас даром, доктор Уоттс. Придется посидеть на успокоительных. Мы подготовили для вас немного: подаются из рожка в ствол, достаточно одной порции.
Я ждал пилюль напротив единственной реальной точки в нарисованном мире «ВинчиКорп».
Яркий свет убил все тени. Утопил предметы и стер предощущение черной дыры на затылке.
Не осталось мира, кроме прямоугольника, выпиленного из шестнадцатого века.
Мона Лиза Герардини смотрела на Питера. И на меня.
– Ты это видишь? – прошептал я.
– Да. Это не фэйк. Белый лист улыбается мне.
Первым на пол шлепнулся планшет-сканер.
Иван Ломака
Время сна
Она умирает. Я увидел её только сегодня, мы наконец-то встретились. И она лежит передо мной, погружённая в кому. Аля, Аленька, мой скучающий ангел. Не уходи.
Останься.
* * *
В тот раз Алина позвонила вечером – как и всегда. Я вылез из-за компьютера и лёг на диван – так проще приготовиться к приёму.
– Миша, слушай. Сейчас будет два слепка [1]1
Слепок – цифровая запись эмоций и ощущений, сделанная посредством сенсофона.
[Закрыть], поймай оба и отгадай загадку: в чём разница между чёрным и чёрным. Всё понял?
– «В чём разница между чёрным и чёрным»? Странная загадка, вполне в твоём духе. Хорошо, ясно. Заинтригован.
– Ну ещё бы. Это ведь я.
– Конечно, волшебница. Так я ловлю?
– Уже отослала. Принимай. Сперва тот, который поменьше.
О’кей. Я выбрал файл, включил воспроизведение, расслабился и закрыл глаза. Процесс похож на медитацию: как только разум оказывается готов, тебя переключает в состояние автора. Будто кто-то нажимает на кнопку.
Контакт.
Тепло, темно, сонно. Я лежу под одеялом в позе эмбриона. Наверное, у меня перед носом стена – я чувствую кожей тепло собственного дыхания. Я почти что сплю, с трудом удерживая сознание на грани яви.
Конец записи.
– Ну как?
Это Алина. Звуковую связь я не выключал – наверное, услышала, как ворочаюсь.
– Как-как… как-то просто. Темнота и всё.
– Ага. Чёрный цвет номер один. Давай второй.
– Лучше бы ты мне вкус апельсинового сока прислала. Такая жара страшная, а я тут копирую тебя под одеялом.
– Расслабься, Миш, там дальше интересно.
– Как скажешь.
Вторая запись длиннее раза в три, видно по весу файла.
Контакт.
Начинается всё так же. Если открыть глаза, я должен увидеть стену. Открываю, а её нет. Темнота. Вылезаю из-под одеяла, встаю на ноги. Пытаюсь увидеть свои руки, стены вокруг, свет за окном – безуспешно. Хочу сказать хоть что-нибудь, но звуки исчезли, даже кровь в ушах не стучит. В животе трепещет ком, словно и гравитация исчезает. Мне страшно поднять руку и прикоснуться к лицу – а вдруг и меня тоже нет? Теряю равновесие и падаю, но нет ни пола, ни земли, и воздух неподвижен. Хочется кричать.
Запись кончается.
Какое-то время, придя в себя, лежу неподвижно. Сквозь приоткрытые веки пробивается свет монитора. Появляются звуки: сперва пчелиное гудение системного блока, потом – голос Алины. Эти сигналы внешнего мира помогают мне собраться с силами и разлепить глаза. Во рту пересохло.
– …ты в порядке? Эй?!
– Ау, Аля. Я тут.
– Ну как так можно, а? Ты там уснул, что ли?!
– Извини. Жутковатая картинка.
– Сам ты жутковатый. Прочитала в Интернете, что так готовят космонавтов. Тест на психологическую устойчивость: нужно продержаться сколько-то часов в абсолютно изолированной комнате – даже почесаться нельзя. Я схалтурила: поставила беруши и включила инфразвук на колонках. Плюс… выпила ещё, чтобы соображать хуже. Но страшно ведь вышло, да?
– Очень.
Я почувствовал себя обманутым. И вместе с тем не мог не удивиться, что меня до зубовной дрожи испугала такая простая запись. Чего уж там – я попросту не собирался больше переигрывать этот слепок. Ну к чёрту, нервы дороже.
– Ладно. Я так понимаю, ответ на загадку у тебя уже готов?
– Ммм… – Часть ритуала. Если я сейчас не отвечу – разозлится и пару дней не будет разговаривать. Может, оно и к лучшему. – Да ничего в голову не идёт. Странная загадка, и запись странная.
– Вот ты как, – её голос как-то сразу поскучнел. – Ну, о’кей. Подумай, вдруг дойдёт. А для пущей ясности – вот тебе… – она отгрузила ещё какой-то файл, я не стал смотреть, – … факультативный материал. Будут идеи – звони.
* * *
Ищу пульс на её запястье – он еле прощупывается. В телефоне вбит номер скорой. Звонить нельзя, всё сорвётся. Может, врачи её спасут. Но тогда Алина окажется убийцей. Я либо разрушу её жизнь, либо стану свидетелем её смерти. Или она проснётся. Пожалуйста.
Когда мы впервые созвонились, Алина говорила через синтезатор. Голос был мужским. Помню, как всё оборвалось внутри. И был так счастлив, когда розыгрыш вскрылся.
Память не приносит облегчения.
Качаю головой, как умалишённый. Шепчу невнятные молитвы. Стоит ей шевельнуться – вскакиваю с места и начинаю звать её. Надо успокоиться, надо ждать. Ждать? Когда свет всей жизни угасает у тебя на глазах – ждать?! Но не остаётся ничего другого. Аля сама этого хотела. Я не могу предать её.
* * *
Закончив разговор, я вернулся за компьютер и слепо уставился в экран монитора. Страх – сильное чувство, он никогда не отпускает сразу. Наверное, мне стоило взять верх над собой и ответить на её загадку… признавался я себе в этом или нет, но Алина – самое яркое событие моей чересчур обыкновенной жизни. Сморгнув усталость, я взял в руки сенс. И получил ещё один удар по нервам – слепок назывался «темнота номер 3».
Инстинкт самосохранения поборол любопытство. Я попытался расслабиться за игрой, но, запустив её и оказавшись в мрачном виртуальном коридоре, как-то мигом решил, что сегодня лягу пораньше. Оторвался от игры, запустил браузер, ответил на пару сообщений, посмотрел новости… в общем, часа через полтора, действительно захотев спать, вспомнил о своём намерении. Пошёл в ванную, ополоснул лицо, посмотрел скептически на заросшую щетиной физиономию. Двадцать три года, лицо умное, нос прямой. Постричься пора. Или хотя бы побриться. Закончив воевать с бритвой и лосьоном, я буду просто счастлив рухнуть в постель. Так оно, в общем, и вышло.
Снилась Аля.
Во сне я видел её только со спины. Алина меня звала. Но как я ни пытался подойти и заглянуть ей в лицо, она отворачивалась. Тогда я стал искать зеркало – во сне я точно знал, что она обязательно появится в зеркале, – но в отражении Алина почему-то заслоняла лицо руками. Она начала раскрывать их, и вместе с ладонями открылись мои веки.
Проснулся рано. За окном гудели машины, в воздухе ощущалась звенящая чистота. А, форточка открыта. Тело ломилось энергией: я был готов пробежать марафон. До работы оставалось около двух часов, но на следующий день должны были давать зарплату, а мне совсем немного не хватало до двойной нормы. Решил выйти пораньше.
В офис я заявился раньше всех.
Из привычного рабочего ритма меня выбило приветствие:
– Здорово, больной.
Толя. Худощавый, глаза суетливые, за метр пахнет кофе. Обидел я его чем-то?
– Привет, привет.
– Ты в порядке?
Я посмотрел на него, немало озадачившись. Я чувствовал себя не просто хорошо – великолепно. Погружение в кошмар произвело на меня целительный эффект. Если я и ожидал вопроса, то только о том, какого рожна я заявился в офис спозаранку. Я потёр рукой подбородок и внезапно почувствовал пробивающуюся щетину.
– Да в порядке, чего там. Цвету и пахну.
– Ну ладно.
И Толя снова завис в наладоннике. Он вообще не расстаётся со своим сенсом – модель «всё в одном», суперкомпьютер в кармане. Толя – наш штатный сенсманьяк.
– Совсем забыл, Мих. Тебя просили в бухгалтерию зайти.
– Зачем?
– Как «зачем»? За деньгами.
– Так зарплата же пятого.
– Вот-вот. Зарплата сегодня. Давай, чапай.
На автопилоте зашёл в соседний кабинет, расписался в ведомости (плакала моя премия!), вернулся и сел за компьютер. Свернул таблицу, вышел в Интернет. Открыл «входящие». Сообщений было много.
Писала Алина. Просила не открывать третий файл, извинялась за плохую шутку. Заклинала написать как можно быстрее. Паниковала, словом. Писал Толя. Напомнил, что за мной и так числится грешок безответственного отношения к работе и что в этой связи ещё один пропущенный день мне реноме не поправит. Писала Света из бухгалтерии – по тому же поводу. Мол, славный сотрудник, а так безответственно себя веду. Предупреждала, что так и прогонят меня с уютного местечка.
Не удивительно, что я славно выспался. Больше суток подушку давил.
Нет, я люблю поспать. Мне сны интересные снятся. Но спать тридцать часов без перерыва – это ведь ненормально? Эдакий тревожный звоночек о вероятном психическом нездоровье.
Слава богу, человечество изобрело Интернет. Через полчаса я уже знал туманный термин «психосоматическая нарколепсия». Так, видимо, и называлась накрывшая меня неприятность. Суть расстройства сводилась к тому, что организм компенсировал повреждение психики неестественно долгим сном, в процессе которого мозг избавлялся от травмы.
Нормальный человек бы раз и навсегда стёр номер Алины. С её шуточками и крышей двинуться недолго. Но я, видать, уже поехал.
– Да? Кто это?
Судя по шуму клавиш на заднем плане, она была занята. Я помолчал, обдумывая приветствие.
– Миш, ты? Ты в порядке? Знаешь, как я волновалась за тебя?
Шум клавиш стих, раздались быстрые шаги. Вышла в коридор, наверное. И ох уж мне эта женская логика: сперва скидывает на меня эмоциональную бомбу, а потом заявляет, что переживала.
– Привет, Аль. Я… я не совсем в порядке. После нашего разговора я просто вырубился и проспал тридцать часов. Мне как-то неспокойно за свои мозги. Тебе есть, что сказать?
– Честно?..
Вот не люблю я эти моменты. Она так спрашивает перед тем, как дать Очень Неприятный Ответ.
– Гони.
– Только то, что я очень перед тобой виновата. Ну, у тебя ведь планы, наверное, были, дела какие-то, и…
– Какие к чёрту дела! Меня на сутки вырубило твоим слепком, я чувствую, будто с ума схожу!
На меня начали оглядываться коллеги. Вот же… Я вышел на лестничную клетку.
– Да всё в порядке, Миш. Страшно было?
– …ну, было.
– Вот. Но не так, чтобы до проблем с мозгом. Это шутка, понимаешь? Розыгрыш. Я была под снотворным, когда делала запись. А из-за шампанского оно подействовало… ударно. Иногда со слепком передаётся биохимическая программа выработки гормонов. Я уснула – и ты уснул.
Меня будто в холодную воду окунули. Не потому, что Аля так жестоко пошутила. А потому, что нельзя запивать снотворное алкоголем. Это неплохой способ суицида.
– …ты с ума сошла?
– А то ты не знаешь. Мне же скучно. И если, борясь со скукой, я не подвергаю себя риску…
– Прекрати немедленно. Если ты себя внезапно убьёшь, тебе, конечно, будет уже всё равно – мёртвые снов не видят. Но… – А вот здесь, наверное, стоило вставить трогательное признание. Но меня совершенно некстати резанула мысль, что я даже фотографий Али никогда не видел. А влюбляться в голос – это слишком наивно. – У тебя же есть семья, друзья. И чтобы так эгоистично играть с их чувствами, нужно быть…
– …нужно быть мной. Хочешь злиться – пожалуйста. Но ты мне не отец, не мать и не муж, чтобы предъявлять какие-то претензии. Да, и не вздумай открывать третий слепок. Я… разозлилась на тебя. Наверное, слишком. Удали его.
– К чёрту слепки. К чёрту семью, друзей и родителей. Какие бы ты ни делала глупости, как бы ни пыталась изобразить из себя чудовище… – Оп, снова момент для признания. Не сдаваться! – … просто береги себя. И… и меня, если уж на то пошло. Не надо больше присылать своих наркотических видений. Ферштейн?
– Вполне. Отбой, Миш. И извини ещё раз, глупая вышла история.
* * *
Она всё больше бледнеет. Совсем перестала двигаться. На лбу – холодная испарина. Руки вялые и холодные. Я укрываю её одеялом. Беру в руки косточку от персика и, закрыв глаза, исследую пальцами бороздки. Как же так получилось, Алина? Почему мы не нашли иного, лучшего решения? Почему ты должна играть со смертью, а я – отгонять её от твоей постели? Я плохой страж, и если твоё сердце остановится – ничем не помогу. Чтобы отвлечься, сажусь за компьютер и ищу статьи о полевой реанимации. Спустя минуту закрываю окно браузера: вот ведь дурак! А если программа прервётся из-за моей возни?!
Что делать?
Хожу по комнате из угла в угол. Натыкаюсь на предметы, цепляюсь пальцами за занавески. Открываю окно. В комнату врывается уличный шум. Не могу поверить, что там, снаружи, жизнь продолжается. Это неправильно. Негармонично. Если Аля умирает – весь мир умирает с нею.
* * *
Я вернулся в кабинет; работа не шла. Думал об Алине. Скука – важный определяющий фактор, я сам так считаю, но нельзя ведь рисковать своим здоровьем ради развлечения?! Она и умереть могла. Понажимав для вида клавиши, я выскочил на улицу. Плавающий обеденный перерыв. Проветрюсь.
А на улице хорошо. Осень мягко надвигалась на город, радуя уже необжигающим солнцем и той ни с чем не сравнимой свежестью, которая бывает только в начале сентября. Петляя по смутно знакомым окрестностям, я наслаждался погодой и думал об Алине. Мне казалось, наш обмен эмоциями, ставший чем-то сродни дурной привычке, позволит мне лучше понять эту удивительную девушку. Что недосказанность исчезнет, всё станет легко и естественно. Я даже боялся, что пойму её слишком хорошо и потеряю всякий интерес к нашему авантюрно-виртуальному… роману? Интересно, считает ли она, что у нас роман?
Мне стало весело. Чёрт возьми! Это же удивительное переживание, если подумать! Потерять день жизни, попробовав на вкус начало чужого наркотического прихода. Это ведь какая экономия может получиться… Задумавшись о бурном студенческом прошлом, я вдруг понял: если бы обмен состояниями всегда влиял на биохимию мозга, этот феномен был бы давно известен и исследован. А раз этого не произошло, то наш с Алиной случай в своём роде уникален. Интересно, как она ко всему этому отнеслась?
Я подумал, что было бы здорово поделиться с Алиной этой погодой, солнцем, весельем – в противовес негативу последнего разговора. Пусть порадуется. Но увы: оказалось, сенс я забыл на работе. Настроение тут же ухнуло вниз.
Гулять расхотелось, и я пошёл обратно в офис. Сенсофон нашёлся не сразу; выяснилось, что я оставил его у себя на столе. Обыкновенно я на автопилоте кладу его поверх системного блока – чтобы под рукой лежал. На столе такой завал – клавиатуру и ту не всегда с ходу видно.
Придя домой и сев за компьютер, я получил сообщение от Али.
«Михей, ку. Я тут поговорила с людьми и выяснила, что вчера и правда могла тебя как бы… ну, убить. Это не шутка. Третий слепок, который я тебе отправила, – первые минуты после того, как меня вырубило. Я поставила на постоянную запись, всего получилось минут десять, и последние десять секунд, судя по анализу файла, – это что-то вроде летаргии. Прочтёшь такое – и не факт, что проснёшься. Я толком не поняла, почему. Рассказывают, что люди после таких экспериментов и в больничках отлёживались. Ещё на форуме говорят, что в последних прошивках сенсов такие «околокоматозные» слепки не записываются. Так что случаев смертей вроде бы не зафиксировано. Но всё равно. Я опасная сумасшедшая дрянь без царя в голове, и для твоей же безопасности тебе лучше мне не писать. Если мои эксперименты сведут в могилу меня – не страшно, а вот если кого-нибудь более или менее нормального – я себе и на том свете не прощу. Пока, Миш, с тобой было весело. И извини, что чуть тебя не убила».
В графе «ответное сообщение» подрагивал курсор. А я вдруг так странно себя почувствовал. Будто уже готов был упасть в пропасть с ней за руку, а в последнюю секунду ударился о стекло. И не упал.
Алина заблокировала свою страницу. Я обдумывал вариант создания двойника, чтобы выйти на неё под другим именем, но через полчаса её страница исчезла полностью. Сенс не отвечал.
* * *
Компьютер Али издаёт сигнал: кончилась запись первого диска. Тороплюсь к монитору: так, запись продолжается, ничего трогать не нужно; порядок. Да какой ещё порядок…
Мокрым полотенцем я вытираю пот с её лба. Касаюсь ресниц, они неподвижны. Хочется выть.
* * *
Спал я мерзко, снились кошмары. Бегал за кем-то, пытался позвать, а имени не помнил. Становилось всё темнее и темнее, пока тьма не поглотила всё вокруг – я тут же проснулся в холодном поту.
Наутро встал разбитым. Сенс, несмотря на севшую ещё вечером батарейку, злорадно пропиликал будильником. Оставив бесовскую игрушку дома, я поплёлся на работу.
– Эй? Привет.
Света. Бухгалтерша. Веснушчатая блондиночка, волосы вьются. Симпатичная. Кажется, я ей нравлюсь.
– Привет, Свет.
– Миша, ты слышал про Толю?
– Нет, а в чём дело?
– Его жена звонила. Толя заболел серьёзно. Увезли на «скорой»…
По спине пробежал холодок.
– Боже-боже. Так что с ним?
Света передёрнула плечами и ответила охрипшим на секунду голосом:
– Говорят, в коме.
Меня пробила дрожь. Сохраняя видимость спокойствия, я невидящими глазами смотрел в монитор. Всё было ясно, как день: Толя, большой любитель почитать чужие слепки, воспользовался моим отсутствием и слил себе несколько последних записей. Любопытство Тошку сгубило. Но дело было не только в нём. Случившееся наверняка можно классифицировать как преступление. И Алю будут судить. А она не хотела ничего плохого.
Где-то она сейчас?
В голове творилась настоящая каша. Любил ли я Алину? Скорее, я просто хотел быть ближе к ней – она вела такую жизнь, которая нравилась мне. Всегда играла на грани фола. Рядом с таким человеком вещи обретают новое значение, начинают казаться чем-то большим. Думать о том, что по её вине человек оказался на грани жизни и смерти, было тяжело. Это, конечно, и его вина… Толя всегда сначала делал, а потом думал. Да и я тогда понятия не имел, насколько опасна память моего сенсофона. Алина – и та могла только догадываться.
Никто не виноват, все виноваты.
В тот же день я навестил Толю в больнице.
Странный получился визит. Посетителей к нему пускали. Лёжа под капельницей в палате коматозных, Толя, несмотря на оптимистичные заверения врачей, выглядел глубоко больным. Белый, как простыня. Похож на покойника. Кажется, я пару раз заметил, как он двигал глазами. Подозвал проходившего мимо врача. Усталый мужчина лет тридцати ответил, что это хороший знак. Чем больше признаков активности – тем лучше.
Главное, что Толя жив. Всё остальное – причины его болезни, объяснения и последствия – можно отложить до момента, когда он очнётся. Чувствуя в груди смесь вины и тревоги, я вышел из палаты. И столкнулся с Верой, его женой.
Твою мать.
– Миша? Здорово, что ты зашёл.
Глаза красные, голос больной и на редкость взвинченный.
– Вырвался вот… и как его угораздило только? Толя же такой здоровый.
Я попытался улыбнуться утешительной улыбкой, но вышло натянуто. Осознав неловкость момента и не найдя что сказать, Вера сделала шаг в сторону. Я кивнул ей и двинулся дальше по коридору, но в последнюю секунду она меня окликнула.
– Миша!..
Помимо своей воли я вздрогнул.
– Да, Вер?
– Я когда его нашла, он в кресле сидел. Я… я сперва решила, что он слепки смотрит, подождала пару минут. А он всё не приходил в себя. Я так испугалась!..
Я сделал пару шагов ей навстречу, чтобы обнять и утешить, но Вера отступила назад.
– Я сразу подумала, что дело в сенсе. Он всегда слишком им увлекался, я знала, что это плохо кончится! В общем, я взяла его сенс и… посмотрела последние сообщения.
Она подняла на меня полные слёз глаза. А я представил вдруг фотографию её лица в чёрной рамке демотиватора. И подпись: «Это ты виноват!»
– Самое последнее было от тебя. Подписано Толей как «стянул у Миши». Я потому и не позвонила тебе – ясно, что он взял без спроса. Но теперь скажи, что там было?!
Я растерялся. Она здесь, она в порядке. Если бы она хотела узнать содержимое файла, без спросу снятого с моего телефона, – взяла бы да и прочла. В любом случае, правду говорить нельзя.
– Не знаю, Вера. Чья-то глупая шутка. Я никогда не читаю файлы, приходящие с неизвестных номеров. Просто не успел удалить. А Толя, наверное, проходил мимо и из интереса переслал себе пару записей с моего сенса.
– Это не шутка. Он в коме. И неизвестно теперь, когда придёт в себя. Тебя убить могли. А Толю так и вовсе чуть не убили!..
Последние слова она произнесла, срываясь на плач. И я всё-таки обнял её, чтобы успокоить; кажется, она мне поверила.
Пять минут спустя мы сидели в кафе неподалёку от больницы и пили чай.
* * *
Это я виноват. Во всём. Надо было остановить твои опасные игры. Надо было раньше сказать, как ты мне дорога. Пусть даже я сам этого не понимал, трусливый неудачник – должен был понять! И нужно было держать язык за зубами… Мы бы придумали, как решить этот ребус. Без… без твоей искусственной смерти. Я не должен был этого допустить.
Просыпайся, Аля. Просыпайся скорее.
Минуты сливаются в часы. Часы бесконечны.
* * *
Легкомысленная музыка совершенно не вязалась с моим настроением.
Вера почти успокоилась, но теперь горела жаждой наказать виноватых.
– Как думаешь, кто мог это сделать?
Хороший вопрос. Это могла сделать Аля. Более того – именно она это и сделала. У меня, видишь ли, есть сумасшедшая подруга, которая эксперимента ради запивает снотворное шампанским и, впадая в кому, записывает свои ощущения.
– Понятия не имею.
Главное – смотреть ей в глаза. Если смотришь человеку в глаза, больше шансов, что он тебе поверит.
Вера махнула головой:
– Как-то ты не слишком тревожишься для человека, которого сутки назад чуть не убило телефоном.
Попался! Нужно срочно войти в образ.
– На самом деле мне тоже страшно, – Вера взглянула на меня внимательнее, – но тебе, я уверен, гораздо хуже. Это не у меня сейчас любимый человек лежит без движения под капельницей в больничной палате. Я просто не могу себя жалеть. Вот и бравирую.
Как бы извиняясь, я передёрнул плечами. Сквозь проступившие слёзы Вера улыбнулась – впервые за наш разговор.
– Спасибо, Миш. Просто это всё так внезапно. Знаешь, какая я дурочка? Я когда поняла, что Толя не просыпается, схватила его сенс и попробовала прочитать последний слепок.
Щека предательски дёрнулась; Вера, увлечённая рассказом, ничего не заметила.
– Но у Толи какая-то новая модель, я совершенно в ней не разбираюсь. Так ничего и не вышло, – она вздохнула с искренней самоиронией. Я почувствовал себя последней сволочью. – Это потом уже, когда врачи приехали, до меня задним умом дошло, что если бы у меня получилось, мы бы с Толиком вместе там… лежали.
Ну вот, опять глаза на мокром месте. Я протянул Вере салфетку.
– А что врачи? Ты им всё рассказала?
– Нет. Когда они приехали, у меня была истерика. Двух слов подряд сказать не получалось. Поехала с ним, сидела в приёмной – к нему не пускали ещё. Полночи так. А потом меня чуть ли не силой вывели – сказали, чтобы отдохнула дома.
Мы помолчали. Я нервно смотрел в окно и жалел, что не курю. Вера тоже о чём-то задумалась, скользя по помещению кафе затуманенным взглядом.
– Сегодня утром я попыталась найти этого твоего… шутника.
Час от часу не легче. Наверное, я просто истратил запас удивления на сегодня, а потому ответил вполне спокойно:
– Да? Получилось?
Вера смутилась:
– Это не было сложно. Мне Толик как-то показал. В свойствах слепка есть запись последних номеров, с которых его пересылали. Транспортная история, что ли?
