Текст книги "И будет вечен вольный труд"

Автор книги: авторов Коллектив

 
Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село.
Горе горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело.
 
 
Ой, беда приключилася страшная!
Мы такой не знавали вовек:
Как у нас – голова бесшабашная—
Застрелился чужой человек!
 
 
Суд приехал… допросы… – тошнехонько!
Догадались деньжонок собрать:
Осмотрел его лекарь скорехонько
И велел где-нибудь закопать.
 
 
И пришлось нам нежданно-негаданно
Хоронить молодого стрелка,
Без церковного пенья, без ладана,
Без всего, чем могила крепка…
 
 
Без попов!..^{264} Только солнышко знойное,
Вместо ярого воску свечи,
На лицо непробудно-спокойное,
Не скупясь, наводило лучи;
 
 
Да высокая рожь колыхалася,
Да пестрели в долине цветы;
Птичка божья на гроб опускалася
И, чирикнув, летела в кусты.
 
 
Поглядим; что ребят набирается!
Покрестились и подняли вой…
Мать о сыне рекой разливается,
Плачет муж по жене молодой,—
 
 
Как не плакать им? Диво велико ли?
Своему-то свои хороши!
А по ком ребятишки захныкали,
Тот, наверно, был доброй души!
 
 
Меж двумя хлебородными нивами,
Где прошел неширокий долок,
Под большими плакучими ивами
Упокоился бедный стрелок.
 
 
Что тебя доканало, сердешного?
Ты за что свою душу сгубил?
Ты захожий, ты роду нездешнего,
Но ты нашу сторонку любил:
 
 
Только минут морозы упорные
И весенних гостей налетит,—
«Чу! – кричат наши детки проворные —
Прошлогодний охотник палит!»
 
 
Ты ласкал их, гостинцу им нашивал,
Ты на спрос отвечать не скучал.
У тебя порошку^{265} я попрашивал,
И всегда ты нескупо давал.
 
 
Почивай же, дружок! Память вечная!
Не жива ль твоя бедная мать?
Или, может, зазноба сердечная
Будет таять, дружка поджидать?
 
 
Мы пойдем, повестим твою милую:
Может быть, и приедет любя,
И поплачет она над могилою,
И расскажем мы ей про тебя.
 
 
Почивай себе с миром, с любовию
Почивай! Бог тебе судия,
Что обрызгал ты грешною кровию
Неповинные наши поля!
 
 
Кто дознает, какою кручиною
Надрывалося сердце твое
Перед вольной твоею кончиною,
Перед тем, как спустил ты ружье?..
 

_______

 
Меж двумя хлебородными нивами,
Где прошел неширокий долок,
Под большими плакучими ивами
Упокоился бедный стрелок.
 
 
Будут песни к нему хороводные
Из села по заре долетать,
Будут нивы ему хлебородные
Безгреховные сны навевать…
 

1861

 
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!
 
 
Играючи расходится
Вдруг ветер верховой:
Качнет кусты ольховые,
Подымет пыль цветочную,
Как облако: всё зелено,
И воздух и вода!
 
 
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!
 
 
Скромна моя хозяюшка
Наталья Патрикеевна,
Водой не замутит!
Да с ней беда случилася,
Как лето жил я в Питере…
Сама сказала, глупая,
Типун ей на язык!
 
 
В избе сам-друг с обманщицей
Зима нас заперла,
В мои глаза суровые
Глядит, – молчит жена.
Молчу… а дума лютая
Покоя не дает:
Убить… так жаль сердечную!
 
 
Стерпеть – так силы нет!
А тут зима косматая
Ревет и день и ночь:
«Убей, убей изменницу!
Злодея изведи!
Не то весь век промаешься,
Ни днем, ни долгой ноченькой
Покоя не найдешь.
В глаза твои бесстыжие
Соседи наплюют!..»
Под песню-вьюгу зимнюю
Окрепла дума лютая—
Припас я вострый ноле…
Да вдруг весна подкралася…
 
 
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!
 
 
Как молоком облитые,
Стоят сады вишневые,
Тихохонько шумят;
Пригреты теплым солнышком,
Шумят повеселелые
Сосновые леса;
А рядом новой зеленью
Лепечут песню новую
И липа бледнолистая,
И белая березонька
С зеленою косой!
Шумит тростинка малая,
Шумит высокий клен…
Шумят они по-новому,
По-новому, весеннему…
 
 
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!
 
 
Слабеет дума лютая,
Нож валится из рук,
И все мне песня слышится
Одна – в лесу, в лугу:
 «Люби, покуда любится,
Терпи, покуда терпится,
Прощай, пока прощается,
И – бог тебе судья!»
 

1862

 
В полном разгаре страда деревенская…
Доля ты! – русская долюшка женская!
      Вряд ли труднее сыскать.
 
 
Не мудрено, что ты вянешь до времени,
Всевыносящего русского племени
      Многострадальная мать!
 
 
Зной нестерпимый: равнина безлесная,
Нивы, покосы да ширь поднебесная—
      Солнце нещадно палит.
 
 
Бедная баба из сил выбивается,
Столб насекомых над ней колыхается.
      Жалит, щекочет, жужжит!
 
 
Приподнимая косулю тяжелую,
Баба порезала ноженьку голую—
      Некогда кровь унимать!
 
 
Слышится крик у соседней полосыньки,
Баба туда – растрепалися косыньки.—
      Надо ребенка качать!
 
 
Что же ты стала над ним в отупении?
Пой ему песню о вечном терпении,
      Пой, терпеливая мать!..
 
 
Слезы ли, пот ли у ней над ресницею,
      Право, сказать мудрено.
В жбан этот, заткнутый грязной тряпицею,
      Канут они – все равно!
 
 
Вот она губы свои опаленные
      Жадно подносит к краям…
Вкусны ли, милая, слезы соленые
      С кислым кваском пополам?..
 

1862–1863

 
Надрывается сердце от муки,
Плохо верится в силу добра,
Внемля в мире царящие звуки
Барабанов, цепей, топора.
 
 
Но люблю я, весна золотая,
Твой сплошной, чудно-смешанный шум;
Ты ликуешь, на миг не смолкая,
Как дитя, без заботы и дум.
В обаянии счастья и славы,
Чувству жизни ты вся предана,—
Что-то шепчут зеленые травы,
Говорливо струится волна;
В стаде весело ржет жеребенок,
Бык с землей вырывает траву,
А в лесу белокурый ребенок—
Чу! кричит: «Парасковья, ау!»
По холмам, по лесам, над долиной
Птицы севера вьются, кричат,
Разом слышны – напев соловьиный
И нестройные писки галчат,
Грохот тройки, скрипенье подводы,
Крик лягушек, жужжание ос,
Треск кобылок, в просторе свободы
Все в гармонию жизни слилось…
Я наслушался шума иного…
Оглушенный, подавленный им,
Мать-природа! иду к тебе снова
Со всегдашним желаньем моим —
Заглуши эту музыку злобы!
Чтоб душа ощутила покой
И прозревшее око могло бы
Насладиться твоей красотой.
 

1863

 
Надо мной певала матушка,
Колыбель мою качаючи:
«Будешь счастлив, Калистратушка!
Будешь жить ты припеваючи!»
 
 
И сбылось, по воле божией,
Предсказанье моей матушки:
Нет богаче, нет пригожее,
Нет нарядней Калистратушки!
 
 
В ключевой воде купаюся,
Пятерней чешу волосыньки,
Урожаю дожидаюся
С непосеянной полосыньки!
 
 
А хозяйка занимается
На нагих детишек стиркою,
Пуще мужа наряжается—
Носит лапти с подковыркою!..
 

1863

Посвящается неизвестному другу,

приславшему мне стихотворение

«Не может быть».

 
Умру я скоро. Жалкое наследство,
О родина! оставлю я тебе.
Под гнетом роковым провел я детство
И молодость – в мучительной борьбе.
Недолгая нас буря укрепляет,
Хоть ею мы мгновенно смущены,
Но долгая – навеки поселяет
В душе привычки робкой тишины.
На мне года гнетущих впечатлений
Оставили неизгладимый след.
Как мало знал свободных вдохновений,
О родина! печальный твой поэт!
Каких преград не встретил мимоходом
С своей угрюмой музой на пути?..
За каплю крови, общую с народом,
И малый труд в заслугу мне сочти!
 
 
Не торговал я лирой, но бывало,
Когда грозил неумолимый рок,
У лиры звук неверный исторгала
Моя рука… Давно я одинок;
Вначале шел я с дружною семьею,
Но где они, друзья мои, теперь?
Одни давно рассталися со мною,
Перед другими сам я запер дверь;
Те жребием постигнуты жестоким,
А те прешли уже земной предел…
За то, что я остался одиноким,
Что я ни в ком опоры не имел,
Что я, друзей теряя с каждым годом,
Встречал врагов все больше на пути —
За каплю крови, общую с народом,
Прости меня, о родина! прости!..
 
 
Я призван был воспеть твои страданья,
Терпеньем изумляющий народ!
И бросить хоть единый луч сознанья
На путь, которым бог тебя ведет,
Но, жизнь любя, к ее минутным благам
Прикованный привычкой и средой,
Я к цели шел колеблющимся шагом,
Я для нее не жертвовал собой,
И песнь моя бесследно пролетела,
И до народа не дошла она.
Одна любовь сказаться в ней успела
К тебе, моя родная сторона!
За то, что я, черствея с каждым годом,
Ее умел в душе моей спасти,
За каплю крови, общую с народом,
Мои вины, о родина! прости!..
 

1867

(А. Н. Еракову^{266})

 
  Пускай нам говорит изменчивая мода,
Что тема старая – «страдания народа»
И что поэзия забыть ее должна,—
Не верьте, юноши! не стареет она.
О, если бы ее могли состарить годы!
Процвел бы божий мир!.. Увы! пока народы
Влачатся в нищете, покорствуя бичам,
Как тощие стада по скошенным лугам,
Оплакивать их рок, служить им будет Муза,
И в мире нет прочней, прекраснее союза!..
Толпе напоминать, что бедствует народ
В то время, как она ликует и поет,
К народу возбуждать вниманье сильных мира—
Чему достойнее служить могла бы лира?..
 
 
  Я лиру посвятил народу своему.
Быть может, я умру неведомый ему,
Но я ему служил – и сердцем я спокоен…
Пускай наносит вред врагу не каждый воин,
Но каждый в бой иди! А бой решит судьба…
Я видел красный день: в России нет раба!
И слезы сладкие я пролил в умиленье…
«Довольно ликовать в наивном увлеченье,—
Шепнула Муза мне: —Пора идти вперед:
Народ освобожден, но счастлив ли народ?..»
 
 
  Внимаю ль песни жниц над жатвой золотою,
Старик ли медленный шагает за сохою,
Бежит ли по лугу, играя и свистя,
С отцовским завтраком довольное дитя,
Сверкают ли серпы, звенят ли дружно косы,—
Ответа я ищу на тайные вопросы,
Кипящие в уме: «В последние года
Сносней ли стала ты, крестьянская страда?
И рабству долгому пришедшая на смену
Свобода, наконец, внесла ли перемену
В народные судьбы? в напевы сельских дев?
Иль так же горестен нестройный их напев?..»
 
 
  Уж вечер настает. Волнуемый мечтами,
По нивам, по лугам, уставленным стогами,
Задумчиво брожу в прохладной полутьме,
И песнь сама собой слагается в уме,
Недавних, тайных дум живое воплощенье:
На сельские труды зову благословенье,
Народному врагу проклятия сулю,
А другу у небес могущества молю,
И песнь моя громка!..
Ей вторят долы, нивы,
И эхо дальних гор ей шлет свои отзывы,
И лес откликнулся… Природа внемлет мне,
Но тот, о ком пою в вечерней тишине,
Кому посвящены мечтания поэта,—
Увы! не внемлет он – и не дает ответа…
 

1874

 
Сеятель знанья на ниву народную!
Почву ты, что ли, находишь бесплодную,
            Худы ль твои семена?
Робок ли сердцем ты? слаб ли ты силами?
Труд награждается всходами хилыми,
            Доброго мало зерна!
Где ж вы, умелые, с бодрыми лицами,
Где же вы, с полными жита кошницами?
Труд засевающих робко, крупицами,
            Двиньте вперед!
Сейте разумное, доброе, вечное,
Сейте! Спасибо вам скажет сердечное
            Русский народ…
 

1876

Лев Александрович Мей^{267}

1822–1862

 
Ох, пора тебе на волю, песня русская,
Благовестная, победная, раздольная,
Погородная, посельная, попольная,
Непогодою-невзгодою повитая,
Во крови, в слезах крещеная-омытая!
Ох, пора тебе на волю, песня русская!
Не сама собой ты спелася-сложилася:
С пустырей тебя намыло снегом-дождиком,
Нанесло тебя с пожарищ дымом-копотью,
Намело тебя с сырых могил метелицей…
 

1856

Посвящается

Николаю Егоровичу Сверчкову^{268}

 
      Вся в инее морозном и в снегу,
На спуске под гору, в разгоне на бегу,
Постромки опустив и перегнув дугу,
 
 
      Остановилась бешеная тройка
Под заскорузлыми вожжами ямщика…
 
 
      Что у коней за стати!.. Что за стойка…
Ну!.. знать, у ямщика бывалая рука,
Что клубом удила осеребрила пена…
 
 
И в сторону, крестясь, свернул свой возик сена
Оторопевший весь со страху мужичок,
И с лаем кинулся на переём Волчок.
 
 
Художник! удержи ты тройку на мгновенье:
Позволь еще продлить восторг и наслажденье,
За тридевять земель покинуть грусть-печаль
И унестись с тобой в желанную мне даль…
 

1861

Аполлон Александрович Григорьев^{269}

1822–1864

 
Да, я люблю его, громадный, гордый град.
      Но не за то, за что другие;
Не здания его, не пышный блеск палат
      И не граниты вековые
Я в нем люблю, о нет! Скорбящею душой
      Я прозираю в нем иное—
Его страдание под ледяной корой,
      Его страдание больное.
 
 
Пусть почву шаткую он заковал в гранит
      И защитил ее от моря,
И пусть сурово он в самом себе таит
      Волненье радости и горя,
И пусть его река к стопам его несет
      И роскоши, и неги дани,—
На них отпечатлен тяжелый след забот,
      Людского пота и страданий.
 
 
И пусть горят светло огни его палат,
      Пусть слышны в них веселья звуки,—
Обман, один обман! Они не заглушат
      Безумно страшных стонов муки!
Страдание одно привык я подмечать
      В окне ль с богатою гардиной
Иль в темном уголку – везде его печать!
      Страданье – уровень единый!
 
 
И в те часы, когда на город гордый мой
      Ложится ночь без тьмы и тени,
Когда прозрачно все, мелькает предо мной
      Рой отвратительных видений…
Пусть ночь ясна, как день, пусть тихо все вокруг,
      Пусть все прозрачно и спокойно,—
В покое том затих на время злой недуг,
      И то – прозрачность язвы гнойной.
 

1 января 1845

 
Когда колокола торжественно звучат
Иль ухо чуткое услышит звон их дальний,
Невольно думою печальною объят,
      Как будто песни погребальной,
Веселым звукам их внимаю грустно я,
И тайным ропотом полна душа моя.
 
 
Преданье ль темное тайник взволнует груди,
Иль точно в звуках тех таится звук иной,
Но, мнится, колокол я слышу речевой,
Разбитый, может быть, на тысячи орудий,
      Властям когда-то роковой.
 
 
Да, умер он, давно замолк язык народа,
Склонившего главу под тяжкий царский кнут;
Но встанет грозный день, но воззовет свобода,
      И камни вопли издадут,
И расточенный прах и кости исполина
Совокупит опять дух божий воедино.
 
 
И звучным голосом он снова загудит,
И в оный судный день, в расплаты час кровавый,
В нем новгородская душа заговорит
      Московской речью величавой…
И весело тогда на башнях и стенах
Народной вольности завеет красный стяг…
 

1 марта 1846

Москва

Иван Сергеевич Аксаков

1823–1886

 
Поэт, взгляни вокруг! Напрасно голос твой
      Выводит звуки стройных песен:
Немое множество стоит перед тобой,
      А круг внимающих – так тесен!
Для них ли носишь ты в душе своей родник
      Прекрасных, чистых вдохновений?
Для них! Народу чужд искусственный язык
      Твоих бесцветных песнопений,
На иноземный лад настроенные сны
      С тоскою лживой и бесплодной…
Не знаешь ты тебя взлелеявшей страны,
      Ты не певец ее народный!
Не вдохновлялся ты в источнике живом
      С народом общей тайной духа,
Не изучимого ни взором, ни умом,
      Неуловимого для слуха!
Ты чужд его богатств! Как жалкий ученик,
      Без самородного закала,
Растратишь скоро все, чем полон твой родник,
      Чем жизнь заемная питала!
Пусть хор ценителей за робкий песен склад
      Тебя и хвалит и ласкает!..
Немое множество не даст тебе наград:
      Народ поэта не признает!
 

11 июня 1846

Юлия Валериановна Жадовская^{270}

1824–1883

 
Нива, моя нива,
Нива золотая!
Зреешь ты на солнце,
Колос наливая.
По тебе от ветру —
Словно в синем море —
Волны так и ходят,
Ходят на просторе.
Над тобою с песней
Жаворонок вьется,
Над тобой и туча
Грозно пронесется.
Зреешь ты и спеешь,
Колос наливая,
О людских заботах
Ничего не зная.
Унеси ты, ветер,
Тучу градовую.
Сбереги нам, боже,
Ниву трудовую!..
 

Между 1856 и 1859

 
Грустная картина!
Облаком густым
Вьется из овина
За деревней дым.
Незавидна местность:
Скудная земля,
Плоская окрестность,
Выжаты поля.
Все как бы в тумане,
Все как будто спит…
В худеньком кафтане
Мужичок стоит,
Головой качает —
Умолот плохой,
Думает-гадает:
Как-то быть зимой?
Так вся жизнь проходит
С горем пополам;
Там и смерть приходит,
С ней конец трудам.
Причастит больного
Деревенский поп;
Принесут сосновый
От соседа гроб;
Отпоют уныло…
И старуха мать
Долго над могилой
Будет причитать…
 

<1857>

 
Сеятель вышел с кошницею в поле,
Семя бросает направо, налево;
Тучная пашня его принимает;
Падают зерна куда ни попало:
Много их пало на добрую землю,
Много в глубокие борозды пало,
Многие ветер отнес на дорогу,
Много под глыбы заброшено было.
Сеятель, труд свой окончив, оставил
Поле, и ждал изобильной он жатвы.
Зерна почуяли жизнь и стремленье;
Быстро явились зеленые всходы,
К солнцу тянулися гибкие стебли
И достигали назначенной цели —
Плод принести и обильный, и зрелый.
Те же, что в борозды, иль на дорогу,
Или под глыбы заброшены были,
Тщетно стремятся к назначенной цели,
Сгибли, завяли в борьбе безысходной…
Солнце и влага им были не в пользу!
Жатва меж тем налилась и созрела;
Жатели вышли веселой толпою,
Сноп за снопом набирают ретиво;
Радостно смотрит хозяин на ниву,
Видит созревшие в меру колосья
И золотистые, полные зерна;
Тех же, что пали в бесплодную землю,
Тех, что увяли в тяжелой истоме,
Он и не ведает, он и не помнит!..
 

1857

Иван Саввич Никитин

1824–1861

 
Есть сторона, где все благоухает;
Где ночь, как день безоблачный, сияет
Над зыбью вод и моря вечный шум
Таинственно оковывает ум;
Где в сумраке садов уединенных,
Сияющей луной осеребренных,
Подъемлется алмазною дугой
Фонтанный дождь над сочною травой;
Где статуи безмолвствуют угрюмо,
Объятые невыразимой думой;
Где говорят так много о былом
Развалины, покрытые плющом;
Где на коврах долины живописной
Ложится тень от рощи кипарисной;
Где все быстрей и зреет, и цветет;
Где жизни пир беспечнее идет.
 
 
Но мне милей роскошной жизни Юга
Седой зимы полуночная вьюга,
Мороз, и ветр, и грозный шум лесов,
Дремучий бор по скату берегов,
Простор степей и небо над степями
С громадой туч и яркими звездами.
Глядишь кругом, – все сердцу говорит:
И деревень однообразный вид,
И городов обширные картины.
И снежные безлюдные равнины,
И удали размашистый разгул,
И русский дух, и русской песни гул,
То глубоко-беспечной, то унылой,
Проникнутой невыразимой силой…
Глядишь вокруг – и на душе легко,
И зреет мысль так вольно, широко,
И сладко песнь в честь родины поется,
И кровь кипит, и сердце гордо бьется,
И с радостью внимаешь звуку слов:
«Я Руси сын! здесь край моих отцов!»
 

1851

 
Под большим шатром
Голубых небес,
Вижу, даль степей
Зеленеется.
 
 
И на гранях их,
Выше темных туч,
Цепи гор стоят
Великанами.
 
 
По степям, в моря,
Реки катятся.
И лежат пути
Во все стороны.
 
 
Посмотрю на юг:
Нивы зрелые,
Что камыш густой,
Тихо движутся;
 
 
Мурава лугов
Ковром стелется,
Виноград в садах
Наливается.
 
 
Гляну к северу:
Там, в глуши пустынь,
Снег, что белый пух,
Быстро кружится;
 
 
Подымает грудь
Море синее,
И горами лед
Ходит по морю;
 
 
И пожар небес
Ярким заревом
Освещает мглу
Непроглядную…
 
 
Это ты, моя
Русь державная,
Моя родина
Православная!
 
 
Широко ты, Русь,
По лицу земли
В красе царственной
Развернулася!
 
 
У тебя, ли нет
Поля чистого,
Где б разгул нашла
Воля смелая?
 
 
У тебя ли нет
Про запас казны,
Для друзей стола,
Меча недругу?
 
 
У тебя ли нет
Богатырских сил,
Старины святой,
Громких подвигов?
 
 
Перед кем себя
Ты унизила?
Кому в черный день
Низко кланялась?
 
 
На полях своих,
Под курганами,
Положила ты
Татар полчища.
 
 
Ты на жизнь и смерть
Вела спор с Литвой
И дала урок
Ляху гордому.
 
 
И давно ль было,
Когда с Запада
Облегла тебя
Туча темная?
 
 
Под грозой ее
Леса падали,
Мать сыра-земля
Колебалася,
 
 
И зловещий дым
От горевших сел
Высоко вставал
Черным облаком!
 
 
Но лишь кликнул царь
Свой народ на брань,—
Вдруг со всех концов
Поднялася Русь.
 
 
Собрала детей,
Стариков и жен,
Приняла гостей
На кровавый пир.
 
 
И в глухих степях,
Под сугробами,
Улеглися спать
Гости навеки.
 
 
Хоронили их
Вьюги снежные,
Бури севера
О них плакали!..
 
 
И теперь среди
Городов твоих
Муравьем кишит
Православный люд.
 
 
По седым морям,
Из далеких стран,
На поклон к тебе
Корабли идут.
 
 
И поля цветут,
И леса шумят,
И лежат в земле
Груды золота.
 
 
И во всех концах
Света белого
Про тебя идет
Слава громкая.
 
 
Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью,
 
 
Стать за честь твою
Против недруга,
За тебя в нужде
Сложить голову!
 

1851

 
Звезды меркнут и гаснут. В огне облака.
      Белый пар по лугам расстилается.
По зеркальной воде, покудрям лозняка
      От зари алый свет разливается.
Дремлет чуткий камыш. Типь – безлюдье вокруг.
      Чуть приметна тропинка росистая.
Куст заденешь плечом, – на лицо тебе вдруг
      С листьев брызнет роса серебристая.
Потянул ветерок, – воду морщит-рябит.
      Пронеслись утки с шумом и скрылися.
Далеко, далеко колокольчик звенит,
      Рыбаки в шалаше пробудилися.
Сняли сети с шестов, весла к лодкам несут…
      А восток все горит – разгорается.
Птички солнышка ждут, птички песни поют,
      И стоит себе лес, улыбается.
Вот и солнце встает, из-за пашен блестит,
      За морями ночлег свой покинуло,
На поля, на луга, на макушки ракит
      Золотыми потоками хлынуло.
Едет пахарь с сохой, едет – песню поет,
      По плечу молодцу все тяжелое…
Не боли ты, душа! отдохни от забот!
      Здравствуй, солнце да утро веселое!
 

1854

Воздадим хвалу Русской земле.

(Сказание о Мамаевом побоище)

 
Уж как был молодец —
Илья Муромец.
Сидел сиднем Илья
Ровно тридцать лет,—
 
 
На тугой лук стрелы
Не накладывал,
Богатырской руки
Не показывал.
 
 
Как проведал он тут,
Долго сидючи,
О лихом Соловье,
О разбойнике,—
 
 
Снарядил в путь коня:
Его первый скок —
Был пять верст, а другой —
Пропал из виду.
 
 
По коню был седок,—
К князю в Киев-град
Он привез Соловья
В тороках живьем.
 
 
Вот таков-то народ
Руси-матушки!
Он без нужды не вдруг
С места тронется;
 
 
Не привык богатырь
Силой хвастаться,
Щеголять удальством,
Умом-разумом.
 
 
Уж зато кто на брань
Сам напросится,
За живое его
Тронет не впору,—
 
 
Прочь раздумье и лень!
После отдыха
Он, как буря, встает
Против недруга!
 
 
И поднимется клич
С отголосками,
Словно гром загремит
С перекатами.
 
 
И за тысячи верст
Люд откликнется,
И пойдет по Руси
Гул без умолку.
 
 
Тогда все трын-трава
Бойцу смелому:
На куски его режь,—
Не поморщится.
 
 
Эх, родимая мать,
Русь-кормилица!
Не пришлось тебе знать
Неги-роскоши!
 
 
Под грозой ты росла
Да под вьюгами,
Буйный ветер тебя
Убаюкивал,
 
 
Умывал белый снег
Лицо полное,
Холод щеки твои
Подрумянивал.
 
 
Много видела ты
Нужды смолоду,
Часто с злыми людьми
Насмерть билася.
 
 
То не служба была,
Только службишка;
Вот теперь сослужи
Службу крепкую.
 
 
Видишь: тучи несут
Гром и молнию,
При морях города
Загораются.
 
 
Все друзья твои врозь
Порассыпались,
Ты одна под грозой…
Стой, Русь-матушка!
 
 
Не дадут тебе пасть
Дети-соколы.
Встань, послушай их клич
Да порадуйся…
 
 
«Для тебя – все добро,
Платье ценное,
Наших жен, кровь и жизнь,
Все для матери».
 
 
Пронесет бог грозу,
Взглянет солнышко —
Шире прежнего, Русь,
Ты раздвинешься!
 
 
Будет имя твое
Людям памятно,
Пока миру стоять
Богом сужено.
 
 
И уж много могил
Наших недругов
Порастет на Руси
Травой дикою!
 

8 декабря 1854