Текст книги "И будет вечен вольный труд"

Автор книги: авторов Коллектив

Афанасий Афанасьевич Фет

1820–1892

 
Люблю я приют ваш печальный,
И вечер деревни глухой,
И за лесом благовест дальный,
И кровлю, и крест золотой.
 
 
Люблю я немятого луга
К окну подползающий пар,
И тесного, тихого круга
Не раз долитой самовар.
 
 
Люблю я на тех посиделках
Старушки чепец и очки;
Люблю на окне на тарелках
Овса золотые злачки;
 
 
На столике, близко к окошку,
Корзину с узорным чулком,
И по полу резвую кошку
В прыжках за проворным клубком;
 
 
И милой, застенчивой внучки
Красивый девичий наряд,
Движение бледненькой ручки
И робко опущенный взгляд;
 
 
Прощанье смолкающих пташек,
И месяца бледный восход,
Дрожанье фарфоровых чашек,
И речи замедленный ход;
 
 
И собственной выдумки сказки,
Прохлады вечерней струю,
И вас, любопытные глазки,
Живую награду мою!
 

1842

 
Вот утро севера – сонливое, скупое —
Лениво смотрится в окно волоковое;
В печи трещит огонь – и серый дым ковром
Тихонько стелется над кровлею с коньком.
Петух заботливый, копаясь на дороге,
Кричит… а дедушка брадатый на пороге
Кряхтит покрестится, схватившись за кольцо,
И хлопья белые летят ему в лицо.
И полдень настает. Но, боже, как люблю я,
Как тройкою ямщик кибитку удалую
Промчит – и скроется… И долго, мнится мне,
Звук колокольчика трепещет в тишине.
 

1842

 
Клубятся тучи, млея в блеске алом,
Хотят в росе понежиться поля,
В последний раз, за третьим перевалом,
Пропал ямщик, звеня и не пыля.
 
 
Нигде жилья не видно на просторе.
Вдали огня иль песни – и не ждешь!
Все степь да степь. Безбрежная, как море,
Волнуется и наливает рожь.
 
 
За облаком до половины скрыта,
Луна светить еще не смеет днем.
Вот жук взлетел и прожужжал сердито,
Вот лунь проплыл, не шевеля крылом.
 
 
Покрылись нивы сетью золотистой,
Там перепел откликнулся вдали,
И слышу я, в изложине росистой
Вполголоса скрыпят коростели.
 
 
Уж сумраком пытливый взор обманут.
Среди тепла прохладой стало дуть.
Луна чиста. Вот с неба звезды глянут,
И, как река, засветит Млечный Путь.
 

<1854>

 
Поэт! ты хочешь знать, за что такой любовью
      Мы любим родину с тобой?
Зачем в разлуке с ней, наперекор злословью,
Готово сердце в нас истечь до капли кровью
      По красоте ее родной?
 
 
Что ж! пусть весна у нас позднее и короче,
      Но вот дождались наконец:
Синей, мечтательней божественные очи,
И раздражительней немеркнущие ночи,
      И зеленей ее венец.
 
 
Вчера я шел в ночи и помню очертанье
      Багряно-золотистых туч.
Не мог я разгадать: то яркое сиянье —
Вечерней ли зари последнее прощанье
      Иль утра пламенного луч?
 
 
Как будто среди дня, замолкнувши мгновенно,
      Столица севера спала,
Под обаяньем сна горда и неизменна,
И над громадой ночь, бледна и вдохновенна,
      Как ясновидящая шла.
 
 
Не верилося мне, а взоры различали,
      Скользя по ясной синеве,
Чьи корабли вдали на рейде отдыхали,—
А воды, не струясь, под ними отражали
      Все флаги пестрые в Неве.
 
 
Заныла грудь моя, но в думах окрыленных
      С тобой мы встретилися, друг!
О, верь, что никогда в объятьях раскаленных
Не мог таких ночей, вполне разоблаченных,
      Лелеять сладострастный юг!
 

1856

 
Зреет рожь над жаркой нивой,
И от нивы и до нивы
Гонит ветер прихотливый
Золотые переливы.
 
 
Робко месяц смотрит в очи,
Изумлен, что день не минул,
Но широко в область ночи
День объятия раскинул.
 
 
Над безбрежной жатвой хлеба
Меж заката и востока
Лишь на миг смежает небо
Огнедышащее око.
 

Конец 50-х годов

 
Ни тучки нет на небосклоне,
Но крик петуший бури весть,
И в дальном колокольном звоне
Как будто слезы неба есть.
 
 
Покрыты слегшими травами,
Не зыблют колоса поля,
И, пресыщенная дождями,
Не верит солнышку земля.
 
 
Под кровлей влажной и раскрытой
Печально праздное житье.
Серпа с косой, давно отбитой,
В углу тускнеет лезвие.
 

Конец 50-х годов

 
Ты видишь, за спиной косцов
Сверкнули косы блеском чистым,
И поздний пар от их котлов
Упитан ужином душистым.
 
 
Лиловым дымом даль поя,
В сиянье тонет дня светило,
И набежавших туч края
Стеклом горючим окаймило.
 
 
Уже подрезан, каждый ряд
Цветов лежит пахучей цепью.
Какая тень и аромат
Плывут над меркнущею степью!
 
 
В душе смиренной уясни
Дыханье ночи непорочной
И до огней зари восточной
Под звездным пологом усни!
 

1864

 
Учись у них – у дуба, у березы.
Кругом зима. Жестокая пора!
Напрасные на них застыли слезы,
И треснула, сжимаяся, кора:
 
 
Все злей метель и с каждою минутой
Сердито рвет последние листы,
И за сердце хватает холод лютый;
Они стоят, молчат; молчи и ты!
 
 
Но верь весне. Ее промчится гений,
Опять теплом и жизнию дыша.
Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа.
 

31 декабря 1883

 
Из дебрей туманы несмело
Родное закрыли село;
Но солнышком вешним согрело
И ветром их вдаль разнесло.
 
 
Знать, долго скитаться наскуча
Над ширью земель и морей,
На родину тянется туча,
Чтоб только поплакать над ней.
 

9 июня 1886

 
Какой тут дышит мир! Какая славы тризна
Средь кипарисов, мирт и каменных гробов!
Рукою набожной сложила здесь отчизна
      Священный прах своих сынов.
 
 
Они и под землей отвагой прежней дышат…
Боюсь, мои стопы покой их возмутят,
И мнится, все они шаги живого слышат,
      Но лишь молитвенно молчат.
 
 
Счастливцы! Высшею пылали вы любовью:
Тут что ни мавзолей, ни надпись – всё боец,
И рядом улеглись, своей залиты кровью,
      И дед со внуком и отец.
 
 
Из каменных гробов их голос вечно слышен,
Им внуков поучать навеки суждено,
Их слава так чиста, их жребий так возвышен,
      Что им завидовать грешно…
 

4 июня 1887

Аполон Николаевич Майков

1821–1897

 
Бездарных несколько семей
Путем богатства и поклонов
Владеют родиной моей.
Стоят превыше всех законов,
Стеной стоят вокруг царя,
Как мопсы жадные и злые,
И простодушно говоря:
«Ведь только мы и есть Россия!»
 

1855 или 1856

 
Пахнет сеном над лугами…
В песне душу веселя,
Бабы с граблями рядами
Ходят, сено шевеля.
 
 
Там – сухое убирают.
Мужички его кругом
На воз вилами кидают…
Воз растет, растет, как дом…
 
 
В ожиданье конь убогий,
Точно вкопанный, стоит…
Уши врозь, дугою ноги
И как будто стоя спит…
 
 
Только жучка удалая
В рыхлом сене, как в волнах,
То взлетая, то ныряя,
Скачет, лая впопыхах.
 

1856

 
«Золото, золото падает с неба!» —
Дети кричат и бегут за дождем…
Полноте, дети, его мы сберем,
Только сберем золотистым зерном
В полных амбарах душистого хлеба.
 

1856

 
По ниве прохожу я узкою межой,
Поросшей кашкою и цепкой лебедой.
Куда ни оглянусь – повсюду рожь густая!
Иду, с трудом ее руками разбирая.
Мелькают и жужжат колосья предо мной
И колют мне лицо… Иду я наклоняясь,
Как будто бы от пчел тревожных отбиваясь,
Когда, перескочив чрез ивовый плетень,
Средь яблонь в пчельнике проходишь в ясный день.
 
 
О, божья благодать!.. О, как прилечь отрадно
В тени высокой ржи, где сыро и прохладно!
Заботы полные, колосья надо мной
Беседу важную ведут между собой.
Им внемля, вижу я: на всем полей просторе
И жницы, и жнецы, ныряя точно в море,
Уж вяжут весело тяжелые снопы;
Вон на заре стучат проворные цепы;
В амбарах воздух полн и розана, и меда;
Везде скрипят возы; средь шумного народа
На пристанях кули валятся; вдоль реки
Гуськом, как журавли, проходят бурлаки,
Нагнувши головы, плечами напирая
И длинной бичевой по влаге ударяя…
 
 
О, боже! ты даешь для родины моей
Тепло и урожай, дары святые неба,—
Но, хлебом золотя простор ее полей,
Ей также, господи, духовного дай хлеба!
Уже над нивою, где мысли семена
Тобой насажены, повеяла весна,
И непогодами не сгубленные зерна
Пустили свежие ростки свои проворно,—
О, дай нам солнышка! Пошли ты ведра нам,
Чтоб вызрел их побег по тучным бороздам!
Чтоб нам, хоть опершись на внуков, стариками
Прийти на тучные их нивы подышать
И, позабыв, что мы их полили слезами,
Промолвить: «Господи! какая благодать!»
 

1856

 
Здесь весна, как художник уж славный, работает тихо,
От цветов до других по неделе проходит и боле.
Словно кончит картину и публике даст наглядеться,
Да и публика знает маэстро – уж много о нем не толкует;
Репутация сделана – бюст уж его в Пантеоне^{260}.
То ли дело наш Север! Весна, как волшебник нежданный,
Пронесется в лучах, и растопит снега и угонит,
Словно взмахом одним с яркой озими сдернет покровы,
Вздует почки в лесу, и – цветами уж зыблется поле!
Не успеет крестьянин промолвить: «Никак нынче вёдро»,
Как – и соху справляй, и сырую разрыхливай землю!
А на небе-то, господи, праздник, и звон, и веселье!
И летят надо всею-то ширью от моря и до моря птицы —
К зеленям беспредельным, к широким зеркальным разливам!
Выбирай лишь, где больше приволья, в воде им и в лесе!
И кричат так, завидя знакомые реки и дебри,
И с соломенных крыш беловатый дымок над поляной!..
Унеси ты, волшебник, скорее меня в это царство,
Где по утренним светлым зарям бодро дышится груди,
Где пред ликом господних чудес умиляется всякое сердце…
 

1859 Неаполь

 
Мой взгляд теряется в торжественном просторе…
Сияет ковыля серебряное море
В дрожащих радугах, – незримый хор певцов
И степь и небеса весельем наполняет,
И только тень порой от белых облаков
На этом празднике, как дума, пролетает.
 

1862

 
Мы – москвичи! Что делать, милый друг!
Кинь нас судьба на север иль на юг —
У нас везде, со всей своею славой,
В душе – Москва и Кремль золотоглавый;
В нас заповедь великая жива,
И вера в нас досель не извелася,
На коих древле создалась Москва
И чрез нее – Россия создалася.
Там у гробов иерархов и царей,
Наметивших великие ей цели,
Они видней, и ты поймешь ясней,
Куда идти, и как мы шли доселе,
И отчего во дни народных бед,
И внешних бурь, и всякого шатанья,
Для всей Руси как дедовский завет
Родной Москвы звучало увещанье.
Храни ж его, отцов завет святой,
Как Ермоген^{262} в цепях, в тюрьме сырой,—
И в жизни путь всегда увидишь правый,
И посрамишь всяк умысел лихой,
Всяк вражий ков и всяк соблазн лукавый.
 

1867

Алексей Михайлович Жемчужников

1821–1908

 
Шел сеятель с зернами в поле и сеял;
И ветер повсюду те зерна развеял
Одни при дороге упали; порой
Их топчет прохожий небрежной ногой,
И птиц, из окрестных степей пролетая,
На них нападает голодная стая.
Другие на камень бесплодный легли
И вскоре без влаги и корня взошли,—
И в пламенный полдень дневное светило
Былинку палящим лучом иссушило.
Средь терния пало иное зерно,
И в тернии диком заглохло оно…
Напрасно шел дождь и с прохладной зарею
Поля освежались небесной росою;
Одни за другими проходят года —
От зерен тех нет и не будет плода.
Но в добрую землю упавшее семя,
Как жатвы настанет урочное время,
Готовя стократно умноженный плод,
Высоко, и быстро, и сильно растет,
И блещет красою, и жизнию дышит…
Имеющий уши, чтоб слышать, – да слышит!
 

1851

 
Вид родной и грустный!.. От него нельзя
      Оторваться взору…
Тянутся избушки, будто бы скользя
      Вдоль по косогору…
 
 
Из лощины тесной выше поднялся
      Я крутой дорогой;
И тогда деревня мне открылась вся
      На горе отлогой.
 
 
Снежная равнина облегла кругом
      На деревьях иней;
Проглянуло солнце, вырвавшись лучом
      Из-за тучи синей.
 
 
Вон – старик прохожий с нищенской сумой
      Подошел к окошку;
Пробежали санки, рыхлой полосой
      Проложив дорожку.
 
 
Вон – дроздов веселых за рекою вдруг
      Поднялася стая;
Снег во всем пространстве сыплется как пух,
      По ветру летая.
 
 
Голуби воркуют; слышен разговор
      На конце селенья;
И опять все смолкло, лишь стучит топор
      Звонко в отдаленьи…
 
 
И смотреть, и слушать не наскучит мне,
      На дороге стоя…
Здесь бы жить остаться! В этой тишине
      Что-то есть святое…
 

1857

 
С ней встретились мы средь открытого поля
      В трескучий мороз. Не лета
Ее истомили, но горькая доля,
      Но голод, болезнь, нищета,
Ярмо крепостное, работа без прока
В ней юную силу сгубили до срока.
 
 
Лоскутья одежд на ней были надеты;
      Спеленатый грубым тряпьем,
Ребенок, заботливо ею пригретый,
      У сердца покоился сном…
Но если не сжалятся добрые люди,
Проснувшись, найдет ли он пищи у груди?
 
 
Шептали мольбу ее бледные губы,
      Рука подаянья ждала…
Но плотно мы были укутаны в шубы;
      Нас тройка лихая несла,
Снег мерзлый взметая, как облако пыли…
Тогда в монастырь мы к вечерне спешили.
 

1857

 
О, скоро ль минет это время.
Весь этот нравственный хаос,
Где прочность убеждений – бремя,
Где подвиг доблести – донос;
Где после свалки безобразной,
Которой кончилась борьба,
Не отличишь в толпе бессвязной
Ни чистой личности от грязной,
Ни вольнодумца от раба;
Где быта старого оковы
Уже поржавели на нас,
А светоч, путь искавший новый,
Чуть озарив его, погас;
Где то, что прежде создавала
Живая мысль, идет пока
Как бы снаряд, идущий вяло
И силой прежнего толчка;
Где стыд и совесть убаюкать
Мы все желаем чем-нибудь
И только б нам ладонью стукать
В «патриотическую» грудь!..
 

1870

 
Сквозь вечерний туман мне под небом стемневшим
Слышен крик журавлей всё ясней и ясней…
Сердце к ним понеслось, издалёка летевшим,
Из холодной страны, с обнаженных степей.
Вот уж близко летят и всё громче рыдая,
Словно скорбную весть мне они принесли…
Из какого же вы неприветного края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?..
 
 
Я ту знаю страну, где уж солнце без силы,
Где уж савана ждет, холодея, земля
И где в голых лесах воет ветер унылый,—
То родимый мой край, то отчизна моя.
Сумрак, бедность, тоска, непогода и слякоть,
Вид угрюмый людей, вид печальный земли…
О, как больно душе, как мне хочется плакать!
Перестаньте рыдать надо мной, журавли!..
 

28 октября 1811

Югенгейм, близ Рейна

 
Опять пустынно и убого;
Опять родимые места…
Большая пыльная дорога
И полосатая верста!
 
 
И нивы вплоть до небосклона,
Вокруг селений, где живет
Всё так же, как во время оно,
Под страхом голода народ;
 
 
И все поющие на воле
Жильцы лесов родной земли —
Кукушки, иволги; а в поле —
Перепела, коростели;
 
 
И трели, что в небесном своде
На землю жаворонки льют…
Повсюду гимн звучит природе,
И лишь ночных своих мелодий
Ей соловьи уж не поют.
 
 
Я опоздал к поре весенней,
К мольбам любовным соловья,
Когда он в хоре песнопений
Поет звучней и вдохновенней,
Чем вся пернатая семья…
 
 
О, этот вид! О, эти звуки!
О край родной, как ты мне мил!
От долговременной разлуки
Какие радости и муки
В моей душе ты пробудил!..
 
 
Твоя природа так прелестна;
Она так скромно-хороша!
Но нам, сынам твоим, известно,
Как на твоем просторе тесно
И в узах мучится душа…
 
 
О край ты мой! Что ж это значит,
Что никакой другой народ
Так не тоскует и не плачет,
Так дара жизни не клянет?
 
 
Шумят леса свободным шумом,
Играют птицы… О, зачем
Лишь воли нет народным думам
И человек угрюм и нем?
 
 
Понятны мне его недуги
И страсть – все радости свои,
На утомительном досуге,
Искать в бреду и в забытьи.
 
 
Он дорожит своей находкой,
И лишь начнет сосать тоска —
Уж потянулась к штофу с водкой
Его дрожащая рука.
 
 
За преступленья и пороки
Его винить я не хочу.
Чуть осветит он мрак глубокий,
Как буйным вихрем рок жестокий
Задует разума свечу…
 
 
Но те мне, Русь, противны люди,
Те из твоих отборных чад,
Что, колотя в пустые груди,
Всё о любви к тебе кричат.
 
 
Противно в них соединенье
Гордыни с низостью в борьбе
И к русским гражданам презренье
С подобострастием к тебе.
 
 
Противны затхлость их понятий,
Шумиха фразы на лету
И вид их пламенных объятий,
Всегда простертых в пустоту.
 
 
И отвращения, и злобы
Исполнен к ним я с давних лет.
Они – «повапленные» гробы…
Лишь настоящее прошло бы,
А там – им будущего нет…
 

21 апреля 1884

Рунторт

 
На мураве присев кудрявой,
Я в одиночестве счастлив;
И все любуюсь – то направо
Сребристой гладью сжатых нив,
 
 
То милым зрелищем налево,
Как нежной зеленью взошли
Ростки озимого посева
На черном бархате земли.
 
 
Смотрю, как тучки в небе тают;
Как тени их, при блеске дня,
Окрестность дымкой застилают —
И будто меркнут зеленя;
 
 
Иль как несутся тени эти
За горизонт поверх полей…
Что проще может быть на свете
И что же может быть милей?..
 

1886

 
В поле пустынном, у самой дороги, береза,
Длинные ветви раскинув широко и низко,
Молча дремала, и тихая снилась ей греза;
Но встрепенулась, лишь только подъехал я близко.
 
 
Быстро я ехал; она свое доброе дело
Всё же свершила: меня осенила любовно;
И надо мной, шелестя и дрожа, прошумела,
Наскоро что-то поведать желая мне словно —
 
 
Словно со мной поделилась тоской безутешной,
Вместе с печальным промолвя и нежное что-то…
Я, с ней прощаясь, назад оглянулся поспешно,—
Но уже снова ее одолела дремота.
 

1895

Петербург

Николай Алексеевич Некрасов

1821–1878

 
Заунывный ветер гонит
Стаю туч на край небес,
Ель надломленная стонет,
Глухо шепчет темный лес.
 
 
На ручей, рябой и пестрый,
За листком летит листок,
И струей, сухой и острой,
Набегает холодок.
 
 
Полумрак на все ложится;
Налетев со всех сторон,
С криком в воздухе кружится
Стая галок и ворон.
 
 
Над проезжей таратайкой
Спущен верх, перед закрыт;
И «пошел!» – привстав с нагайкой,
Ямщику жандарм кричит…
 

1846

 
Поздняя осень. Грачи улетели,
Лес обнажился, поля опустели,
 
 
Только не сжата полоска одна…
Грустную думу наводит она.
 
 
Кажется, шепчут колосья друг другу:
«Скучно нам слушать осеннюю вьюгу,
 
 
Скучно склоняться до самой земли,
Тучные зерна купая в пыли!
 
 
Нас, что ни ночь, разоряют станицы^{263}
Всякой пролетной прожорливой птицы,
 
 
Заяц нас топчет, и буря нас бьет…
Где же наш пахарь? чего еще ждет?
 
 
Или мы хуже других уродились?
Или недружно цвели-колосились?
 
 
Нет! мы не хуже других – и давно
В нас налилось и созрело зерно.
 
 
Не для того же пахал он и сеял,
Чтобы нас ветер осенний развеял…»
 
 
Ветер несет им печальный ответ: —
Вашему пахарю моченьки нет.
 
 
Знал, для чего и пахал он и сеял,
Да не по силам работу затеял.
 
 
Плохо бедняге – не ест и не пьет,
Червь ему сердце больное сосет,
 
 
Руки, что вывели борозды эти,
Высохли в щепку, повисли как плети,
 
 
Очи потускли и голос пропал,
Что заунывную песню певал,
 
 
Как, на соху налегая рукою,
Пахарь задумчиво шел полосою.
 

1854

 
Роскошны вы, хлеба заповедные
                  Родимых нив —
Цветут, растут колосья наливные,
                  А я чуть жив!
Ах, странно так я создан небесами,
                  Таков мой рок,
Что хлеб полей, возделанных рабами,
                  Нейдет мне впрок!
 

1855

1

 
У бурмистра Власа бабушка Ненила
Починить избенку лесу попросила.
Отвечал: —Нет лесу, и не жди – не будет!—
«Вот приедет барин – барин нас рассудит,
Барин сам увидит, что плоха избушка,
И велит дать лесу», – думает старушка.
 

2

 
Кто-то по соседству, лихоимец жадный,
У крестьян землицы косячок изрядный
Оттягал, отрезал плутовским манером—
«Вот приедет барин: будет землемерам! —
Думают крестьяне: – скажет барин слово —
И землицу нашу отдадут нам снова».
 

3

 
Полюбил Наташу хлебопашец вольный,
Да перечит девке немец сердобольный,
Главный управитель. «Погоди, Игнаша,
Вот приедет барин!» – говорит Наташа.
Малые, большие – дело чуть за спором —
«Вот приедет барин!» – повторяют хором…
 

4

 
Умерла Ненила; на чужой землице
У соседа-плута – урожай сторицей;
Прежние парнишки ходят бородаты;
Хлебопашец вольный угодил в солдаты,
И сама Наташа свадьбой уж не бредит…
Барина все нету… барин все не едет!
 

5

 
Наконец однажды середи дороги
Шестернею цугом показались дроги:
На дрогах высоких гроб стоит дубовый,
А в гробу-то барин; а за гробом – новый.
Старого отпели, новый слезы вытер,
Сел в свою карету – и уехал в Питер.
 

1855

 
– Ну, пошел же, ради бога!
Небо, ельник и песок —
Невеселая дорога…
Эй! садись ко мне, дружок!
 
 
Ноги босы, грязно тело,
И едва прикрыта грудь…
Не стыдися! что за дело?
Это многих славный путь.
 
 
Вижу я в котомке книжку.
Так, учиться ты идешь…
Знаю, батька на сынишку
Издержал последний грош.
 
 
Знаю, старая дьячиха
Отдала четвертачок,
Что проезжая купчиха
Подарила на чаек.
 
 
Или, может, ты дворовый.
Из отпущенных?.. Ну что ж!
Случай тоже уж не новый —
Не робей, не пропадешь!
 
 
Скоро сам узнаешь в школе,
Как архангельский мужик
По своей и божьей воле
Стал разумен и велик.
 
 
Не без добрых душ на свете —
Кто-нибудь свезет в Москву,
Будешь в университете—
Сон свершится наяву!
 
 
Там уж поприще широко:
Знай работай да не трусь…
Вот за что тебя глубоко
Я люблю, родная Русь.
 
 
Не бездарна та природа,
Не погиб еще тот край,
Что выводит из народа
Столько славных то и знай,—
 
 
Столько добрых, благородных
Сильных любящей душой
Посреди тупых, холодных
И напыщенных собой!
 

1856

 
В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там, во глубине России,—
Там вековая тишина.
Лишь ветер не дает покою
Вершинам придорожных ив,
И выгибаются дугою,
Целуясь с матерью-землёю,
Колосья бесконечных нив…
 

1857

 
Что ни год – уменьшаются силы,
Ум ленивее, кровь холодней…
Мать-отчизна! дойду до могилы,
Не дождавшись свободы твоей!
 
 
Но желал бы я знать, умирая,
Что стоишь ты на верном пути,
Что твой пахарь, поля засевая,
Видит ведряный день впереди;
 
 
Чтобы ветер родного селенья
Звук единый до слуха донес,
Под которым не слышно кипенья
Человеческой крови и слез.
 

1861