Текст книги "И будет вечен вольный труд"

Автор книги: авторов Коллектив

Федор Никифорович Слепушкин

1785–1848

 
Всех раньше бабушка родимая вставала,
На утренней заре, при пенье петухов;
Бродила по избе, – семье своей ворчала,
Ворчанье есть душа везде у стариков;
И с посохом к окну середнему подходит,
На нивы и поля разборчиво глядит,
Где полное душе веселие находит,
Увидя, как сосед с семьей в трудах кипит,
Стучит, кричит детям: «Ленивцы, как не стыдно
Лежать до сей поры, а в поле не бывать!
Соседи там давно, а вас еще не видно:
Добра вам, детушки, от лени не видать;
Счастливая пора не надолго продлится,
Ведь осень подойдет, начнет дождь ливнем лить:
Прогонит со двора; с работой тут простишься!
Уж поздно будет вам потерю воротить».
Поднялась вдруг семья; сбираяся молчали.
Краюху взяв с собой, иконе помолясь,
Бежали на поля, – работу начинали,—
Лен с корнем теребить проворно устремясь.
Рядами вкруг себя все место покрывают,
Где должен он лежать еще довольно дней;
Завидели, готов – немедля подымают
И к дому на овин свезут его с полей.
Там семя обобьют, связавши лен руками,
Для стилки на луга обратно отвезут.
И солнышко печет, и дождик мочит тут,
И провевает ветр лен, устланный рядами.
Лен мякнет, белится, а после – на дворы —
Там чешут, треплют, мнут и с плеч долой
                                                               заботы,
Уборка льна у них тяжеле всей поры
И беспокойнее всей полевой работы.
 

Денис Васильевич Давыдов

1784–1839

 
О юности моей гостеприимный кров!
О колыбель надежд и грез честолюбивых!
      О, кто, кто из твоих сынов
      Зрел без восторгов горделивых
Красу реки твоей, волшебных берегов,
      Твоих палат, твоих садов,
      Твоих холмов красноречивых!
 

1827

Элегия

 
Умолкшие холмы, дол некогда кровавый,
Отдайте мне ваш день, день вековечной славы,
И шум оружия, и сечи, и борьбу!
Мой меч из рук моих упал. Мою судьбу
Попрали сильные. Счастливцы горделивы
Невольным пахарем влекут меня на нивы…
О, ринь меня на бой, ты, опытный в боях,
Ты, голосом своим рождающий в полках
Погибели врагов предчувственные клики,
Вождь Гомерический, Багратион великий!
Простри мне длань свою, Раевский, мой Герой!
Ермолов! я лечу – веди меня, я твой:
О, обреченный быть побед любимым сыном,
Покрой меня, покрой твоих перунов дымом!
Но где вы? Слушаю… Нет отзыва! С полей
Умчался брани дым, не слышен стук мечей,
И я, питомец ваш, склонясь главой у плуга,
Завидую костям соратника иль друга.
 

1829

 
Был век бурный,  дивный век,
Громкий, величавый;
Был огромный человек,
Расточитель славы.
 
 
То был век богатырей!
Но смешались шашки,
И полезли из щелей
Мошки да букашки.
 
 
Всякий маменькин сынок,
Всякий обирала,
Модных бредней дурачок,
Корчит либерала.
 
 
Деспотизма сопостат,
Равенства оратор,—
Вздулся, слеп и бородат,
Гордый регистратор.
 
 
Томы Тьера и Рабо
Он на память знает
И, как ярый Мирабо,
Вольность прославляет.
 
 
А глядиш: наш Мирабо
Старого Гаврило
За измятое жабо
Хлещет в ус да в рыло.
 
 
А глядишь: наш Лафает,
Брут или Фабриций;
Мужиков под пресс кладет
Вместе с свекловицей.
 
 
Фраз журнальных лексикон,
Прапорщик в отставке,
Для него Наполеон —
Вроде бородавки.
 
 
Для него славнее бой
Карбонаров бледных,
Чем когда наш шар земной
От громов победных
 
 
Колыхался и дрожал,
И народ, в смятенье,
Ниц упавши, ожидал
Мира разрушенье.
 
 
Что ж? – Быть может, наш герой
Утомил свой гений
И заботой боевой,
И огнем сражений?..
 
 
Нет, он в битвах не бывал —
Шаркал по гостиным
И по плацу выступал
Шагом журавлиным.
 
 
Что ж? – Быть может, он богат
Счастьем семьянина,
Заменя блистанье лат
Тогой гражданина?..
 
 
Нет, нахально подбочась,
Он по дачам рыщет
И в театрах, развалясь,
Все шипит да свищет.
 
 
Что ж? – Быть может, старины
Он бежал приманок?
Звезды, ленты и чины
Презрел спозаранок?
 
 
Нет, мудрец не разрывал
С честолюбьем дружбы
И теперь бы крестик взял…
Только чтоб без службы.
 
 
Вот гостиная в лучах:
Свечи да кенкеты,
На столе и на софах
Кипами газеты;
 
 
И превыспренний конгресс
Двух графинь оглохших
И двух жалких баронесс,
Чопорных и тощих;
 
 
Все исчадие греха,
Страстное новинкой;
Заговорщица-блоха
С мухой-якобинкой;
 
 
И козявка-егоза —
Девка пожилая,
И рябая стрекоза —
Сплетня записная;
 
 
И в очках сухой паук —
Длинный лазарони,
И в очках плюгавый жук —
Разноситель вони;
 
 
И комар, студент хромой,
В кучерской прическе,
И сверчок, крикун ночной,
Друг Крылова Моськи;
 
 
И мурашка-филантроп.
И червяк голодный,
И Филипп Филиппыч-клоп^{105}.
Муж… женоподобный,—
 
 
Все вокруг стола – и скок
В кипеть совещанья
Утопист, идеолог,
Президент собранья.
 
 
Старых барынь духовник,
Маленький аббатик^{106},
Что в гостиных бить привык
В маленький набатик.
 
 
Все кричат ему привет
С аханьем и писком,
А он важно им в ответ:
Dominus vobiscum! [4]4
  Господь с вами! (лат.)


[Закрыть]
 
 
И раздолье языкам!
И уж тут не шутка!
И народам и царям —
Всем приходит жутко!
 
 
Все, что есть – все в пыль и прах!
Все, что пролетает,—
С корнем вон! – Ареопаг
Так определяет.
 
 
И жужжит он, полн грозой,
Царства низвергая…
А России – боже мой! —
Таска… да какая!
 
 
И весь размежеван свет
Без войны и драки!
И России уже нет,
И в Москве поляки!
 
 
Но назло врагам она
Все живет и дышит,
И могуча, и грозна,
И здоровьем пышет.
 
 
Насекомых болтовни
Внятием не тешит,
Да и место, где они,
Даже не почешет.
 
 
А когда во время сна
Моль иль таракашка
Заползет ей в нос, – она
Чхнет – и вон букашка!
 

1836

Федор Николаевич Глинка^{107}

1786–1880

Содержание явления:

Один из верных сынов покоренного тираном отечества увещевает сограждан своих в тишине ночи к подъятию оружия против насильственной власти[5]5
  Вместо имен действующих лиц поставлены здесь нумера, ибо отрывок сей не принадлежит ни к какому целому, а написан только для опыта, чтобы узнать, могут ли стихи такой меры заменить александрийские и монотонию рифмы, которая едва ли свойственна языку страстей.


[Закрыть].

1

 
Друзья! Уклоняясь от злобы врагов,
К свиданью полночный назначил я час;
Теперь все спокойно, все предано сну;
Тиранство, на лоне утех, на цветах,
И рабство, во прахе под тяжким ярмом,—
Спят крепко!.. Не спит лишь к отчизне любовь!
Она не смыкает слезящих очей:
Скитаясь по дебрям, при бледной луне,
Рыданьем тревожит полуночный час
И будит свободу от смертного сна.
Свобода! Отчизна! Священны слова!
Иль будете вечно вы звуком пустым?
Нет, мы воскресим вас! Не слезы и стон
(Ничтожные средства душ робких и жен),
Но меч и отвага к свободе ведут!
Умрем иль воротим златые права,
Что кровию предки купили для нас!
Чем жизнь в униженьи, стократ лучше смерть!..
Отечества гибель нам льзя ль пережить?..
Ответ ваш, о други, читаю в очах:
Горящий в них пламень, багряность ланит
И дланей стремленье к звенящим мечам —
Все, все мне являет тех самых мужей,
С которыми в битвах я славу делил…
Мы те же, но край наш не тот уже стал!
Под пеплом, в оковах, под тяжким ярмом
Отечество наше кто может узнать?
 

2

 
Там в лютых напастях все зрим мы наш край!
Родных и знакомых я стран не узнал,
Когда на свиданье к местам сим спешил.
О родины милой священны поля,
Где первый раз в жизни я счастье познал,
Что сделалось с вами? – Все умерло тут!..
Где спела надежда на нивах златых
И радости песни гремели в лугах,
Там страшен вид мрачных, ужасных пустынь,
Пустынь, где унынье от воя зверей
Сугубит звук томный влачимых оков!
 

3

 
На трупах, на пепле пожженных им стран,
На выях согбенных под гнетом рабов
Тиран наш воздвиг свой железный престол;
Но слышен уж ропот, тирана клянут…
 

4

 
Клянут лишь, и только! А руки и меч,
А предков примеры кто отнял у них?..
 

1817

Отечества и дым нам сладок и приятен!

Державин

 
Свеча, чуть теплясь, догорала,
Камин, дымяся, погасал;
Мечта мне что-то напевала,
И сон меня околдовал…
Уснул – и вижу я долины
В наряде праздничном весны
И деревенские картины
Заветной русской стороны!..
Играет рог, звенят цевницы,
И гонят парни и девицы
Свои стада на влажный луг.
Уж веял, веял теплый дух
Весенней жизни и свободы
От долгой и крутой зимы.
И рвутся из своей тюрьмы
И хлещут с гор кипучи воды.
Пловцов брадатых на стругах
Несется с гулом отклик долгий;
И широко гуляет Волга
В заповедных своих лугах…
Поляны муравы одели,
И, вместо пальм и пышных роз,
Густые молодеют ели,
И льется запах от берез!..
И мчится тройка удалая
В Казань дорогой столбовой,
И колокольчик – дар Валдая —
Гудит, качаясь под дугой…
Младой ямщик бежит с полночи:
Ему сгрустнулося в тиши,
И он запел про ясны очи,
Про очи девицы-души:
«Ах, очи, очи голубые!
Вы иссушили молодца!
Зачем, о люди, люди злые,
Зачем разрознили сердца?
Теперь я горький сиротина!»
И вдруг махнул по всем по трем…
Но я расстался с милым сном,
И чужеземная картина
Сияла пышно предо мной.
Немецкий город… всё красиво,
Но я в раздумье молчаливо
Вздохнул по стороне родной…
 

<1825>

 
Густая рожь стоит стеной!
Леса вкруг нивы как карнизы,
И всё окинул вечер сизый
Полупрозрачной пеленой…
Порою слышны отголосья
Младых косцов и сельских жниц;
Волнами зыблются колосья
Под пылкой ясностью зарниц;
И жатва, дочь златого лета,
Небесным кормится огнем
И жадно пьет разливы света
И зреет, утопая в нем…
Так горний пламень вдохновенья
Горит над нивою души,
И спеет жатва дум в тиши,
И созревают песнопенья…
 

1826

 
Как я люблю картину нивы,
Когда, зернистая, питанием полна,
Как перси матери-кормилицы, она
Колышется под ветерком игривым
      И перекатная волна
      По ней, как по морю, гуляет…
      Над ней светлей и ночи мрак;
      Ее природа одевает,
      Как деву юную на брак!
      Под сводом яхонтовым неба
      Как хороша для наших глаз
      Сия сокровищница хлеба!
      На ней и бисер, и алмаз,
И жемчуги горят в дожде росистом…
И слышно далеко, в раздолий полистом,
Как резко звонкие кричат перепела,
И зелень, по местам, приветливо светла,
И ласково манит прохожих взоры
      Огонь холодный светляка,
      И селянин еще издалека
О жатве будущей заводит разговоры.
 

Между 1827–1829

 
Седеет в воздухе, и липки
Повесили свои листки;
И медленней кружатся рыбки
В текучем зеркале реки.
Янтарный лист дрожит на ветках;
Звончей гудет в пустой трубе;
Молчат, нахмурясь, птицы в клетках;
Дрова привалены к избе;
В лесах прочистились дорожки;
Заглохло на поле пустом;
Но в сельском домике простом
Вставляют на зиму окошки…
Обобран тучный огород;
Замолкли рощи и долины…
Но в деревнях слышней народ,
И закурилися овины…
Растут душистые стога,
И золотеют скирды хлеба…
Как жизнь крестьян недорога!
Как незатейна их потреба!
Кусок насущного, да квас,
Да зелень, и, порой, приварок
Для них уж лакомый подарок!
Но не бедней, богатых, нас
Сии сыны простой природы!
Свежи и в запоздалы годы,
И сановиты и ловки!
В хозяйстве дело разумеют
И толковиты для работ;
И не грустят и не желтеют,
Как мы, от сплетней и забот!..
Проходит скоро их кручина!
А у пригожих их девиц
Лебяжья грудь и свежесть лиц,
В ланитах и в устах малина!
Их не томит огонь страстей
И суеты не кличет голос;
Не знают приторных сластей,
И позже их седеет волос!..
 

<1830>

Посвящено людям ХII-го года

(Отрывок из рассказа)

 
Дошла ль в пустыни ваши весть,—
Как Русь боролась с исполином?
Старик отец вел распри с сыном:
Кому скорей на славну месть
Идти? – И, жребьем недовольны,
Хватая пику и топор,
Бежали оба в полк напольный^{110};
Или в борах, в трущобах гор
С пришельцем бешено сражались.
От запада к нам бури мчались:
Великий вождь Наполеон
К нам двадцать вел с собой народов.
В минувшем нет таких походов:
Восстал от моря к морю стон
От топа конных, пеших строев;
Их длинная, густая рать
Всю Русь хотела затоптать;
Но снежная страна героев
Высоко подняла чело
В заре огнистой прежних боев:
Кипело каждое село
Толпами воинов брадатых:
«Куда ты, нехристь?.. Нас не тронь!»
Все вопили, спустя огонь
Съедать и грады и палаты
И созиданья древних лет.
Тогда померкнул дневный свет
От курева пожаров рьяных,
И в небесах, в лучах багряных,
Всплыла погибель; мнилось, кровь
С них капала… И, хитрый воин,
Он скликнул вдруг своих орлов
И грянул на Смоленск… Достоин
Похвал и песней этот бой:
Мы заслоняли тут собой
Порог Москвы– в Россию двери;
Тут русские дрались как звери,
Как ангелы! – Своих голов
Мы не щадили за икону
Владычицы^{111}. Внимая звону
Душе родных колоколов,
В пожаре тающих, мы прямо
В огонь метались и упрямо
Стояли под дождем гранат,
Под визгом ядер: все стонало,
Гремело, рушилось, пылало;
Казалось, выхлынул весь ад:
Дома и храмы догорали,
Калились камни… И трещали
Порою волосы у нас:
Он был сильней!.. Смоленск курился,
Мы дали тыл. Ток слез из глаз
На пепел родины скатился…
Великих жертв великий час,
России славные годины:
Везде врагу лихой отпор;
Коса, дреколье и топор
Громили чуждые дружины.
Огонь свой праздник пировал:
Рекой шумел по зрелым жатвам,
На селы змеем налетал.
Наш бог внимал мольбам и клятвам.
Но враг еще… одолевал!..
На Бородинские вершины
Седой орел^{112} с детьми засел,
И там схватились исполины,
И воздух рделся и горел.
Кто вам опишет эту сечу,
Тот гром орудий, стон долин?
Со всей Европой эту встречу
Мог русский выдержать один!
И он не отстоял отчизны,
Но поле битвы отстоял,
И, весь в крови, – без укоризны —
К Москве священной отступал!
Москва пустела, сиротела,
Везли богатства за Оку;
И вспыхнул Кремль, – Москва горела
И нагнала на Русь тоску.
Но стихли вдруг враги и грозы —
Переменилася игра:
К нам мчался Дон, к нам шли морозы —
У них упала с глаз кора!
Необозримое пространство
И тысячи пустынных верст
Смирили их порыв и чванство,
И показался божий перст.
О, как душа заговорила!
Народность наша поднялась:
И страшная России сила
Проснулась, взвихрилась, взвилась:
То конь степной, когда, с натуги,
На бурном треснули подпруги,
В зубах хрустели удила,
И всадник выбит из седла!
Живая молния, он, вольный
(Над мордой дым, в глазах огонь),
Летит в свой океан напольный;
Он весь гроза – его не тронь!..
Не трогать было вам народа,
Чужеязычны наглецы!
Кому не дорога свобода?..
И наши смурые^{113} жнецы,
Дав селам весть и богу клятву,
На страшную пустились жатву…
Они – как месть страны родной —
У вас, непризванные гости:
Под броней медной и стальной
Дощупались, где ваши кости!
Беда грабителям! Беда
Их конным вьюкам, тучным ношам:
Кулак, топор и борода
Пошли следить их по порошам…
И чей там меч, чей конь и штык
И шлем покинут волосатый?
Чей там прощальный с жизнью клик?
Над кем наш Геркулес брадатый —
Свиреп, могуч, лукав и дик —
Стоит с увесистой дубиной?..
Скелеты, страшною дружиной,
Шатаяся, бредут с трудом
Без славы, без одежд, без хлеба,
Под оловянной высью неба,
В железном воздухе седом!
Питомцы берегов Луары
И дети виноградных стран
Тут осушили чашу кары
Клевал им очи русский вран
На берегах Москвы и Нары;
И русский волк и русский пёс
Остатки плоти их разнес.
И вновь раздвинулась Россия!
Пред ней неслись разгром и плен
И Дона полчища лихие…
И галл и двадесятъ племен,
От взорванных кремлевских стен
Отхлынув бурною рекою,
Помчались по своим следам!..
И, с оснеженной головою,
Кутузов вел нас по снегам;
И всё опять по Неман, с бою,
Он взял – и сдал Россию нам
Прославленной, неразделенной.
И минул год – год незабвенный!..
Наш Александр благословенный
Перед Парижем уж стоял
И за Москву ему прощал!
 

1839

Константин Николаевич Батюшков

1787–1855

 
«О хлеб-соль русская! о прадед Филарет^{115}!
      О милые останки,
Упрямство дедушки и ферези^{116} прабабки!
      Без вас спасенья нет!
А вы, а вы забыты нами!» —
      Вчера горланил Фирс с гостями
И, сидя у меня за лакомым столом,
В восторге пламенном, как истый витязь русский,
Съел соус, съел другой, а там сальмис^{117} французский,
А там шампанского хлебнул с бутылку он,
А там… подвинул стул и сел играть в бостон.
 

1810

 
Мой друг! я видел море зла
И неба мстительного кары:
Врагов неистовых дела,
Войну и гибельны пожары.
Я видел сонмы богачей,
Бегущих в рубищах издранных,
Я видел бледных матерей,
Из милой родины изгнанных!
Я на распутье видел их,
Как, к персям чад прижав грудных,
Они в отчаянье рыдали
И с новым трепетом взирали
На небо рдяное кругом.
Трикраты с ужасом потом
Бродил в Москве опустошенной^{119},
Среди развалин и могил;
Трикраты прах ее священный
Слезами скорби омочил.
И там, где зданья величавы
И башни древние царей,
Свидетели протекшей славы
И новой славы наших дней;
И там, где с миром почивали
Останки иноков святых
И мимо веки протекали,
Святыни не касаясь их;
И там, где роскоши рукою,
Дней мира и трудов плоды,
Пред златоглавою Москвою
Воздвиглись храмщ и сады,—
Лишь угли, прах и камней горы,
Лишь груды тел кругом реки,
Лишь нищих бледные полки
Везде мои встречали взоры!..
А ты, мой друг, товарищ мой,
Велишь мне петь любовь и радость,
Беспечность, счастье и покой
И шумную за чашей младость!
Среди военных непогод,
При страшном зареве столицы,
На голос мирныя цевницы^{120}
Сзывать пастушек в хоровод!
Мне петь коварные забавы
Армид^{121} и ветреных цирцей^{122}
Среди могил моих друзей,
Утраченных на поле славы!..
Нет, нет! талант погибни мой
И лира, дружбе драгоценна,
Когда ты будешь мной забвенна,
Москва, отчизны край златой!
Нет, нет! пока на поле чести
За древний град моих отцов
Не понесу я в жертву мести
И жизнь, и к родине любовь;
Пока с израненным героем^{123},
Кому известен к славе путь,
Три раза не поставлю грудь
Перед врагов сомкнутым строем,—
Мой друг, дотоле будут мне
Все чужды музы и хариты,
Венки, рукой любови свиты,
И радость шумная в вине!
 

1813

 
В местах, где Рона протекает
      По бархатным лугам,
Где мирт душистый расцветает,
      Склонясь к ее водам,
Где на горах роскошно зреет
      Янтарный виноград,
Златый лимон на солнце рдеет
      И яворы^{125} шумят,—
 
 
В часы вечерния прохлады
      Любуяся рекой,
Стоял, склоня на Рону взгляды
      С глубокою тоской,
Добыча брани, русский пленный,
      Придонских честь сынов,
С полей победы похищенный
      Один – толпой врагов.
 
 
«Шуми, – он пел, – волнами, Рона,
      И жатвы орошай,
Но плеском волн – родного Дона
      Мне шум напоминай!
Я в праздности теряю время,
      Душою в людстве сир;
Мне жизнь – не жизнь, без славы – бремя,
      И пуст прекрасный мир!
 
 
Весна вокруг живит природу,
      Яснеет солнца свет,
Всё славит счастье и свободу,
      Но мне свободы нет!
Шуми, шуми волнами, Рона,
      И мне воспоминай
На берегах родного Дона
      Отчизны милый край!
 
 
Здесь прелесть – сельские девицы!
      Их взор огнем горит
И сквозь потупленны ресницы
      Мне радости сулит.
Какие радости в чужбине?
      Они в родных краях;
Они цветут в моей пустыне,
      И в дебрях, и в снегах.
 
 
Отдайте ж мне мою свободу!
      Отдайте край отцов,
Отчизны вьюги, непогоду,
      На родине мой кров,
Покрытый в зиму ярким снегом!
      Ах! дайте мне коня;
Туда помчит он быстрым бегом
      И день и ночь меня!
 
 
На родину, в сей терем древний,
      Где ждет меня краса
И под окном в часы вечерни
      Глядит на небеса;
О друге тайно помышляет…
      Иль робкою рукой
Коня ретивого ласкает,
      Тебя, соратник мой!
 
 
Шуми, шуми волнами, Рона,
      И жатвы орошай;
Но плеском волн – родного Дона
      Мне шум напоминай!
О ветры, с полночи летите
      От родины моей,
Вы, звезды севера, горите
      Изгнаннику светлей!»
 
 
Так пел наш пленник одинокой
      В виду лионских стен,
Где юноше судьбой жестокой
      Назначен долгий плен.
Он пел – у ног сверкала Рона,
      В ней месяц трепетал,
И на златых верхах Лиона
      Луч солнца догорал.
 

1814

 
У Волги-реченьки сидел
      В кручинушке, унылый,
Солдат израненный и хилый.
Вздохнул, на волны поглядел
      И песенку запел:
 
 
– Там, там в далекой стороне
      Ты, родина святая!
Отец, и мать моя родная,
Вас не увидеть боле мне
      В родимой стороне.
 
 
О, смерть в боях не так страшна,
      Как Страннику в чужбине,
Там пуля смерть, а здесь в кручине
Томись без хлеба и без сна,
      Пока при < дет > она.
 
 
Куда летите, паруса? —
      На родину святую.
Зачем вы, пташки, в цепь густую,
Зачем взвились под небеса? —
      В родимые леса.
 
 
Всё в родину летит свою,
      А я бреду насилу,
Сквозь слезы песенку унылу
Путем-дорогою пою
      Про родину мою.
 
 
Несу котомку на плечах,
      На саблю подпираюсь,
Как сиро < тино > чка скитаюсь
В лесах дремучих и песках,
      На волжских берегах.
 
 
Жена останется вдовой,
      А дети сиротами,
Вам сердце молвит: за горами,
В стране далекой и чужой,
      Знать, умер наш родной.
 
 
Зачем, зачем ре<ка> Дунай
      Меня не поглотила!
Зачем ты, пуля, изменила
. . . . . . . . . .
 

1816 или 1817 (?)

Петр Александрович Плетнев^{127}

1792–1865

 
Есть любимый сердца край;
Память с ним не разлучится:
Бездны моря преплывай —
Он везде невольно снится.
 
 
Помнишь хижин скромных ряд,
С холма к берегу идущий,
Где стоит знакомый сад
И журчит ручей бегущий.
 
 
Видишь: гнется до зыбей
Распустившаяся ива
И цветет среди полей
Зеленеющая нива.
 
 
На лугах, в тени кустов,
Стадо вольное играет;
Мнится, ветер с тех лугов
Запах милый навевает.
 
 
Лиц приветливых черты,
Слуху сладостные речи
Узнаешь в забвеньи ты
Без привета и без встречи.
 
 
Возвращаешь давних дней
Неоплаканную радость,
И опять объемлешь с ней
Обольстительницу-младость.
 
 
Долго ль мне в мечте одной
Зреть тебя, страна родная,
И бесплодной жить тоской,
К небу руки простирая?
 
 
Хоть бы раз глаза возвесть
Дал мне рок на кров домашний
И с родными рядом сесть
За некупленные брашны!
 

Петр Андреевич Вяземский

1792–1878