Текст книги "Мифы и легенды народов мира. Том 9. Народы России"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
Мифы. Легенды. Эпос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)
Они откочевали со всеми оленями. Целый месяц кочуют. По истечении месяца Марендя сказал:
– Уже близко, поставим здесь чум. Отсюда будем ездить. Большой город в семи днях езды отсюда.
Поставили чум, поели. Легли спать. Как только повернулось созвездие Большая Медведица, Марендя толкнул локтем в бедро женщину Выли:
– Разожги огонь, поедим.
Поели.
Младший ханты корчится, со стоном говорит:
– Придется, видно, вам ехать вдвоем. Я не смогу. Если я умру, то мое тело здесь и найдете.
Его родственники нагрузили нарты. Поехали. Как те уехали, он знай себе лег спать. С наступлением седьмого дня встал, сварил мясо, поел. Выбежал из чума, сказал:
– Шкура, шкура, опусти меня на краю царского города.
Опустился на краю царского города. Увидел, что его родственники только въезжают в город. В городе направился по прямой улице, сам в шкуре. Видит, на улице уборная. Мужчина, чистящий уборную, каждый раз чуть не падает за пешней. Посмотрел внимательно. А это, оказывается, старший ханты, его брат. Опять зашагал дальше.
Возле дома богатого купца увидел какого–то мужчину, колющего дрова. Посмотрел краем глаза – да это же его средний брат.
Затем младший ханты вошел в царский дом. Великий царь сидит за каменным столом. Советники его, семь советников, тут же сидят. Тут же и три Выли. На груди у них ордена с царскими лицами. Оказывается, схватили Марендю, привели к царю, судят его. Три Выли вскричали разом:
– Вот! Марендя забрал нашу сестру!
Царь спросил:
– Каким же судом мы его засудим?
Три Выли сказали:
– Нужно повесить Марендю!
Семь солдат тотчас загородили Маренде дорогу семью саблями. Увели его. За ними пошел и ханты. Царь велел одному советнику проследить за казнью.
Младший ханты взмахнул шкурой за спиной Маренди, и семь солдат с криком вздернули на виселицу царского советника. Вернулись солдаты к царю. Царь спросил:
– Вы повесили Марендю?
– С ним покончено! – ответили солдаты.
Царь взглянул и сказал:
– Вон ведь Марендя, за вашими спинами!
Царь увидел, что нет его советника, сказал:
– Вы, кажется, повесили своего. Сейчас вы сожжете Марендю, зажав клещами, на семи кострах.
Опять семь солдат увели Марендю. Царь отправил двух своих советников наблюдателями. Вот–вот должны были зажать Марендю клещами. Ханты взмахнул шкурой, и от царских советников остался лишь пепел. Солдаты вернулись в царский дом. Царь спросил:
– Вы убили Марендю?
– Сейчас мы его прикончили, – ответили солдаты.
– Вон же стоит Марендя за вашими спинами! Вы своего убили. Затолкайте этого разбойника в яму!
Опять солдаты повели Марендю. Теперь царь отправил с ними четырех своих советников. Вот–вот должны были втолкнуть Марендю в яму, а ханты взмахнул шкурой. И солдаты затолкали в яму советников царя. Советники царя полетели в яму, напоролись на остро наточенные железные прутья. Закончили солдаты свою работу, пошли к царю. Царь спросил:
– Ну что, прикончили Марендю?
– Мы прикончили Марендю, – ответили солдаты.
Царь начал искать своих советников, не нашел и сказал:
– Вот же Марендя! Теперь моя голова иссякла. Ничего не могу придумать. Марендя оказался сильнее меня! Теперь, мои верные солдаты, выведите трех Выли на улицу. Распяльте их возле двери – это из–за них погибли все мои семь мудрых советников.
Долго ли будут возиться с тремя Выли? А Марендя только сейчас начал гостить по–настоящему. Заплатил налог за три года. А ханты выскользнул на улицу. На улице снял шкуру, зашагал по улице. Подошел к среднему брату. Сказал:
– Ты когда–то не был похож на сегодняшнего человека, который колет дрова купцу. Казалось, ты не будешь склоняться под тяжестью топора. А теперь колешь купеческие дрова, кланяешься купцу за кусок еды.
Средний брат рассердился, бросился с кулаками. Младший ханты сказал:
– Не обязательно тебе бросаться на меня с кулаками. Ты когда–то отдавал мне своих куропаток, объеденных зверями. Когда–нибудь я пришлю человека за тобой.
Зашагал дальше. Дошел до человека, который уборную чистит.
– Старший ханты, когда ты съедал своих куропаток, объеденных зверями, казалось, что никогда не будешь чистить уборные, не думал, что ты будешь еле поднимать пешню.
Тот бросился с кулаками. Младший сказал:
– Не бросайся пока на меня с кулаками. Когда–то средний брат отдавал мне своих куропаток, объеденных зверями. Я пришлю за ним человека. Ты же съедал своих куропаток, не обращая на меня внимания. Ты умри, упав за пешней, смешайся с дерьмом.
Зашагал дальше своей дорогой. Дойдя до окраины города, сказал:
– Шкура, шкура, доставь меня домой.
Полетел домой. Снял шкуру. Семь дней знай себе спит. На седьмой день послышался скрип нарты. Слышно, Марендя пьян. Слышно, сказал:
– Я вот такой! Есть виселицы, есть семь костров, есть ямы–тайники, но в них я не попал.
Его родственник ханты делает вид, что слушает. Ханты стонет, вот–вот умрет – настолько он плох. Сказал Марендя одной из женщин:
– Разожги огонь. Ведь мы оставляли человека. Он еще жив, разожги для него огонь. Мы сами распряжем оленей.
Распрягли, должно быть, оленей. Вошли в чум. Марендя сказал:
– Как себя чувствуешь?
Тот ответил:
– Я плох.
Вытащил Марендя бутылку. Конечно, тому налил вина. Выпив две чаши, ханты сказал:
– Мой друг, оказывается, этот напиток исцеляет от болезни!
Выпив четвертую чашу, ханты сказал:
– Эта вещь очень хороша от болезни! В теле нет никакой боли.
Младший ханты здоровешенек. А Марендя все повторяет:
– Есть виселицы, есть семь костров, на которых сжигают людей, есть ямы–тайники – это не для меня.
Младший ханты говорит:
– Ну конечно, так оно и есть.
Живут в чуме семь дней. Потом откочевали в свои края.
Начали жить здесь. Поставили чум. И здесь живут семь дней. Младший ханты сказал Маренде:
– Мы с женой поедем в свою землю. Вы же останетесь тут, имея тысячи оленей. Ты будешь – Илебя пэртя – хорошей жизни опора.
Марендя спросил:
– Вы поедете на оленях?
– Нет, мы не поедем на оленях, – ответил ханты.
Ханты с женой сели в шкуру. Ханты сказал:
– Шкура, шкура, опусти нас в лесу около нашего чума.
Взлетели и вскоре опустились возле чума. Вошли в чум. В чуме неописуемая красота.
Сказал жене:
– Ты подожди здесь. У меня есть дело.
Младший ханты вышел, крикнул:
– Младший сын великана, где ты? Иди сюда!
Тот вышел из своего земляного чума:
– Младший ханты, какие вести?
– Возле купеческого дома увидишь человека, колющего дрова. Пойди за ним, – сказал ханты.
Младший сын великана ответил:
– Я его приведу.
Не прошло и мгновения, за которое можно положить табак за губу, он привел под мышкой среднего ханты. Привел и сказал братьям–хантам:
– Пусть вашим домом будет эта лесистая сопка.
Остались ханты здесь жить.
Ябтане, Ябтако и Яндоко. Рассказала в 1961 г. жительница пос. Черная Ненецкого автономного округа Архангельской обл. А. Ноготысая. Запись и литературная обработка писателя В. Леднева.
[Закрыть]
Вдали от людных стойбищ одиноко стоит летний домик. Стоит он там, где нет леса, где замедляют бег бурные горные реки, а вершины гор царапают небо. Равнинная, слегка холмистая земля гола, как колено, и ветру не за что зацепиться.
В домике живут двое – Ябтако и Ябтане, брат и сестра. Брат старше сестры. Он все дни ходит на диких оленей охотиться. Есть у них Яндоко – песик. Вместе с собачкой Яндоко в домике их – только три живые души. Если надо подвезти к жилью туши хоров[12]12
…туши хоров… – Хор – самец олень.
[Закрыть], Ябтако впрягается в санки вместе с Яндоко.
Удачлив юноша. Когда на охоте застанет непогода, Ябтако с Яндоко от ветра и снега рогами убитых оленей укрываются – так много оленей брат добывает.
Так и живут они. Дружно живут. Ябтако все дни на тропах диких оленей пропадает, Ябтане дома остается, камусы с оленьих ног снимает, сушит их, от мездры очищает и шьет наряды себе и брату, хозяйство ведет, еду готовит.
Однажды, когда брат с Яндоко ушли на охоту, Ябтане перед работой решила прибрать волосы. Распустила косу, только взялась за гребень и – под самым потолком на одной волосине повисла. Испугалась девушка, все тело до краешков ногтей заныло! Когда опомнилась, стала биться, пытаться вырвать волос руками – волос руки режет! Одна только волосина, а не рвется! Так и висит Ябтане. Весь день висит.
Завечерело. Брат с охоты возвращается. Ябтане уже слышит, что брат с Яндоко на дворе объявились, и тут – волосина то ли лопнула, то ли опустилась – девушка на пол упала.
Так и не прибрав волосы, Ябтане скорее принялась готовить еду.
– Ты и волосы не прибрала, – заметил брат. – Чем занималась?
– До косы ли? Весь день с камусами провозилась.
Брат замолк.
Погас день, спать улеглись.
Утром Ябтако – он же охотник, рано уходит – еще до зари ушел. Вместе с Яндоко они ушли.
«Опять косу не прибрала. Чем все занята?» – уже днем представила Ябтане, что скажет брат, и стала прибирать волосы. Только распустила косу – и повисла на одной волосине под самым потолком. Попыталась раскачаться, чтобы оторваться, – не смогла. Хотела разорвать волос руками – руки в кровь изрезала. Волосина только одна, а не рвется! И снова висит Ябтане весь день.
Завечерело. Брат оленьи туши тащит на санках. Вместе с Яндоко тащат. Но вот они уже во дворе, и волос то ли оборвался, то ли распутался – Ябтане на пол упала.
– И камусы не сняла, и волосы не прибрала… Чем же ты все занята? – ворчит недовольно брат.
– Мало ли дел по дому! – обиделась Ябтане.
Ябтако ничего не ответил.
После ужина брат из каких–то своих тайников семивершковую саблю вынул и начал ее точить. Весь вечер он ее точил, да так наточил, что, положи поперек лезвия волосину – она тут же пополам.
Утром Ябтако не пошел на охоту, на полати залез. Там он, может, спит, может, так просто лежит – не шелохнется, точно нет его. Яндоко в уголке калачиком свернулся, его тоже как будто нет.
Когда рассвело, Ябтане принялась за волосы. Только распустила она тяжелые пряди, потянулась за гребнем, слышит, брат вскочил, взмахнул саблей над самой ее головой, и тут же что–то со звоном на пол упало.
Девушка взглянула на пол и возле своих ног увидела кисть человеческой руки с браслетом из бубенчиков на запястье. Обрубок руки еще покачивался, прозрачные бубенчики, точно водяные пузырьки, переливались на свету и нежно звенели.
Ябтако схватил кисть и, подавая ее сестре, сказал:
– Это кисть руки того, кто два дня держал тебя за одну волосину под потолком. Теперь возьми ее и храни. Положи в свою тучейку[13]13
Тучейка – сумочка, изготовляемая из замши, меха и украшенная вышивкой и аппликацией из кусочков сукна.
[Закрыть], горловину зашей, а тучейку спрячь так, чтобы никто не нашел.
На глазах у брата Ябтане положила кисть в тучейку, горловину зашила.
– Когда–то я женюсь, – снова заговорил Ябтако. – Будет у меня сын. Не успеет прорезаться на небе и второй месяц после его рождения, мальчик начнет ползать и говорить. Будет веселым, бойким. Но однажды горько заплачет. Так, без причины разревется. Ты станешь успокаивать его, разные игрушки будешь давать, но он ни одну не возьмет. «Есть у тебя самая красивая игрушка, – будет он твердить. – Ту мне дай!» Это он кисть с браслетом из бубенчиков будет просить, но ты, смотри, ни за что не отдавай.
И снова течет жизнь по–прежнему: брат с Яндоко на охоту ходят, Ябтане дома остается – камусы с оленьих ног снимает, рукодельничает. Скучно одной в доме и страшновато после случая с кистью. Однажды – это было около полудня – слух Ябтане уловил, что вроде бы на дворе послышались шаги. И не ошиблась она: из–за приоткрывшейся двери женская голова показалась.
– След моею единственного братца вижу только до края твоего дымохода, а дальше куда он пошел – не вижу, – сказала она. – Не видела ли ты его? Не проходил ли?
– Нет, – пожала плечами Ябтане. – Не видела. Не знаю. – И словно опомнилась: – Да ты что за дверью–то стоишь? Заходи. Поговорим, свежих жил из оленьих ножек вместе поедим.
– Ой, нет! – всполошилась женщина. – Братище–то твой, наверное, дома! – И хлопнула дверью.
– Нет братишки. Дома ли быть ему? Все дни на охоте, – запоздало сказала Ябтане, а женщины уж и след простыл.
Завечерело. Вернулся брат. Вместе с Яндоко они туши хоров приволокли на чунке.
– Днем кто приходил? – спросил Ябтако. – След вижу.
– Женщина была, – не замедлила Ябтане, – да в дом не решилась зайти. «Братшце–то твой, наверное, дома!» – сказала она и хлопнула дверью.
Утром Ябтако не пошел на охоту. На полати залез. Спит ли, просто ли так лежит – не слышно его, точно, кроме Ябтане, в доме нет никого. Яндоко в уголке калачиком свернулся, и его тоже будто нет.
Прибрав волосы, Ябтане, как всегда, занялась камусами. Увлекшись, она вроде бы забыла о присутствии Ябтако и Яндоко.
Ровно в полдень объявилась женщина, из–за двери заглядывает.
– Зайди, милая. Не бойся, – первой заговорила Ябтане. – Зайди хоть ненадолго: поговорим, жилами из ног молодых олешек полакомимся. Днем я всегда одна. Скучно.
– Ой, нет! – отозвалась та. – Не нужны мне жилы! Не нуждаюсь! Братище–то твой, наверное, дома!
– Нет братишки. Дома ли быть ему? Все дни на оленьих тропах пропадает, – заверила Ябтане.
Женщина открыла дверь пошире, ступила на порог одной ногой, второй, подалась было вперед, чтобы занести ногу, и в этот миг выскочил Ябтако, схватил ее.
Сильной и верткой оказалась женщина: так и ускользает от юноши. Когда наступил вечер, на уголках рта выступила у нее розовая пена – так она рвалась на волю! Женщина села на пол, пьяная от усталости.
– Ой! Весь дух ты из меня вытряхнул! – сказала она, тяжело дыша.
– Глупая! – говорит Ябтако. – Я не собираюсь тебя убивать. Я на тебе женюсь.
– Вэй!.. Пусть буду твоей. Пусть! Выйду я за тебя замуж и клянусь, что буду самой верной, самой покорной твоей женой.
И поженились.
Два года прошло, и, все как надо, – родился сын. Мальчик быстро растет. Не успел прорезаться в небе второй месяц после рождения, а мальчик уже на четвереньках ползает, заговорил. Мать тогда и сказала озабоченно:
– В зыбку ребенка скоро нечего будет положить. Схожу я, древесной трухи поищу на подстилку.
– Есть же пока сухой мох, – сказала Ябтане. – Потом я сама схожу.
– Где найдешь его, когда все замерзнет? – отрезала мать. – Да и мне – все с ребенком да с ребенком! – надо же погулять. Пойду трухи поищу! – И, шагнув за дверь, наказала: – А племянничек твой пусть не плачет: и до беды недалеко!
Только скрылась мать за дверью, мальчик – в рев! Ногами и головой бьется об пол, все тело красными пятнами покрылось, нос побелел, губы посинели.
Испугалась Ябтане, взяла мальчишку на руки, качает, дает ему разные игрушки, а он швыряет их на пол, пуще прежнего ревет и просит:
– Есть у тебя самая красивая игрушка! Ту мне и дай!
«Мать наказывала, чтобы мальчик не плакал: до беды недалеко! – подумала Ябтане и вспомнила о кисти руки с браслетом. – Ее он, может, просит? У меня, кроме кисти, ничего вроде бы нет». И достала тучейку, но кольнуло сердце, и она будто услышала голос брата: «Будет просить кисть с браслетом из бубенчиков, ты не отдавай!»
Ябтане огляделась вокруг: кроме нее и мальчишки, в доме – никого. А малыш ревет, задыхается, весь посинел, руки и ноги стали холодными, и все просит игрушку, самую красивую!
Ябтане распорола горловину тучейки и показала кисть с браслетом. Мальчишка залился смехом, будто и вовсе не плакал.
Ябтане подала кисть, и малыш стал кидать ее то к двери, то в переднюю часть комнаты – бубенчики на браслете переливаются, звенят, будто смеются. Ребенок носится за кистью и хохочет. Рад! Рада и Ябтане. Но мальчик замахнулся посильнее, и кисть упала у самой двери. Женщина – она, оказалось, и не ходила за трухой, за дверью стояла, ждала! – схватила кисть, взяла сына и исчезла.
Ябтане выбежала на улицу, но… разве увидишь, разве найдешь? Женщина исчезла, и следа нет!
Ябтане весь день выбегала на улицу, весь день прождала. Так и не появилась женщина с ребенком. Да и зачем она появится, если она этого только и хотела?
– Ох и виновата я! – схватилась Ябтане за голову. – Женщина и трухи–то не искала, за дверью стояла, ждала, когда кисть выкатится!
А день угасал. Далеко, где светила узенькая полоса заката, Ябтане увидела брата и Яндоко. Выбившись из сил, наклоняясь почти до земли, тащат они чунку.
Ябтане прождала весь вечер, но они не появились. Идти навстречу? Стемнело уже. Ночь. Где их в темноте найдешь? И она легла спать, но сон к ней не шел. Ябтане всю ночь прождала, но брат с Яндоко так и не появились. На рассвете она пошла туда, где видела их вечером. Нашла, но Ябтако и Яндоко были мертвы.
Ябтане раскидала туши оленей, вместо них на чунку уложила брата и Яндоко, приволокла домой, положила обоих рядышком на кровать и накрыла одеялом.
– Ох и дура я! – корит она себя. – Зачем я отдала эту поганую кисть? Пусть мальчишка поревел бы – от капризов еще никто не умирал!.. Теперь же, сколько ни плачь, толку мало! Мертвый не встанет. Что–то надо делать, куда–то уходить!..
Ябтане распутала косу, расчесала волосы, подстригла их, как у мужчины. Достала пимы брата с узором в семь белых и черных полос, повыше икр и ниже колена подвязками в семь цветов радуги затянула. Ловко надела рубаху брата, поверх нее малицу, подпоясалась, взяла его вересковый, лук, облицованный мамонтовым рогом, и вышла на улицу. Встала она на лыжи Ябтако, обшитые выдрой, и пошла куда глаза глядят, куда лыжи катятся.
Месяц идет Ябтане – ни людей, ни жилья. Попросит желудок – дикого оленя убивает. Туши оленей – не тащить же их на себе? – на месте коротких привалов оставляет: зверья и птиц полно, съедят. На исходе зимы Ябтане протерла глаза – не чудится ли? – впереди показалось множество чумов. Людей возле них – видимо–невидимо! То сходятся вместе, то снова разбегаются. «Наверное, в стрельбе состязаются. Мишени смотрят», – решила Ябтане и ускорила шаг. Вскоре и ее заметили. Стали кричать:
– Эй, мужчина! Кто ты? Ноги торопи! Забавную игру мы затеяли: девушку делим! Дочь вождя рода Ламдо делим! Надо расколоть стрелой толстую иглу, да вот не можем. Если расколешь иглу от ушка до острия, дочь вождя рода Ламдо – твоя! Хозяин стойбища отдаст ее без всякого выкупа да еще в придачу сто оленей даст. Скорее шагай! Ноги торопи!
– Велика ли хитрость иглу расколоть! – сказала Ябтане, подойдя к стрелкам.
Она развернула облицованный мамонтовым рогом лук и выстрелила, не замедляя шага, еще издали – и толстая игла от ушка до острия пополам расщепилась.
– Тут мы бессильны! – разом выдохнуло все стойбище. – Равных тебе нет. Сильный – силен. Слабы мы, жилы у нас тонки. Уступаем невесту и разъезжаемся.
Тут Ябтане и посадили женихом за свадебный стол. Невеста и правда красива: от ее взгляда, куда ни глянет, шесты чума будто огнем занимаются. «Не зря, видно, делили невесту: красива!» – подумала Ябтане.
Год живет Ябтане в стойбище зятем. Когда запорхали первые снежинки второй зимы, Ябтане сказала тестю:
– Там, у меня дома, сестра есть. Совсем одна. Соскучилась, наверное… На лик своей земли хотелось бы взглянуть. Отпустишь ты меня или нет?
– Хэ! О чем разговор? Коли сестра есть и она одна – ехать надо! Почему же не отпущу?! Поезжай, когда тебе надо, и приезжай, как надумаешь.
В тот же день вождь рода Ламдо сани наладил, аргиш растянул. Пригнали на стойбище оленей. До дальнего края стоящего кучно стада и глаз не достанет – так много оленей!
Хозяин стойбища в нарту своей дочери четырех белых быков запряг. Сто белых быков в аргиш запрягли. К нарте Ябтане тоже четырех белых быков привели, накрыли сиденье нарты шкурой белого оленя. Потом вождь рода Ламдо к саням на самом конце аргиша дочери одну престарелую важенку привязал, и аргиш тронулся. За престарелой важенкой отделились от стада сто белых оленей и пошли рядом с ней. Видно, потомство пожилой важенки – дети, внуки, правнуки…
Все дальше уходит аргиш от стойбища вождя рода Ламдо. Ябтане прокладывает путь, но сама толком не знает, куда едет. Смыкаются веки дня – чум разбивают. Откроет день глаза – снова кочуют.
Однажды Ябтане увидела впереди множество чумов. Возле стойбища людское море волнуется. Упряжкам счета нет! Не война ли? Ябтане ведет аргиш прямо на них. А ей навстречу кричат:
– Эй! Мужчина! Ноги оленей торопи! Тонкую иглу надо расколоть! Три года бьемся – и все не можем!
Ябтане подъехала, подошла к стрелкам и сказала:.
– Велика ли хитрость тонкую иглу расколоть!
Она развернула облицованный мамонтовым рогом вересковый лук, натянула тетиву, отпустила – и тонкая игла от ушка до острия на две половинки со звоном распалась.
Стойбище умолкло на миг, потом выдохнуло:
– Сильный – силен! Нет тебе равных! Кроме дочери своей вождь рода Хаби отдаст двести оленей. Невеста – твоя. Обиды на тебя у нас нет, и на вождя Хаби мы не в обиде!
– Чума своего не разбивайте, к нам заходите, – сказал вождь рода Хаби.
Хаби, оказалось, уже приготовили для них вторую половину чума. Тут и поселились.
От лица дочери вождя Хаби, куда она ни взглянет, светло, как от солнца, ее же под дорогими украшениями почти не видать.
И живет Ябтане в зятьях, с двумя женами.
Прошло два года. Когда закружились над землей снежинки третьей зимы, Ябтане сказала тестю:
– На лик своей земли надо бы взглянуть. Сестренка там у меня осталась. Совсем одна. Соскучилась, наверно. Отпустишь ли?
– Как не отпущу?! Если сестренка, и одна, конечно же скучает! Поезжай, когда тебе надо, и приезжай, как надумаешь.
Пока шли к стойбищу олени, хозяева аргиш растянули, сани сукнами накрыли. Оленей у вождя рода Хаби оказалось гораздо больше, чем у вождя рода Ламдо: и до середины стада глаз не достает.
Хозяева стойбища запрягли в аргиш сто пегих быков. Вождь рода Хаби в нарту своей дочери и в нарту Ябтане по четыре пегих оленя запряг, а к последней нарте аргиша своей дочери двух престарелых важенок пегой масти привязал. Аргиши тронулись, и за двумя пожилыми важенками отделились от стада двести пегих оленей и пошли за аргишами. Пошли с ними и прежние сто белых оленей.
Аргиши кочуют на родину Ябтане, к летнему домику. Смежает день веки – чум разбивают, откроет день глаза – снова кочуют. Ябтане попутно на диких оленей охотится, а двум своим женам говорит:
– Уши и почки оленей собирайте: сестра моя потом, может, навстречу прибежит. Все эти гостинцы и отдадите ей.
Долго ли, коротко ли кочевали, младшая жена говорит старшей:
– Странно! Муж наш одеяния свои никогда не снимает, спит всегда на одном боку и ни разу не повернется ко мне лицом. Мне кажется, он вовсе не мужчина…
– Что ты! – опешила дочь вождя Ламдо. – Не трогай мужчину. Может, стыдлив он?
Находящаяся в стаде Ябтане все это слышит. Вот старшая жена умоляет младшую:
– Не трогай ты его. Сама знаешь, как он иглы стрелой раскалывал. Отец говорил мне: «Ты, доченька, не перечь мужу, не испытывай его. Слово не так скажешь – всех нас погубить можешь. Если уж он начнет биться с нами – и на одну ночь не хватит нас: всех уложит!»
Дочь вождя рода Хаби промолчала.
И снова кочуют они. Ябтане знает, куда едет, а потому уверенно прокладывает путь. Однажды дочь вождя рода Хаби снова говорит:
– Я все же никак не верю, чтобы он мужчиной был. – И добавила с улыбкой: – Когда тронутся аргиши, на этом чумовище я тучейку под сани брошу. А на новом месте, как станем разбивать чум, ушко нюка разорву. Схожу к нарте, не найду тучейки и скажу: «Тучейку никак не найду, на чумовище, видимо, выронила, когда постромки вытаскивала». Тут мы и узнаем: если поедет за тучейкой – женщина, не поедет – мужчина.
Откочевали и чум разбивать начали. Поставили уже остов, принялись нюки натягивать, но дочь вождя рода Хаби обнаружила вдруг, что ушко нюка разорвано. Она побежала к своей нарте и не нашла тучейки.
– Ой, тучейка на том чумовище осталась, – сказала она. – Выпала, видимо, когда постромки вытаскивала…
– Глаза твои где были, если она выпала?! – вспыхнула Ябтане. – За тучейкой твоей, что ли, я поеду? Нужна она мне!
И снова они кочуют. Ябтане уверенно прокладывает путь. Иногда они стоят, чтобы олени отдохнули. Дочь же вождя рода Хаби опять говорит дочери вождя рода Ламдо:
– На этот раз я у него мастеровые инструменты выброшу, а у одного из вандеев на месте загиба полоз сломаю. Если он поедет за инструментами – мужчина.
Дочь вождя рода Ламдо отговаривает ее, умоляет, чтобы не трогала она его, но та и слушать не хочет.
Ябтане же слышит весь этот разговор.
Тронулись аргиши, и дочь вождя рода Хаби мастеровые инструменты мужа под нарту выбросила. Дочь вождя рода Ламдо глазом косит на нее:
– Не трогай мужчину. Не испытывай!
Аргиши ползли весь день. Когда наступила пора разбивать чум и подошел к упряжке Ябтане аргиш дочери вождя рода Ламдо, они увидели, что аргиш дочери вождя рода Хаби отстал. Далеконько отстал.
– Что с ней? – бросила Ябтане и, не дожидаясь ответа, распорядилась: – Распряги оленей своего аргиша, а я посмотрю, что с ней.
– Вэй, как не вовремя–то! Грех, что ли, какой? – вопила виновато дочь вождя рода Хаби, когда подъехала Ябтане. – Полоз вандея сломался.
Ябтане взглянула на полоз и сказала:
– Сверло мое подай.
Женщина долго рылась под суконными чехлами своей нарты.
– Еще беда! – сообщила она. – Инструменты твои… на чумовище остались! Выпали, видимо, когда постромки вытаскивала…
– Часто что–то у тебя все нужное выпадает, – ехидно заметила Ябтане и сказала: – Вандеи пока оставь здесь, а сама отправляйся и ставь чум. Я поеду. Как же мне без инструментов? И аргиши без них не тронутся!
И Ябтане по следу аргишей помчалась на чумовище.
– Зачем ты смеешься над ним?! Зачем издеваешься? Мужчина, если он торопится, конечно же поедет за инструментами! – такими словами встретила старшая жена младшую.
Утром, пока женщины разбирали чум, Ябтане ремонтировала полоз. Дочь вождя рода Ламдо косилась на дочь вождя рода Хаби, корила ее:
– Ты хоть сейчас–то не смейся над ним! Да и сама спокойно рассуди: разве поехал бы мужчина за тучейкой? Нужна она ему! Думаю, он знает и то, что ты нарочно оставила его инструменты, чтобы испытать. Нельзя так! Был бы он простым человеком, не ходил бы по нашим землям. Верю, что он все слышит. И сейчас он нас слышит. И знает, что ты его проверяешь…
Аргиши ползли с утра до вечера каждый день. Дочь вождя рода Хаби уже не пыталась испытывать мужа, хотя сомнения не покидали ее. «Какой же это мужчина, если и в одежде спит, и в постели всегда спиной к жене?!» – разочарованно думала она, представляя унылое, бесцветное будущее, если таким он будет всю жизнь. «Молодчина!» – похвалила слышавшая ее мысли Ябтане.
А на одном из привалов Ябтане сказала:
– До моего летнего домика отсюда – ровно семь кочевок. Сестра моя, должно быть, очень соскучилась. Да и как не соскучиться: с собачкой Яндоко их ведь только двое. Вы пока не трогайтесь: слишком долго уже кочуем, устали и вы и олени. Я один налегке поеду, а вы, если скучно будет, по следу моей нарты кочуйте – снега его долго не заметут. Я же давний свой обет вернуться домой в таком виде, в каком ушел, выполню, если за все время моего отсутствия сестренка не потеряла девичьей чести.
Услышав это, дочь вождя рода Ламдо с посветлевшим лицом обернулась и посмотрела на удивленную и растерянную дочь вождя рода Хаби – вот, мол, все твои испытания!
Когда день открыл веки, Ябтане пригнала оленей. Она запрягла четырех белых быков, постелила на сиденье нарты шкуру белого оленя и, уезжая, наказала:
– Если семь дней будет пурга, не трогайтесь с места. На восьмой день я сам приеду. Обязательно приеду, потому что след моей нарты снегом заметет и вы плутать будете.
Ябтане к своему домику приехала за день и ночь. Четырех белых оленей привязала по отдельности к четырем столбам, отгребла снег от дверей, дров наколола, повесила на крюке огромный медный котел и сдернула с брата и Яндоко одеяло: сто мышей метнулись в разные стороны! От Ябтако и Яндоко одни кости только остались.
Ябтане все до единой собрала косточки, положила их в котел, налила воды, раздула костер и, не зная сна, два дня и две ночи варила. Варила и палочкой перемешивала. Когда кости превратились в густой навар, похожий на клей, Ябтане опрокинула котел на середину пола. Опрокинула так, что ни одна капля не брызнула в сторону. Потом она легла на кровать, накрылась с головой одеялом и уснула. Три дня и три ночи Ябтане точно мертвая спала. На четвертые сутки она услышала сквозь сон далекий голос:
– Эй, Яндоко, отодвинься, что ли! Бок у меня онемел и руку отдавило.
Ябтане вскочила, подняла лежавший кверху дном котел: Ябтако и Яндоко свернулись на полу калачиком. Еще и позевывали, будто спали.
Ябтако встал, потянулся, сел на кровать и спросил удивленно сидевшую уже на своей кровати Ябтане:
– Что это? Почему мы с Яндоко под котлом оказались? Где моя жена? И сын?
– Жена твоя ведьмой была, – сказала спокойно Ябтане. – И сын ее не твоим был: она его еще до тебя от дьявола нажила. Ушли они. Навсегда ушли, и дорогу к ним не найти. И не надо искать.
Ябтане подробно рассказала брату о своих похождениях, о первой и второй «женитьбе», о том, как испытывала ее младшая «жена», о ста мышах, метнувшихся в разные стороны из–под одеяла, о костях, о котле…
– Да, – расширились глаза у брата. Сон будто рукой сняло. – Так, значит, мы уснули?
– Все это уже в прошлом, – сказала Ябтане и начала торопить брата. – О жизни надо думать. Одевайся скорее. Все свои наряды надень. Жены твои уже сюда кочуют. Теперь у тебя триста свободных оленей. У старшей твоей жены олени все белые. Сама она – дочь вождя рода Ламдо. У младшей твоей жены олени все пегие. Она дочь вождя рода Хаби. С ними я много не разговаривала. На первых порах и ты язык придерживай: догадаться могут. Особенно своенравна младшая жена. А теперь иди и оленей запряги. Они к столбам привязаны. Жены твои сейчас на расстоянии семи кочевок находятся, но ты до их чума за остаток дня и за ночь доедешь. По следу моей нарты поезжай, он тебе будет виден, хотя шесть дней и ночей пурга бесновалась. И помни: пройдете кочевку – на половину чума старшей жены садись, а после следующей кочевки к молодой жене переходи. Не спутай оленей: у старшей жены они белые, у младшей – пегие. Во второй кочевке первыми запряги оленей младшей жены.
И… поехал Ябтако. Как его встретили жены, как они живут, этого мы не знаем. И зачем знать? Ябтане же возле своего дома прибирает, кладовые ворошит. Открывает одну – набита она шкурами диких оленей, открывает другую – голубые и белые песцы, серебристые и красные лисицы, есть куницы и даже соболи.
– Йэх! Жить бы, как жили! На все это добро разве оленей не купили бы? – вздохнула она запоздало.
Ябтане долго любовалась своим богатством. Потом все же закрыла амбары, прибралась в доме, и жизнь вошла в свои обычные берега, словно так всегда и было. А однажды, скорее от безделья, Ябтане надела свои наряды, заплела косу, и, куда ни посмотрит, на стене напротив нее играют солнечные зайчики.
– Э! А ведь и от моего лица светло, как от солнца! – вслух удивилась она. – Выходит, и я не хуже своих «жен»!
На пятый день после отъезда брата аргиши показались. Близко уже подошли. Ябтане побежала навстречу. Сначала она встала на полоз нарты дочери вождя рода Ламдо, ехавшей вслед за Ябтако. Невестка ей уши, почки и языки оленей подала. Потом Ябтане на полоз нарты дочери вождя рода Хаби вскочила. И та ей уши, почки и языки диких оленей подала, достав их из–под суконных чехлов своей нарты. Все это Ябтане домой унесла.
