Текст книги "Мифы и легенды народов мира. Том 9. Народы России"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

МАШУКО

На том месте, где в настоящее время расположена станица Горячеводская, вдоль берега Подкумка, тянулся большой кабардинский аул.

Среди жителей аула богатством своим особенно отличался уздень Инал Унароков: много было у него крупного и мелкого рогатого скота, лошадей, лугов и лесов.

Немолод уже был Унароков и болел: желудок его не переваривал твердой пищи, и питался он только козьим молоком.

Была в стаде коза – любимица Унарокова: высокая, с белой шелковистой шерстью и острыми рогами. Ее молоком главным образом и питался Унароков.

Однажды пригнал вечером пастух коз со степи; стали доить их, и любимица Унарокова мало дала молока, очень мало.

Был недоволен Унароков, но промолчал.

На другой день повторилось то же самое, и опять Унароков промолчал. Когда же и на третий день повторилось то же, он призвал к себе пастуха и спросил:

– Отчего коза дает молока так мало?

– Кто–то высасывает молоко, – ответил пастух.

Посмотрел Унароков на пастуха и сказал:

– Ты меня знаешь?

– Знаю, – ответил пастух.

– Умею я шутить?

– Нет, не умеешь.

– Помни же это!

И больше ничего не сказал. Но пастуху было достаточно и этого: он знал, что если коза опять придет без молока, то Унароков не задумается застрелить его.

И на другой день стал пастух следить за козой.

В жаркий полдень, когда стадо подошло к лесу, в холодок, он увидел, что любимица Унарокова отделилась от стада, пошла в лесную чащу.

Осторожно последовал он за ней и увидел он: на полянке, под кустом боярышника, лежит новорожденный мальчик. Подошла к нему коза и стала над ним так, что вымя ее приходилось как раз против рта младенца; потом опустилась на передние ноги. Младенец поймал ртом сосец и стал сосать. Когда же он выпустил изо рта сосец, коза прыгнула в кусты и затем присоединилась к стаду.

Подошел пастух к мальчику, взял его на руки, а вечером принес к Унарокову и рассказал о всем виденном. Рад был мальчику Унароков.

– Бог мне послал его, – сказал он. – Нет у меня сыновей, так пусть этот мальчик будет моим сыном.

И дал он имя мальчику Машуко. Среди своих холопок (крепостных крестьянок) выбрал Унароков здоровую и красивую кормилицу для Машуко.

И рос Машуко, окруженный заботами. К восьми годам красивый и статный мальчик вырос из него.

Приказал Унароков опытному наезднику учить мальчика ездить на лошади, а опытному стрелку – стрелять из лука, владеть кинжалом и саблей.

И продолжалось это учение до тех пор, пока не сравнялось Машуко пятнадцать лет.

Ловким и бесстрашным наездником и метким стрелком он стал.

Посмотрел на его езду на лошади Унароков, посмотрел на его стрельбу из лука и остался очень доволен.

– Ты – джигит, Машуко! – сказал он. – Проси у меня, что хочешь, все дам тебе…

– Отец, – сказал Машуко, – позволь мне жить в той сакле, которую я выстрою своими руками.

– А разве ты не хочешь жить под одной кровлей со мной? – спросил Унароков.

– Нет, отец, не могу, – отвечал Машуко.

– Почему не можешь?

– Не спрашивай, отец…

– Не спрашивай его об этом, – сказал старик мулла. – Так должно быть, как он хочет.

– Почему? – спросил Унароков.

– А ты знаешь, кто его отец, кто его мать? – вместо ответа спросил его мулла.

Задумался Унароков.

– Делай, как ты хочешь, – сказал он потом Машуко.

И Машуко один, без чьей бы то ни было помощи сложил из камней небольшую саклю, в которой и поселился один.

Все дни он проводил на охоте.

Как только начиналось утро, брал он лук, колчан со стрелами, уходил один в лес, который рос на горе, по левую сторону Подкумка. Вечером, возвращаясь домой, приносил он с собой убитых им зайцев, лисиц.

Не было у него товарищей, и не искал он сближения с кем–либо. Дома его видели только поздно вечером, когда он возвращался с охоты, и рано утром, когда он собирался идти в лес, на гору.

Был недоволен Унароков такою жизнью Машуко.

Раз он спросил его:

– Отчего ты такой молчаливый и все сторонишься людей?

– Не спрашивай, отец, – отвечал Машуко.

Рассердился было Унароков, но вспомнил слова муллы и махнул рукой.

– Делай, как тебе нравится, – сказал он.

Наступил шестнадцатый год в жизни Машуко.

И стал замечать Унароков – бледнеет и худеет Машуко и с охоты приходит с пустыми руками.

– Ты болен? – спросил он его.

– Нет, – ответил Машуко, – я здоров.

– Но отчего ты бледен? Отчего худеешь с каждым днем?

– Не спрашивай, отец, – сказал Машуко.

Глубоко задумался Унароков.

Что же это такое? Какую тайну хранит Машуко?

И вот однажды призвал к себе Унароков своего верного слугу, старика Асламбека, и сказал ему:

– Слушай. Когда Машуко пойдет в лес на гору, ты последи за ним, и что увидишь, скажешь мне. Только двое, я да ты, должны знать об этом.

Асламбек покорно наклонил голову и, пятясь задом к двери, вышел из сакли.

Утром, когда Машуко с луком и колчаном стрел отправился на охоту, Асламбек тайком, крадучись последовал за ним.

Пришел Машуко в лес, начал углубляться в чащу. Следом за ним осторожно пробирался Асламбек.

Выбегали из кустов козы, лани, лисицы выбегали, а Машуко не обращал на них внимания, поднимался все выше и выше в гору.

Пришел он на полянку, всю покрытую красивыми и душистыми цветами. Остановился на этой полянке, положил на траву лук и стрелы, сам опустился на колени.

Взошло солнце. Вдруг вдали на утесе появилось розовое облачко.

Машуко радостно вскрикнул, протянул руки по направлению к этому облачку.

И отделилось облачко от утеса, и, сверкая пурпуром, поплыло. Остановилось над полянкой, розовым туманом опустилось на нее.

Рассеялся туман, и Асламбек, притаившись в кустах, увидел необычайной красоты женщину, одетую в легкую, прозрачную одежду, сквозь которую просвечивало молодое и белое, как первый снег, тело. Она стояла перед Машуко, не касаясь земли своими маленькими ножками. Машуко застыл в восхищении, не спуская с нее глаз.

– Аллах! – тихо–тихо прошептал изумленный Асламбек, и его старое сердце наполнилось неизъяснимым восторгом.

И ему страстно захотелось прикоснуться губами к краю одежды этой женщины.

– Аллах! – прошептал он громче.

И вдруг увидел, что женщины уже нет: розовый туман заходил волнами по полянке, поднялся вверх, сгустился в розовое облачко.

И поплыло облачко по голубому небу, и скрылось где–то за горой.

Машуко, как окаменелый, продолжал стоять на коленях.

Асламбек крадучись выбрался из кустов, поспешил в аул и рассказал о виденном Унарокову.

– Правду ты говоришь? – спросил его Унароков.

– А когда я тебе говорил неправду? – вместо ответа спросил Асламбек.

– Да, верно, – сказал Унароков, – ты всегда говорил мне одну правду, и я верю тому, что ты рассказал. Но кто эта женщина?

Асламбек подумал–подумал.

– Не знаю, кто она, – сказал он. – Но от стариков я слышал о лесных джиннах[260]260
  Джинн – дух.


[Закрыть].

– Ия слышал о них, – сказал Унароков. – Слышал, что они любят мучить людей, что ни один человек не может противостоять их чарам… А эта женщина замучит Машуко, она жизнь выпьет из него…

– Выпьет, – сказал Асламбек. – Я – старик, но если бы она сказала бы мне броситься со скалы вниз головой, я бросился бы…

– Как же быть? – спросил Унароков. – Ведь пропадет Машуко. Слышал я, что джинны–женщины могут довести человека до безумия…

– Аллах, какое горе! – вздохнул Асламбек.

– Как помочь такому горю?..

– Не знаю, – ответил Асламбек. – Но могу спросить у того, кто знает это… Есть в нашем ауле одна старая женщина, нехорошая женщина – шайтан ее брат. Она все знает, все может. Любит она золото и за него все сделает.

– Вот возьми, – сказал Унароков, подавая Асламбеку кисет с золотом.

Поздним вечером Асламбек прокрался на край аула к старой сакле, одиноко стоящей над обрывом Подкумка. Подошел к двору и только раскрыл рот, чтобы крикнуть «гость!», как увидал – стоит перед ним старуха, усмехается, и глаза у нее блестят, как два уголька.

– Не кричи, – сказала она ему, – знаю, что ты пришел ко мне. Пойдем в саклю.

Вошли в саклю.

Старуха вздула огонь в очаге, подложила в него дров.

– Вот тебе подарок, – сказал Асламбек, подавая старухе кисет с золотом.

Высыпала старуха на ладонь золото, и засверкали, загорелись у нее глаза. Потом, спрятав золото, сказала:

– Ну, говори, зачем пришел?

Асламбек сказал. Выслушала его старуха.

– Знаю я эту женщину, – сказала она. – Это лесной джинн. Люди видят ее редко, потому что она является только к тем, кто чист душою, и сила ее над человеком велика: раз человек увидит ее, ради нее он забудет отца, мать, самого себя забудет.

– Это правда, – сказал Асламбек. – Я увидел ее и почувствовал, что снова весна моей жизни начинается.

– Вот видишь. А ты уж стар и землей от тебя пахнет. Машуко же еще дитя, и его сердце впервые узнало любовь к женщине.

– Но как можно любить духа?

– О! – воскликнула старуха. – Если бы все люди могли его любить, то в душе у них весна до самой старости была бы…

– Вот Машуко полюбил… Но эта любовь, кроме горя, ничего не принесет ему, – сказал Асламбек.

– Да, это верно, не принесет, – согласилась старуха.

– Как же избавить его от такой женщины?

– Как избавить, не знаю… Никак не избавите: она постоянно будет с ним… Никакие женщины в мире не заменят ему эту женщину…

– Что же делать?

Задумался Асламбек, задумалась старуха.

– Вот что, – сказала старуха. – Попробуйте взять грязный, зловонный навоз и бросить в женщину, когда явится к Машуко. Но и тот, кто будет бросать, должен вымазаться в навозе… Посмотрим, что из этого выйдет… Но все же заранее говорю, что Машуко никогда, никогда не забудет ее.

Пришел Асламбек к Унарокову, рассказал ему о своем свидании со старухой.

– Сделай так, как говорила тебе старуха, – сказал Унароков.

Наутро Асламбек вымазался в навозе, взял его с собой и в отдалении пошел следом за Машуко, когда тот направился в гору.

Как и раньше, Машуко пришел на полянку, стал на колени, не спуская глаз с розового облачка.

Отделилось облачко от утеса, приплыло к полянке, рассеялось туманом, и опять стояла в воздухе та чудная женщина.

Но сердце Асламбека уже не переполнилось восторгом, как раньше, злоба в нем закипела против этой женщины. Выскочил он из кустов, закричал злобно и бросил навозом в чудную женщину.

Как раненая птица, метнулась чудная женщина, застонала от боли… Полянку окутал кровавый туман, поднялся вверх облаком и быстро–быстро понесся туда, где вечно блестит Ошхо–Махо (Эльбрус), и там зацепился за высокий утес…

В отчаянии упал на землю лицом вниз Машуко, зарыдал…

Потом поднялся и пошел, роняя слезы. И там, где капали его слезы, начинали бить ключи горячей воды…

Пришел Асламбек домой, рассказал Унарокову, что произошло.

Собрал Унароков много народа, послал искать Машуко.

Три дня искал народ Машуко и не мог найти его.

– Пропал Машуко, – говорили все…

Но пастухи, пасшие скот на горе, потом видели человека, одиноко бродящего по лесу. Видели его одиноко стоявшим на полянке. То был Машуко…

И с тех пор народ назвал эту гору горой Машуко.

СВЕРЖЕНИЕ ИГА

Междоусобицы кабардинских владетельных князей, длившиеся очень долгое время, довели народ до такого состояния, что он был уже не в силах отразить нашествие полчищ крымского хана Батал–паши, который разорил много аулов, а народ обложил большою данью. За этой данью приезжали из Крыма в Кабарду каждый год осенью многочисленные сборщики. И брали сборщики все, что видели их глаза: рогатый скот, красивых женщин. С народом кабардинским они обращались бесчеловечно: отнимали у мужей жен, у отцов – дочерей, а стариков всячески оскорбляли, а порой и убивали.

И долго терпел народ иго крымского хана, наконец терпеть дольше стало не под силу, и тогда решил он выбрать почетных народных представителей и послать их к хану с просьбой ограничить дикий произвол сборщиков дани. Выбор народа пал на князя Атажукина, известного стойкостью своего характера и умом, а в спутники ему были избраны два почетных узденя. Весною послы с богатыми подарками явились в Крым, поднесли хану подарки и попросили допустить их предстать перед ним.

Принял хан подарки, но повелел ввести к себе во дворец только князя Атажукина.

Хан сидел на дорогих подушках, поджав под себя ноги, курил трубку из длинного чубука.

Представ перед ним, князь Атажукин взял шапку свою под мышку, опустился на колени перед ханом и начал говорить о том, как сборщики дани разоряют кабардинский народ, издеваются над ним.

– Могущественный повелитель, – говорил князь Атажукин, – кабардинский народ просит твоей милости: укроти произвол сборщиков дани, прикажи им не обижать наших жен, дочерей и стариков.

Хан все время молчал, только пускал клубы табачного дыма, а когда князь Атажукин кончил говорить, он спросил его:

– Кабардинский народ просит моей милости?

– Твоей милости, могущественный повелитель, – сказал князь.

– Вот возьми ее! – проговорил хан и высыпал из своей большой трубки огонь на бритую голову князя.

Кожа на голове князя загорелась и лопнула, но князь, несмотря на сильную боль, по–прежнему покорно стоял перед ханом, ничем не показывая ему, какое мучение испытывает он.

Когда потух огонь на его голове, хан сказал ему:

– Ступай и скажи народу кабардинскому, какую милость ему дал я!

Князь встал, поклонился хану и, не повертываясь к нему спиной, вышел.

Своим спутникам князь не сказал о том, как принял его хан.

– Все обошлось хорошо, – сказал он.

Возвратился князь в Кабарду, собрался народ выслушать его.

– Хан прислал народу милость, но о ней народ узнает только осенью, – сказал князь, умалчивая о том, как хан жег огнем ему голову.

– Знаем мы эту милость, – отвечал недовольно народ, – его милость совсем разорила нас.

– Еще больше разорит, если вы будете оставаться безропотными рабами, – сказал князь.

В глубоком молчании разошелся народ.

Наступила осень. Скоро должны были прибыть в Кабарду сборщики дани.

Князь Атажукин собрал народ.

– Выслушай меня, кабардинский народ, – сказал он.

– Говори, – ответили старики.

– Уже скоро придут к нам ханские собаки, – сказал князь, – и по–прежнему будут они грабить наше имущество, бесчестить наших жен, дочерей, а мы будем молча смотреть на их подлые дела. Жена будет плакать, просить мужа: «Защити меня от насильника!» А что в ответ скажет ей муж? Он ничего не скажет ей, потому что боится ханских собак…

– Мы знаем, о чем ты говоришь, – сказали старики. – Но время наше еще не подошло: мы еще слабы, а у хана войска много…

– Нет, – сказал князь, – мы не слабы, а боимся…

– Не дело ты говоришь, князь, – сказали опять старики. – Если мы теперь восстанем против хана, то он опять явится к нам с большим войском, выжжет все наши аулы, а нас обратит в рабов… Надо подождать, пусть народ окрепнет…

Ничего на это не сказал старикам князь и ушел из собрания. С ним вместе ушли сто молодых кабардинцев.

Князь им сказал:

– Хотите умереть за кабардинский народ?

– Хотим, – ответили они.

– Тогда слушайте. Скоро придут к нам ханские собаки. Надо радушно принять их, не жалея для них ни крепкой бузы, ни жирной баранины. А ночью, когда они лягут спать, надо перебить их, оставив только двух–трех, чтобы они могли вернуться к хану и рассказать ему о происшедшем. Хан явится в Кабарду со своим войском, и тогда нашему народу поневоле придется взяться за оружие. Победит народ хана – будет наслаждаться победой, а не победит – пусть умрет: лучше смерть, чем рабство!

– Мы готовы умереть! – ответили кабардинцы.

Спустя три дня приехали в Кабарду ханские сборщики дани, и только в немногих аулах они были убиты ночью во время сна, а в остальных аулах народ так обозлился на них, что сразу набросился на них, поубивал всех, за исключением трех, нарочно оставленных в живых.

И сказал князь Атажукин этим оставленным в живых:

– Поезжайте к своему хану–собаке и скажите, что терпению кабардинского народа настал конец. Когда я просил у него милости для своего народа, хан жег мне огнем голову, говоря: вот моя милость! Я молчал тогда. А теперь говорю ему: народ кабардинский требует тебя, хан, помериться силой с ним. Поезжайте и скажите хану, что услышали от меня.

Уехали сборщики дани, и кабардинский народ понял, что теперь ему осталось одно: победить или умереть. Поспешно вооружился он и стал ждать ханских полчищ.

Весной хан явился в Кабарду с громадным войском и расположился в местности при впадении реки Кич–Малки в реку Малку. Здесь и произошло сражение.

Кабардинцев было значительно меньше ханского войска, но они были воодушевлены любовью к родине и ненавистью к врагу и дрались отчаянно.

Ханское войско не выдержало дружного натиска кабардинцев и бросилось бежать. Кабардинцы преследовали их по хребту горного кряжа Аур–Сехт вплоть до горы Инал–Кинжал, где бой и прекратился. Ханское войско было почти все перебито, и хану только с жалкими остатками удалось бежать в Крым.

Дорого и кабардинцам стала эта победа, но она дала им свободу: крымский хан уж больше не являлся в Кабарду.

БАЛКАРСКИЕ СКАЗАНИЯ[261]261
  Балкарцы (самоназв. – таулула) – народ в Кабардино–Балкарии (около 71 тыс. ч.). Всего в России по данным на 1992 г. проживает 78 тыс. ч. Верующие – мусульмане–сунниты. Язык карачаево–балкарский, относится к кыпчакской группе тюркских языков. Письменность на основе русского алфавита.
  Все произведения, представленные в данном разделе, публикуются по книге «Балкарские и карачаевские сказки» – М., 1971. Перевод и обработка А. Алиевой и А. Халаева.


[Закрыть]ТЕМИР–БОЛАТ

В давние времена, когда в реках текла не вода, а мед и молоко, когда курица ходила в гости к лисе, а волк дружил с овцой, в одном горном ауле стали пропадать люди.

А жили в этом ауле три брата. Отец с матерью у них тоже исчезли, и росли они одни.

Прошли годы, выросли братья. Старшие были тихими да боязливыми, ни с кем из соседей не разговаривали, и никто даже не знал их по имени. Зато все в ауле знали и любили младшего брата за храбрость и мужество и называли его Темир–Болатом. Темир – значит железный.

В один из летних дней отправились братья на охоту. Поднялись на высокую гору и построили там шалаш для ночлега. Устали братья, а тем временем и вечер настал. Решили они отдохнуть и легли спать.

Утром Темир–Болат со средним братом отправился на охоту, а старшего оставили в шалаше готовить еду.

Только закончил он варить обед, как кто–то позвал его:

– Эй, ты!

Вышел старший из братьев и увидел перед собой чудище: сам с вершок, а борода в семь вершков; сидел он верхом на петухе, седлом ему была лягушка, поводьями были змеи, а вместо плети – ящерица.

– Что же ты стоишь, помоги мне спешиться! – прошипел Сам–с–вершок.

Испугался старший брат, ни слова не сказал, снял чудище с петуха и внес в шалаш. А карлик приказывает:

– Ох и проголодался я, накорми–ка меня скорее!

Что было делать старшему брату? Подал он незваному гостю котел свежего мяса. Не успел джигит оглянуться, а гость уже съел все, что было подано, да еще остался недоволен.

Приказал он джигиту назавтра приготовить побольше еды.

– Твое счастье, что накормил меня, а то унес бы я тебя. А уж если кто попадает ко мне, живым не уходит, – сказал карлик сердито, сел на своего петуха да и был таков.

Вскоре вернулись с охоты Темир–Болат со средним братом. Проголодались они за день и попросили есть.

– Не смог я ничего приготовить, – ответил им старший брат, – сильно болела у меня голова.

Быстро приготовил Темир–Болат еду. Поели братья и легли спать.

На следующий день дома остался средний брат. Только закончил он варить обед, как появился Сам–с–вершок, потребовал еды, а когда насытился, уехал на своем петухе.

Вернулись Темир–Болат со старшим братом и попросили накормить их. Средний брат сказал, что у него болел живот – не смог он приготовить обед. Опять Темир–Болат быстренько приготовил еду, но заподозрил что–то неладное.

На третий день остался дома младший из братьев, Темир–Болат. Только приготовил он еду – не успел еще очаг погаснуть, – как появилось чудище на петухе. Не растерялся Темир–Болат.

– Добро пожаловать, будь гостем, – сказал он вежливо чудищу.

– Скорее помоги мне спешиться! – крикнул тот. – И не слова твои слушать приехал я, а угощаться.

Но Темир–Болат не стал снимать его с петуха: он только придержал повод.

Бормоча проклятия, недовольный гость слез с петуха и сам вошел в шалаш.

– Проголодался я, накорми–ка меня побыстрее! – приказал он.

Темир–Болат вынул из котла небольшой кусок мяса и подал чудищу.

Мигом проглотил гость кусок.

– Неси еще! – потребовал он.

Но Темир–Болат ничего не дал ему больше. Рассердился карлик, вскочил, выдернул из своей бороды волос и хотел связать им Темир–Болата. Но тот успел схватить его за бороду, вытащил из шалаша и привязал к дереву.

Вернулись с охоты старшие братья. Темир–Болат накормил их, а потом и говорит:

– Пойдемте, я покажу, отчего у вас болели голова и живот.

Завел братьев за шалаш, видит – нет ни карлика, ни дерева, к которому он привязан был. Лишь далеко в лес протянулся след. Вырвал карлик дерево с корнем и ушел вместе с ним.

Только теперь рассказали братья о том, как являлся к ним незваный гость и поедал все, что у них было приготовлено. Смекнул Темир–Болат, почему пропадали люди из аула. Посоветовались братья и решили непременно отыскать карлика.

Пошли они по следу, проложенному деревом, и пришли к какой–то дыре. Стали советоваться, что делать, спорить, кому первому лезть в дыру. Старшие братья отказались, и вызвался лезть Темир–Болат. Сплели они из хвороста сапетку, из шкуры оленя нарезали ремней, посадили Темир–Болата в сапетку и спустили вниз. Когда сапетка дошла до дна и стукнулась о землю, увидел Темир–Болат узенькую тропинку – вела она в пещеру. Пошел джигит по той тропинке и пришел к какой–то двери. Открыл он дверь, вошел и увидел трех красавиц. Одна из них плакала, другая смеялась, а третья пела песню.

Увидели девушки Темир–Болата, бросились к нему:

– О, горе нам! Зачем ты пришел сюда? Здесь живет чудище, оно убьет тебя и съест!

– Я не боюсь этого чудища! – отвечал Темир–Болат. – Лучше расскажите мне, отчего одна из вас плачет, другая смеется, а третья песню поет.

Старшая девушка сказала:

– Чудище съест меня сегодня, оттого я и плачу. Одну из моих сестер он съест завтра, и она радуется, что проживет еще день. А третья поет – ведь ее черед настанет только послезавтра.

– А где чудище? – спросил джигит.

– Спит в седьмой комнате.

Обнажил Темир–Болат свою саблю, отыскал чудище, схватил за бороду и снес ему голову.

Обрадовались красавицы, собрали в одно место все богатства карлика, стали насыпать золото и серебро в сапетку.

– Добро это от нас не убежит, а сначала скажите: где люди, которых карлик похитил из нашего аула? – спрашивает джигит.

Повели его девушки по подземелью и привели к железным воротам. Те ворота вели в крепость, окруженную высокой каменной стеной. Когда пробрался Темир–Болат за стену, увидел своих аульчан, а среди них совсем измученных отца с матерью. Бросились к нему дряхлые старик со старухой и признали в Темир–Болате младшего сына. Обрадовались старики и не могли сдержать слез своих. Обрадовался и сын их… Отворил Темир–Болат железные ворота и выпустил всех пленников. Окружили люди храброго джигита, стали плакать от радости и благодарить его за спасение.

Вернулся Темир–Болат вместе с родителями, братьями и освобожденными пленниками в родной аул. Весь народ встречал их, и устроили люди на радостях великий праздник, на котором Темир–Болат раздал все богатство карлика бедным и сиротам. С той поры не знали жители аула горестей и бед.