Текст книги "Карлссон, который живет на крыше (Пер. Л. Брауде и Н. Белякова)"

Автор книги: Астрид Линдгрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

КАРЛССОН, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ НА КРЫШЕ, ПРИЛЕТАЕТ ВНОВЬ [6]6
  Перевод Л. Брауде


[Закрыть]
Lindgren Astrid. Karlsson på taket flyger igen. Stockholm, Rabén-Sjögren, 1962

КАРЛССОН, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ НА КРЫШЕ, ПРИЛЕТАЕТ ВНОВЬ

Мир так велик, и на свете так много домов. Есть дома большие и маленькие, красивые и уродливые, старые и новые. А еще есть на свете маленький-премаленький домик Карлссона, который живет на крыше. Сам Карлссон думает, что это самый лучший домик на свете и что он как раз впору самому лучшему на свете Карлссону. Точно так же думает Малыш. Малыш – это тот, который живет с мамой и папой, с Буссе и с Беттан в совершенно обыкновенном доме на совершенно обыкновенной улице в Стокгольме. А наверху, на крыше этого дома, как раз за дымовой трубой, – да-да, именно там примостился совсем маленький домик Карлссона, а на табличке у двери написано:

КАРЛССОН, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ НА КРЫШЕ, -

самый лучший в мире Карлссон.

Может, кому-нибудь покажется удивительным, что кто-то живет на крыше, но только не Малышу.

– А что в этом удивительного?! – говорит он. – Каждый должен жить там, где хочется.

Мама и папа тоже считают, что каждый должен жить там, где хочется. Но прежде, в самом начале, они не верили, что Карлссон вообще есть на свете. Не верили в это и Буссе и Беттан. Они не желали верить, будто там, наверху, живет маленький толстый дяденька, у которого на спине – пропеллер и который умеет летать.

– Врешь ты все, Малыш, – говорили Буссе и Беттан. – Карлссон – это просто твоя выдумка.

Чтобы проверить, правду ли они говорят, Малыш спросил как-то Карлссона – не выдумка ли он, на что Карлссон ответил:

– Сами они – выдумка.

Мама с папой думали, что Карлссон – что-то вроде мифической личности, ну, такой, какую многие дети создают в своем воображении, когда чувствуют себя одинокими.

– Бедный Малыш, – говорила мама. – Ведь Буссе и Беттан намного старше его и играть ему не с кем. Вот он и придумал этого Карлссона.

– Да, подарить бы ему хотя бы собаку, – говорил папа. – Ведь он так давно мечтал о ней. И стоит появиться собаке, как он тут же забудет Карлссона.

Вот так и получилось, что малышу подарили Бимбо. Ему подарили Бимбо, который стал только его собственной и больше ничьей собакой. Это произошло в тот самый день, когда Малышу исполнилось восемь лет.

Как раз в тот самый день мама, папа, Буссе и Беттан увидели наконец-то Карлссона. Да, они и вправду его увидели! А произошло это так.

У Малыша в комнате был пир в честь дня его рождения. И он пригласил в гости Кристера с Гуниллой. Они учились в том же классе, что и он. А когда до папы с мамой и до Буссе с Беттан донеслись смех и болтовня из комнаты Малыша, мама сказала:

– Пошли поглядим на них! Они ведь такие хорошенькие!

– Да, конечно, – согласился папа.

И что же увидели папа и мама, Буссе и Беттан, когда заглянули в комнату Малыша!? Кто сидел там за праздничным столом с измазанной сливками физиономией и ел торт так, что чуть не подавился?! Кто, как не маленький толстенький дяденька, который орал во все горло:

– Хейсан-хоппсан, меня зовут Карлссон, который живет на крыше!.. Вы, понятно, раньше не имели чести знать меня?!

Тут мама чуть не упала в обморок, а папа страшно разнервничался.

– Никому об этом не говорите, – сказал он. – Абсолютно никому!

– Почему же? – спросил Буссе.

И папа объяснил почему:

– Подумайте только, что начнется здесь, в этом доме, если люди узнают про Карлссона!.. Вам-то понятно, что он тут же появится на экране телевизора. На всех лестницах нашего дома мы будем натыкаться на телевизионные установки и фотокамеры, а каждые полчаса здесь начнут появляться по одному фотокорреспонденты, умирающие от желания запечатлеть Карлссона и Малыша. А бедный Малыш превратится в «Мальчика, обнаружившего Карлссона, который живет на крыше»; у нас же никогда не будет больше ни одной свободной минутки.

И мама, и Буссе, и Беттан прекрасно поняли все, что сказал папа, и потому приняли решение никогда никому не рассказывать о Карлссоне.

Случилось так, что Малыш на другой же день должен был уехать к бабушке за город и остаться там на все лето. Он очень этому радовался, но вместе с тем страшно беспокоился за Карлссона.

Ведь за это время Карлссону могло что угодно взбрести в голову. А если он улетит и исчезнет навсегда?

– Милый, добрый Карлссон, ты ведь по-прежнему будешь жить здесь на крыше, когда я вернусь домой от бабушки?! – сказал Малыш.

– Кто его знает, – ответил Карлссон. – Я тоже поеду к своей бабушке. Вот у меня бабушка так бабушка, куда настоящее, чем твоя, а послушать ее, так я – лучший в мире внук. Так что, кто ее знает… надо быть вовсе чокнутой, чтобы отпустить от себя самого лучшего в мире внука, или как по-твоему?

– А где живет твоя бабушка? – спросил Малыш.

– Понятно, в доме, – ответил Карлссон. – А ты думал, будто она бегает по улице все ночи напролет?

Больше Малышу ничего не удалось узнать. А на другой день он уехал к бабушке. Бимбо он взял с собой. До чего же весело было за городом! Малыш целыми днями играл и не так уж часто думал о Карлссоне. Но когда летние каникулы кончились и Малыш вернулся обратно в Стокгольм, он, не успев переступить порог, спросил:

– Мама, а ты случайно не видела Карлссона? Мама покачала головой:

– Нет, не видела. Наверное, он куда-нибудь переехал.

– Не говори так, – попросил Малыш. – Хочу, чтобы он по-прежнему жил на крыше, он обязательно должен вернуться.

– Но ведь у тебя есть Бимбо, – попыталась утешить сына мама.

Она-то думала: как прекрасно было бы навсегда отделаться от Карлссона. Малыш погладил Бимбо:

– Да, конечно. И он такой славный! Но у него нет пропеллера, и он не может летать, да и с Карлссоном играть гораздо лучше.

Малыш побежал в свою комнату и открыл окно.

– Карлссон, ты там, наверху? – как можно громче закричал он.

Но ответа так и не получил. А назавтра Малыш снова пошел в школу. Теперь он ходил уже во второй класс. Потом, каждый день после обеда, он, сидя у себя в комнате, готовил уроки. Окно держал открытым, чтобы услышать, не раздастся ли жужжание какого-нибудь моторчика, вроде жужжания пропеллера Карлссона. Но единственный шум, который он слышал, был шум автомобилей внизу на улице, а иногда – гудение какого-нибудь аэроплана, пролетавшего над крышей дома. Но ни разу не раздалось жужжание пропеллера Карлссона.

– Да, видно, он переехал, – печально сказал самому себе Малыш. – И, наверное, никогда не вернется назад.

Ложась по вечерам спать, он думал о Карлссоне, а порой тихонько плакал под одеялом, оттого что Карлссон улетел. Так проходили дни: школа, уроки, и никакого Карлссона.

Однажды после обеда Малыш сидел у себя в комнате и возился с почтовыми марками. Их у него в альбоме для марок – кляссере – была уже целая коллекция. Но несколько марок ждали своей очереди, чтобы попасть туда. Малыш приклеивал марки, и дело уже близилось к концу. У него оставалась всего одна марка, самая хорошая, которую он приберег напоследок. Марка была немецкая, и изображены были на ней Красная Шапочка и Серый Волк. «Какая красивая марка», – подумал Малыш, положив ее перед собой на стол. В тот же миг он услышал за окном жужжание. Жужжание, напоминавшее… да, в самом деле, напоминавшее жужжание пропеллера Карлссона! Но это и был сам Карлссон. Вломившись с шумом прямо в окно, он закричал:

– Хейсан-хоппсан, Малыш!

– Хейсан-хоппсан, Карлссон! – закричал в ответ Малыш.

Вскочив из-за стола, невероятно счастливый, Малыш смотрел, как Карлссон несколько раз облетел лампу на потолке, прежде чем с негромким «бац» приземлился возле Малыша. Как только Карлссон выключил моторчик – он делал это, нажимая маленькую кнопку у себя на животе, – да, как только он это сделал, Малыш хотел кинуться к нему и обнять его. Но Карлссон оттолкнул его своей маленькой пухлой ручонкой и сказал:

– Без паники! Только без паники! Найдется у тебя какая-нибудь еда? Мясные фрикадельки или что-нибудь в этом роде? А может, кусочек торта со взбитыми сливками?

– Не-а, мама не готовила сегодня мясные фрикадельки. А торт со взбитыми сливками бывает у нас только в день рождения.

Карлссон фыркнул:

– И это называется «семья»? «Только в день рождения…» Ну, а если является дорогой старый друг, которого много месяцев не видели? Одного этого, как ни верти, вполне достаточно, чтобы подстегнуть твою маму.

– Да, но мы не знали… – начал было Малыш.

– Не знали! – возмутился Карлссон. – Вы могли бы надеяться! Вы могли бы надеяться, что я прилечу сегодня, и этого было бы достаточно для того, чтобы твоя мама тут же начала одной рукой лепить мясные фрикадельки, а другой – сбивать сливки.

– На обед мы сегодня ели фалунскую колбасу, – пристыженно сказал Малыш. – Может, ты хочешь…

– Фалунская колбаса, когда является дорогой старый друг, которого не видели несколько месяцев!

Карлссон снова фыркнул:

– Ну ладно, раз уж приходится бывать в этом доме, придется привыкать к чему угодно… Тащи сюда фалунскую колбасу!

Малыш со всех ног кинулся на кухню. Мамы дома не было, она пошла к врачу, так что спросить у нее разрешения он не мог. Но он был уверен, что ему разрешили бы угостить Карлссона фалунской колбасой. На тарелке лежало пять оставшихся ломтиков, и он захватил их для Карлссона, который ястребом кинулся на них. Он набил рот колбасой, и вид у него был вполне довольный.

– Ну вот, – сказал он. – Для колбасы вкус у нее совсем недурной. Ясное дело, не такой, как у мясных фрикаделек, но что можно требовать от некоторых…

Малыш понял, что под словом «некоторых» подразумевается он сам, и поспешил перевести разговор на другую тему.

– Весело было у бабушки? – спросил Малыш.

– Да, так весело, что не стоит даже говорить, – ответил Карлссон. – Поэтому я вообще не собираюсь говорить об этом.

И он с голодным видом вонзил зубы в колбасу.

– Мне тоже было очень весело, – сказал Малыш.

И он начал рассказывать Карлссону обо всем, делал у бабушки.

– Она такая добрая, моя бабушка, такая добрая, – вспоминал Малыш. – И ты даже представить себе не можешь, как она мне обрадовалась. Она обняла меня изо всех сил.

– А зачем? – спросил Карлссон.

– Потому что она меня любит, понятно тебе? – спросил Малыш.

Карлссон перестал жевать.

– А тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что моя бабушка любит меня еще больше, а? Тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что она как кинется на меня и давай обнимать, пока у меня лицо не посинело. А все потому, что она меня так любит. Тебе это и в голову не приходит, да? Но могу подтвердить, что у моей бабушки самые железные в мире кулачки, и люби она меня хоть на сто грамм больше, я не сидел бы здесь с тобой – она бы меня просто-напросто придушила.

– Вот это да! Здорово же твоя бабушка обнимается! – восхитился Малыш.

И хотя бабушка Малыша никогда не обнимала его так крепко, все же она наверняка любила его и всегда была добра к нему. И Малыш постарался внушить это Карлссону.

– Хотя она может быть и самой надоедливой на свете, – немного подумав, добавил Малыш. – Вечно ворчит, что надо переменить носки, что нельзя драться с Лассе Янссоном, и все такое в том же роде.

Карлссон отшвырнул в сторону теперь уже пустую тарелку.

– А тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что моя бабушка еще надоедливее твоей, а? Тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что она заводит будильник и вскакивает от его звонка в пять часов каждое утро только для того, чтобы успеть как следует наворчаться? А главное, чтоб я сменил носки и не дрался с Лассе Янссоном?

– Ты знаешь Лассе Янссона? – изумленно спросил Малыш.

– Нет, к счастью, не знаю, – ответил Карлссон.

– Так почему же тогда твоя бабушка говорит, что… – продолжал удивляться Малыш.

– Потому что она самая приставучая бабушка на свете, – объяснил Карлссон. – Дошло до тебя наконец?! Ты знаешь Лассе Янссона, так как же ты смеешь говорить, что твоя бабушка самая надоедливая на свете? Ну уж нет, уж я-то, к счастью, знаю свою бабушку: она может нудить целый день, чтоб я не дрался с Лассе Янссоном… Хотя я никогда не видел этого парня и от всей души надеюсь, что мне никогда не придется его увидеть.

Малыш раздумывал. Чудно все это. Не очень-то ему нравилось, когда бабушка надоедала ему, а теперь вдруг оказалось, что ему словно бы надо подстегнуть Карлссона, убеждая, что его, Малыша, бабушка еще нуднее, чем она есть на самом деле.

– Правда, правда, стоит мне хоть чуть-чуть промочить ноги, как она начинает уже приставать, чтоб я сменил носки, – горячо уверял Малыш.

Карлссон кивнул:

– А тебе, ясное дело, не приходит в голову, что это моя бабушка хочет, чтоб я без конца переодевал носки, а?! Тебе, ясное дело, не приходит в голову, что стоит мне выйти из дому и влезть в лужу, как она уже несется, как спринтер, через весь поселок и нудно бубнит: «Смени носки, милый Карлссон, смени носки…». Такое тебе не приходит в голову, а?!

Малыш помедлил с ответом:

– Да, такое, пожалуй, может случиться…

Карлссон прижал Малыша к спинке стула, а сам, подбоченясь, встал перед ним.

– Не-ет, ты этого даже представить себе не можешь. А теперь послушай, я расскажу тебе, как все было. Я вышел из дому и влез в лужу… Дошло до тебя, а? И веселился вовсю. И вдруг, в самый разгар веселья, ко мне, как спринтер, несется бабушка и орет на весь поселок: «Смени носки, милый Карлссон, смени носки!»

– А что ответил ты? – спросил Малыш.

– А вот что: «Никогда я этого не сделаю, никогда, потому что я самый непослушный внук на свете». И поэтому я удрал от бабушки и залез на самую верхушку дерева, чтобы меня оставили в покое.

– Наверно, она растерялась, – сказал Малыш.

– Сразу видно, что ты не знаешь моей бабушки, – сказал Карлссон. – Бабушка помчалась следом за мной.

– И залезла на самую верхушку дерева? – удивленно спросил Малыш.

Карлссон кивнул:

– Тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что моя бабушка умеет лазать по деревьям, а?! Да, представь себе, если ей приспичит, чтоб я сменил носки, она куда хочешь влезет, на любую вершину. «Смени носки, милый Карлссон, смени носки», – нудила она, залезая на ветку, на которой сидел я.

– Ну, а ты что? – спросил Малыш.

– Я? А что я мог поделать! – вздохнул Карлссон. – Пришлось переодеть носки. Иначе бы от нее не отделаться. Я сидел высоко, на самой верхушке дерева, на маленькой жалкой ветке и с опасностью для жизни переодевал носки.

– Ха-ха, все-то ты врешь! – сказал Малыш. – Откуда у тебя на дереве взялись носки?

– А ты вовсе не так глуп, как кажешься, – заметил Карлссон. – Так, по-твоему, у меня не было носков, чтоб их переодеть?

Задрав штанины, он выставил свои толстые ножки-колбаски в полосатых носках.

– А это что? – возмущенно спросил он. – Может, это не носки? Два носка, если зрение мне не изменяет. А разве я не сидел на ветке и не менял до одури носки, да так, что напялил левый на правую ногу, а правый на левую? Может, этого не было? Чего только не сделаешь, чтобы угодить моей старенькой бабушке!

– Да, но от этого твои ноги, наверное, суше не стали, – сказал Малыш.

– А разве я это говорил? – спросил Карлссон. – Говорил?

– Да, н-но т-тогда… – начал заикаться Малыш, – т-тогда в-выходит, т-ты м-менял н-носки з-зря!

Карлссон кивнул:

– Теперь-то ты понимаешь, кто самая приставучая бабушка на свете? Твоя бабушка пристает к тебе потому, что это просто необходимо, если внук такой отпетый злодей, как ты. Моя же бабушка – самая приставучая, потому что пристает ко мне совершенно зря. Можешь ты наконец вбить это в свою несчастную черепушку, а?

Но не прошло и минуты, как Карлссон, хохоча во все горло, слегка пихнул Малыша.

– Хейсан-хоппсан, Малыш! – сказал он. – Чихать нам на наших бабушек, давай как следует позабавимся! Я так думаю!

– Хейсан-хоппсан, Карлссон! Я тоже так думаю! – согласился Малыш.

– А тебе не подарили новую паровую машину? – деловито поинтересовался Карлссон. – Помнишь, как нам было весело, когда мы взрывали ту, первую? Тебе не подарили новую, чтоб ее взорвать?

Но машину еще не подарили, и Карлссон, похоже, был очень этим недоволен. К счастью, его взгляд упал на пылесос, который позабыла в комнате Малыша мама, когда недавно убирала комнату. Негромко вскрикнув от радости, Карлссон подбежал к пылесосу и включил его.

– Отгадай, кто самый лучший на свете пылесосчик?

И он начал пылесосить изо всех сил.

– Если я не наведу вокруг чистоту, я просто сам не свой, – объявил он. – А всю эту грязь просто необходимо убрать. Какое счастье, что вам достался лучший на свете пылесосчик.

Малыш знал, что мама тщательнейшим образом пропылесосила всю комнату, и сказал об этом Карлссону, но тот лишь презрительно расхохотался.

– Женщины не умеют обращаться с такими машинами, это, пожалуй, всякий знает. Нет, вот как надо! – вскричал Карлссон, принимаясь пылесосить одну из тонких белых занавесок, да так, что она тут же с легким шелестом наполовину въехала в пылесос.

– Ой, прекрати сейчас же! – закричал Малыш. – Занавеска слишком тонкая! Не видишь разве, она всасывается в пылесос… Прекрати сейчас же!

Карлссон пожал плечами.

– Пожалуйста, если тебе хочется жить в грязи и беспорядке! Мне-то что, – сказал он.

Не выключив пылесоса, он начал тянуть и вырывать из него занавеску. Но тот не желал выпускать свою добычу.

– Попробуй только не отдать! – пригрозил пылесосу Карлссон. – Ведь ты имеешь дело с Карлссоном, который живет на крыше, – лучшим перетягивальщиком каната.

Рванув занавеску изо всех сил, он вытащил ее из пылесоса. Но она была уже совсем черная и к тому же немножко рваная.

– О, погляди, на что похожа занавеска, – с несчастным видом сказал Малыш. – Посмотри, она совсем черная!

– Вот-вот, и, по-твоему, такую занавеску не надо пылесосить! Ах ты, маленький грязнуля! – возмутился Карлссон.

Он погладил Малыша по голове.

– Не расстраивайся, из тебя все-таки может выйти отличный парень, хотя ты такой грязнущий. Вообще-то, возьму-ка я да и пропылесосю тебя немного… А может, твоя мама уже сделала это?

– Нет, она, правда-правда, этого не делала, – ответил Малыш.

Тут Карлссон подошел к нему, готовый кинуться на Малыша с пылесосом.

– Да, ох уж эти женщины, – вздохнул он. – Пропылесосить всю комнату и забыть самую грязную вещь на свете! Давай-ка начнем с ушей!

Малыша никогда раньше не пылесосили, но теперь он понял, что это такое: ему было так щекотно, что он хохотал во все горло. Карлссон пылесосил его исключительно аккуратно – и уши, и волосы, и вокруг шеи, и под мышками, и на спине, и на животе, пропылесосил он и ноги, вплоть до самых ступней.

– Вот это и называется «генеральная уборка», – заявил Карлссон.

– Если бы ты знал, как мне щекотно! – сказал Малыш.

– Да, за это тебе нужно бы заплатить мне особо, – потребовал Карлссон.

Потом Малышу захотелось устроить «генеральную уборку» Карлссона.

– Чур, теперь мой черед! Иди сюда, я буду пылесосить твои уши!

– Незачем, – осадил его Карлссон. – Ведь я мыл их в сентябре прошлого года. Здесь найдется кое-что погрязнее.

Оглядевшись по сторонам, он обнаружил на столе почтовую марку Малыша.

– Всякие бумажки валяются у тебя повсюду и засоряют комнату! – сказал он.

Не успел Малыш помешать, как он всосал Красную Шапочку в пылесос.

Малыш пришел в страшное отчаяние.

– Моя марка! – завопил он. – Пылесос засосал Красную Шапочку, этого я тебе никогда не прощу!

Карлссон выключил пылесос и сложил руки на груди.

– Прости! – попросил он. – Прости этого маленького человечка за то, что он добрый, услужливый и чистоплотный, за то, что он хочет сделать все, что в его силах. Прости его за это!

Казалось, он вот-вот заплачет!

– Ничего не поделаешь, – дрожащим голосом сказал он. – Все равно никогда никакой благодарности не услышишь… Кругом только ругань да ругань!

– О! – воскликнул Малыш. – О, не огорчайся! Но понимаешь, Красная Шапочка…

– Это что еще за дряхлая красная шапочка, про которую ты тявкаешь? – спросил Карлссон.

Он уже не плакал.

– Ну та, что нарисована на марке. А это моя самая лучшая почтовая марка.

Карлссон молча стоял, погруженный в раздумья. Но вдруг глаза его заблестели, и он лукаво улыбнулся.

– Отгадай, кто самый лучший на свете выдумывальщик игр? И отгадай, в какую игру мы станем играть? В Красную Шапочку и Серого Волка! Мы вообразим, будто пылесос – это Серый Волк, а я охотник, который приходит и вспарывает ему брюхо, и раз – бах, оттуда вылезает Красная Шапочка.

Он стал усердно озираться по сторонам.

– Нет ли у тебя где-нибудь топора? Такие вот пылесосы – твердые, как железо!

Топора у Малыша не было, и он очень этому обрадовался.

– Можно ведь открыть пылесос и сделать вид, будто вспарываешь брюхо Серому Волку.

– Если хочешь схалтурить, тогда да, – важно рассуждал Карлссон, – но это не в моих правилах так поступать, когда я вспарываю брюхо волкам. И поскольку в этом жалком доме нет самого необходимого, придется нам, верно, только сделать вид…

Он кинулся животом на пылесос и стал кусать ручку.

– Дурак! – кричал он. – Зачем ты проглотил Красную Шапочку?

Малыш подумал, что Карлссон еще не вышел из детского возраста, если играет в такие детские игры, но все равно смотреть на это было забавно.

– Без паники, малютка Красная Шапочка! – орал Карлссон. – Надевай свою шапку и галоши, потому что сейчас ты у меня выйдешь на волю!

И в ту же минуту Карлссон открыл пылесос, а все содержимое его вывалил на ковер. Получилась огромная серая куча отвратительной пыли.

– Ой, тебе надо было вывалить это все в бумажный мешок, – расстроился Малыш.

– В бумажный мешок… так написано в сказке, да? – спросил Карлссон. – Там написано, что охотник вспорол брюхо Волку и вывалил Красную Шапочку в бумажный мешок? Разве так там написано?

– Не-а, – ответил Малыш, – ясное дело, нет…

– Ну и молчи тогда! – распорядился Карлссон. – Попробуй только выдумать что-нибудь, чего нет в сказке! Я тогда с тобой не играю!

Больше ему ничего не удалось произнести, потому что от окна потянуло сквозняком и метнувшаяся с пола куча пыли ударила ему в нос.

Он чихнул. Чихнул прямо в кучу пыли. Крохотный кусочек бумаги взлетел и опустился у ног Малыша.

– Погляди, это Красная Шапочка! – закричал Малыш, поспешно поднимая маленькую запыленную марку.

– Вот как я работаю всегда, – с довольным видом сказал Карлссон. – Стоит мне только чихнуть, – и все уже в порядке! Может, хватит скандалить из-за Красной Шапочки!

Малыш, ужасно радуясь, смахнул пыль со своей любимой марки. Тут Карлссон снова чихнул – и целая туча пыли вновь взметнулась с пола.

– Отгадай, кто самый лучший чихальщик на свете? – спросил Карлссон. – Стоит мне чихнуть, и вся пыль снова уляжется на пол. Подожди, сейчас увидишь!

Но Малыш уже ничего не слышал. Теперь ему хотелось только одного: наклеить в альбом свою марку.

А посреди тучи пыли стоял Карлссон и самозабвенно чихал. Он чихал и чихал, а когда начихался вволю, почти вся куча пыли была сметена с пола.

– Видишь, и никакого бумажного мешка не надо, – сказал Карлссон. – Теперь вся пыль лежит на своих обычных местах. Главное для меня – порядок во всем. Если я не наведу вокруг чистоту, я просто сам не свой!

Но Малыш смотрел только на свою почтовую марку. Наконец-то он ее наклеил! Какая она красивая!

– Может, пропылесосить тебе уши еще раз? – заботливо спросил Карлссон. – Ты ведь ни фига не слышишь!

– Что ты сказал? – спросил Малыш.

– Ну, я сказал: уж не думаешь ли ты, что только я один должен изнурять себя работой, пока не натру на руках мозоли. Я ведь без конца убирал твою комнату. Так, может, тебя не очень затруднит слетать со мной на крышу и прибрать мою?

Малыш отшвырнул альбом с марками в сторону. Слетать наверх на крышу… Ни о чем в мире он больше не мечтал! Всего один-единственный раз он был там наверху, у Карлссона, в его маленьком домике на крыше. В тот раз мама устроила ему веселенькую жизнь и вызвала целый пожарный корпус, чтобы снять его оттуда.

Правда, это было давно, и теперь он гораздо старше; он – уже большой мальчик и может вскарабкаться на какую угодно крышу. Хорошо бы знать, понимает ли это мама? Однако спросить у нее разрешения он не мог, так как ее не было дома. А может, лучше и не спрашивать?

– Ну как, летишь со мной? – спросил Карлссон.

Малыш еще раз подумал.

– А если ты уронишь меня во время полета? – спросил он.

Видно было, что Карлссона это ничуть не испугало.

– Подумаешь, – сказал он. – На свете ведь так много детей! Одним ребенком больше, одним меньше, разница невелика. Пустяки! Дело житейское!

– Я тебе – не дело житейское, и если я свалюсь…

– Без паники! – сказал Карлссон, погладив его по голове. – Ты не свалишься вниз. Я буду держать тебя так же крепко, как держит меня моя бабушка. Правда, ты всего-навсего маленький грязный мальчишка. Но все-таки ты мне по душе. Особенно после того, как выдержал генеральную уборку и все прочее. – И он еще раз погладил Малыша. – Да, чудно, но ты мне все-таки по душе, хотя ты всего-навсего маленький глупый мальчишка! Вот подожди, прилетим на крышу и я обниму тебя так крепко, что у тебя посинеет лицо. Не беспокойся, я обниму тебя не хуже моей бабушки!

Он нажал кнопку на животе, моторчик включился, и Карлссон крепко обхватил руками Малыша. Вылетев в окно, они оказались в небесной синеве. Разорванная занавеска медленно колыхалась, словно хотела сказать им «до свидания».