Текст книги "Карлссон, который живет на крыше (Пер. Л. Брауде и Н. Белякова)"

Автор книги: Астрид Линдгрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

ВОТ ГОРДАЯ ДЕВА ПО НЕБУ ЛЕТИТ…

На следующий день Малыш спал долго. Поздним утром его разбудил телефонный звонок, и он кинулся в прихожую, чтобы поговорить по телефону.

В трубке раздался мамин голос:

– Дорогой мой мальчик… О, какой ужас!

– Какой еще ужас? – спросил сонный Малыш.

– Да все, что ты написал в своем письме. Я так встревожилась!

– Почему? – спросил Малыш.

– Бедный мой крошка… но завтра утром я возвращаюсь домой.

Обрадованный Малыш тут же проснулся. Хотя так и не понял, почему мама назвала его «бедный мой крошка». Не успел Малыш положить трубку, как раздался новый звонок. Это аж из самого Лондона звонил папа.

– Как поживаешь? – спросил папа. – Слушаются ли Буссе и Беттан фрёкен Бокк?

– Вряд ли, – ответил Малыш. – Но точно не знаю, потому что они лежат в эпидемичке.

По голосу папы Малыш понял, что он тоже встревожился.

– Эпидемичка? Что ты имеешь в виду?

И когда Малыш объяснил, что он имел в виду, папа буквально повторил мамины слова:

– Бедный мой крошка… завтра утром я возвращаюсь домой.

Разговор окончился. Но телефон тут же затрезвонил снова. На этот раз звонил Буссе.

– Можешь передать Домокозлючке привет и сказать, чтоб они с ее дряхлым доктором не надеялись: никакая у нас не скарлатина. Мы с Беттан завтра утром возвращаемся домой.

– Так у вас никакой скарлатины нет? – спросил Малыш.

– Представь себе, нет. Доктор говорит, что мы пили слишком много какао с булочками. От этого, если ты сверхчувствительный, может выступить сыпь.

– Типичный случай булочковой лихорадки, – сказал Малыш.

Но Буссе уже положил трубку.

Одевшись, Малыш отправился на кухню рассказать фрёкен Бокк, что изолировать его больше не надо.

Она уже начала готовить обед. Кухня благоухала пряностями.

– Ничего не имею против, – сказала фрёкен Бокк, когда Малыш рассказал ей, что все семейство возвращается домой. – Просто прекрасно, что уйду от вас, прежде чем окончательно испорчу себе нервы.

Она яростно мешала ложкой в кастрюле, стоявшей на плите. Там тушилось что-то очень густое, и она сильно сдабривала это солью, перцем и карри.

– Вот так, – сказала она. – Жаркое надо как следует посолить, поперчить и насыпать туда карри. Тогда будет вкусно.

Потом она обеспокоенно взглянула на Малыша.

– Ты, верно, не думаешь, что этот ужасный Карлссон снова прилетит сюда сегодня? Как прекрасно было бы, если бы мои последние часы в этом доме были хоть чуть поспокойнее.

Не успел Малыш ответить, как за окном послышался веселый голос, громко распевавший:

 
Солнышко – ведрышко,
Глянь ко мне в окошечко…
 

На подоконнике в кухне снова появился Карлссон:

– Хейсан-хоппсан, вот вам ваше солнышко, ну и повеселимся же мы сейчас!

Но тут фрёкен Бокк умоляюще протянула к нему руки.

– Нет, нет… нет, все, что угодно, только нельзя ли обойтись без веселых затей?

– Ну ладно, сперва мы, понятно, поедим, – предложил Карлссон и тут же подскочил к кухонному столу.

Фрёкен Бокк уже накрыла на стол для себя и для Малыша. Карлссон опустился на один из стульев и схватил ножик и вилку.

– Подавай на стол! Тащи сюда еду!

Он дружески кивнул головой фрёкен Бокк:

– Ты тоже можешь спокойно, без церемоний сесть вместе со мной к столу. Возьми себе тарелку и иди сюда!

Затем он повел носом, вдыхая запах жаркого под соусом:

– Что ты нам дашь?

– Хорошенькую взбучку, – ответила фрёкен Бокк, еще более ожесточенно мешая свое варево. – Это то, что тебе, во всяком случае, крайне необходимо. И учти, у меня все тело ломит, так что, боюсь, я вряд ли смогу бегать за тобой сегодня.

Она выложила жаркое в мисочку и поставила его на стол.

– Ешьте! – сказала она. – А я подожду и поем позднее. Потому что доктор сказал – мне необходимы тишина и покой во время еды.

Карлссон кивнул:

– Ну ладно, у вас тут, верно, найдется в какой-нибудь банке несколько сухариков! Ты сможешь их погрызть, когда мы покончим со всем, что стоит на столе… а пока возьми маленькую корочку хлеба и ешь ее в тишине и покое!

Он энергично вывалил себе на тарелку большую порцию жаркого под соусом. Малыш же взял лишь самый маленький кусочек. Он всегда боялся незнакомой еды. А такого блюда он никогда прежде не пробовал.

Карлссон начал с того, что возвел башенку из жаркого и обвел ее вокруг рвом. Пока он этим занимался, Малыш осторожно взял в рот кусочек… Ой! Он задохнулся, и на глазах у него выступили слезы. Рот словно обожгло огнем. Но рядом стояла фрёкен Бокк и выжидающе смотрела на него, поэтому он молча проглотил свой кусочек мяса. Тогда Карлссон поднял глаза от возведенного им строения из жаркого под соусом:

– Что с тобой? Чего ты вопишь?

– Я… я подумал о чем-то очень печальном, – запинаясь, произнес Малыш.

– Вот как, – сказал Карлссон, накидываясь с большим аппетитом на свою горку.

Но, проглотив первый же кусочек, он дико взвыл и глаза его наполнились слезами.

– Что это? – спросила фрёкен Бокк.

– Это, верно, лисий яд, но тебе самой лучше знать, что ты состряпала, – ответил Карлссон. – Быстрее тащи сюда большой пожарный насос, в горле у меня загорелось.

Он вытер слезы на глазах.

– Чего ты ревешь? – спросил Малыш.

– Я тоже подумал о чем-то очень печальном, – сказал Карлссон.

– О чем? – поинтересовался Малыш.

– Об этом самом вареве, – ответил Карлссон.

Это не понравилось фрёкен Бокк.

– И не стыдно вам, малыши! В мире есть тысячи детей, которые отдали бы что угодно за каплю такого соуса.

Сунув руку в карман, Карлссон достал оттуда записную книжку и ручку.

– Могу я попросить имя и адрес хотя бы двух таких детей? – сказал он.

Но фрёкен Бокк только что-то проворчала, но не пожелала дать имена и адреса.

– Понятно, речь идет, верно, о целой компании детей – пожирателей огня, которые никогда ничем другим не занимались, а только без конца лопали огонь и серу.

Тут кто-то позвонил в дверь, и фрёкен Бокк пошла открывать.

– Пойдем за ней и посмотрим, кто это, – сказал Карлссон, – может, это один из тех самых тысяч пожирателей огня, которые явятся сюда и отдадут все, что угодно, за ее огненную похлебку. И тут придется смотреть в оба, чтоб она не продешевила… Ведь она всадила туда немало драгоценного лисьего яда!

Он последовал за фрёкен Бокк, и то же самое сделал Малыш. Они стояли в тамбуре прямо за ее спиной, когда она открывала дверь, и услыхали какой-то голос за дверью, который произнес:

– Моя фамилия Пекк. Я представляю Шведское радио и телевидение.

Малыш почувствовал, что похолодел. Он осторожно выглядывал из-за юбок фрёкен Бокк, а там в дверях стоял какой-то господин – явно красивый, и чертовски умный, и в меру упитанный мужчина в цвете лет. Именно из тех, о которых фрёкен Бокк говорила, что их на Шведском телевидении полным-полно.

– Могу ли я видеть фрёкен Хильдур Бокк? – спросил господин Пекк.

– Это я, – отозвалась фрёкен Бокк. – Но я оплатила счета за радио и за телевизор, так что и не пытайтесь меня проверять!

Господин Пекк приветливо улыбнулся:

– Я пришел не из-за счетов. Нас интересуют те привидения, о которых вы писали… Мы очень хотим сделать о них передачу.

Лицо фрёкен Бокк побагровело. Она не произнесла ни слова.

– Что с вами, вам нехорошо? – спросил господин Пекк.

– Да, – ответила фрёкен Бокк. – Мне худо. Это самый ужасный миг в моей жизни!

Малыш стоял за ее спиной, испытывая примерно такие же чувства. Боже милостивый, сейчас, верно, все будет кончено! В любой момент этот самый Пекк обязательно увидит Карлссона, а когда завтра утром мама с папой вернутся, весь дом будет битком набит проводами, телевизионными камерами и в меру упитанными мужчинами. Тогда прощай домашний уют и покой! Боже милостивый, как убрать отсюда Карлссона!

И тут ему бросился в глаза старинный деревянный сундук, стоявший в тамбуре, – Беттан хранила там свой хлам, предназначенный для театральных представлений. Она и ее одноклассники создали какой-то дурацкий клуб и иногда собирались у Беттан, надевали театральные костюмы и слонялись по всей квартире, воображая, будто они какие-то герои и героини, а не самые обыкновенные школьники. Это называлось – «играть в театр». И это – так считал Малыш – была жуткая глупость. Но все-таки какое счастье, что этот сундук с театральным хламом именно сейчас оказался под рукой. Малыш поднял крышку и нервно шепнул Карлссону:

– Скорее… прячься в этом сундуке.

И даже если Карлссон так и не понял, почему нужно прятаться, он был не из тех, кто отказывался филюрить, если это необходимо. Хитро подмигнув Малышу, он прыгнул в сундук. Малыш поспешно опустил крышку. Затем он боязливо взглянул на парочку, все еще стоявшую у дверей… не заметили ли они чего-нибудь?

Они не заметили. Ведь господин Пекк и фрёкен Бокк были заняты выяснением того, почему фрёкен Бокк стало худо.

– Это были вовсе не проделки привидений. Все это были лишь жалкие мальчишеские проказы, – со слезами в голосе сказала фрёкен Бокк.

– Так, значит, никаких привидений не было, – констатировал господин Пекк.

Фрёкен Бокк начала плакать всерьез.

– Нет, это были не привидения… и мне никогда не попасть на телевидение… только Фрида…

Господин Пекк, желая утешить фрёкен Бокк, погладил ее по руке:

– Не принимайте это так близко к сердцу, милая фрёкен Бокк. Ведь может представиться какая-нибудь другая возможность!

– Нет, не может, – всхлипывала фрёкен Бокк.

Опустившись на сундук с театральным хламом, она закрыла лицо руками. Так она сидела и плакала, плакала без конца. Малышу стало так жаль ее и так стыдно, словно он один был во всем виноват. Вдруг из сундука послышалось легкое урчание.

– О, простите, – извинилась фрёкен Бокк, – это только потому, что я очень хочу есть.

– Да пусть себе урчит, – приветливо сказал господин Пекк. – Но обед у вас, конечно, уже готов, на кухне так вкусно пахнет! Какое блюдо вы приготовили?

– Только немного жаркого под соусом, – всхлипнула фрёкен Бокк. – Это блюдо – мое собственное изобретение. Я назвала его «мешанина фрёкен Хильдур Бокк».

– Изумительный, фантастически вкусный запах, – сказал господин Пекк. – От него просыпается аппетит.

Фрёкен Бокк встала с сундука:

– Ну ладно, тогда надо вам попробовать мое блюдо, ведь эти карапузы его не едят.

Господин Пекк немного поломался, говоря, что это неловко, но все-таки дело кончилось тем, что они вместе с фрёкен Бокк вдвоем исчезли на кухне.

Малыш поднял крышку сундука и посмотрел на Карлссона, который лежал там, легонько урча.

– Пожалуйста, лежи здесь, пока он не уйдет, – сказал Малыш, – а не то угодишь в телевизионный ящик.

– Ха! – воскликнул Карлссон. – А тебе не кажется, что в этом ящике, где я сейчас, тоже тесновато, а?

Тогда Малыш приподнял крышку сундука, чтобы Карлссону было легче дышать, а сам побежал в кухню. Ему хотелось увидеть выражение лица господина Пекка, когда он начнет есть вкусную мешанину фрёкен Хильдур Бокк.

И подумать только, господин Пекк сидел там на кухне, и ел, набивая себе полный рот, и говорил, что вкуснее этого он никогда ничего не едал. И на глазах у него не было ни слезинки. Зато слезы были на глазах у фрёкен Бокк. И, разумеется, вовсе не от мяса под соусом, нет, она по-прежнему плакала оттого, что ее телевизионная передача не состоится. Не помогло даже то, что господин Пекк был в восторге от ее огненной мешанины. Фрёкен Бокк была безутешна.

Но тут случилось нечто невероятное. Внезапно господин Пекк, как бы ни к кому не обращаясь, сказал:

– Ну вот, наконец-то придумал! Вы пойдете со мной завтра вечером!

Фрёкен Бокк посмотрела на него заплаканными глазами.

– Куда я пойду с вами завтра вечером? – мрачно спросила она.

– Конечно, на телевидение, – ответил господин Пекк. – Вы выступите в нашей серии «Мой лучший кулинарный рецепт». Вы продемонстрируете всему шведскому народу, как вы готовите вкусную мешанину фрёкен Хильдур Бокк.

Тут послышался грохот. Фрёкен Бокк упала в обморок.

Но она быстро пришла в себя и с трудом поднялась на ноги. Ее глаза сияли.

– Завтра вечером… на телевидение? Моя мешанина… и я должна приготовить ее на телевидении на глазах у всего шведского народа? Боже милостивый… и, подумать только, эта Фрида, которая ни капельки не смыслит в кулинарии, называет мое блюдо свиным пойлом!

Малыш весь обратился в слух, до чего ж интересно! Он чуть было не забыл, что Карлссон сидит в сундуке. Но тут, к своему ужасу, услышал, что кто-то двигается в прихожей. И правда… это был Карлссон! Дверь, ведущая из кухни в прихожую, была открыта, и Малыш издали увидел его еще до того, как фрёкен Бокк или господин Пекк что-либо заметили.

Да… это был Карлссон! И в то же время все-таки не Карлссон! Боже милостивый, какой у него вид: на нем был старый театральный костюм Беттан – длинная бархатная юбка, бившая его по ногам, а спереди и сзади волочились тюлевые накидки! Он походил больше всего на какую-то маленькую, веселую и довольную тетеньку. И эта маленькая и довольная тетенька твердым шагом приближалась к дверям кухни. Малыш в отчаянии замахал руками, давая понять Карлссону, что идти туда ему нельзя. Однако Карлссон не понял его, помахал в ответ… и вошел.

– Вот гордая дева в палату идет… – произнес Карлссон.

И вот он сам уже стоит в дверном проеме – на нем бархатная юбка и накидки. Это было зрелище, заставившее господина Пекка вытаращить глаза.

– Вот так штука! Кто это? Что это за маленькая забавная девочка? – спросил он.

Фрёкен Бокк оживилась:

– Забавная девочка? Нет, это самый отвратительный маленький дрянной мальчишка, какого я когда-либо встречала в своей жизни. А ну! Сгинь отсюда, паршивец!

Но Карлссон ее не слушал.

– Вот гордая дева пускается в пляс… – произнес он.

И начал танцевать такой танец, какого Малышу никогда видеть не доводилось, да и господину Пекку, пожалуй, тоже.

Карлссон носился, пританцовывая и приседая, по кухне. Время от времени он слегка подпрыгивал, размахивая тюлевыми накидками.

«Какая глупость! – думал Малыш. – Все, что угодно, только бы Карлссон не начал летать, о, только бы он этого не сделал!»

На Карлссоне было столько тюлевых накидок, что его пропеллер был не виден. И Малыш был страшно благодарен ему за это. Но подумать только, а вдруг Карлссон поднимется в воздух, тогда, верно, господин Пекк со страшной силой грохнется в обморок, а потом, как только вернется к жизни, немедленно примчится со всеми своими телекамерами.

Господин Пекк смотрел на удивительный танец и хохотал до упаду. Он хохотал все сильнее и сильнее. Тогда Карлссон тоже захихикал и подмигнул господину Пекку, а проносясь мимо, помахал ему своими накидками.

– Очень веселый мальчишка! – сказал господин Пекк. – Его можно было бы выпустить в какой-нибудь детской передаче.

Это было самое ужасное, что мог сказать господин Пекк и что больше всего разъярило фрёкен Бокк.

–  ВыпуститьКарлссона на телевидении? Тогда попрошу избавить меня от участия в этой передаче! – воскликнула она. – Совершенно ясно, что если вам хочется привести туда кого-нибудь, кто перевернет вверх дном всю телестудию, лучшего экземпляра, чем он, вам не найти!

Малыш кивнул:

– Ага, точно. А когда он перевернет вверх дном всю телестудию, он скажет лишь, что это – дело житейское. Так что берегитесь!

Господин Пекк не настаивал.

– Пожалуйста… Я ведь только предложил! Ведь на свете и других мальчишек хоть отбавляй!

Вообще-то господин Пекк уже торопился. Ему надо было присутствовать на постановке пьесы. Ему необходимо было уйти. И тут Малыш увидел, что Карлссон ощупью ищет стартовую кнопку. Малыш насмерть перепугался. Неужели теперь, в самую последнюю минуту, все кончено?

– Нет, Карлссон, не надо… нет, Карлссон, ни в коем случае… – нервно прошептал Малыш.

Но Карлссон продолжал нащупывать кнопку на животе. Ему было трудно добраться до нее из-за тюлевых накидок.

Господин Пекк стоял уже в дверях… И тут внезапно зажужжал моторчик Карлссона.

– А я и не знал, что авиалиния с аэропорта Арланда проходит над Васастаном, – сказал господин Пекк. – Думаю, не следовало бы прокладывать ее здесь. До свидания, фрёкен Бокк, завтра увидимся!

И он ушел. А вверх, к потолку взлетел Карлссон. В безумном восторге кружил он вокруг люстры и, прощаясь, помахал накидками в сторону фрёкен Бокк.

– Вот гордая дева по небу летит… Гоп-гоп-тра-ля-ля! – крикнул он.

КРАСИВЫЙ, ЧЕРТОВСКИ УМНЫЙ И В МЕРУ УПИТАННЫЙ…

Все послеобеденное время Малыш провел наверху, у Карлссона, в его домике на крыше. Он объяснял, почему им необходимо на это время оставить в покое фрёкен Бокк.

– Понимаешь, она собирается испечь торт со взбитыми сливками к завтрашнему утру, когда папа и мама, Буссе и Беттан вернутся домой.

Уж это Карлссон понял.

– Да, раз она собирается испечь торт со взбитыми сливками, ее необходимо оставить в покое. Опасно ретировать домокозлючек именно в тот момент, когда они пекут торты со взбитыми сливками, потому что тогда сливки киснут… а домокозлючки из-за этого – тоже киснут!

Таким образом, последние мгновения, которые фрёкен Бокк проводила в семействе Свантессонов, оказались вполне мирными, вполне такими, как она желала.

Малыш и Карлссон также мирно сидели перед очагом, наверху, в домике Карлссона. Карлссон слетал на рынок, расположенный на площади Хёторгет, и купил яблок.

– И честно отдал за них пять эре, – сказал он. – Я ведь не хочу, чтобы какая-нибудь торговка разорилась из-за меня, ведь я самый честный на свете.

– А торговка считала, что пяти эре за все эти яблоки – достаточно? – удивился Малыш.

– Спросить ее об этом я никак не мог, – ответил Карлссон. – Ведь ее не было, она в это время как раз пила кофе.

Карлссон нанизал яблоки на стальную проволоку и стал печь их над огнем в очаге.

– Кто самый лучший на свете пекарщик яблок? Отгадай! – сказал Карлссон.

– Конечно, ты, Карлссон! – ответил Малыш.

Они посыпали сахарным песком яблоки и ели их, сидя у очага, а за окном меж тем сгущались сумерки. «Как хорошо сидеть у огня», – думал Малыш, потому что погода становилась все холоднее. Заметно было, что настала осень.

– Я собираюсь слетать за город и купить побольше дров у какого-нибудь старика крестьянина, – сказал Карлссон. – Хотя все они плуты и глядят за тобой в оба, да и потом, кто их знает, в какое время они пьют кофе.

Он сунул в очаг несколько больших березовых поленьев.

– Но мне хочется, чтобы зимой у меня было тепло и уютно, а иначе я не играю. Пора бы им, старикам крестьянам, понять это!

Когда огонь погас, в маленьком домике Карлссона стало совсем темно. Тогда он зажег керосиновую лампу, висевшую над верстаком. Она озарила теплым и уютным светом комнату и все вещи, нагроможденные на верстаке.

Малыш поинтересовался, нельзя ли им немного поиграть со всем этим хламом, и Карлссон согласился.

– Но тебе придется спрашивать у меня, можно ли взять эти вещи на время, поиграть. Иногда я говорю «да», а иногда – «нет»… Большей частью я говорю «нет», потому что все-таки штучки-дрючки эти – мои и я хочу сам ими заниматься, а иначе я не играю!..

И когда Малыш много-много раз спросил у него разрешения взять ту или иную вещь, Карлссон дал ему на время старый сломанный будильник, который Малыш сначала разобрал, а потом собрал. До чего же было весело! Более увлекательной игры Малыш и представить себе не мог.

А потом Карлссон захотел, чтобы они вместе постолярничали.

– Столярничать – все-таки самое веселое, и можно сделать столько прекрасных вещей, – сказал Карлссон. – По крайней мере, я могу.

Сбросив на пол все, что было нагромождено на верстаке, он вытащил из-под диванчика разные до-сочки и чурки. Они оба, и Карлссон и Малыш, начали стучать молоточком, вколачивать гвозди, да так, что только в ушах звенело. Малыш, сколотив две чурки, сделал пароходик. Вместо трубы он тоже приставил маленькую чурку. И в самом деле, получился очень красивый пароходик.

Карлссон сказал, что он соорудит скворечник и повесит его на углу своего домика, чтобы там могли жить маленькие птички. Но скворечник у него не получился, а вышло что-то совсем другое, совсем непонятное.

– Что это такое? – спросил Малыш.

Склонив набок голову, Карлссон взглянул на свою поделку.

– Это… одна вещица, – сказал он. – Потрясающе красивая маленькая вещица. Отгадай, кто самый лучший на свете мастерильщик штучек-дрючек?

– Конечно, ты, Карлссон! – ответил Малыш.

Но уже настал вечер. Малышу пора было идти домой спать. Ему пришлось покинуть Карлссона и его маленькую уютную комнатку со всеми нагроможденными там вещами и верстаком, коптящей керосиновой лампой, и дровяным ларем, и с камином, где еще оставались раскаленные уголья, которые давали тепло и свет. Трудно было Малышу оторваться от всего этого, но он знал, что снова вернется сюда. О, как он радовался, что домик Карлссона именно на его крыше, а не на чьей-нибудь другой!

Они вышли на крылечко, Карлссон и Малыш. Над ними сияло звездами небо. Никогда в жизни Малыш не видел такого множества звезд, да еще таких больших, да так близко от себя. Да нет, понятно, что не так близко, их от него отделяли тысячи миль, он знал это, и все же… О, какая звездная крыша опрокинулась на домик Карлссона – и близкая, и в то же время такая далекая…

– На что ты уставился? – спросил Карлссон. – Мне холодно… ты летишь или нет?

– Да, спасибо, лечу, – ответил Малыш.

А на другой день… какой это был день! Сначала явились Буссе и Беттан, потом – папа, а последней – и это было самое главное – явилась мама. Малыш кинулся в ее объятия и сам крепко обнял ее. Никогда, никогда больше не должна она уезжать от него! И вот они все окружили маму – папа, и Буссе, и Беттан, и Малыш, и фрёкен Бокк, и Бимбо.

– У тебя уже нет переутомления? – спросил Малыш. – Как оно могло так быстро пройти?

– Оно прошло, когда я получила твое письмо, – сказала мама. – Когда я узнала, как вы все «бальны» и что вас надо изолировать, я поняла, что и сама заболею всерьез, если не вернусь домой.

Фрёкен Бокк покачала головой:

– Пожалуй, это было не очень разумно. Хотя я ведь могу время от времени приходить и помогать вам, фру Свантессон, если понадобится. А теперь, – продолжала фрёкен Бокк, – теперь я должна немедленно уйти, потому что мне надо вечером быть на телевидении.

Все очень удивились – мама и папа, и Буссе, и Беттан.

– В самом деле! – воскликнул папа. – Мы должны посмотреть эту передачу. Вне всякого сомнения!

Фрёкен Бокк гордо вскинула голову:

– Да, надеюсь. Надеюсь, это сделает весь шведский народ.

И она стала поспешно собираться.

– Мне ведь надо еще уложить волосы, и принять ванну, и сделать массаж лица, и маникюр, и примерить новые ортопедические стельки. Потому что надо иметь приличный вид, когда выступаешь на телевидении.

Беттан засмеялась:

– Ортопедические стельки… ведь их же по телевизору не видно!

Фрёкен Бокк неодобрительно взглянула на нее:

– Неужели я так сказала? Во всяком случае, мне нужны новые стельки… да и чувствуешь себя гораздо уверенней, когда ты в полном порядке. Хотя обычные люди этого, возможно, и не понимают. Но мы, те, кто выступают на телевидении, мы это знаем.

Потом она, быстро попрощавшись, умчалась прочь.

– Вот и ушла Домокозлючка, – сказал Буссе, когда за ней захлопнулась дверь.

Малыш задумчиво кивнул.

– А я уже довольно хорошо стал к ней относиться, – сказал он. – Кстати, она испекла прекрасный торт со взбитыми сливками, большой и пышный, украшенный ломтиками ананаса.

– Мы съедим его вечером, когда будем пить кофе и смотреть телевизионную передачу про фрёкен Бокк, – пообещала мама.

Так оно и случилось. Когда волнующий час уже приближался, Малыш позвонил Карлссону. Он дернул провод, скрытый занавесками, только один раз, что означало: «Сейчас же прилетай!»

И мигом явился Карлссон. Вся семья уже сидела перед телевизором, кофейный поднос и торт со взбитыми сливками стояли на столе.

– А вот и мы с Карлссоном! – сказал Малыш, когда они шагнули в гостиную.

– А вот и я! – сказал Карлссон, бросаясь в самое лучшее кресло. – Наконец-то здесь в доме вкусно кормят, на столе немножко торта со взбитыми сливками. Очень вовремя! Можно мне взять сию же минуту немножко торта… Или, вернее, множко торта!

– Самые младшие получают последними, – сказала мама. – Вообще-то ты занял мое место. Вы – ты и Малыш – можете сидеть на полу перед телевизором, а я подам вам торт туда.

Карлссон повернулся к Малышу:

– Слышал? Неужели она всегда так с тобой обращается, несчастный ты ребенок?!

И он с довольным видом ухмыльнулся:

– Хорошо, что она и со мной так обращается, ведь должна же быть на свете справедливость, иначе я не играю!

И они уселись на полу перед телевизором – Карлссон и Малыш и ели много-много торта в ожидании, когда покажется на экране фрёкен Бокк.

– Сейчас она появится! – сказал папа.

И в самом деле, она появилась! И господин Пекк тоже. Он был ведущим программы.

– Домокозлючка собственной персоной! – воскликнул Карлссон. – Ха-ха! Ну и позабавимся же мы сейчас!

Фрёкен Бокк вздрогнула. Всем почти показалось, что она услыхала слова Карлссона. А может, она все-таки очень нервничала, представ пред лицом всего шведского народа, чтобы продемонстрировать, как готовить «Вкусную мешанину фрёкен Хильдур Бокк».

– Расскажите нам, расскажите, как вам пришла в голову мысль приготовить именно это блюдо? – спросил господин Пекк.

– А скажите-ка, скажите, – повторила его слова фрёкен Бокк, – если у вас есть сестра, которая ровно ничего не смыслит в приготовлении еды…

Больше она ничего произнести не успела, Карлссон, протянув свою пухлую ручонку, выключил телевизор.

– Домокозлючка приходит и уходит, когда я этого хочу, – сказал он.

Но тут мама Малыша велела ему:

– Сейчас же включи обратно… и попробуй сделать так еще хоть раз, и ты немедленно вылетишь отсюда!

Карлссон толкнул Малыша в бок и прошептал:

– Что, в этом доме уже ничего и сделать нельзя?

– Тише, мы будем смотреть на фрёкен Бокк, – сказал Малыш.

– Нужно как следует посолить, и поперчить, и посыпать карри – тогда будет вкусно, – продолжала фрёкен Бокк.

И она щедро солила, и перчила, и посыпала карри свое блюдо, а когда жаркое было готово, она лукаво поглядела с экрана телевизора и спросила:

– Не желаете ли попробовать?

– Спасибо, только не я, – ответил Карлссон. – Но если ты дашь мне имя и адрес тех самых деток – поглотителей огня, я приведу их к тебе попробовать твое варево!

Потом господин Пекк поблагодарил фрёкен Бокк за то, что она пожелала прийти и продемонстрировать, как она готовит свое вкусное жаркое под соусом. Телевизионное время фрёкен Бокк явно истекло, но тут она воскликнула:

– Скажите-ка, скажите! Нельзя ли послать привет моей сестре Фриде, домой, на улицу Фрейгатан?

Господин Пекк явно заколебался:

– Скажите-ка, скажите… ну, ладно, только побыстрее!

И тогда фрёкен Бокк, помахав рукой с экрана, сказала:

– Привет, привет, Фрида, как поживаешь? Надеюсь, ты не свалилась со стула?

– Я тоже на это надеюсь, – откликнулся Карлссон, – потому что хватит с нас землетрясений на крайнем севере Норланда.

– О чем ты? – спросил Малыш. – Ты ведь, верно, даже не знаешь, такая ли эта Фрида тяжелая, как фрёкен Бокк.

– Подумать только, знаю! – сказал Карлссон. – Я был у них на улице Фрейгатан разок-другой и играл там в привидение.

Потом Карлссон и Малыш поели еще торта и посмотрели по телевизору выступление жонглера, который мог бросать в воздух пять тарелок одновременно, не уронив при этом ни одной. «Вообще-то жонглеры – скучные», – думал Малыш. Но рядом сидел с горящими глазами Карлссон, и Малыш был счастлив. Ведь именно сейчас и наступило настоящее веселье, и так прекрасно было все, что его окружало: и мама, и папа, и Буссе, и Беттан, и Бимбо… и еще Карлссон.

Когда торт был съеден, Карлссон взял красивое блюдо, на котором он лежал, и хорошенько облизал. Потом подбросил блюдо в воздух точь-в-точь так, как это делал со своими тарелками жонглер.

– Да, – сказал он, – ловкий этот дядька в ящике! А кто на свете самый лучший бросальщик блюд? Отгадай-ка!

Он швырнул вверх блюдо от торта так, что оно почти коснулось потолка, и Малыш испугался.

– Не надо, Карлссон, не надо!

Мама и все остальные продолжали смотреть телевизор, на экране которого теперь уже танцевала балерина. И никто даже не заметил, что вытворял Карлссон. Ничуть не помогло и то, что Малыш сказал ему: «Не надо!» Карлссон беспечно продолжал подбрасывать блюдо.

– Вообще-то блюдо у вас красивое, – сказал Карлссон и подкинул блюдо к потолку. – Вернее, у вас былокрасивое блюдо, – поправил он самого себя и наклонился, чтобы собрать осколки. – Ну, да ладно, ведь это дело житейское…

Но мама услыхала звяканье, когда блюдо упало и разбилось. Шлепнув как следует Карлссона ниже спины, она сказала:

– Это было мое самое красивое блюдо для торта, и никакое оно не «дело житейское».

Малышу не понравилось, как обошлись с самым лучшим в мире бросальщиком блюд, но он-то понимал, что мама расстроена из-за разбитого блюда, и поспешил ее утешить:

– Я выну деньги из моей свинки-копилки и куплю тебе новое блюдо.

Но тут Карлссон гордо сунул руку в карман и выудил оттуда пятиэровую монетку, которую отдал маме:

– Я сам плачу за то, что разбиваю. Вот! Пожалуйста! Купи блюдо, а сдачу, которая останется, можешь взять себе.

– Спасибо, милый Карлссон! – сказала мама.

Карлссон с довольным видом кивнул головой:

– Или купи на них какие-нибудь маленькие дешевые вазочки, которые ты сможешь швырять в меня, если меня угораздит прийти сюда, а тебя – разозлиться.

Малыш прижался к маме и спросил:

– Мама, правда, ты ведь больше не сердишься на Карлссона?

В ответ мама погладила по головке их обоих – и Карлссона, и Малыша, и сказала, что нет, мол, не сердится.

Потом Карлссон попрощался:

– Хейсан-хоппсан, теперь мне пора домой, а не то я опоздаю на ужин!

– А что у тебя на ужин? – спросил Малыш.

– Вкусная мешанина Карлссона, который живет на крыше, – ответил Карлссон. – И поверь мне: это тебе не лисий яд, как у Домокозлючки. Кто лучший на свете варильщик мешанин? Отгадай!

– Конечно, ты, Карлссон, – сказал Малыш.

Час спустя Малыш уже лежал в кровати, а рядом стояла корзинка, где приютился Бимбо. Мама и папа, Буссе и Беттан – все уже побывали у Малыша и пожелали ему спокойной ночи. Малыша начало клонить ко сну.

Но он лежал там и думал о Карлссоне, и ему было любопытно узнать, что тот делает сию минуту.

Может, он столярничает, мастерит, например, скворечник или что-нибудь в этом роде. «Завтра, когда я вернусь домой из школы, – думал Малыш, – я смогу позвонить Карлссону и спросить его, нельзя ли мне подняться к нему наверх и подольше постолярничать; мне ведь тоже хочется».

И еще Малыш подумал, как здорово, что Карлссон провел телефон.

«Я ведь могу позвонить ему сейчас, если захочу», – решил он и внезапно почувствовал, что это – замечательная идея.

Выскочив из кровати, он побежал босиком к окошку и дернул провод. Три раза. Это был сигнал, означавший: «Подумать только, как хорошо, что на свете есть ты, Карлссон, такой красивый, весь такой умный и в меру упитанный мужчина, храбрый и вообще замечательный во всех отношениях!»