Текст книги "Карлссон, который живет на крыше (Пер. Л. Брауде и Н. Белякова)"

Автор книги: Астрид Линдгрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

КАРЛССОН – ПЕРВЫЙ УЧЕНИК

Мама и папа отправились в круиз вечером, когда проливной дождь барабанил по стеклам и шумел в водосточных трубах. За десять минут до их отъезда, ни на минуту раньше, в дверь ворвалась фрёкен Бокк, мокрая, как утонувшая кошка, и злая, как старая морская разбойница.

– Наконец-то, – сказала мама, – наконец-то!

Она ждала ее целый день и уже начала нервничать, но фрёкен Бокк этого не поняла и только угрюмо сказала:

– Я не могла прийти раньше, и все из-за Фриды.

Маме надо было столько всего рассказать фрёкен Бокк. Но времени не было; такси уже ждало на улице.

– Самое главное – наш маленький мальчик, – со слезами на глазах сказала мама, – о, с ним ничего не должно случиться, пока нас нет.

– Там, где я, – ничего не случается, – заверила ее фрёкен Бокк.

Папа сказал, что он это сразу понял и уверен, что все будет хорошо. А потом они – и папа, и мама обняли на прощание Малыша, быстро вышли из квартиры и сели в лифт, а Малыш остался с глазу на глаз с фрёкен Бокк.

Она сидела за кухонным столом, огромная, грузная, злая, и приглаживала мокрые волосы своими огромными, тяжелыми ручищами. Малыш робко поглядывал на нее, чуть улыбаясь, чтобы выказать свое дружеское расположение. Он вспомнил, как она впервые появилась у них в доме, как он тогда ее боялся и как она сначала ему не понравилась. Но теперь все было иначе, теперь казалось почти прекрасным, что она сидела у них на кухне. И даже если будет нелегко находиться в одном доме и с ней и с Карлссоном, все же Малыш был благодарен фрёкен Бокк за то, что она пришла. Ведь иначе мама никогда не позволила бы ему остаться дома и охранять Карлссона, это точно! Поэтому Малыш уже с самого начала хотел выказать дружелюбие фрёкен Бокк и вежливо спросил ее:

– А как поживает Фрида?

Фрёкен Бокк только фыркнула в ответ. Фрида была сестрой фрёкен Бокк. Малыш никогда не встречал ее, он только слышал о ней. Он очень много слышал о ней. От фрёкен Бокк. Фрёкен Бокк жила вместе с Фридой в квартире на улице Фрейгатан, но, казалось, веселья там особого не было. Малыш понимал, что фрёкен Бокк ревниво относилась к своей сестре-воображале, считая, что та немного не в себе, словом, чокнутая. Это началось с того, что Фриде удалось выступить в телевизионной программе, посвященной привидениям, что ужасно рассердило фрёкен Бокк. Разумеется, ей и самой удалось потом в другой телевизионной программе продемонстрировать всему шведскому народу, как она готовит «вкусную мешанину фрёкен Хильдур Бокк». Но этого было явно недостаточно, чтобы переплюнуть и унизить Фриду. Быть может, она по-прежнему была малость чокнутая и слишком воображала о себе, поскольку фрёкен Бокк только фыркнула, когда Малыш спросил:

– А как поживает Фрида?

– Да, спасибо, полагаю, она поживает хорошо, – сказала фрёкен Бокк, фыркнув в очередной раз. – Завела себе женишка, несчастная!

Малыш не знал, что ответить на ее слова, но что-то нужно было произнести, чтобы выказать вежливость.

– А у вас, фрёкен Бокк, нет женишка? – спросил он.

Этого ему явно не следовало говорить, потому что фрёкен Бокк порывисто поднялась и так энергично принялась за мытье посуды, что посуда задребезжала.

– Слава Богу, нет! – сказала она. – Да мне никого и не надо. Не все же такие взбалмошные, как Фрида.

Она с минуту молчала и с таким усердием продолжала мыть посуду, что брызги пены летели во все стороны. Но затем она явно о чем-то подумала и беспокойно обернулась к Малышу:

– Послушай-ка, а этот маленький противный толстый мальчишка, с которым ты раньше играл, он, надеюсь, больше сюда не ходит!

Фрёкен Бокк никогда не понимала, что Карлссон, который живет на крыше, – красивый, чертовски умный и в меру упитанный мужчина в цвете лет. Она-то считала, что он – один из ровесников Малыша, его школьный товарищ и совершенно обыкновенный сорванец. Она как-то не задумывалась над тем, что этот сорванец умеет летать. Она считала, что такой моторчик, как у него, можно купить в любом игрушечном магазине, если есть деньги, и возмущалась лишь тем, как нынче балуют детей дорогими игрушками. «Скоро, верно, они на Луну полетят еще до того, как пойдут в школу», – говорила она. А теперь обозвала Карлссона: «Этот маленький противный толстый мальчишка!..» Малышу показалось, что это было не слишком хорошо с ее стороны.

– Карлссон – вовсе не маленький против… – начал было он, но тут как раз кто-то позвонил в дверь.

– Ой, неужели дядя Юлиус приехал! – закричал Малыш и побежал открывать дверь.

Но это был не дядя Юлиус, это был Карлссон. Промокший до нитки Карлссон, стоявший на лестничной площадке в маленькой лужице дождевой воды. Он укоризненно смотрел на Малыша.

– Сколько можно летать под дождем и ругаться; а все потому, что ты не удосужился оставить свое окно открытым, – удивлялся он.

– Да, но ты ведь сказал, что идешь спать, – оправдывался Малыш, потому что Карлссон и в самом деле так говорил. – Я и не думал, что ты появишься уже сегодня вечером.

– Ты бы мог все же надеяться на это, – сказал Карлссон. – Ты бы мог подумать: «А может, он все же появится, мой маленький Карлссон! О, как нам будет весело, да, может, он прилетит, ведь он наверняка захочет встретиться с Домокозлючкой!» Мог бы, мог бы подумать об этом!

– А ты в самом деле этого хочешь? – встревоженно спросил Малыш.

– Ха-ха! – сверкая глазами, ответил Карлссон. – Ха-ха, а ты как думаешь?

Малыш, конечно, понимал, что ему не удастся до бесконечности удерживать Карлссона вдали от фрёкен Бокк, но он не был готов к тому, что это постигнет их в первый же вечер. Он понимал, что ему надо поговорить с Карлссоном, но Карлссон, быстрый, словно охотничий пес, уже мчался по дороге на кухню. Малыш кинулся следом и схватил его за руку.

– Послушай меня, Карлссон, – как можно убедительней сказал он, – она думает, что ты – один из моих школьных товарищей, и, по-моему, пусть так и дальше думает.

Карлссон остановился. И вдруг в нем что-то заклокотало, как всегда, когда он от чего-либо приходил в восторг.

– Она в самом деле думает, что я хожу в школу? – ликующе спросил он.

И еще быстрее помчался на кухню. Фрёкен Бокк услыхала топот его ног. Она-то ждала дядю Юлиуса и была удивлена тем, что старый человек может мчаться с такой быстротой. С нетерпеливым ожиданием смотрела она на дверь, желая поскорее увидеть этого скорохода, но когда дверь отворилась и в кухню ворвался Карлссон, она чуть не задохнулась, словно внезапно увидела змея. Змея, которого абсолютно не желала видеть у себя на кухне.

Хотя Карлссону совершенно непонятны были ее чувства. В несколько прыжков он оказался возле нее и внимательно уставился на ее недоброжелательное лицо.

– А как по-твоему, кто первый ученик в классе? – спросил он. – Отгадай, кто лучше всех считает, пишет и читает и во… во всем?..

– Когда входишь куда-нибудь, надо здороваться, – сказала фрёкен Бокк. – И меня совершенно не интересует, кто первый ученик в классе. Во всяком случае – не ты, это уж точно!

– Так представь себе, что я! – возмутился Карлссон, но потом немного стушевался и призадумался.

– По крайней мере, я лучше всех умею считать, – после глубокого раздумья мрачно сказал он. – А потом, пожав плечами, добавил: – Ну да ладно, это дело житейское!

И начал весело прыгать по всей кухне. Он кружил вокруг фрёкен Бокк и неожиданно вдруг запел веселую и хорошо известную песенку:

– Буду веселиться я с раннего утра…

– Нет, Карлссон, – быстро сказал Малыш, – нет и нет!

Но это не помогло.

–  …Буссе-биссе-бассе-биссе-бум-фаллера, – пел Карлссон. – От моих проказ пойдет по дому шум…

И когда он добрался до слова «шум», внезапно грянул выстрел, а за ним – истошный крик. Выстрел прозвучал из револьверчика Карлссона, а крик – из горла фрёкен Бокк. Малыш сначала думал, что она упадет в обморок, потому что она в изнеможении опустилась на стул и молча сидела с закрытыми глазами. Но когда Карлссон снова продолжил свое « буссе-биссе-бассе-биссе-бум-фаллера», она открыла глаза и злобно сказала:

– Я тебе сейчас таких «буссе» и «бассе» надаю, негодный мальчишка, что ты на всю жизнь запомнишь. Попробуй выстрелить еще хоть раз!

Карлссон ни слова ей не ответил. Он только сунул свой пухлый указательный палец под подбородок фрёкен Бокк и показал на красивую брошь на ее платье.

– Красивая штуковина, – сказал он. – Где ты ее стибрила?

– Ты что, Карлссон, – испуганно сказал Малыш, потому что увидел, в какую ярость пришла фрёкен Бокк.

– Это… это… бессовестнее этого я ничего не видела, – запинаясь, сказала она, с трудом произнося нужные слова, а потом вдруг закричала: – Вон отсюда! Вон, кому говорю!

Карлссон удивленно посмотрел на нее.

– Успокойся! Не принимай все так близко к сердцу, – сказал он. – Я ведь просто так спрашиваю. А когда спрашивают вежливо, значит, следует получить и вежливый ответ. Так я считаю.

– Вон! – орала фрёкен Бокк.

– А вообще-то, – продолжал Карлссон, – я хотел бы услышать ответ еще на один вопрос. Не немеет ли у тебя хоть немножко все тело по утрам? И если это так, то в какое время тебе хотелось бы, чтоб я начал фигурить?

Фрёкен Бокк диким взглядом обшарила кухню в поисках какого-нибудь приспособления, которое помогло бы ей выставить Карлссона из кухни. А Карлссон услужливо подбежал к шкафу, где хранились все принадлежности для уборки, и вытащил оттуда выбивалку для ковров, которую тут же сунул ей в руку.

– Ха-ха! – закричал он. И бросился стремглав по всей кухне. – Ха-ха, опять все начинается сначала!

Тогда фрёкен Бокк швырнула выбивалку на пол. Она вспомнила, каково ей было в прошлый раз гоняться за Карлссоном с выбивалкой в руках, и ей не хотелось повторять это еще раз.

Малыш не думал, что начало было хорошим, и, любопытствуя, сам себе задавал вопрос, до каких пор фрёкен Бокк, не обезумев окончательно, сможет видеть, как Карлссон носится по кухне и орет: «Ха-ха!» «Не так уж долго», – думал Малыш. Необходимо было как можно быстрее выставить отсюда Карлссона. И когда Карлссон, делая одиннадцатый круг по кухне, промчался мимо, Малыш схватил его за шиворот.

– Карлссон, – попросил он, – прошу тебя, пойдем лучше в мою комнату!

И Карлссон нехотя последовал за ним.

– Ведь это же глупо – кончить фигурить, когда я только-только начал приободрять фрёкен Бокк, – говорил он. – Еще немножко, и у нее бы поднялось настроение, она стала бы веселой и игривой, как морская львица, это уж точно.

Перейдя к окну, он стал, как всегда, выковыривать персиковую косточку из цветочного горшка, чтобы посмотреть, насколько она проросла. Малыш тоже подошел, чтобы взглянуть на косточку. Стоя рядом с Карлссоном, он обнял его рукой за плечи и почувствовал, какой Карлссон мокрый, бедняга! Ему, должно быть, пришлось долго летать под дождем.

– Тебе не холодно, ведь ты весь мокрый? – спросил Малыш.

Похоже, Карлссон этого раньше не замечал, но тут он внезапно почувствовал, как замерз.

– Да, ясное дело, холодно, – ответил он. – Но кого это интересует? Может, есть на свете хоть один человек, который расстроится, если его лучший друг явится к нему промокший до нитки и трясущийся от холода. Может, этот человек позаботится, чтобы его друг разделся, и сам повесит сушить его комбинезончик, и наденет на него мягкий, красивый махровый халат, а потом пойдет на кухню и сварит ему немного горячего какао и даст целую гору булочек. Он уложит своего друга в кровать и споет ему красивую-красивую грустную песенку, так чтобы он тихонько заснул. Разве он сделает это?

Карлссон укоризненно посмотрел на Малыша.

– Конечно, сделает, – сказал Малыш.

Его голос дрожал, словно он вот-вот расплачется.

И Малыш поторопился сделать все то, что, как считал Карлссон, нужно было сделать для самого лучшего своего друга. Самое трудное было заставить фрёкен Бокк дать горячее какао и булочки для Карлссона. Но у нее не было ни времени, ни сил на дальнейшее сопротивление, так как именно в этот момент она жарила цыпленка для дяди Юлиуса, которого ожидали с минуты на минуту.

– Можешь сам сварить какао, если хочешь, – сказала она.

Малыш так и сделал. А потом Карлссон – кругленький и румяный – сидел в кровати Малыша, облаченный в его белый купальный халат, пил какао и уплетал булочки. А в ванной комнате сушилась его рубашка и комбинезончик, его белье, башмаки и носки.

– Ну, грустную песенку петь не надо, – разрешил Карлссон. – Зато ты можешь начать приставать ко мне, умоляя, чтоб я остался у тебя ночевать.

– А тебе хочется этого? – спросил Малыш.

В эту минуту Карлссон как раз запихнул себе в рот целую булочку. Поэтому ответить он не мог, но зато усердно закивал головой. Бимбо залаял. Ему казалось, что Карлссону нельзя спать в кровати Малыша. Но Малыш взял Бимбо на руки и шепнул ему на ухо:

– Понимаешь, я могу спать на диване, а твою корзинку мы сейчас же перенесем туда.

Фрёкен Бокк гремела на кухне посудой, и когда Карлссон услышал это, он возмущенно сказал:

– Она не поверила, что я – первый ученик в классе!

– Пожалуй, ничего удивительного в этом нет, – сказал Малыш.

Он прекрасно знал, что Карлссон не очень-то силен и в чтении, и в письме, и в арифметике. Хуже всего в арифметике, хотя фрёкен Бокк Малыш сказал совсем-совсем другое.

– Тебе надо упражняться в счете. Может, хочешь, чтоб я подучил тебя немного сложению?

Тут Карлссон фыркнул так, что брызги горячего какао разлетелись по всей комнате.

– А хочешь, я подучу тебя немного стыду-совести! – сказал он. – Уж не думаешь ли ты, что я не знаю слаже… ну, то, что ты сказал?

Но времени для занятий устным счетом у них все равно не оказалось, потому что тут как раз раздался громкий звонок у входных дверей. Малыш понял, что на сей раз это дядя Юлиус, и кинулся открывать дверь. Он предпочел бы встретить дядю Юлиуса один, и думал, что Карлссон останется лежать в кровати. Зато Карлссон вовсе так не думал. Он помчался за Малышом, а полы купального халата били его по ногам.

Малыш широко распахнул дверь и на лестничной площадке в самом деле увидел дядю Юлиуса. В руках тот держал чемодан и саквояж.

– Добро пожаловать, дядя Ю… – начал было Малыш.

Но не успел больше вымолвить ни слова. Потому что в эту минуту послышался ужасающий выстрел, и дядя Юлиус тут же рухнул на пол без чувств.

– Ты что, Карлссон! – в отчаянии закричал Малыш.

О, как он раскаивался в том, что подарил Карлссону этот револьвер.

– Как нам теперь быть? Зачем ты это сделал?

– Это был салют! – оправдывался Карлссон. – Да, салют, который дают в честь важных гостей и чиновников высокого ранга.

Малыш стоял у дверей – такой несчастный, что чуть не плакал. Бимбо безумно лаял, а фрёкен Бокк, также услыхавшая выстрел, прибежала, запыхавшись, и начала размахивать руками и охать над бедным дядей Юлиусом, лежавшим на коврике у дверей, словно срубленная сосна в лесу. Один Карлссон принимал все с невозмутимым спокойствием.

– Без паники! Только без паники! – повторял он.

Схватив лейку, из которой мама Малыша поливала комнатные растения, он слегка, словно из душа, полил дядю Юлиуса. Это в самом деле помогло, и дядя Юлиус медленно открыл глаза.

– Все дождь и дождь, – пробормотал он. Но лишь увидев вокруг обеспокоенные лица, окончательно очнулся.

– Чт… чт… что случилось? – яростно взревел он.

– Был салют, – объяснил ему Карлссон, – хотя кое-кто его не сумел оценить и рухнул на пол.

Но теперь уже заботу о дяде Юлиусе взяла на себя фрёкен Бокк. Она вытерла его полотенцем и отвела в спальню, где ему предстояло на время поселиться. Слышно было, как она объясняла ему, что этот маленький, мерзкий, толстый мальчишка один из школьных товарищей Малыша, которого необходимо выгонять всякий раз, как только он появляется.

– Слышишь? Вот тебе! – сказал Малыш Карлссону. – Обещай, что никогда больше не будешь давать салют!

– Пожалуйста! – угрюмо ответил Карлссон. – Приходишь тут, пытаешься устроить маленький уютный праздник для гостей, но разве кто-нибудь бросается к тебе, и целует в обе щеки, и кричит, что ты самый лучший шутильщик на свете, ха-ха! Нахалы вы все и бездушные куклы – вот вы кто! Вся ваша бражка!

Малыш не слушал его. Он стоял, внимая жалобам дяди Юлиуса, доносившимся из спальни. И тюфяк слишком жесткий, говорил дядя Юлиус, и кровать слишком коротка, и одеяла слишком тонкие. Да, сразу было видно, что к ним приехал дядя Юлиус.

– Он вечно всем недоволен, – сказал Малыш Карлссону. – Мне кажется, он доволен только самим собой.

– От этого я его быстренько отучу, если ты меня хорошенько попросишь, – обещал Карлссон.

Но Малыш лишь хорошенько попросил Карлссона, чтобы он, пожалуйста, не делал этого.

КАРЛССОН НОЧУЕТ У МАЛЫША

Через час дядя Юлиус сидел уже за столом и ел цыпленка, а фрёкен Бокк, и Малыш, и Карлссон, и Бимбо стояли рядом и смотрели. «Ну прямо как король!» – думал Малыш. Потому что фрёкен в школе рассказывала, что у королей в старину во время трапезы придворные всегда стояли за спиной и смотрели, как они едят.

Дядя Юлиус был толстый, необычайно высокомерный и самодовольный, но Малыш вспомнил, что примерно такими же бывали в старину и короли.

– Убери собаку! – велел дядя Юлиус. – Ты хорошо знаешь, Малыш, что я не терплю собак.

– Но Бимбо ведь ничего плохого не делает, – возразил ему Малыш. – Он такой тихий и добрый.

Тогда на лице дяди Юлиуса появилось шутливое выражение, которое он всегда напускал на себя, когда хотел сказать какую-нибудь гадость.

– Вот как, значит, в нынешние времена такие пошли порядки. Маленькие мальчики возражают взрослым, когда им дают какое-нибудь распоряжение, вот как, значит, такие теперь пошли порядки… не могу сказать, что мне это по душе.

До сих пор Карлссон только и делал, что смотрел на цыпленка, но тут он задумчиво посмотрел на дядю Юлиуса. Он долго стоял, глядя на него.

– Дядя Юлиус, – в конце концов сказал он. – Тебе никто не говорил, что ты красивый, и весь такой умный, и в меру упитанный мужчина в цвете лет?

Такого роскошного комплимента дядя Юлиус, по-видимому, не ожидал. Он пришел в дикий восторг, что было заметно, хотя он и не желал в этом признаваться. Он лишь скромно хихикнул:

– Нет, никто мне об этом не говорил!

– Вот как, значит, никто не говорил? – удивился Карлссон. – Тогда с какой же стати тебе могла прийти в голову такая дурацкая идея?

– Карлссон, не надо, – с упреком сказал Малыш, потому что теперь он и в самом деле решил, что Карлссон ведет себя бессовестно.

Но тут Карлссон разозлился.

– «Карлссон, не надо! Карлссон, не надо! Карлссон, не надо!» – передразнил он Малыша. – И чего ты все время нудишь, ведь я же ничего плохого не сделал!

Дядя Юлиус строго посмотрел на Карлссона, но потом, наверно, решил не обращать на него внимания. Он снова принялся за цыпленка, и фрёкен Бокк стала уговаривать его взять еще кусочек.

– Надеюсь, цыпленок вкусный! – сказала она.

Дядя Юлиус вонзил зубы в цыплячью ножку так, что она захрустела, а потом, по своему обыкновению, шутливо сказал:

– Да, спасибо! Хотя цыпленку этому наверняка года четыре-пять, не меньше, я чувствую это по зубам!

Фрёкен Бокк чуть не задохнулась от возмущения, и на лбу у нее тотчас же выступили сердитые морщинки.

– У цыпленка, верно, зубов вообще нет, – обрезала она. Тут дядя Юлиус еще более насмешливо сказал:

– Нет, но они есть у меня!

– Хотя ночью, как я слышал, их у тебя нет! – сказал Карлссон.

Малыш страшно покраснел, ведь это он сказал Карлссону, что дядя Юлиус, когда спит, держит свои вставные зубы в стаканчике с водой, рядом с кроватью. К счастью, в эту же минуту фрёкен Бокк заревела от обиды из-за того, что дядя Юлиус сказал, будто цыпленок жесткий. Единственное, что могло сломить ее, это нелестные замечания по поводу того, как она готовит еду. И теперь она горько плакала.

Дядя Юлиус, верно, даже предположить не мог, что она примет это так близко к сердцу. Он быстро поблагодарил ее и, почти устыдившись своих слов, уселся в кресло-качалку, где мог спрятаться за газетой.

Карлссон рассерженно пялил на него глаза.

– Фу, какими злющими могут быть некоторые, – сказал он и, подбежав к фрёкен Бокк, стал утешать ее, похлопывая по рукам и по плечу.

– Ладно, ладно, золотко, – приговаривал он. – Жесткие цыплята – право же, дело житейское, и ты ведь не виновата, что никогда не умела готовить еду.

Тут фрёкен Бокк издала такой вопль, а Карлссону достался такой пинок, что он перелетел через всю комнату задом-наперед и приземлился на колени дяди Юлиуса, восседавшего в некотором отдалении в кресле-качалке.

– Ай, ай! – пронзительно заорал Карлссон, и прежде чем дядя Юлиус успел стряхнуть его на пол, он уютно примостился у него на коленях.

Спрятав ноги под купальный халат, Карлссон сделался маленьким и мягким, как котенок, а потом, удовлетворенно мурлыча, сказал:

– Давай поиграем: будто ты мой дедушка и рассказываешь мне сказки, но они не должны быть слишком страшными, потому что тогда я очень испугаюсь.

Дядя Юлиус совершенно не хотел быть дедушкой Карлссона, а кроме того, он нашел в газете что-то интересное. Столкнув Карлссона безо всяких церемоний с колен, он повернулся к фрёкен Бокк.

– Что я вижу в этой газете! – сказал он. – У вас водятся шпионы, которые летают по всему Васастану?

Малыш замер, услыхав эти слова. Вот тебе и раз! Надо же, чтобы в руки дяди Юлиуса попала именно эта несчастная газета, которая вышла в свет уже куда больше недели тому назад. Ведь ее давным-давно пора было выбросить. Но, к счастью, дядя Юлиус только насмехался над тем, что было написано в газетах.

– Они думают, что могут вбивать людям в головы какие угодно несуразицы, – сказал он. – И пишут также все, что взбредет им в голову, только чтобы покупали именно их газету. Шпион… какое идиотство! Фрёкен Бокк, а вам не довелось увидеть какого-нибудь шпиона или летающий бочонок в здешних краях?

Малыш чуть не задохнулся. «Расскажи она сейчас о том, что этот маленький противный мальчишка имеет иногда обыкновение летать, все будет кончено, – думал он, – потому что тогда, по крайней мере, дяде Юлиусу придется пораскинуть мозгами».

Но фрёкен Бокк, ясно, и в голову не могло прийти, что Карлссон и его полеты – не совсем обычны. А кроме того, она по-прежнему всхлипывала так, что слова вымолвить не могла.

– Шпион? Нет, про это я ничего не знаю, – всхлипывая, сказала она. – Это, поди, газетное вранье!

Малыш вздохнул с облегчением. Уговорить бы ему только Карлссона никогда, никогда, никогда не летать на глазах у дяди Юлиуса, все, может, и уладилось бы.

Малыш огляделся в поисках Карлссона, но тот не показывался. Карлссон исчез. Тут Малыш забеспокоился и хотел тотчас же начать его искать, но дядя Юлиус не отпускал его от себя. Несмотря на то что уже наступили летние каникулы, ему позарез надо было узнать, как у Малыша идут дела в школе, и проверить, хорошо ли он умеет считать. Но в конце концов Малыш все же вырвался из плена дяди Юлиуса и побежал в свою комнату посмотреть, нет ли там Карлссона.

– Карлссон! – закричал он, едва переступив порог. – Карлссон, где ты?

– В твоих пижамных брюках, – ответил Карлссон. – Если только можно назвать эти две жалкие узкие трубочки пижамными брюками!

Сидя на краю кровати, он пытался втиснуться в штаны, но, как ни надрывался, его сил на это не хватало.

– Сейчас принесу пижаму Буссе, – пообещал Малыш и, помчавшись в комнату Буссе, принес оттуда пижаму в синюю полоску, которая кое-как подходила в меру упитанному мужчине типа Карлссона.

Штанины и рукава, само собой, были чрезмерно длинны, но Карлссон быстро их приспособил, отрезав лишнюю длину. Малыш заметил это, когда было уже слишком поздно, и, можно сказать, не обратил на это внимания, пижамы ведь – дело житейское! Даже это не омрачило радость удивительного события – Карлссон будет у него ночевать!

Малыш постелил себе на диване, взяв простыню, одеяло и подушку с кровати Буссе, и поставил корзинку Бимбо рядом. Бимбо уже лежал там, пытаясь заснуть, но время от времени открывал один глаз и подозрительно смотрел на Карлссона.

Карлссон ворочался с боку на бок в постели Малыша, пытаясь устроиться поудобней.

– Мне хочется спать словно в теплом уютном гнездышке, – сказал он.

«Он и в самом деле славно выглядит в синей полосатой пижаме Буссе», – подумал Малыш. И еще он подумал, что если он, Малыш, хорошенько подоткнет ему одеяло, то Карлссон будет спать словно в теплом, уютном гнездышке.

Но Карлссон не пожелал, чтобы Малыш подтыкал ему одеяло.

– Нет, еще рано, – сказал он. – Когда у кого-нибудь ночуешь, можно придумать множество веселых проказ. Можно есть бутерброды с колбасой прямо в кровати, можно играть в «мешок» и еще устроить войну подушками. Мы начнем с бутербродов!

– Но ты ведь только что съел столько булочек! – сказал Малыш.

– Если мы не сделаем все, что необходимо, то я не играю, – заявил Карлссон. – Тащи бутерброды!

Малыш тайком прошмыгнул на кухню и приготовил бутерброды.

Никто ему не мешал. Фрёкен Бокк сидела в гостиной и болтала с дядей Юлиусом. Она, вероятно, уже простила ему то, что он сказал о цыпленке.

Потом Малыш сидел на краю кровати Карлссона и смотрел, как Карлссон уплетает бутерброды. Малыш был так счастлив! В самом деле, как радостно, когда у тебя ночует твой лучший друг. Да и Карлссон, в виде исключения, был тоже доволен и почти не ворчал.

– Какие хорошие бутерброды! Да и ты хороший, и Домокозлючка тоже хорошая, – говорил он. – Хотя она и не поверила, что я – лучший ученик в классе, – добавил он, и тут лицо его омрачилось.

Похоже, это обстоятельство по-прежнему огорчало его.

– Ха! – воскликнул Малыш. – Не обращай внимания! Дядя Юлиус тоже хочет, чтоб я был первым учеником в классе, а я вовсе не первый!

– Ну уж нет, ясное дело! – возразил Карлссон. – Но я все-таки попробую подучить тебя немного этому сла… ну, как ты это назвал.

– Сложение, – поправил его Малыш. – Это тыпопробуешь меняподучить?

– Да, потому что я – самый лучший в мире слаживальщик.

Малыш рассмеялся и сказал:

– Ну что ж, давай попробуем. Идет?

Карлссон кивнул:

– Начинай!

И Малыш приступил к делу:

– Если, например, ты получишь от мамы три яблока

– Вот спасибо, неси сюда! – обрадовался Карлссон.

– Не прерывай меня, – сказал Малыш. – Если ты получишь три яблока от мамы, и два от папы, и два от Буссе, и три от Беттан, и одно от меня…

Больше ему ничего произнести не удалось, потому что Карлссон, указывая на него пальцем, грозно сказал:

– Так я и знал. Я знал, что ты – самый жаднющий из всей вашей семьи, а это уже немало…

– Ш-ш-ш, речь сейчас не об этом, – сказал Малыш, но Карлссон упрямо продолжал:

– Было бы очень здорово, если бы ты дал мне небольшой пакетик, а в нем – куча яблок, парочка груш и еще несколько таких вот маленьких вкусных желтых слив, ну, ты знаешь каких!

– Не скандаль, Карлссон! – сказал Малыш. – Сейчас мы занимаемся только сложением… Так вот, ты получаешь одно яблоко от мамы…

– Стоп! – злобно заорал Карлссон. – Так я не играю. А что она сделала с двумя другими, которые только что собиралась мне дать?

Малыш вздохнул:

– Милый Карлссон, яблоки тут ни при чем. Их я привел только для примера, чтобы ты понял, о чем идет речь.

Карлссон фыркнул:

– Я не хуже тебя понимаю, о чем идет речь. Твоя мама тут ходит и лопает мои яблоки, да так быстро, что за ней и не уследишь!

– Не скандаль, Карлссон! – повторил Малыш. – Если ты получишь три яблока от мамы…

Карлссон удовлетворенно кивнул:

– Вот видишь! Полезно иногда поспорить! Это я всегда знал! А теперь попробуй навести в этом деле порядок! Я получу три яблока от твоей мамы, и два от твоего папы, и два от Буссе, и три от Беттан, и одно от тебя, потому что ты – самый жаднющий…

– Да, и сколько тогда яблок у тебя получится? – спросил Малыш.

– А ты как думаешь? – спросил вместо ответа Карлссон.

– Я ничего не думаю, потому что я знаю, – заверил его Малыш.

– Тогда скажи, – предложил Карлссон.

– Нет, это ты должен сказать, понятно тебе?

– Да, воображать можно сколько угодно! Спорим, что ты ошибаешься!

– Представь себе, что нет! – сказал Малыш. – У тебя будет одиннадцать яблок.

– Ты так думаешь! – воскликнул Карлссон. – Вот ты и ошибся! Потому что позавчера вечером я стибрил двадцать шесть яблок в саду на острове Лидингё, и из них у меня осталось только три да еще одно, от которого я только чуточку отгрыз. Ну что ты на это скажешь?

Малыш не знал, что тут и говорить. Но потом сообразил.

– Ха-ха! Все-то ты врешь! – сказал он. Потому что в июне яблоки на деревьях не растут.

– Вот как! – сказал Карлссон. – А где же вы берете тогда ваши, ты и все другие воришки яблок в этом доме?

Тут Малыш решил плюнуть и не пытаться больше учить Карлссона устному счету.

– Но теперь ты, по крайней мере, знаешь, что такое сложение? – спросил он.

– Думаешь, я не знаю, что это – то же самое, что воровать яблоки, – сказал Карлссон. – И тебе незачем учить меня, потому что я и так уже все знаю. Я самый лучший на свете слаживальщик яблок, а если у меня найдется время, я возьму тебя с собой на остров Лидингё и покажу тебе, как делается слажение яблок.

Карлссон сунул себе в рот последний кусочек бутерброда и тут же перешел к войне подушками. Но это дело не так спорилось, как прежнее, потому что Бимбо поднял бешеный лай, лишь только Карлссон кинул подушку в голову Малыша.

– Гав! – залаял Бимбо, вцепившись зубами в подушку.

А потом они оба, Бимбо и Карлссон, стали рвать подушку, причем каждый к себе, пока подушка не лопнула. Тогда Карлссон подбросил ее вверх к потолку, пух вылетел из нее и начал красиво-красиво падать на Малыша, который, лежа на диване, покатывался от смеха.

– Мне кажется, идет снег, – сказал Карлссон. – Снег идет все сильнее и сильнее, – сказал он, снова подбрасывая подушку к потолку.

Но тут Малыш заявил, что надо кончать с войной подушек и вообще пора спать. Время было позднее – они услыхали, как в прихожей дядя Юлиус желает спокойной ночи фрёкен Бокк.

– Ну а теперь пойду и лягу в свою короткую кровать, – сказал дядя Юлиус.

Карлссон необычайно обрадовался.

– Ха-ха! – сказал он. – Ну и веселую же штуку я придумал!

– Что за веселая штука? – поинтересовался Малыш.

– Такая веселая штука, которую обычно проделывают, когда ночуют у кого-нибудь, – ответил Карлссон.

– Ты имеешь в виду «игру в мешок»? Когда подкладывают «мешок» в чужую постель? Теперь уже слишком поздно – ты, верно, не собираешься этим заниматься?

– Не-а, теперь уже слишком поздно, – сказал Карлссон.

– Да, слишком поздно, – повторил довольный Малыш.

– Так что я не собираюсь этим заниматься, – заверил Малыша Карлссон.

– Замечательно! – обрадовался Малыш.

– Потому что я это уже сделал, – сказал Карлссон.

Удивленный Малыш так и сел на диване.

– Кому же ты положил мешок… надеюсь, не дяде Юлиусу?

Карлссон закудахтал от смеха и спросил: