Текст книги "Любимая для эльфа (СИ)"
Автор книги: Astra Maore
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 54 страниц)
Глава 206. Совершенство
Когда все закончилось, Марина продолжала крепко-крепко прижиматься к жаркой коже Лукаса, желая раствориться в нем, прилипнуть к нему и стать одним целым с ним, который обожал ее тело, исцеляя тем самым ее душу.
И Лукас молчал, он не был еще готов дать Марине клятвы, но клятвы размеренно вызревали в глубине его души.
Наконец, Марина решилась:
– Она такая холодная...
– Кэйли?
Марина стиснула торс Лукаса, словно не могла слышать имя богини.
Ее губы беззвучно прошептали:
– Ледяное совершенство. Богиня...
Лукас совершенно не считал Кэйли холодной, но понял мысль Марины: Кэйли выглядела равно прекрасной для всех и служила воплощенным идеалом каждого, а ее дочке болезненно не хватало ее персональной любви и личной заботы. Всепобеждающих чувств, а не магии внешности.
Новая мама Марины заполняла эти «пробелы», но дыра в душе Марины все равно разверзалась зияющей пропастью.
Люсиль не совсем потеряла память, помня и свое первое «я» и былые невзгоды.
Лукас задумчиво протянул:
– Ты ходила к ней... – подразумевая, что Марина сама продолжит фразу, и Марина зарделась.
– Ходила узнать о тебе...
Лукас улыбнулся.
– Значит, я тебе дорог...
Что бы Кэйли ни сказала Марине о его не лучших поступках, раз Марина позвонила ему первому, раз искала именно его общества, значило, что Марина выписала ему огромный кредит доверия, делясь с Лукасом самым наболевшим, самым насущным.
Мало кто поступал так, кроме бесконечных просителей по работе.
У Тами хранителем главных секретов был Магнус. Кто-то из любовниц считал Лукаса бесчувственным эгоистом и демонизировал. Кто-то боялся, что потом Лукас по привычке интриговать на работе использует полученную информацию против них. Кто-то просто трусил в целом, стеснялся Лукаса или пытался соблюсти ореол загадочности – так или иначе, выбор Марины глубоко тронул Лукаса.
Марина пока отчаянно не хотела признаваться Лукасу в чувствах. Вырвавшись, эти слова значили бы ее несвободу, и Марина мягко улыбнулась, поцеловав ближайший к ее губам кусочек загорелой кожи Лукаса.
Лукас мягко улыбнулся и сказал:
– Прости ее, Ежик. Кэйли совсем не умеет быть человеком, – но сам Лукас прощать Кэйли не собирался. Она обязана узнать цену прошлой ошибки.
Марина молчала, жадно целуя Лукаса, и в ее ласках, и в ее безмолвии сквозило отчаянное желание остаться с ним вместе подольше. Совсем не расставаться.
К счастью, копии позволяли Лукасу осуществить ее мечты.
Посетители в приемной пообщаются с его копией, им разницы не будет.
И ублажив Марину до одури, Лукас предложил:
– Пойдем кататься на сумасшедших каруселях, а потом есть пухлые сахарные пончики?
Марина довольная и до отказа переполненная феерической энергией, ответила:
– Ммм, давай... Да, я же вчера купила яблоки, очень большие и сладкие, попробуешь?
Так приятно было ощущать ее заботу. Лукас счастливо улыбнулся.
– Попробую!
***
Максимилиан не понимал, отчего так неспокойна Тамико.
Она ерзала и оглядывалась украдкой, хотя ничто в их беседе этому не способствовало: Макс и Тамико обсуждали план воспитания пшенички Маю, прикидывая, что маленькой девочке стоит узнать в первую очередь.
Макс хотел, чтобы Магнус тоже чему-то научил ребенка, и имя Магнуса почему-то вызвало испуг в глазах Тамико. Не пронзительную вспышку ревности, не гнев, а нечто странное и абсолютно не предсказуемое!
Тамико ерзала и вертелась, хотя спросила всего лишь:
– Не боишься ли, что твои поклонницы выкрадут Маю?
– Пусть только попробуют!
Макс хотел было стрясти у Тамико правду, чего она такая нервная, но хищная тень внезапно накрыла их, упав на траву.
Воин в два мужских роста затмевал солнце. Алый плащ покрывал его плечи, золотые волосы струились вольным потоком, алым горели радужки миндалевидных глаз, ни тени радости не отражалось в суровом лице.
Максимилиан, недоумевая – Магнус выглядел так, словно пришел на поле боя, а не к своей любимой и своему другу – решил разрядить обстановку и улыбнулся Магнусу максимально открыто, краем глаза отметив, что Тамико вся сжалась, стиснув руки у груди и затравленно глядя на жениха.
Макс сказал:
– Здравствуй, Магнус!
Магнус небрежно кивнул ему, и голос его напомнил рев разъяренного зверя.
– Здорово, Макс. Значит, ты укрываешь от меня эту женщину. Отдай ее добром!
Макс открыл рот от изумления.
– Я... Не... Что?! Мы о Маю беседуем.
Магнус, не слушая Макса, шагнул к ним, и Тамико, враз опомнившись, рванула Максу за спину, рухнула на колени и закрыла ладонями голову.
Алые глаза Магнуса прожигали насквозь, даже Максу, высшему магу, было тяжело выдерживать этот взгляд.
– Не отдашь ее, значит?
Макс непонимающе улыбнулся – с ума они посходили? Что за дикая игра?
И тут же ярчайшая вспышка света ослепила его – Магнус оказался за спиной Максимилиана так быстро, что Макс растерялся, а в следующий момент увидел, ловко перекатившись в сторону, как Магнус выудил Тамико из укрытия, сунул себе под мышку, словно клатч, и двинулся прочь.
– Так-то, женщина. И ты всерьез полагала от меня скрыться! Наивная!
Тамико тщетно барахталась, впрочем, доспехи Мага старалась не задевать, чтобы не отбить себе кулачки.
Положение ее тела даже сквозь ярость и слезы располагало к невольным мыслям о загорелых, ярко выраженных кубиках пресса Магнуса, один вид которых приводил Тамико в экстаз.
Глава 207. Дурной сон
Роберт никак не ожидал, что такое случится, но порочная девица, похоже, тронулась умом, и он имел счастливую возможность лицезреть истерику в собственной квартире.
Едва оказавшись в тепле, Колетт, не разбирая дороги, рухнула на многострадальные колени, а потом и ничком на пол, и разразилась рыданиями, поминутно повторяя: «Дурной сон, ужасный сон!»
Иногда она поднимала глаза на Роберта, растерявшегося, присевшего на корточки и наблюдавшего картину чуть свысока, не зная, что предпринять.
Он не собирался делать поблажки шлюхе, сам не понимая, чего так взъелся, быть может, выплеснулась наружу чернейшая ревность, вызванная поведением богини, но думать о том, что он сорвался на совершенно невинного человека, было невыносимо. Впрочем, не такого и пушистого – Роберт следил за судьбой Колетт и знал, на что та добровольно и осознанно подписалась. Если оно не случилось сразу, ведь Сайри отличалась каким-никаким знанием психологии, произошло бы в третий или в четвертый раз.
Фиалковые глаза Колетт горели несбыточной надеждой.
– Роберт, мне приснился страшный сон...
Роберт решился:
– А кем ты сейчас работаешь, Колетт?
Колетт всхлипнула, размазывая пальчиками остатки макияжа. Интересно, как она объяснит себе обстоятельства, при которых он стерся?
– Я?.. Никем... Я учусь... Иногда у Сайри снимаюсь... И ты предложил мне быть посудомойкой... Почему-то... Сказал, что хорошо платить будешь, – Колетт нервно, совершенно неестественно хихикнула. – Правда, странно?
Беспокойство Роберта смешалось с непрошеной ехидцей.
– Ммм, а ты ничего больше не делаешь для Сайри?
Затуманенные глаза Колетт глядели сквозь слезы.
– Нет, вроде нет...
Совершенно серьезная, испуганная... Сработала психологическая защита на шок – отрицание?
Роберт решил больше не злоупотреблять, действуя хладнокровно-ловко. Принес Колетт воды со снотворным, а когда она уснула, сам аккуратно раздел ее и умыл.
Тельце ее, обычно соблазнительное, представляло невероятно печальное зрелище – царапины, синяки, отпечатки пальцев, содранная кожа. Черти что!
Роберт направился к морозильнику, попутно размышляя, где хранить свои запасы в будущем: как заправский вампир, он обладал несколькими порциями магической крови, выпрошенной у Магнуса на всякий случай.
Вот тот и наступил. Сонная Колетт вряд ли была способна глотать, и Роберт надумал сделать ей инъекцию. Растирание больных мест кровью могло бы ее разбудить, так удручающе они выглядели.
Скоро от увечий не останется следа, но как быть с психологическим состоянием Колетт?
Роберт надумал ждать и смотреть по обстоятельствам, не приукрашивая действительность, но и не усугубляя ее.
***
Проснувшись в теплой постели – нос ласкали ароматы хлопка, дерева, свежести – и потянувшись красивым стройным телом, Колетт поняла, что ее план сработал и даже лучше, чем она представляла.
Полностью здорова, в хорошем месте, и, кажется, чувствуется вкусный запах, хозяин что-то готовит.
Как Колетт успела заметить, у Роберта была огромная двухуровневая квартира, в некоторых уголках которой забывалось, что это не целый дом.
Колетт поискала глазами, что бы надеть – явиться к Роберту голой означало окончательно заклеймить себя распутницей – и обнаружила, что Роберт отставил ей запечатанный халат из банного набора, продаваемого в супермаркетах. Аккурат нужного размера... Колетт невольно подумалось, насколько глубоко Роберт следил за ее жизнью и, главное, зачем...
Ему неизменно нравились блондинки, но произошедшее в парке красноречиво вопило, что не все так просто. Хотя то, что случилось, меньше всего тянуло на симпатию.
На всякий случай Колетт решила вести себя с ним как юная женщина с молодым мужчиной, не имеющим ярко выраженных пристрастий.
Пусть Роберт обвиняет ее в развратности, повышенная стыдливость, скромность и целомудренность не были ее врожденными чертами.
Подойдя к лестнице, ведущей на первый этаж, из какого-то дерева и слегка, даже приятно скрипящей при ходьбе, Колетт, чуть повысив голос и надеясь, что Роберт услышит, сказала:
– Доброе утро! Я проснулась! Есть кто дома?
Это было глупо и наивно, но ничего больше не придумалось.
Низкий голос Роберта тотчас отозвался.
– Сейчас приду.
Глава 208. Дорогая
Глядя, как он поднимается – чрезвычайно мускулистый – как всегда в обтягивающей светлой футболке, статный, красивый на лицо, Колетт осознала вдруг, что ненависть еще не пустила ростки в ее душе. Не из-за внешности Роберта – благодаря полному исцелению и его заботливости, извращенной, странной, но очевидной.
И Колетт еще раз повторила:
– О, Роберт! Доброе утро.
Он взглянул хмуро, пытаясь понять, насколько велико ее забытье, но кивнул.
– Доброе.
Колетт захотелось посмотреть, как Роберт выпутается из щекотливой ситуации.
– Как я у тебя оказалась? Где моя одежда?
Не понимая, зачем она это делает, Колетт кокетливо улыбнулась, снова позволяя эмоциям вести себя. А те шептали, что Роберту нужно понравиться, что необходимо выторговать себе условия получше, чтобы спастись от преследования по моральным принципам, а может и обрести хлеб с маслом...
Роберт выкручиваться не стал, глядя на Колетт прямо в упор своими голубыми глазами, сейчас совершенно нейтрально, без одобрения или отторжения.
– Ты что, совсем ничего не помнишь?
Губы Колетт, закутанной в пушистый халат, дрогнули, опустившись полумесяцем, а ее голос поначалу громкий, становился все тише и тише.
– Значит... это был не сон? Ты правда... меня изнасиловал? Мой второй в жизни раз... был таким?
Роберт с трудом удержался от желания сплюнуть на пол, свой дом он берег.
– Во дурища!
Колетт стояла, опустив голову, ее нереально длинные ресницы отбрасывали на смуглые щечки тени.
Низкий голос Роберта вдавливал ее в пол.
– Это же как с таким «опытом» отправиться к акуле?! Хотя да, – интонация Роберта отразила его задумчивость, – только без опыта к ней и попадешь. Либо совсем прожженной сукой.
Чудесные фиалковые глаза Колетт наполнились печалью.
– Покажи, где у тебя ванная... И где мое вечернее платье... Не могу же я все время ходить в халате... И спасибо, что ты вылечил меня и приютил.
Роберт мимолетно улыбнулся и тут же посуровел.
– Спасибо сыта не будешь. Платье твое висит в шкафу на плечиках там, где ты спала. Примешь душ, затем спускайся вниз, будем есть. Потом пойдешь в магазин, купишь себе одежду, подходящую для уборки дома, и за работу.
Колетт удивилась:
– Что, прямо сразу?
Ответом ей была кривая усмешка.
– А что тянуть? С проституцией ты не тянула, пошла сразу, как тебе предложили деньги, а от нормальной работы нос воротишь?
Колетт взглянула умоляюще.
– Зачем ты так жестоко со мной?
Но Роберта это не тронуло. Слова презрительно слетели с его капризных губ.
– А иного ты не заслуживаешь. Докажешь, что нормальная, будет иначе.
Случившегося дальше Роберт, мягко говоря, не ожидал.
Колетт развернулась на сто восемьдесят градусов и стремглав бросилась в комнату, где провела ночь. Последовав за ней, Роберт увидел, что Колетт упала на кровать, схватила подушку и, тесно-тесно обняв ее, принялась рыдать.
Столько слез за одни сутки... Давно Роберт не видал подобное.
Джунко тоже любила поплакать, но у Колетт был явно другой характер.
Рыдание злое, преисполненное ярости, Роберт чувствовал, как сильно Колетт мечтает обладать его мускулами, а если бы только подушка превратилась в его шею!..
Колетт закричала:
– Кто дал тебе право судить и, тем более, карать меня?! Мне было очень, очень больно – и за что?! За то, что я стояла статуей и пила шампанское, а потом шла, трясясь, по ночному городу?! Экономя каждую копейку! Ты изверг и урод, ненормальный псих!
Щека Роберта нервно дернулась, он готов был ударить обвиняющую его наглую женщину от захлестнувшей, зашкаливающей ненависти к ней, но сдержал себя, и его тяжелая рука опустилась на дрожащее плечико Колетт достаточно мягко.
– Думай, что говоришь.
Колетт, приподнявшись и продолжая сминать подушку, тоже глядела на Роберта с ненавистью – теперь ненависть распирала ее.
– У меня никого нет, ни сестры, ни родителей, никого! Я могу рассчитывать только на себя! И только мне решать, какие мне выбирать пути! Мне делать ошибки! Уверена, ничего хуже, чем сделал ты, случиться просто не могло! Проклятый садист!
Это подействовало на Роберта отрезвляюще.
Он нехотя признался:
– Да, я неуравновешенный.
Колетт вскочила на постели, подушка отлетела в сторону, фиалковые глаза метали разящие молнии, а прекрасные волосы рассыпались по плечам.
– А мне что с того?! Лечись! Ничто, ничто тебя не оправдает! Гора мышц и напал на почти ребенка!
На этом ее запал кончился, и Колетт снова разрыдалась, на этот раз жалобно, подвывая от душевной тоски, обхватив руками колени, спрятав милое с широкими, как у котенка, скулами личико.
И Роберт сделал то, что не ожидал от себя, не педагогичное, ему не свойственное.
Неловко уткнувшись лицом в пышную копну девичьих волос – Колетт, плача, не успела от него отшатнуться, Роберт начал быстро и страстно, словно воруя, целовать ее.
Колетт опомнилась.
– Прекрати! Прекрати, не смей!
Но Роберт будто впал в исступление и жарко шептал:
– Прости! Прости! Глупая, у тебя есть я! Я! Ты можешь рассчитывать на меня!
– Но я же не блондинка! – Колетт вяло сопротивлялась, отталкивая Роберта маленькими ладошками больше инстинктивно, опасаясь резкой перемены его поведения, чем в самом деле не желая его ласки.
– Да что ты заладила: блондинка-не блондинка! – Роберт раздраженно сел на край кровати, и та слегка прогнулась. – Я жил с такой блондинкой, лучше которой мир представить не может, и что?
Колетт охнула. Роберт сидел, широко расставив ноги, свободно положив локти на колени и опустив короткостриженную голову, Колетт мягко обняла Роберта за плечи, прижавшись к его плечу подбородком.
– Вы расстались с Кэйли? Я очень мало знаю, но я слышала про тебя и нее...
Роберт мрачно посмотрел на Колетт.
– Да, думаешь, почему еще я сюда вернулся? Потому мне нужна домработница.
– Только домработница... А зачем ты сейчас целовал меня?
Отклик Роберта, суровый и глухой, словно темная страсть нехотя пробилась наверх, изо всех сил скрываемая Робертом, ошеломил Колетт.
– Потому что ты очень, невероятно дорога мне! – и внезапно улыбнувшись, Роберт добавил: – Я в курсе, как ты бесстыдно на меня смотришь, когда думаешь, что я не вижу.
Колетт опустила чарующие ресницы.
– Ты будешь считать меня шлюхой, если я честно скажу, что думаю?
Низкое хриплое: «Скажи» было преисполнено эротизма.
Колетт быстро, словно боясь быть прерванной, заговорила:
– Я знаю, каким страшным ты можешь быть... Дай мне узнать, каким нежным ты бываешь, тоже... Сотри этот кошмар, оставь... только хорошее, – и она быстро пояснила: – Я про отношение. Про обращение. Про жизнь вообще...
Колетт не играла, произнося то, что она в самом деле думала.
Роберт уже целовал ее выступающие смешные ключицы.
– Я искуплю все. Каждую слезинку.
Глава 209. Запретные эликсиры
Магнус резко уменьшился в росте, и земля яростно кинулась навстречу Тамико. Тамико сгруппировалась.
Доспехи исчезли, Магнус пришел в свой привычный вид: белая просторная рубаха с воротом, открывающим мускулистую грудь, темные не широкие, но и не узкие брюки. Магнус был консервативен в выборе одежды.
Не давая пленнице опомниться, раскрыть рот и вымолить себе пощаду, Магнус начал:
– Я говорил тебе не трогать эти эликсиры. И что? Выпиты все! До капли! Ты прокралась, как последняя пьянчужка, и все осушила! Предлагаешь мне ставить охранные заклинания в собственном доме?!
Тамико лежала в полутемном подвале лаборатории ровно на спине, руки по швам, прижатая к прохладным плитам пола, а Магнус, чьи черты поражали совершенством, восседал на ней сверху, удерживая гладкие бедра Тамико своими и зафиксировав ее запястья так, чтобы Тамико не смогла пошевелиться.
Телепортация в непосредственной близости от настолько сильного существа, как Магнус, не действовала, он пресек бы, так что Тамико только досадливо поморщилась.
Шансов сбежать ноль.
И потому, подстегиваемая безысходностью, Тамико заговорила развязно:
– Да, я их выпила! И ничего я не кралась, спокойно подошла, откупорила и выпила! Потому что они очень вкусные.
Веселящий эффект выпитого придал Тамико дополнительную храбрость, и она посмотрела Магнусу прямо в строгие глаза. Пусть не алые, янтарно-зеленые, но горящие.
Эликсиры туманили ее рассудок, без них Тамико скорее всего испугалась бы его взгляда.
Тамико добавила:
– Кстати, получился неплохой коктейль. Я же их смешала, – Тамико хотела погладить себя по животу, но Магнус крепко удерживал ее наглую маленькую руку. – Да пусти меня уже! В самом деле я тебе не стул!
Выражение лица Магнуса не предвещало ничего приятного.
– Надо же, ты даже не раскаиваешься. Эликсиры я восстановлю, но, девочка, ты нарушила мой запрет.
Тамико дерзко улыбнулась.
– А не надо было ставить такой запрет, который я не смогу выполнить! – и она показала Магнусу язык.
В следующую секунду Магнус уже сидел на удобном, с высокой спинкой стуле, а Тамико лежала на его коленях плашмя, свисая, словно тряпичная игрушка, обнаженными ягодицами кверху.
Она возмутилась:
– Эээ! Что за самоуправство?!!
Чувствительный шлепок прервал ее всплеск возмущения.
– Это для начала. А дальше я тебя пощекочу.
Тамико в полном согласии с поговоркой о ревнивцах ужасно боялась щекотки и возопила:
– Не надо! Ни в коем случае!
Магнус, хотя Тамико и не видела его лицо, довольно улыбнулся.
– Дерзость должна быть наказана.
То, что Тамико не видела лица Магнуса, сильно ее напугало, и она кротко попросила:
– Любимый... А может... я как-нибудь иначе тебе отплачу?..
Магнус полностью подавил свою рвавшуюся наружу улыбку. Его ответ прозвучал пугающе ровно, усугубляемый мрачной загадочностью подземелья, полного сотен склянок.
– Это само собой. Когда-нибудь потом. А сейчас порка и щекотка.
– Нет-нет-нет! – Тамико лихорадочно завертелась, рискуя свалиться с Магнусовых колен, напоминая шуструю змейку. – Только не щекотка! Я очень-очень хорошая, пожалей меня! – но долго оставаться жалобщицей натура ей не позволила. – Иначе никакой тебе Церемонии!!
Магнус расхохотался в голос – такие смешные уловки – и на миг отпустил руки, этого Тамико хватило, чтобы сделать рывок и оказаться на полу. Твердом, ледяном. В одной тонкой блузке – все остальное на ней Магнус растворил, укладывая Тамико для наказания.
– Далеко ты собралась в таком соблазнительном виде?
Тамико, садясь и вздрагивая, плита обожгла ее и без того ударенную кожу, фыркнула:
– Мой дом! Как хочу, так и хожу!
Радужки Магнуса зажглись алым.
– Но только там, где я тебе позволил. Твое поведение вынуждает меня быть жестоким.
Тамико тихо вскрикнула, алкогольные пары потихоньку выветривались, она нисколько не боялась Магнуса, но ощущала, что подошла к черте, за которую не стоит переступать.
Жених уже не раз журил ее за любовь к элитной выпивке, но Тамико ничего не могла поделать со страстностью собственных желаний, тем более, что она жила в одном доме манящим погребом.
Встав на ноги и желая поскорее переместиться из подвала в тепло, Тамико сказала:
– Ладно, давай уже шлепай меня... Щекочи... Все равно я и дальше буду пить. Но сначала щекочи, а потом шлепай. Ты прикольно шлепаешь... – эликсиры и нахлынувшие враз воспоминания усилили ее подступающее возбуждение. – Я люблю тебя, Магнус, и люблю все, что ты делаешь!
Печаль осветила мужественное лицо Магнуса.
– И я люблю тебя, Тами. Мне больно и обидно, что ты меня ослушалась.
Тамико, наконец оторвав босые ступни от пола, устроилась на привлекающих ее мужских коленях.
Она могла действовать быстрее, как анамаорэ, но было что-то прекрасное в почти человеческой медлительности и в серьезном, полном вины взгляде.
– Прости меня, мой хороший, прости... Вот такая я пьяница... Твои вина дурманят, лишая меня покоя...
Магнус согревающе обнял Тамико и ненавязчиво, чтобы она до поры не ушла в экстаз, начал ласкать ее обнаженные чувствительные места.
– Хорошо, Тами... Я буду оставлять тебе побольше... Хотя не очень-то радостно увлекаться алкоголем чрезмерно...
Тамико доверчиво жалась к Магу, подставляясь под его опытные пальцы.
– Знаю, знаю... Я ни-ни... чрезмерно не буду... Но когда ты так строго запрещаешь, меня прямо тянет... И все такое новое, свежее, игристое... Будоражит...
Магнус зарылся носом в ее медовые волосы, щедро ниспадающие шелковым водопадом.
– Значит, народу тоже понравится... Коктейль, говоришь, удался? Интересно...
Они находились непосредственно в лаборатории. Тамико испугалась, что Маг приступит к синтезу веществ прямо сейчас, мягко отправив ее наверх.
Она намекнула:
– Ммм, ты же хотел меня... выпороть...
Магнус рассеянно улыбнулся, и в его глазах тут же зажегся лукавый блеск.
– Какая настойчивая искательница приключений! Я еще пощекотать тебя хотел, но ты вымолила себе прощение и отмазалась. Что ж, пойдем в комнату, тут ты замерзаешь. Устроим тебе страаашные пытки! А потом ты вернешься сюда и будешь дегустировать коктейли. Я заставлю.
Тамико засмеялась.
– Из-под полы это интересней!
Что бы ни случалось, в конце каждого дня Магнус говорил любимой: «Этот день был прекрасен, потому что я провел его с тобой». А когда обстоятельства разлучали их, Магнус слал Тамико вестку: «День был прекрасен, потому что я думал о тебе».
