Текст книги "Победители тьмы. Роман"

Автор книги: Ашот Шайбон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

– Простите меня, – улыбаясь, заговорил он. – Но мне поручено сообщить, что вас ждут на квартире профессора Аспинедова.

– Но… – возразил Абэк и остановился.

– И профессор Аспинедов с дочерью встревожены вашим опозданием, – с улыбкой закончил незнакомец.

– Благодарю вас, но…

– Но вы удивлены тем, что незнакомые вам люди выполняют поручения личного характера? Что ж делать! Бывает и так. А для более близкого знакомства у нас будут еще время и возможность. До свидания!

Незнакомец снова улыбнулся и, быстрыми шагами перейдя улицу, свернул к городскому парку.

Недолго думая, Абэк решительно направился в сторону Голубого дворца.

В Голубом дворце его встретил пожилой комендант и, вежливо поздоровавшись, нажал электрическую кнопку. Массивная дверь бесшумно раздвинулась.

– Прошу! – приветливо повел рукой комендант.

Молодой конструктор пошел в тамбур и, поднявшись по

ступенькам, вступил в просторный и красиво обставленный вестибюль, служивший приемным залом. В зале никого не было. Лестница из сталолита, выделанного под мрамор, вела наверх. Стены были украшены картинами кисти известнейших мастеров. Абэк остановился посреди зала, любуясь огромным портретом вождя – произведением кисти талантливого молодого художника.

Абэк не замечал, что с полукруглой площадки лестницы, ведущей наверх, Николай Аспинедов молча следил за ним.

Как только Абэк отвел взор от картины, Аспинедов окликнул его:

– Абэк Давидович, дорогой, мы ждем вас…

Абэк поднял голову и, увидев Аспинедова, поспешил наверх.

– Наконец-то, соизволили! – произнес Аспинедов, делая шаг навстречу и протягивая руку: – Посмотрим, как вы будете оправдываться, посмотрим! Идем же, идем…

Не находя ответа, Абэк улыбался. Они вдвоем вошли в столовую, где Елена хлопотала вокруг стола.

– Елена, вот и сам преступник! – показывая на Абэка, провозгласил Аспинедов.

– Да, но на сей раз, папа, придется быть снисходительными. По крайней мере я такого мнения, – проявила неожиданную уступчивость Елена.

– Слышите, юноша?! Итак, знайте, что вы до вечера останетесь в моем полном распоряжении. А пока располагайтесь как у себя дома! – отеческим тоном, ласково сказал Аспинедов, похлопывая по плечу молодого гостя.

– Сдаюсь, смиренно и безоговорочно! – отшутился Абэк, перекладывая шляпу из одной руки в другую.

– В таком случае положите куда-нибудь вашу шляпу и плащ! – отозвалась Елена в тон ему, – или, лучше, дайте-ка их мне!

– Нет, нет, я сам… Вы только укажите, где я могу их оставить, – отказался Абэк, не отводя глаз от лица девушки.

– Тогда пройдите туда, в соседнюю комнату! – повелительно махнула рукой Елена.

Улыбнувшись, Абэк пошел выполнять приказание.

Оставив плащ и шляпу, он вернулся в столовую и занял место на диване, рядом с прославленным ученым.

Елене явно не сиделось. Она незаметно от Абэка обратилась к отцу, приложив указательный палец к губам, как бы о чем-то предупреждая его, а потом сказала вслух:

– Папа, Абэк Давидович временно остается на твоем попечении, пока я накрою стол в честь нашего гостя! – Потом, прежде чем уйти, она, улыбаясь, бросила молодому конструктору: – Надеюсь, не вздумаете убежать…

Мужчины весело рассмеялись.

Абэк проводил ее взглядом. В этот день она казалась ему особенно привлекательной в своем бледно-голубом, просто сшитом платье, с волосами, подобранными под усеянную жемчужинками сетку. И, как всегда, блестел на груди ее крохотный медвежонок в тонкой сталолитовой оправе.

Оставшись наедине с Аспинедовым, Абэк достал портсигар и протянул его Николаю Львовичу. Но тот отказался.

– Нет, решил бросить. А если уж очень сосет, прибегаю к трубочке.

Беседа вновь коснулась экипажа исчезнувшего астероидиноплана АЛД-1.

Аспинедов рассказал все, что ему было известно от полковника госбезопасности Ильи Дерягина. Сообщения задержанного посланца «белых теней» не оставляли никаких сомнений в том, что положение экипажа было крайне тяжелым. Судя по заявлению бывшего следователя царской охранки, экипаж АЛД-1 был взят в плен какой-то международной авантюристической организацией, район деятельности которой простирался от Аляски до Сингапура и оттуда – до берегов Южной Америки и еще дальше… Организация эта занималась куплей и продажей научных открытий, вербуя в свои ряды псевдоученых шарлатанов; предлагала темные сделки различным государствам, козыряя своими мнимыми открытиями; принимала заказы на всякого рода диверсионные акты и шпионаж; поставляла специалистов высшей квалификации для подрывной работы во всех концах земного шара. Лозунгом этой организации было: «Человечество, поверни назад!»

– Так вы полагаете, что виновником гибели астероидиноплана АЛД-1 является именно эта организация международных мерзавцев?! – спросил с возмущением Абэк Аденц.

– Да, факт этот подтверждается показаниями задержанного Жабова, с которым и мне, и вашему отцу пришлось когда-то, в давние времена, встретиться. Этот Жабов был в свое время довольно крупным чиновником следственных органов царской охранки. Бежав после революции за границу, он нашел там богатую почву для своей деятельности под этим реакционным знаменем. Между прочим он примкнул к ним не с пустыми руками. «Космический кристалл», которым он в свое время обзавелся, был достаточно серьезным аргументом в его руках, чтобы занять почетное место в организации «Человечество, – назад!» Вот этот-то Жабов и рассказал о находящихся на дне Тихого океана грандиозных лабораториях, которые когда-то были частично знакомы и мне.

– Как, вы разве бывали на дне океана?! – поразился Абэк.

– Да нет! Мне пришлось только в давно минувшие годы получать корреспонденцию со дна океана, где в то время обосновались отшельники науки, которые даже и не задумывались над тем, чтобы поставить свои знании на службу человечеству. «Подальше от политики, подальше от нужд человечества! Наука – для науки!» – провозглашали они, усердно уговаривая и нас примкнуть к их обществу. И вот показания Жабова свидетельствуют теперь о том, что в настоящее время эти люди отказались от отшельничества и влились в организацию, названную ими «Конец секретам!»

– Международное информбюро шпионажа?! – усмехнулся Абэк.

– И даже нечто значительно большее, Абэк Давидович! Принадлежавшие к этому течению ученые в свое время убеждали нас, что они призваны покончить с войнами. Они уверяли, будто достигнут намеченной цели, если смогут уведомлять каждую из воюющих сторон о том, что именно делает и какими открытиями располагает их противник. «Наука будет служить средством для пресечения войн, поэтому она не должна считаться военной тайной!» Жабов привел любопытный случай, который обращает на себя внимание.

Аспинедов с минуту молчал, затем, чуть понизив голос, произнес:

– Вы понимаете, конечно, Абэк Давидович, что все это, так сказать, внутренним порядком. Вам необходимо быть в курсе показаний Жабова, наравне со мной. Хотя, конечно, тут не все еще проверено.

– Понимаю, Николай Львович.

– Скажу вам больше, – еще более понижая голос, продолжал Аспинедов. – Посещение «Октябридом» районов деятельности этой разбойничьей организации, помимо наших основных задач, становится совершенно неизбежным.

– А какая необходимость ставит целью это посещение? – задумчиво произнес Абэк.

– Ваш отец жив и все наши друзья в плену у этих гадов! – не выдержав, воскликнул Аспинедов.

Абэк побледнел. Заметив его волнение, Аспинедов повторил, на этот раз глядя прямо в лицо Абэку:

– Да, Абэк, отец ваш жив!

– Это опять-таки предположение?..

– Я говорю о факте, а не о предположении, Абэк Давидович! – серьезно сказал Аспинедов.

– Так говорите яснее, Николай Львович. Вы получили какие-нибудь сведения?

– Да, мы располагаем этими сведениями.

Абэк вскочил с места.

Елена незаметно вошла и стала у дверей. «Все-таки не вытерпел отец», – подумала она.

– О, если экипаж астероидиноплана действительно уцелел, я буду счастливейшим человеком на земле! – взволнованно сказал Абэк. – Неужели мне суждено увидеть отца, всех моих друзей… и Сергея Зорькина, моего дорогого Сергея Зорькина?!

При имени Зорькина Елена сразу изменилась в лице.

– Не напоминайте мне о нем, не надо! – прошептала она, к большому удивлению отца и Абэка.

Она вся дрожала.

– Что с тобой, Елена? – встревожился Аспинедов.

– Не знал я, Елена Николаевна, что Сергей… – начал Абэк.

– Нет, нет, не надо!.. Не упоминайте этого имени в моем присутствии… Я не могу безразлично слышать это имя! – нервно воскликнула Елена.

– Но и я не безразличен к этому имени! Сергей Зорькин был самым близким моим другом! – со сдержанным раздражением сказал Абэк, так и не понявший – какие же именно чувства вызывает имя капитана АЛД-1 в душе Елены.

Абэк ждал отклика на свои слова, но Елена молчала. Он сделал попытку добиться ответа от нее.

– Если вы хотите говорить со мной о достоинствах Сергея, то, уверяю вас, – это лишнее. Я великолепно знаю его…

– Абэк Давидович, – серьезно заговорила Елена, – вижу, что вы решили не оставлять меня в покое. А ведь моя вина не так-то уж велика… Я полностью согласна с вашим мнением об этом чудесном, честном человеке. Согласитесь же потерпеть некоторое время и вы услышите от меня то, чего вы еще не знаете.

– Что ж, пусть будет по-вашему, Елена Николаевна! – согласился Абэк, опуская голову.

Елена взглянула на Аспинедова, подошла к дивану и, перегнувшись через спинку его, обняла отца.

– Ты не сердись, папа! У меня уже нет от тебя никаких тайн! Я всерьез поговорю с Абэк Давидовичем… Да, давно пора нам повести откровенный разговор. И вы оба останетесь довольны мной, – обещаю тебе это.

Омраченное лицо старика вновь прояснилось.

– А сейчас прошу немедленно к столу! – повеселев, объявила Елена.

Они перешли в столовую и сели за стол, который был уставлен печеньями, всякими закусками и графинчиками с отборным коньяком. Рядом с Еленой дымился кофейник.

– Одобряю! – заметил Аспинедов, наливая коньяк в рюмочки себе и гостю. – Полагаю, что и вы не против?

– Отчего же, можно! – согласился Абэк и обратился к Елене: – А вы как?

– Это я-то?! Хотя… знаете что? Я тоже попробую выпить рюмочку!

– Вот так штука! – поразился Аспинедов. – Вот это уж, действительно, настоящая новость…

Елена подбежала к буфету и вернулась с крохотной позолоченной рюмочкой.

– Вот! – воскликнула она, сама наполняя свою рюмочку. Затем, обращаясь к Абэку, высоко подняла руку с рюмкой: – Ваше здоровье!

Она выпила, не ожидая ответа, и тотчас опустилась на стул, закрыв лицо руками.

– Видели?! Ради вас, только ради вас! – похвасталась она, придя в себя после обжигающего глотка.

– Браво, Елена Николаевна! Не ожидал такого геройства. Очень тронут! – воскликнул Абэк.

– Но погодите! – прервал его Аспинедов. – Я же не пил еще. Ну, за ваше здоровье! За здоровье моих старых, хороших друзей – братьев Аденц.

Аспинедов умолк. Поднятая рюмка дрожала в его руке.

– Я сообщил вам радостную, но все-таки тяжелую весть! – Он хотел было прибавить что-то, но не смог и молча выпил свою рюмку.

– Говоря по правде, вы мне сообщили такие вещи, Николай Львович, что я затрудняюсь ставить под сомнение показания этого Жабова. Весьма возможно, что подобная организация действительно существует.

– По словам Жабова, астероидиноплан АЛД-1 со своим экипажем находится именно в их руках…

– Необходимо вырвать наших товарищей из их рук! – взволнованно воскликнул Абэк.

– Это, к сожалению, не так легко, – с горечью произнес Аспинедов.

Елена молчала, прислушиваясь к их беседе.

– Хотелось бы мне хоть раз взглянуть на «белые тени», Николай Львович! Ведь я даже представления не имею о том, как они выглядят.

– Вот это удовольствие я легко сумею доставить вам, Абэк Давидович.

– Вы хотите сказать?!

– Что вы сейчас же и здесь же можете увидеть одну маленькую «белую тень»!

Елена Николаевна звонко расхохоталась.

– Вы шутите, да? – смущенно улыбнулся молодой конструктор.

– Ничуть! Почему вы ни разу не справились о том, куда девалась моя крошка Туту? – спросила с упреком Елена (она говорила о своей маленькой обезьянке, которой почему-то нигде не было видно).

– Ах да, и впрямь! Где же она?

– Вот она-то и превратилась в «белую тень»! Мой отец и полковник Дерягин подвергли ее действию какого-то «космического кристалла», и моя бедненькая обезьянка превратилась в тень…

– Ничего не понимаю!

– Но неужели слова «космический кристалл» ничего не говорят вам?

– Говорят, конечно. А разве у вас есть такой кристалл? Отец и дядя Лео рассказывали мне о нем, но мне с трудом верилось в его существование.

Аспинедов вместе с дочерью и гостем спустился на первый этаж Голубого дворца. В одном из коридоров к Николаю Львовичу кинулся его любимый пес Чавкан. Не помогли никакие окрики и приказания: Чавкан словно бы понимал – куда именно идет его хозяин, и ни за что не хотел расстаться с ним.

– Ну что ж, придется, видимо, удовлетворить желание Чавкана – повидаться со своей приятельницей! – сказал Аспинедов.

– Если ты что-либо натворишь, Чавкан, ты будешь наказан! – пригрозила Елена, когда они остановились перед дверью, обитой войлоком и клеенкой.

Дверь открыла своим ключом сама Елена. За дверью уже слышалось приглушенное радостное повизгивание Туту.

Дверь раскрылась, и все вошли в помещение, так ослепительно освещенное, что невозможно было не зажмуриться. Не вынеся яркости режущего света, Чавкан лег на пол и жалобно завыл, прикрывая глаза лапами.

Откуда-то из глубины комнаты доносился громкий визг Туту.

– Видите вы клетку в глубине комнаты? – справился Аспинедов.

– Я вообще ничего не вижу! Этот ужасный свет прямо режет глаза, – пожаловался Абэк.

Аспинедов быстро повернулся и выключил свет. В комнате стало темно. Теперь Абэк смог различить в дальнем углу комнаты клетку, в которой металось какое-то светящееся облачко.

– Ко мне, Туту! – позвала Елена.

Облачко метнулось к решетке и плаксиво заныло.

– Ну, вот вам и маленькая «белая тень»! – заговорил Николай Львович. – Мы с Ильей Григорьевичем первым делом обработали кожу бедной Туту особым препаратом, после чего она так почернела, что на нее страшно было смотреть. После этого мы подвергли ее действию «космического кристалла», и наша обезьянка немедленно после этого начала светиться фосфорическим сиянием.

Приподняв уши и вытянув морду, Чавкан тревожно зарычал.

– Тихо, а то сейчас же выгоню! – пригрозил старый физик.

– Но что же заставило вас сыграть эту недобрую шутку с бедной Туту? – удивился Абэк.

– Это было сделано по распоряжению Ильи Григорьевича. Учтите, что об этом эксперименте с Туту никто не должен знать. Елена уже заявила всем, что отправила свою обезьянку в зоологический сад «Октябрида»… Ясно?

– Ясно, – задумчиво произнес Абэк.

– Итак, перед вами один из способов устрашения людей, – применяемый этими бандитами.

Взвизгивания и хныканье превращенной в тень обезьянки вывели из себя и без того встревоженного Чавкана. Он с лаем кинулся к клетке. Фосфорическое облачко прижалось к решетке, между прутьев ее вытянулась тонкая мглистая полоска, коснулась морды Чавкана. Пес, взвизгнув, отскочил от клетки: обезьянка сильно оцарапала ему морду.

Забыв обо всем, Аспинедовы и Абэк неудержимо хохотали.

Когда они, спустя полчаса, поднялись наверх, им сообщили, что полковник Дерягин просит Николая Аспинедова и Абэка Аденца спешно зайти к нему.

Через несколько минут от Голубого дворца отъехала машина, увозившая двух прославленных творцов «Октябрида».

В особой, закрытой от посторонних глаз клетке они везли с собой и преображенную обезьянку. Проводив отца и его молодого заместителя, Елена спустилась с Чавканом в сад.

Несмотря на многозначительные слова Абэка, ей все еще не верилось, что его прежнее безразличное отношение к ней сменилось теперь чувством любви.

Она задумчиво бродила по саду, срывая цветы – чудесные благоуханные цветы вечной весны Октября, пробуждающие столь яркие и светлые мечты в сердцах молодых людей…

ГОВОРИТ ВРАГ…

В кабинете полковника Дерягина царила тишина.

За письменным столом сидел неподвижно сам Дерягин.

Кабинет был освещен неравномерно. Часть комнаты была погружена в полумрак. Над перемычками двух одностворчатых дверей, расположенных прямо напротив стола, и одной широкой двери сбоку, горели белые лампочки дневного света. Их абажуры были изогнуты так, чтобы бросать весь свет на входящих в комнату.

На столе Дерягина, кроме видеотелефона местной радиосвязи, стояло еще несколько аппаратов необычайной конструкции. Установленный в кабинете микрофон, соединенный с особым аппаратом звукозаписи в соседней комнате, вполне заменял машинистку-стенографистку. Справа на столе стоял радиоприемник, по которому можно было связаться со всеми станциями мира, ловить коротковолновые и линейные микроволны. На этом аппарате можно было и принимать, и отправлять сообщения.

Настольные часы показывали четыре часа ночи.

Дерягин не поднимал головы. Длинные серые пряди его волос небрежно свесились на лоб, лицо выражало крайнюю усталость. Вся его поза свидетельствовала о том, что он напряженно о чем-то думает.

Вошедший в комнату не смог бы сразу определить – спит ли полковник, или читает. В этой позе Дерягин обычно и работал, и отдыхал.

Лейтенант Зарубин очень хорошо изучил все привычки своего шефа. Когда майор Лазридзе обращался к нему с просьбой доложить полковнику, Ване достаточно было заглянуть в кабинет, чтобы решительно заявить:

– Не могу, товарищ майор, полковник отдыхает!

– Да как же вы это сразу узнали, лейтенант?!

– Когда пальцы левой руки дергаются на лбу у полковника, – значит, он задремал, – объяснял Ваня.

– Что-то странное у тебя получается, товарищ Зарубин! – удивлялся лишь недавно прибывший в Октябрь майор Лазридзе.

И вот в этот поздний час Дерягин все еще сидит за своим письменным столом, и мизинец его не подрагивает над правой бровью.

Несколько минут тому назад он распорядился доставить к себе в кабинет Жабова. Предстоял последний допрос арестованного, после чего Дерягин должен был представить в министерство серьезный и обоснованный доклад о деятельности международной бандитской организации «Человечество, – назад!», один из крупнейших представителей которой был задержан в Октябре.

Раскрытие этого дела и арест одного из его главарей знаменовало собою одну из самых значительных побед, одержанных Ильей Григорьевичем Дерягиным в борьбе с классовым врагом. Начало этой борьбы надо было искать в дореволюционных годах, когда соотношение сил противников было совершенно иным.

Отказавшись от славы ученого, Дерягин посвятил себя серьезному и весьма ответственному делу борьбы с врагами

Родины. Он уже не представлял себе жизни без этих волнений и этого постоянного напряжения. Ведь империалистический лагерь по сути дела ни на минуту не прекращал войны против великой страны победившего пролетариата, – войны и явной, и тайной. Родина доверила охрану своего мирного строительства славной армии Дерягиных, Зарубиных и Лазридзе, свято оберегавшей завоевания Октябрьской революции.

Прожужжавший над самой головой Дерягина звонок не заставил его изменить позу. Указательным пальцем правой руки он нажал на столе одну из электрических кнопок, и тотчас же распахнулась одна из дверей напротив письменного стола. Кто-то вошел в комнату, тяжело ступая, и дверь снова бесшумно закрылась. Дерягин взглянул на вошедшего – человека огромного роста, уже немолодого, но, как видно, сохранившего, всю свою былую силу и энергию. Он слегка горбился, втягивая голову в плечи, а длинные руки висели сбоку, как у боксера, готовящегося к выпаду. Полузакрыв глаза, он настороженно оглядывал комнату.

– Разрешите? – негромко произнес он.

По-видимому, с того места, где он остановился, ему не было видно Дерягина.

– Пожалуйста! – послышалось в ответ, и вошедший по мягкой ковровой дорожке подошел и остановился перед письменным столом полковника.

– Садитесь, господин Жабов! – предложил Дерягин.

– Устали, как вижу, – заметил Жабов, медлительно опускаясь в кресло, лицом к Дерягину. – Мне по роду занятий знакомо ваше состояние. Я очень хорошо вас понимаю.

Слегка улыбнувшись, Дерягин спокойно отозвался:

– Так вы сочувствуете мне? Вот это хорошо! Стало быть, можно надеяться, что мы с вами сможем сегодня прийти к окончательному соглашению.

– Соглашению? – удивленно повторил Жабов. – О каком соглашении говорите вы, гражданин Дерягин?

– Бросьте это, господин Гомензоф, и давайте уж будем называть вещи их именами!

– Но почему же вы опять называете меня Гомензофом?! – воскликнул тоном неподдельного возмущения Жабов.

– Погодите, погодите! Ведь с этого именно и должно начаться наше соглашение!

– Продолжайте, гражданин Дерягин, я вас слушаю, – нахмурившись, сдержанно проговорил Жабов.

– Ваша карта бита, господин Гомензоф!.. И вам следует уже примириться с мыслью о том, что дальнейшая борьба бессмысленна. Вы это признали уже сами во время последнего допроса! Следовательно, вам остается лишь примириться с двадцатью пятью годами, которые, как вам, конечно, известно, являются у нас обычной мерой наказания для таких людей, как вы. И я не думаю, чтобы вы, господин Гомензоф, сумели представить какое-либо смягчающее вашу вину обстоятельство. Выхода для вас нет!

– Выход есть! – возразил Жабов. Он улыбался, показывая неровные, полусгнившие зубы, от чего лицо его принимало отталкивающее выражение.

– Выдумаете?

– Я знаю – выход есть! – повторил Жабов.

– Любопытно. И вы будете считать себя удовлетворенным, если мера наказания каким-либо образом будет сокращена? – спросил Дерягин.

– Вы забываете, что мне семьдесят два года, гражданин Дерягин. Взгляните на мои плечи: неужели вы полагаете, что они способны вынести бремя столь длительного или хотя бы даже краткосрочного заключения? И мне все-таки кажется, что голова на этих плечах сумела бы искупить значительную часть совершенных мною преступлений!

– Э-э, бросьте это, господин Гомензоф! – с нескрываемым пренебрежением прервал его Дерягин. – Неужели вы сами верите своим словам?! Я уж не говорю о вашей попытке уверить в этом меня. После того как вы десятки лет с неумолимой последовательностью преследовали и уничтожали носителей света и справедливости, вы пытаетесь нынче воззвать к их милосердию?! Не серьезно все это, господин Гомензоф, и даже смешно по бессмысленности своей. Раскаяться может тот человек, который лишь некоторое время страдал политической слепотой, но затем, осознав свою ошибку, решительно оставил этот гибельный, неправильный путь. А вы… вы, что, разве считаете себя слепым?!

Жабов молчал.

– Я знаю, господин Гомензоф, – продолжал Дерягин, – вы не из тех людей, о которых говорится, что у них нет принципов. Неужели вам хочется попасть в эту категорию? Ведь вы – человек принципиальный и убежденный враг советского строя! Выступая против моей Родины, вы не брезгали ничем. И это понятно. Спасая свою шкуру, вы готовы были продать свой народ и свою родину кому попало, потому что для вас дороже народа и родины были ваша шкура и ваш карман. И мой совет вам, господин Гомензоф, – остаться верным вашей принципиальной вражде и не опускаться до уровня мелких карманных воров и жуликов. Это было бы и естественно, и много лучше…

Дерягин умолк.

– Да, гражданин Дерягин! – не поднимая головы, каким-то словно охрипшим голосом, заговорил Жабов. – Все, что я делал, – я делал сознательно и последовательно. Всегда ненавидел вас, ненавижу вас и все ваше также и теперь!..

– Ну вот видите. Я могу только радоваться тому, что против меня стоит полноценный враг.

– Да… Жаль только, что поздно… что я побежден…

– Что ж, не вы открывали и не вам закрывать счет врагов моей Родины. Потому-то я и предлагаю вам соглашение.

– Но, разумеется, не союз! – горько усмехнулся Жабов.

– Цинизм тут неуместен, господин Гомензоф!

– Соглашение с побежденным?! Я вас не понимаю, гражданин Дерягин.

– А почему?

– Я бы хотел, чтобы вы не сердились, если это соглашение между нами все-таки не состоится, – медленно проговорил Жабов.

– Что ж, возможно и это. Но при всех обстоятельствах следствие можно считать законченным.

– Ну да, я давно уже сказал вам все, что мог сказать.

– Нет, вы сказали далеко не все, что могли бы сказать. Поэтому-то и совершенно необходимо, чтобы вы дополнили свои показания! – сурово возразил Дерягин.

– Вот это я и называю односторонним соглашением! – кольнул испытанный диверсант.

– А двустороннего тут и не может быть! Вы забываете о том, что преступник не может выступать в роли равноправной стороны.

– Но в таком случае то, чего вы добиваетесь, не может именоваться соглашением. Приказывайте – и дело с концом. Я же не ребенок…

– Вы совершенно напрасно волнуетесь.

– Я дал вам исчерпывающие показания и добровольно подписал их. Чего же вам еще надо?

– В показаниях есть неточности, которые необходимо выправить, – спокойно настаивал Дерягин.

Он хорошо знал по опыту, что бывают мгновения, когда достаточно малейшего проявления пассивности, чтобы противник снова мобилизовал все силы и запутал следствие.

– То, чего я недосказал, вы можете сами дополнить и вывести свои заключения, – не уступал Жабов.

– Я снимаю с вас показания вовсе не для того, чтобы затем решать какие-то ребусы. Да и кроме того, нужно признаться, что все эти ваши ребусы довольно-таки примитивны. Вот, к примеру, один из них: ведь вы многое отдали бы за возможность вернуться туда, где находятся ваша дочь – «дивная Эллен» и ваш зять – барон Вильгельм фон Фредерикс, бывший фюрер Эстонии, любимец Геринга, которому удалось своевременно, через один из швейцарских банков, перебросить свои капиталы в западное полушарие. Я, кажется, не ошибусь, если скажу, что львиная доля акций концерна «Фредерикс америкэн индустри» принадлежит именно ему.

Не отвечая ни слова, Жабов широко раскрытыми глазами смотрел на Дерягина.

– Скажите, вы, наверное, и это считали ребусом? – продолжал Дерягин. – Признайтесь, господин Гомензоф, что вы в своих показаниях не сделали и намека на эти факты. Тогда, после победы революции, вы так поспешно исчезли с горизонта, что сочли даже лишним повидаться перед отъездом с женой, которая ожидала ребенка. Вы покидали вашу родину в полной уверенности, что советская власть продержится недолго, и вы в скорости сможете вернуться. Но этого не произошло. Вы участвовали во всех авантюристических походах Антанты, и вас каждый раз самым позорным образом вышвыривали из нашей страны. Ваша Эллен была рождена уже при советской власти. Она росла и училась при советской власти, и можно было думать, что она забыла вас… Но мать сумела привить ей черты, глубоко чуждые нашему строю и нашему быту. Среди всех сверстниц она резко бросалась в глаза своим преклонением перед всем чужим, «заграничным». Недаром же еще в средней школе друзья и подруги прозвали ее «дивной Эллен»! В этой дружеской шутке таилась одновременно и убийственная насмешка над нею. Конечно, она была еще очень далека от критики советского строя. Но если б при ней кто-либо со злорадством и чувством враждебности заговорил о наших затруднениях, она в лучшем случае лишь смолчала бы. Ее нетрудно было переманить из одного гнезда в другое, – в особенности же – когда этот труд взял на себя родной отец, который уже четвертый раз принимал участие в нашествиях на Советский Союз, на этот раз вместе с гитлеровскими ордами! Ваша жена, господин Гомензоф, погибла от бомб ваших же союзников. Но Эллен вам удалось похитить и увезти с собой. Как видите, и этот авантюристический ребус ваш разгадан нами. Итак, вот какими нашими дополнениями уточняются ваши показания. Но, конечно, далеко не полностью…

– Если вам все это известно, мне уже нечего добавить! – еще больше вбирая голову в плечи, пробормотал Жабов.

– Но вот, например, мне все еще неизвестно, что же именно принудило вас, и притом в таком преклонном возрасте, подвергать себя такой большой опасности и являться к нам? – спросил Дерягин.

– Не понимаю вас. Я же объяснил вам в своих показаниях, что задался целью уничтожить ваш сталолитовый город и подводный корабль. А мои годы… Именно годы-то и заставили меня поспешить свести счеты с Николаем Аспинедовым!

– И со мной, – дополнил полковник.

– Нет, этого я не учел. Я не думал, что встречу вас здесь.

– Итак, вы продолжаете говорить неправду!

– Черт побери, если вы уже знаете, что я говорю неправду, зачем же тогда задаете мне вопросы?! Совершенно не понимаю этого метода вашей работы!

Дерягин от души расхохотался.

– Вот это, действительно, чудесно! И вам, я думаю, так и не удастся никогда понять этого…

– Не преувеличиваете ли вы, гражданин Дерягин?

– В отношении вас могу утверждать это с полной уверенностью: нет, не ошибаюсь! Если угодно, могу даже слегка приподнять завесу над этой тайной. Может быть, вы хотя бы тогда убедитесь, что вам теперь не к чему изворачиваться, когда аркан уже шлепнут на шею… Повторяю, я считаю необходимым, чтобы вы самолично подтвердили то, что стало мне известно помимо вас. И это – действительно наш стиль работы, который вам никогда не освоить, господин Гомензоф! Вспомните хотя бы далекое прошлое…

– Хорошо. Так слушайте же! – внезапно выпрямляясь, прервал его Жабов.

– Слушаю вас.

– Я прибыл, чтобы уничтожить ваш сталолитовый город! Эту причину я вам уже открыл. Но у меня была и другая, главная побудительная причина, которая и придала мне смелость…

– Продолжайте!

– Невозможно представить себе бронебойность большую, чем она будет у пушечного снаряда со сталолитовым стаканом. Нам известны качества этого невиданного металла, но тайны его состава мы пока еще не знаем. Вы строите дома из этого чудесного металла, мостите им улицы, расточаете это богатство на всякие пустяки, в то время как…

– В то время как вам не терпится превратить его в пушечные снаряды, не так ли? И против кого, ради чего? Ведь требование о заключении длительных договоров о мире поддерживается уже почти всем человечеством!

– Жить в мире с вами мы не можем, гражданин Дерягин! Если не сегодня, то завтра война между нами неизбежна…

– Да, вы, безусловно, откровенны. Но, между прочим, я должен заметить, что ваше заявление о том, что наш сталолит вам необходим якобы для снарядных стаканов, отнюдь не кажется мне убедительным.

– Почему?

– Да хотя бы потому, что на земном шаре можно отыскать достаточно металла для снарядов и бомб всех сортов.

– Неужели вы полагаете, что все эти ваши требования могут заставить меня сочинить еще какие-то новые доказательства, не соответствующие действительности?! – злобно огрызнулся Жабов. Его зеленоватые глаза сверкнули.

Этот взгляд многое напомнил Дерягину. В нем с новой силой проснулась таившаяся долгие годы жгучая ненависть к этому человеку, и он с силой ударил кулаком о стол.