Текст книги "Научная фантастика. Ренессанс"

Автор книги: Артур Чарльз Кларк

Соавторы: Пол Дж. Макоули,Брюс Стерлинг,Стивен М. Бакстер,Чарльз Шеффилд,Бен Бова,Джеймс Патрик Келли,Ким Робинсон,Дэвид Хартвелл,Кэтрин Крамер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 52 страниц)

Покраска неплохо оплачивалась, а ему позарез нужны были деньги. Но, конечно, собственно к ремонту велосипедов такая работа имела мало отношения. Здесь все диктовалось гордыней владельца, что вызывало у Лайла отвращение. Наверху, в пентхаузах, хватало богатых ребят, увлекающихся «уличной эстетикой» и готовых платить за украшение своих машин. Но боевая раскраска не сказывается на достоинствах велосипеда. Важнее сама конструкция рамы, крепления, правильная регулировка.

Лайл подключил свой велотренажер к виртуальному рулю, надел перчатки и шлем и на полчаса присоединился к гонкам «Тур де Франс» 2033 года. Пока дорога вела в гору, он оставался в «пелетоне», но потом на целых три минуты оторвался от участников-французов и догнал самого Альдо Чиполлини. Чемпион был настоящим монстром, сверхчеловеком со слоновьими ляжками. Даже в дешевой игре, без костюма, дающего всю полноту ощущений, Лайл не рискнул обогнать Чиполлини.

Он вышел из виртуальной реальности, проверил свой сердечный ритм на ручном хронометре, слез с тренажера и осушил пол-литровую бугылку противостарителя. Жизнь казалась гораздо легче, когда у него был партнер.

Второй сосед Лайла, вернее, соседка была из компании велосипедистов, опытная гонщица из Кентукки. Звали ее Бриджитт Роэнсон. Лайл сам, считался неплохим гонщиком, пока не запорол себе стероидами почку. От Бриджитт он не ждал неприятностей: она разбиралась в велосипедах, обращалась за помощью к Лайлу в починке своей двухколесной машины, не гнушалась тренажером и была лесбиянкой. В гимнастическом зале и за пределами гонок она была спокойной и неполитизированной особой.

Однако жизнь в Зоне сильно повысила градус ее эксцентричности. С начата она стала пропускать тренировки, потом прекратила нормально питаться. Скоро в мастерской начались шумные девичники, быстро превратившиеся в наркотические оргии с участием татуированных «штучек» из Зоны, которые заводили непотребную музыку, лупили друг друга чем попало и воровали у Лайла инструменты. Лайл вздохнул с облегчением, когда Бриджитт упорхнула из Зоны, заведя обеспеченную ухажерку на тридцать седьмом этаже. И без того скудные финансы Лайла успели к этому времени полностью иссякнуть.

Лайл покрыл часть рамы еще одним слоем эмали и отошел, чтобы дать ей подсохнуть. Поддев крышку древнего аппарата, присланного Эдди, он, даже не будучи электронщиком, не обнаружил ничего опасного: стандартная начинка и дешевый алжирский силикон.

Он включил медиатор Эдди, но тут на настенном экране появился видеоробот его матери. Экран был так велик, что лицо этого компьютерного творения походило на рыхлую подушку, а галстук-бабочка – на огромный башмак.

Оставайтесь на связи. Вас вызывает Андреа Швейк из «Карнак Инструментс», – елейно проговорил видеоробот.

Лайл ненавидел видеороботов всей душой. Подростком он сам завел такого и установил на телефон кондоминиума. Видеоробот Лайла, подобно всей этой братии, выполнял единственную функцию: перехватывал ненужные звонки чужих роботов. Так Лайл скрывался от консультантов по выбору профессии, школьных психиатров, полиции и прочих напастей. В свои лучшие времена его видеоробот представлял собой хитрющего гнома с бородавками, гнусавого и истекающего зеленым гноем. Общаться с ним было неприятно, что и требовалось.

Однако Лайл не уделял ему должного внимания, и это привело к трагическому исходу: дешевый робот впал в безумие.

Удрав от матери и примкнув к когорте самозахватчиков, Лайл прибег к простейшей самообороне: почти перестал включать телефон. Но это было половинчатым решением. Он все равно не смог спрятаться от ушлого, дорогого корпоративного видеоробота матушки, который с неусыпным механическим рвением ждал, когда оживет его номер.

Лайл со вздохом вытер пыль с объектива медиатора.

– Ваша мать выходит на связь, – предупредил робот.

– Жду не дождусь, – пробурчал Лайл, поспешно приглаживая волосы.

– Она распорядилась вызвать ее для немедленного общения. Она очень хочет с вами поговорить, Лайл.

– Потрясающе! – Лайл не мог вспомнить, как называет себя матушкин робот: то ли мистером Билли, то ли мистером Рипли, то ли каким-то еще дурацким именем.

– Вам известно, что Марко Сенгиалта выиграл летнюю гонку в Льеже?

Лайл привстал и заморгал.

– Ну да?

– У велосипеда мистера Сенгиалты керамические колеса с тремя спицами и жидким наполнением. – Видеоробот сделал паузу, учтиво ожидая реплики собеседника. – Он был обут в дышащие бутсы «Келвар-микролок».

Лайл терпеть не мог манеру этого видеоробота узнавать об интересах абонента и соответственно строить беседу. При полном отсутствии человеческого тепла этот разговор был тем не менее поразительно интересным и притягивал – такой бывает иногда реклама в глянцевом журнальчике. На получение и обработку всей статистики по льежским гонкам у матушкиного видеоробота ушло не больше трех секунд.

Потом Лайл увидел мать. Она завтракала в своем кабинете.

– Лайл?

– Привет, мам. – Лайл помнил, что говорит с единственным человеком в целом свете, способном в случае чего внести за него залог и освободить до суда. – Какими судьбами?

– Как обычно. – Мать отставила тарелку с проростками и тиляпией. – Захотелось узнать, живой ли ты.

– Пойми, мам, быть скваттером вовсе не так опасно, как утверждают полицейские и домовладельцы. Я в полном порядке, сама видишь.

Мать поднесла к носу секретарские очки на цепочке и внимательно осмотрела сына компьютеризированным взглядом.

Лайл навел объектив медиатора на алюминиевую дверь мастерской.

– Видишь, мам? Это электрическая дубинка. Если кто-то вздумает меня донимать, то получит удар в пятнадцать тысяч вольт.

– А это законно, Лайл?

– Вполне. Заряд не убивает, а просто надолго вырубает. Я отдал за эту штуковину хороший велик. У нее много полезных защитных свойств.

– Звучит ужасно.

– Дубинка совершенно безопасна. Видела бы ты, чем теперь вооружены фараоны!

– Ты продолжаешь делать себе инъекции, Лайл?

– Какие инъекции?

Она нахмурилась.

– Сам знаешь какие.

Лайл пожал плечами:

– Это тоже безопасно. Гораздо лучше, чем мотаться в поисках знакомства.

– Особенно с такими девицами, что болтаются там у вас, в Зоне бунта. – Мать боязливо поежилась. – Я надеялась, что ты останешься с той приятной гонщицей – кажется, Бриджитт? Куда она подевалась?

– Женщина с таким прошлым, как у тебя, могла бы понять значение этих инъекций, – игнорировал вопрос Лайл. – Речь идет о свободе от воспроизводства. Средства, устраняющие половое влечение, дают человеку истинную свободу – от потребности к размножению. Ты бы радовалась, что у меня нет сексуальных партнеров.

– Я не возражаю против отсутствия партнеров, просто обидно, что тебя это вообще не интересует.

– Но, мам, мной тоже никто не интересуется! Никто! Что-то не заметно, чтобы женщины ломились в дверь к механику-одиночке, живущему в трущобе. Если это произойдет, ты узнаешь первой. – Лайл радостно улыбнулся. – Когда я был гонщиком, у меня были девушки. Я уже через это прошел, мам. Если у человека в голове мозги, а не сплошные гормоны, то секс – пустая трата времени. Освобождение от секса – это главная форма движения за гражданские права в наше время.

– Глупости, Лайл. Это противоестественно.

– Прости, мам, но тебе ли говорить о естественности? Ты ведь вырастила меня из зиготы в возрасте пятидесяти пяти лет! – Он пожал плечами. – И потом, для романов я слишком занят. Мне хочется как можно лучше разобраться в велосипедах.

– Когда ты жил у меня, ты точно так же возился с велосипедами. У тебя была нормальная работа и нормальный дом с возможностью регулярно принимать душ.

– Да, я работал, но разве я когда-нибудь говорил, что хочу работать? Я сказал, что хочу разбираться в велосипедах, а это большая разница. Зачем мне вкалывать, как какому-то рабу, на велосипедной фабрике?

Мать промолчала.

– Я ни о чем тебя не прошу, мам. Просто мне не нужно начальство, учителя, домовладельцы, полицейские. Здесь мы один на один – я и моя работа с великами. Знаю, власть не выносит, когда человек двадцати четырех лет от роду живет независимой жизнью и делает только то, что ему хочется, но я стараюсь не привлекать к себе внимания, и пусть никто мной не интересуется.

Мать побежденно вздохнула:

– Ты хоть нормально питаешься, Лайл? Что-то ты осунулся.

Лайл показал объективу свое бедро.

– А это видала? Скажешь, перед тобой недокормленный, болезненный слабак?

– Может, навестишь меня, в кои-то веки нормально поужинаешь?

– Когда?

– Скажем, в среду. Я пожарю свиные отбивные.

– Может быть. Посмотрим. Я еще позвоню, ладно? – Лайл первым повесил трубку.

Присоединить кабель медиатора к примитивному телевизору оказалось нелегко, но Лайл был не из тех, кто пасует перед простой технической загвоздкой. Покраска была отложена на потом: он покопался в мини-зажимах и вооружился резаком для кабеля. Работая с современными тормозами, он научился справляться с волоконной оптикой.

Наладив телевизор, Лайл убедился, что его возможности до смешного скромны. Современный медиатор обеспечивал навигацию в бескрайнем информационном пространстве, тогда как по этому ящику можно было смотреть всего лишь «каналы». Лайл успел забыть, что в Чаттануге можно принимать старомодные каналы даже по оптико-волоконной сети. Каналы финансировало правительство, которое всегда отставало по части овладения информационными сетями. Интересоваться ерундой на каналах общественного доступа мог только закоренелый ретроград, зануда и тугодум, не поспевающий за современными веяниями.

Оказалось, что телевизор может транслировать только политические каналы. Их было три: Законодательный, Судебный, Исполнительный. Для всех существовала только Североамериканская зона свободной торговли – НАФТА. Законодательный канал усыплял парламентскими дебатами по землепользованию в Манитобе; Судебный – адвокатскими разглагольствованиями о рынке прав на загрязнение воздуха; Исполнительный канал показывал толпу, собравшуюся где-то в Луизиане в ожидании некоего события.

По телевизору нельзя было узнать о политических событиях в Европе, в Сфере, на Юге. Ни перечня, ни «картинки в картинке». Приходилось пассивно ждать, что покажут дальше. Вся трансляция была построена так безыскусно и примитивно, что даже вызывала извращенное любопытство, словно вы подглядывали в замочную скважину.

Лайл остановился па Исполнительном канале, так как на нем ожидалось событие. Рассчитывать на то, что монотонная жвачка по другим каналам сменится чем-то побойчее, не приходилось, он даже решил вернуться к покраске.

На экране появился президент НАФТА, доставленный вертолетом к месту сборища толпы. Из людской гущи выбежала многочисленная охрана, в облике которой странным образом сочеталась деловитость и ледяная невозмутимость.

Внезапно по нижнему краю изображения побежала текстовая строка из старомодных белых букв с неровными краями. «Смотрите, он не знает, где встать! Почему его толком не подготовили? Он похож на бездомного пса!»

Президент пересек бетонную площадку и с радостной улыбкой пожал руку кому-то из местных политиков. «Так жмет руку только отъявленная деревенщина. Этот южанин-остолоп – бомба под твои следующие выборы!» Президент побеседовал с политиком и со старухой, видимо женой политика. «Скорее прочь от этих кретинов! – бесновалась строка. – Быстрее на трибуну! Где твои помощники? Опять наширялись? Забыли о своих обязанностях?»

Президент хорошо выглядел. Лайл давно заметил, что президент НАФТА всегда хорошо выглядит, словно это его профессиональное качество. Европейские руководители все время казались погруженными в свои мысли интеллектуалами, политики Сферы убеждали своим видом, что скромны и преданы делу, руководители Юга напоминали злобных фанатиков, а президент НАФТА будто только что поплавал в бассейне и побывал на массаже. Его широкая, лоснящаяся, жизнерадостная физиономия была испещрена мелкими татуировками: на обеих щеках, на лбу, над бровями, еще несколько буковок на каменном подбородке. Не лицо, а рекламный плакат сторонников и заинтересованных групп.

«Он что, думает, что нам нечего делать? – не унимался текст. – Что за пустота в эфире? Неужели исчезли люди, способные как следует организовать трансляцию? И это называется информировать общественность? Если бы мы знали, что „инфобан“ кончится подобным идиотизмом, то никогда бы на него не согласились».

Президент повернул к трибуне, заставленной ритуальными микрофонами. Лайл заметил, что президенты питают слабость к старым пузатым микрофонам, хотя существуют микрофоны с маковое зернышко.

– Ну, как делишки? – с улыбкой осведомился президент.

Толпа приветствовала его воодушевленным криком.

– Подпустите людей поближе! – внезапно распорядился президент, обращаясь к фаланге телохранителей. – Давайте, братцы, подходите! Садитесь на землю. Мы тут все равны. – Президент благодушно улыбался плотной толпе в шляпах, сгрудившейся вокруг и не верящей своему счастью.

– Мы с Мариэттой только что отменно пообедали в Опелузасе, – сообщил президент, похлопывая себя по плоскому животу. Он сошел с трибуны и смешался с луизианским электоратом. Пока он пожимал тянущиеся к нему руки, каждое его слово фиксировалось спрятанным у него в зубе микрофоном. – Лопали темный рис, красную фасоль – ох и острая! – и устриц, да таких, что проглотят любого лангуста! – Он прищелкнул языком. – Ну и зрелище, доложу я вам! Я глазам своим не поверил.

Президентская охрана, не привлекая к себе внимания, обрабатывала толпу портативными детекторами. Нарушение протокола, допущенное президентом, не застало молодцов врасплох.

«Все понятно: опять собирается разразиться болтовней насчет генетики!» – гласили титры.

– В общем, у вас есть право гордиться сельским хозяйством своего штата, – сказал президент. – Агронаука у вас хоть куда! Я знаю, конечно, что на севере, в «снежном поясе», есть узколобые луддиты, которые долдонят, что мелкие устрицы лучше…

Смех в толпе.

– Заметьте, я не против. Если есть ослы, готовые расходовать честно заработанные деньги на мелких устриц, мы с Мариэттой не возражаем. Ведь правда, дорогая?

Первая леди улыбнулась и помахала рукой в перчатке.

– Но, братцы, мы-то с вами знаем, что эти нытики, сетующие на убывание естественной пищи, устриц в глаза не видели! Естественная пища – скажите пожалуйста! Кого они пытаются обвести вокруг пальца? Да, у вас тут не город, но это не значит, что ДНК вам неподвластна.

«Он неплохо выстроил региональный уклон. Для уроженца Миннесоты это успех. Но почему так бездарно работают операторы? Неужели всем на все наплевать? Что творится с нашими некогда высокими стандартами?»

К обеду Лайл покрыл велосипед последним слоем эмали. Потом подкрепился кашей из тритикале и сжевал богатую йодом и прочими минералами губку.

После обеда он, усевшись перед настенным экраном, занялся инерционными тормозами. Лайл знал, что инерционные тормоза принесут большие деньги – когда-нибудь, где-нибудь, кому-нибудь. От самого принципа пахло будущим.

Лайл вставил в глаз лупу и стал копаться в механизме. Ему нравилось превращение кинетической энергии в электрическую. Энергия, затраченная на торможение, снова шла в дело. В этом было заключено волшебство.

Лайл видел будущее в инерционных тормозах, улавливающих энергию и возвращающих ее с помощью цепной передачи – непосредственно к мускулам ездока, без помощи опостылевшего бесплотного электричества. Если у него получится, велосипедист, ощущая естественность, будет одновременно чувствовать себя немножко сверхчеловеком. Система должна была быть простой, поддающейся несложному ремонту. Всякие выкрутасы не годились, с ними велосипед потерял бы свою сущность.

У Лайла было много конструкторских идей. Он не сомневался, что претворил бы их в жизнь, если бы не выбивался из сил, пытаясь удержать на плаву мастерскую. Многие велосипеды оснащались теперь микросхемами, но между настоящим велосипедом и компьютером все равно нет ничего общего. Компьютеры – просто коробки, принцип их работы не виден глазу. К велосипедам же люди испытывают сентиментальные чувства; когда речь заходит о велосипедах, в человеке просыпается романтик. Поэтому на рынке не прижились велосипеды с лежачим положением ездока, хотя у них было много механических преимуществ. Людям не захотелось сложных велосипедов. Они испугались, как бы велосипеды не стали вредничать, жаловаться, ныть, требовать внимания и постоянного усовершенствования, как это происходит с компьютерами. Велосипед – сугубо личный предмет и обязан служить долго.

Лайл услышал стук в дверь и пошел открывать. Внизу стояла рослая брюнетка в шортах, синей безрукавке, с волосами, собранными в хвост. Под мышкой у нее был легкий тайваньский велосипед.

– Это вы – Эдвард Дертузас? – спросила она, задрав голову.

– Нет, – спокойно ответил Лайл. – Эдди в Европе.

Она подумала и сказала:

– Я недавно в Зоне. Сможете заняться моим велосипедом? Я купила его подержанным и думаю, что его надо подправить.

– Конечно, – отозвался Лайл. – Вы обратились к кому следует: Эдди Дертузас не умеет чинить велосипеды. Он просто жил здесь. А мастерская принадлежит мне. Давайте-ка свой велик.

Лайл нагнулся, ухватил руль и втянул велосипед в мастерскую. Женщина уважительно смотрела на него снизу вверх.

– Как вас зовут?

– Лайл Швейк.

– А меня – Китти Кеседи. – Она помялась. – Мне можно войти?

Лайл взял ее за широкое запястье и помог забраться в будку. Ее нельзя было назвать хорошенькой, зато она была в отменной спортивной форме, как горная велосипедистка или мастер триатлона. На вид ей можно было дать лет тридцать пять, но внешность обманчива. Косметические операции и биокорректировка получили такое распространение, что определение возраста превратилось в серьезную проблему. Тут требовался вдумчивый, прямо-таки медицинский анализ век, верхнего слоя кожи и прочего.

Она с любопытством огляделась и тряхнула своим коричневым хвостом.

– А вы откуда? – спросил Лайл, уже успевший забыть ее имя.

– Я родилась в Джуно. Это на Аляске.

– Значит, канадка? Здорово! Добро пожаловать в Теннесси.

– Вообще-то Аляска была штатом США.

– Кроме шуток? – удивился Лайл. – Я, конечно, не историк, но карту с американской Аляской не видел.

– Надо же, у вас тут умещается целая мастерская! Поразительно, мистер Швейк! Что за этой занавеской?

– Свободная комната, – ответил Лайл. – Раньше там жил мой сосед.

– Дертузас?

– Он самый.

– А теперь кто живет?

– Теперь никто, – грустно ответил Лайл. – Теперь у меня там склад.

Она кивнула и с явным любопытством продолжила осмотр.

Что это за трансляция?

– Трудно сказать, – ответил Лайл и выключил телевизор. – Какая-то несусветная политическая чушь.

Он осмотрел ее велосипед. Все серийные номера были спилены. Типичный велосипед из Зоны.

– Первым делом, – начал он, – надо подогнать его под ваш рост и фигуру: отрегулировать высоту седла, педалей, руля. Потом я перетяну цепь, выровняю колеса, проверю тормоза и подвеску, все подкручу, смажу. В общем, все как обычно. Седло надо бы сменить – это мужское. У вас кредитная карточка?

Она кивнула и сразу нахмурилась.

– Только кредита уже немного.

– Не беда. – Он открыл потрепанный каталог. – Здесь то, что вам нужно: выбирайте любое дамское седло. Его доставят завтра утром. А потом, – он полистал каталог, – закажите вот это.

Она подошла ближе и взглянула на страницу.

– Набор керамических гаечных ключей?

– Да. Я чиню вам велосипед, вы покупаете мне набор – и мы в расчете.

– Идет! Это совсем недорого. – Она улыбнулась. – Мне нравится ваш подход, Лайл.

– Проживите в Зоне с мое – тоже привыкнете к бартеру.

– Раньше я не была скваттершей, – задумчиво молвила она. – Вообще-то мне здесь нравится, но, говорят, здесь опасно?

– Не знаю, как в других городах, но в трущобах Чаттануга совсем не опасно, если, конечно, вы не боитесь анархистов, которые опасны, только когда напьются. Самое худшее, что может произойти, – вас время от времени будут обворовывать. Ну, бродит тут парочка крутых парней, хвастающих, что у них есть пистолеты, но я еще ни разу не видел, чтобы кто-нибудь пустил в ход огнестрельное оружие. Старые пистолеты раздобыть нетрудно, но для того, чтобы наделать боеприпасов, нужно быть настоящим химиком. – Он тоже улыбнулся. – А вы, кажется, способны за себя постоять.

– Я беру уроки танцев.

Он понимающе кивнул и вынул из ящика рулетку.

– Судя по тросам и блокам у вас на крыше, вы можете поднять свою мастерскую? Подвесить где-то наверху?

– Могу. Это спасает от взлома и нежелательных визитов. – Лайл посмотрел на электрическую дубинку на двери. Она проследила за его взглядом, и в ее глазах отразилось уважение.

Лайл измерил ей руки, торс, расстояние от паха до пола и все записал.

– Готово. Приходите завтра днем.

– Лайл?

– Я вас слушаю. – Он выпрямился.

– Вы не сдаете угол? Мне нужно безопасное местечко в Зоне.

– Прошу извинить, – вежливо ответил он, – но я так ненавижу домовладельцев, что никогда не буду сам выступать в этом качестве. Мне нужен сосед и партнер, который мог бы работать наравне со мной в мастерской. Чтобы поддерживал жилище в порядке или вместе со мной чинил велосипеды. Да и вообще, если бы я взял с вас деньги или назначил квартплату, у налоговой полиции появился бы дополнительный повод ко мне привязаться.

– Это верно, но… – Она помолчала, потом томно взглянула на него из-под ресниц. – Со мной вам было бы лучше, чем в пустой мастерской.

Лайл удивленно приподнял брови.

– Я женщина, умеющая приносить мужчине пользу, Лайл. Пока что никто не жаловался.

– Вот как?

– Представьте себе. – Она отбросила смущение.

– Я обдумаю ваше предложение, – сказал Лайл. – Как, говорите, вас зовут?

– Китти. Китти Кеседи.

– Сегодня у меня полно работы, Китти, но мы увидимся завтра, хорошо?

– Хорошо, Лайл. – Она улыбнулась. – Подумайте, ладно?

Лайл помог ей спуститься и смотрел, как она шагает по атриуму и исчезает в дверях переполненного трущобного кафе. Потом он позвонил матери.

– Ты что-то забыл? – спросила она, оторвавшись от рабочего дисплея.

– Знаешь, в это трудно поверить, но только что мне в дверь постучала незнакомая женщина и предложила себя.

– Ты, видимо, шутишь?

– Надо полагать, в обмен на кров и стол. Я же обещал, что, если это случится, ты узнаешь первая.

– Лайл… – Мать подыскивала нужные слова. – По-моему, тебе надо меня навестить. Давай вместе поужинаем дома! Поедим, обсудим твои дела.

– Идет. Все равно я должен доставить один заказ на сорок первый этаж.

– Все это мне не слишком нравится, Лайл.

– Ладно, мам, увидимся вечером.

Лайл собрал свежевыкрашенный велосипед, переключил подъемное устройство на дистанционное управление и покинул мастерскую. Сев на велосипед, он нажал кнопку. Мастерская послушно взмыла в воздух и, слегка покачиваясь, повисла под черным от пожара потолком.

Лайл покатил к лифтам – туда, где прошло его детство.

Сначала он вернул велосипед счастливому идиоту – заказчику, а потом, спрятав заработанную наличность в ботинок, отправился к матери. Там он принял душ, побрился. Они полакомились свиными отбивными и выпили. Мать жаловалась на конфликт с третьим мужем и плакала навзрыд, хоть и не так долго, как обычно, когда всплывала эта тема. У Лайла создалось впечатление, что она скоро совсем остынет, а там и подберет себе четвертого муженька.

В районе полуночи Лайл отклонил ритуальное материнское предложение пополнить его гардероб и устремился обратно в Зону. После матушкиного хереса у него все плыло перед глазами, и он провел некоторое время у разбитой стеклянной стены атриума, глядя на тусклые звезды в подсвеченном городскими огнями небе. Ночью пещерная темнота Зоны привлекала его, как ничто другое. Тошнотворное круглосуточное освещение, которым был залит весь остальной «Архиплат», здесь, в Зоне, так и не было восстановлено.

По ночам в Зоне кипела жизнь: все нормальные люди принимались обходить здешние подпольные пивнушки и ночные заведения; о том, что там происходило, можно было только догадываться – все двери были предусмотрительно затворены. Редкие красные и синие сполохи только добавляли загадочности.

Лайл вынул прибор дистанционного управления и опустил мастерскую. Дверь оказалась взломанной. Его последняя клиентка лежала без сознания на полу. На ней был черный комбинезон военного образца, вязаная шапочка, специальные очки и альпинистское снаряжение.

Первое, что она сделала, вломившись в заведение Лайла, – это вытащила из чехла висевшую у двери электрическую дубинку. За что и поплатилась разрядом в пятнадцать тысяч вольт и смесью краски с разрешенными к применению нервно-паралитическими химикатами, ударившей ей в лицо.

Лайл обезвредил со своего дистанционного пульта сделавшую свое дело дубинку и аккуратно вернул ее в чехол. Незваная гостья еще дышала, но иных признаков жизни не подавала. Лайл попробовал вытереть ей платком нос и рот. Парни, продавшие ему чудо-дубинку, не зря хихикали, говоря о «несмываемости». Лицо и горло женщины были теперь зелеными, а на груди красовалось пятно, отливавшее всеми цветами радуги. Половину лица закрывали ее диковинные очки. Подбирая для нее подходящее сравнение, Лайл остановился на еноте, повалявшемся на мольберте пейзажиста.

Попытка снять с нее испорченную одежду традиционным способом успехом не увенчалась, и он сходил за ножницами по металлу. С их помощью Лайл избавил женщину от толстых перчаток и перерубил шнурки ее пневмореактивных башмаков. У черной водолазки оказалась абразивная поверхность, а грудь и спину незваной гостьи закрывала кираса, которую вряд ли удалось бы пробить даже из пушки.

В ее брюках он насчитал девятнадцать карманов, набитых всякой всячиной. Там было электро-паралитическое оружие, аналогичного с его дубинкой действия, фонарик, пакетики с порошком для снятия отпечатков, нож с несколькими десятками лезвий, какие-то лекарства, пластмассовые наручники, а также мелкие деньги, четки, расческа и косметичка.

В ушах у женщины Лайл обнаружил крохотные микрофонные усилители; их удалось извлечь с помощью пинцета. После этого он сковал ей руки и ноги цепочкой для парковки велосипедов. Лайл боялся, как бы она, очнувшись, не принялась бесчинствовать.

Часа в четыре утра она разразилась кашлем и сильно задрожала. Летними ночами в мастерской действительно бывало зябко. Лайл придумал, как решить проблему: принес из свободной комнаты теплосберегающее одеяло. В середине одеяла, он, как в пончо, прорезал дыру для головы и надел на свою гостью. Потом, сняв с нее велосипедные кандалы (они бы ее нее равно не остановили), Лайл наглухо зашил все одеяло снаружи прочнейшей седельной нитью. Прикрепив края пончо к ремню, он набросил ремень ей на шею, застегнул и для верности повесил на пряжку замок. Тело оказалось в мешке, из которого торчала одна голова, хрипевшая и пускавшая слюни.

Не пожалев суперклея, Лайл намертво приклеил мешок с женщиной к полу. Одеяло было достаточно прочным; если гостья все равно сумеет освободиться, пустив в ход ногти, – значит, она даст фору самому Гудини, и Лайлу здесь делать нечего. Он смертельно устал и вполне протрезвел. Лайл выпил глюкозы, заглотнул три таблетки аспирина, сжевал шоколадку и завалился в гамак.

Проснулся Лайл в десять утра. Пленница сидела в мешке с бесстрастным зеленым лицом, красными глазами и слипшимися от краски волосами. Лайл встал, оделся, позавтракал и починил сломанный дверной замок. Он помалкивал – отчасти потому, что надеялся на молчание как на способ привести ее в чувство, отчасти потому, что опять забыл, как ее зовут. К тому же он сомневался, что она сказала настоящее имя.

Починив дверь, он повыше подтянул колотушку – чтобы их не беспокоили. Сейчас им надо побыть наедине.

Наконец Лайл включил настенный экран и антикварный телеприемник. При появлении дурацких титров женщина заерзала.

– Кто ты такой? – выдавила она.

– Я ремонтирую велосипеды, мэм.

Она фыркнула.

– Полагаю, ваше имя мне ни к чему, – сказал Лайл. – Важнее узнать, кто вас послал и зачем, а также что я сам смогу извлечь из этой ситуации.

– Ничего не выйдет.

Возможно, – согласился он. – Но вы-то полностью провалились. Я всего-навсего механик двадцати четырех лет из Теннесси, – чиню велосипеды и никого не трогаю. Зато на вас столько всяких штучек, что их хватило бы на пять таких мастерских, как моя.

Он открыл зеркальце из ее косметички и показал ей, как она выглядит. Зеленое лицо напряглось еще больше.

– Лучше расскажите, что вы замышляли.

– И не мечтай! – огрызнулась она.

– Если вы надеетесь на подмогу, то вынужден вас разочаровать: надежды тщетны. Я вас хорошенько обыскал, нашел все приспособления, которые на вас были, и повынимал из них батарейки. – Некоторые я вижу впервые и понятия не имею, зачем они и как работают, но батарейка – она батарейка и есть. Прошло уже несколько часов, а ваши коллеги все не торопятся. Вряд ли они знают, где вас искать.

На это она ничего не ответила.

– В общем, – подытожил он, – вы провалили операцию. Вас поймал полный профан, и вы попали в положение заложницы, которое может длиться сколь угодно долго. Моих запасов воды, лапши и сардин хватит на несколько недель. Если в вашу берцовую кость вмонтировано какое-нибудь тайное устройство, вы можете связаться хоть с самим Президентом, но мне все же кажется, что у вас возникли серьезные проблемы.

Она еще немного повозилась в своем мешке и отвернулась.

– Наверное, дело в этом антенном приемнике?

Она промолчала.

– Вряд ли он имеет какое-то отношение ко мне или к Эдди Дертузасу. Прислали-то его, видать, для Эдди, но он вряд ли об этом просил. Просто кому-то – может, его психованным дружкам в Европе – захотелось, чтобы у него был этот ящик. Раньше Эдди принадлежал к политической группе КАПКЛАГ – слыхали о такой?

Не приходилось сомневаться, что она слышала это название не в первый раз.

Лично мне эти типы всегда были не по душе, – продолжал Лайл. – Сначала я клюнул на их разглагольствования про свободу и гражданские права, но достаточно разок побывать на их собрании на верхних этажах в пентхаузах и послушать, как они изрекают: «Мы должны подчиняться технологическим императивам или окажемся на свалке истории», – и сразу становится ясно, что это просто никчемные богатенькие зазнайки, не умеющие завязать собственные шнурки.

– Это опасные радикалы, подрывающие национальную безопасность.

Лайл прищурился:

– Чью национальную безопасность, если не секрет?

– Вашу и мою, мистер Швейк. Я из НАФТА. Я федеральный агент.

– Почему же тогда вы вламываетесь в чужой дом? Разве это не запрещено Четвертой поправкой?

– Если вы имеете в виду Четвертую поправку к Конституции Соединенных Штатов Америки, то этот документ отменен много лет назад.