Текст книги "Перворожденный"

Автор книги: Артур Чарльз Кларк

Соавторы: Стивен М. Бакстер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

51. Решение

Существовал только один Глаз, который имел множество проекций в пространстве-времени.

Одна из его функций заключалась в том, чтобы служить проводником информации.

Когда марсианская клетка защелкнулась, пойманный в ней Глаз послал сигнал бедствия. Крик о помощи, переданный всем его проекционным братьям и сестрам.

Квинт-бомба была единственным артефактом Перворожденных в Солнечной системе, если не считать Глаза, попавшего в западню в марсианской шахте. Квинт-бомба услышала этот крик, которому она не могла не поверить, приняла сигнал, который она не могла не понять.

В волнении она посмотрела вперед.

Там плыла планета Земля. И на этом перенаселенном шарике, на всех его бесчисленных компьютерных экранах, мигали сигналы тревоги. Огромные телескопы всматривались в небеса, и человечество боялось, что его история подошла к концу.

Квинт-бомба уже собиралась стать хозяином этого мира. Но крик, который она услышала, вызвал в ней внутреннее противоречие. И это противоречие должно было быть разрешено.

Бомба рассуждала, оценивая свои все еще не растраченные силы.

И отвернула от Земли.

ЧАСТЬ 5
ПОСЛЕДНИЕ КОНТАКТЫ

52. Парад

Байсеза и Эмелин в последний раз вышли из чикагских апартаментов. Обе были нагружены чемоданами и пакетами. Небо было затянуто тучами, но снег по крайней мере не падал.

Эмелин тщательно заперла свои апартаменты и спрятала ключи в карман толстого мехового пальто. Разумеется, она прекрасно знала, что больше никогда сюда не вернется и что очень скоро к городу подступят льды и раздавят это здание. И тем не менее свою квартиру она заперла. Байсеза промолчала: она знала, что на месте Эмелин поступила бы точно так же.

Сама Байсеза лишний раз убедилась, что важность для нее в данных конкретных условиях представляет только одна вещь: ее телефон, который она тщательно спрятала во внутренний карман вместе с зарядным устройством из космического скафандра.

Потом обе женщины направились на Мичиган-авеню.

Эта улица, каньон из бетона и кирпича, окаймленный небоскребами и наглухо закрытыми магазинами, представляла собой туннель, и женщинам приходилось постоянно отворачиваться и кутаться в воротники, чтобы защитить слезящиеся глаза от ветра.

Но толпа между тем продолжала собираться, тысячи людей медленно переминались по замерзшей грязи, постепенно собираясь в колонну. Байсеза даже представить себе не могла, что в Чикаго оставалось столько народа. Здесь встречались экипажи всех видов и размеров, от фермерских повозок до изящных фаэтонов и открытых одноместных экипажей, в которые были запряжены привычные к морозу лошадки. Даже трамваи стояли в ряд, набитые пассажирами и готовые совершить свой последний рейс.

Большинство людей шли пешком. Они несли свои пожитки на плечах или катили их в ручных тележках, ведя за руку детей и внуков. Большинство чикагцев были облачены в многослойную зимнюю одежду, однако некоторые предпочли немного принарядиться и оделись в то, что можно было бы назвать воскресным платьем: сюртуки, широкие пальто, высокие шляпы, дорогие шубы. Даже городские проститутки ради такого случая вышли на свет: с накрашенными губами и щеками, они как бы непроизвольно приподнимали юбки, чтобы выставить напоказ ноги или даже то, что выше, смеялись и флиртовали направо и налево, как пестрые птички. Все присутствующие оживленно между собой переговаривались.

Во главе парада должны были ехать сверкающие черные экипажи, которые уже стояли наготове возле отеля Лексингтон. В них с комфортом расположились представители городских властей, прежде всего родственники и союзники мэра Райса. Томас Эдисон, как поговаривали, собирался ехать в экипаже собственной конструкции, в котором были предусмотрены обогрев и освещение с помощью портативного электрического генератора.

Персональный экипаж Райса, из полированного дерева, с черными лентами, стоял во главе процессии и привлекал всеобщее внимание, потому что в него был впряжен мамонт. Животное очень волновалось. Оно поднимало вверх свою лобастую голову и потрясало в воздухе громадными закрученными спиралью бивнями. Нервные погонщики били его прутами и хлыстами, отчего оно громко трубило, хотя звук получался до странности высокий и жалобный. Для Райса все это было не более чем эффектный трюк, как нехотя признала Байсеза, и ради зрелищности он готов был подвергнуться риску быть опрокинутым вместе со своим экипажем, потому что по всем признакам мамонт отнюдь не горел желанием его тянуть.

Все это представляло собой не более чем спектакль, и таким он и задумывался самим Райсом и его советниками изначально. Байсеза признала это с нескрываемым восхищением. Организаторы парада не упустили даже дату: на «Мире» сегодня было четвертое июля, если верить календарям университетских астрономов.

И тем не менее парад Дня независимости на самом деле устраивался в честь окончательного оставления старого Чикаго. И всю эту толпу составляли вовсе не весельчаки, но самые настоящие беженцы, которым впереди предстояло тяжелое испытание, длинный переход через весь город и его окраины по направлению на юг – только на юг, с надеждой на новый дом вне досягаемости льдов. Но даже теперь среди чикагцев находились люди, которые отказывались уходить из города: хулиганы и гедонисты, пьяницы и смертельно усталые от жизни люди, а также всякие упрямые типы, которые просто не желали покидать свои дома. Мало кто надеялся, что они доживут до следующей зимы.

Это значило, что человеческая жизнь продлится здесь еще некоторое время, но цивилизованному Чикаго уж точно наступал конец. И фоном для оживленной людской болтовни был треск неумолимо наступающего льда.

Эмелин повела Байсезу туда, где собирался цвет общества – сразу же за головными экипажами. Немного в стороне стояли дрожащие от холода барабанщики и сжимали палочки руками в перчатках.

Женщины очень быстро отыскали среди толпы Гарри и Джоза, сыновей Эмелин. Гарри, ее старший сын и бывший беглец, вернулся, чтобы помочь своей матери уехать из города. Байсеза с любопытством на него посматривала. Оба молодых человека были высокими и худыми, с хорошо развитой мускулатурой. Оба одеты в тяжелые пальто из тюленьего меха, их лица были смазаны жиром для защиты от обморожений. И оба казались хорошо приспособленными к жизни в этом новом мире. Байсеза обрадовалась, что рядом с ними во время пути будут эти двое, потому что тем самым повышались их шансы на выживание.

Из толпы вышел Джиффорд Окер и подошел к ним для приветствия. Он кутался в огромное черное меховое пальто, а на голову по самые глаза была нахлобучена цилиндрическая шляпа. В руках он держал всего лишь легкий саквояж, из которого торчали длинные картонные трубки.

– Мадам Датт, миссис Уайт, очень рад вас видеть, – сказал он.

Эмелин игриво ему попеняла:

– Вы что-то не слишком себя обременили, профессор. А что в этих трубках?

– В них карты звездного неба, – серьезно ответил он. – Настоящее сокровище нашей цивилизации. Еще я несу с собой несколько книг. О! Это просто чудовищно, что мы не можем прихватить с собой все содержимое наших библиотек! Каждая оставленная во льду книга – это маленький кусочек нашего прошлого, утраченный безвозвратно. А что касается моего собственного скарба, так сказать, горшков и кастрюль, то для них у меня имеются отменного качества рабы. Они называются студентами-дипломниками.

Байсеза вежливо усмехнулась. Очевидно, это была очередная шутка профессора.

– Мадам Датт, – продолжал профессор, – полагаю, вам уже известно, что Джакоб Райс вас ищет. Он будет вас ждать до самой последней минуты, пока процессия не тронется. Он хочет, чтобы вы встретились с ним в его экипаже. Кстати, с ним едет Абдикадир.

– Неужели? Я думала, что Абдикадир едет с вами. – Абди работал вместе с Окером и его студентами над астрономическими проектами.

Окер покачал головой.

– Что мэр желает, то закон.

– Полагаю, что и мне совсем неплохо проехаться немного в тепле. А что он хочет?

Окер выгнул бровь.

– Думаю, что вы сами об этом знаете. Он хочет расширить свои знания об Александре и его мировой империи. Сариссы, паровые машины, все такое… Поверьте, я сам заинтригован.

Байсеза улыбнулась.

– Неужели он все еще мечтает о мировом господстве?

– Взгляните на это с точки зрения Райса, – сказал Окер. – Таково должно быть завершение великого проекта под названием «Переселение из старого Чикаго в новый». Эта работа стоила ему огромных затрат энергии, он занимался ею не один год. Однако Джакоб Райс все еще молодой человек, причем голодный и энергичный, чему мы должны очень радоваться, и я полагаю, что он продолжит свою деятельность и дальше. Не знаю, как далеко он собирается зайти, но теперь он, скорей всего, стремится к новым подвигам.

– Этот мир – довольно большое место, – сказала Байсеза. – Хватит всем.

– Место-то большое, но не бесконечное, – возразил Окер. – И, кроме того, мы недавно установили пробные контакты за океаном. Райс, конечно, не Александр, я в этом убежден, но ни он, ни греческий царь, очевидно, не захотят друг другу покориться.

– К тому же, знаете ли, – продолжал Окер, – игра стоит свеч. После всего, что вы с Абдикадиром сказали о будущем, Райс это воспринял как руководство к действию. Он потребовал от своих ученых, и прежде всего от меня, найти способы предотвратить конец Вселенной, или, хотя бы, его избежать.

– Ого! Он мыслит масштабно!

– И к тому же он, знаете ли, подозревает, что мировое господство является необходимым и достаточным условием для его спасения!

Судя по всему, Райс прав, подумала Байсеза. Если единственный путь обратно на Землю лежит через вавилонский Глаз, то война за этот город в будущем просто неотвратима.

Окер вздохнул.

– Однако трудность заключается в том, что если попасть в карман к такому человеку, как Райс, то оттуда очень трудно выбраться. Уж я-то это знаю! – уныло произнес он. – Но вы должны сами решать, Байсеза Датт, что вы хотите.

Ей не надо было ничего решать: все было и так ясно.

– Я уже нашла все, что хотела, – сказала она. – И теперь мне необходимо вернуться обратно в Вавилон. Именно через него я попала в этот мир, и, кроме того, там находится единственная ниточка, связывающая меня с дочерью. Не говоря уже о том, что, как мне кажется, я должна привезти Абдикадира домой. Двор Александра нуждается в таких светлых умах, как у него.

Окер призадумался.

– Вы многое для нас сделали, мадам Датт… не в последнюю очередь, вы дали нам знание о нашем мире среди других миров. Войны Джакоба Райса – это не ваши войны, и его цели – это не ваши цели. И мы должны помочь вам от него ускользнуть. – Он взглянул на Эмелин и ее сыновей, которые молча выразили свое одобрение.

– Спасибо, – искренне сказала Байсеза. – Но что вы скажите о себе, профессор?

– Знаете, первый камень обсерватории в Нью-Чикаго уже заложен. Этого вполне достаточно, чтобы занять меня на долгие годы. Но, кроме этого… – Он поднял голову и взглянул на густую облачность, покрывающую все небо. – Иногда я чувствую себя в привилегированном положении оттого, что нахожусь здесь, то есть в мире, который вы называете «Мир». Я был создан для совершенно новой Вселенной, в которой существует множество разных миров, и их изучали астрономы предшествующих поколений. Однако видимость здесь всегда плохая, – вздохнул он. – Мне бы хотелось слетать куда-нибудь ввысь, поверх облаков «Мира»! Куда-нибудь на Луну, или в другие миры на воздушном фаэтоне! Моего воображения явно не хватает, чтобы представить себе, как это можно сделать, но если Александр Великий смог наладить сообщение с помощью паровозов, то наверняка Нью-Чикаго сможет достичь звезд. Как вы считаете? – Он улыбнулся неожиданно мальчишеской улыбкой.

Байсеза тоже улыбнулась.

– Я считаю, что это очаровательная мысль.

Эмелин вцепилась в руку Гарри, своего сына.

– Конечно, вы можете сколько угодно смотреть на звезды. А мне нужен всего лишь клочок суши, свободный ото льда – хотя бы на некоторое время! А что касается будущего… пятьсот лет, вы говорите? Знаете, мне и моим мальчикам этого вполне достаточно.

– Вы очень мудры, – сказал Окер.

Со всех сторон взревели охотничьи рога.

Люди в предвкушении похода оживились. Мужчины, женщины, дети зашевелились, начали поправлять рюкзаки за плечами. Лошади заржали и начали брыкаться, сбруя зазвенела, и постепенно бесформенная толпа стала походить на колонну.

Вспыхнули огни, так что Байсеза даже испугалась. Электрические прожекторы, установленные на небоскребах, осветили стены, которые, как оказалось, были украшены флагами. Оживление нарастало.

– Все это наворовано с всемирной ярмарки, – сказала Эмелин, улыбаясь сквозь слезы. – Относительно Джакоба Райса у меня всегда были некоторые сомнения, но я никогда не могла отказать ему в стильности! Какой прекрасный способ проститься с умирающим городом!

Загремели барабаны, задавая ритм движению.

Лохматый мамонт в экипаже Райса еще раз протрубил в знак протеста и сдвинулся с места. Толпа была столь плотной, что не могла прийти в движение одновременно: потребовалось время, чтобы освободилось пространство и к маршу смогли присоединиться последние ряды. Наконец процессия двинулась в путь. Сперва все шли по Мичиган-авеню, затем мимо парка Джексона. По бокам процессии шли полицейские с желтыми дубинками в руках – для защиты от диких животных. Даже желтые трамваи залязгали и тронулись с места – в последний раз, хотя своих пассажиров они могли доставить совсем недалеко.

Во время движения чикагцы начали петь, чему помогала барабанная дробь и медленный ритм шагов по замерзшей грязи. Сперва они грянули патриотические песни, вроде «Моя страна Тебе принадлежит, Господи!», «Америка» и «Звездное знамя». Но через некоторое время они перешли на песенку, которую Байсеза слышала здесь множество раз: «Улица оловянной посуды», хит 90-х годов XIX века в Чикаго, грустный мотив о старике, который потерял свою любовь. Сумрачные голоса, отражаясь от кирпича, стекла и бетонных стен покинутых зданий, рассказывали о надеждах, которые исчезли «после бала».

Байсеза услышала звон стекла, пьяный смех, а затем глухой удар. Оглянувшись назад, она увидела, как из верхних этажей отеля Лексингтон вырываются языки пламени.

53. «Аврора»
7 декабря 2070 года

Приближаясь в своем «Шаттле» к одному из самых знаменитых космических кораблей в истории человечества, Белла Фингал, Билл Карел и Боб Пакстон припали к телескопическим окнам.

После всех волнений последних месяцев Белла чувствовала себя уставшей до изнеможения. К счастью, теперь почти все уже было позади. До того момента, когда квинт-бомба приблизится к Земле на минимальное расстояние, осталось ждать всего несколько дней. «День Q» – так назвали этот момент комментаторы. Астрономы и военные в один голос уверяли ее, что бомба не делала попыток сойти с той траектории, на которую она вышла после того, как марсианский Глаз внезапно подал признаки жизни. Она, конечно, все еще приближается к нам, но минует нас между Землей и Луной, так что никакого удара по планете не произойдет.

Белла распланировала свои дела так, словно это было правдой. Сегодня, к примеру, у нее намечалась конференция на «Авроре», где она собиралась выполнить одно из последних, самой на себя наложенных обязательств, то есть начать дебаты относительно будущего человечества. Однако она подозревала, что, как и остальные жители Земли, она не сможет избавиться от сомнений до тех пор, пока квинт-бомба действительно не минует наш мир, не нанеся ему никакого вреда. И, как и большинство жителей Земли, она собиралась провести «день Q» в кругу своей семьи.

После этого она сможет свалить с себя груз административной работы и отдаться в руки Гаагского трибунала по военным преступлениям, и кто-то другой вместо нее будет принимать решения. Такой итог ее очень радовал. Радовал, потому что она будет освобождена от административной работы еще до финального акта той смертельной драмы, которая теперь разыгрывалась в Солнечной системе. Драмы оставления Марса.

«Шаттл» выполнил вираж. Погрузившись в свои мысли, Белла почти забыла, где находится. Она выглянула в иллюминатор и сконцентрировалась на таком знакомом и величественном зрелище.

С такого расстояния сияющая в солнечном свете «Аврора-2» казалась до невероятности хрупкой. Она была похожа на палочку какого-то игрушечного барабана, на тоненькую спицу длиной в двести метров, включающую в себя силовые установки и жилые комплексы. Тело корабля было покрыто шрамами, краска облезла, солнечные батареи почернели и свернулись. В одном месте на уровне жилых комплексов оболочка ее оплавилась и сморщилась, так что за ней были видны обломки оборудования и перегородки. «Аврора» явно пережила когда-то сильный пожар, но при этом она выполнила то, ради чего ее сюда доставили.

«Аврора» – второй пилотируемый корабль, летавший на Марс, – была запущена для того, чтобы забрать с Марса Боба Пакстона и его команду, которых на Земле ожидали как героев. Но все планы спутала солнечная буря, и «Аврора-2», один из самых больших кораблей тех дней, понадобился для других целей, так что, вместо операций по спасению и исследованию, ее вновь вернули на Землю. Л-1, стационарная точка между Солнцем и Землей, казалась логическим местом для построения щита, призванного защитить Землю от разъяренного Солнца. Поэтому именно здесь расположили «Аврору», чтобы она служила пристанищем для команды проектировщиков и строителей.

Теперь щит уже был сломан. Буря нанесла по нему сокрушительный удар, а затем его разворовали и растащили на части для строительства новых станций в космосе и на Луне. Но саму «Аврору» оставили здесь, в Л-1, в качестве мемориала тех удивительных дней, а вместе с ней сохранили и остатки щита, который располагался вокруг корабля, так что его извивающиеся, закрепленные на корабле ребра жесткости торчали в разные стороны, как космическая паутина.

Белла взглянула на своих спутников. Билл Карел был сосредоточен и слегка дрожал: очевидно, он все еще не мог примириться с предательством сына. Создавалось впечатление, что он почти не замечал приближения знаменитого корабля.

Выражение лица Боба Пакстона понять было гораздо труднее.

Во время солнечной бури сама Белла работала на щите и с тех пор бывала здесь множество раз: ради воспоминаний, ради участия в торжественных церемониях, ради открытия музея, во время празднования годовщин. Но с Бобом Пакстоном все было по-другому. Вернувшись на Землю после бури, он прошел через период всяких награждений – чествований – президентств, а затем, очень быстро, вернулся к военной карьере и целиком посвятил себя делу противостояния угрозе Перворожденных. Л-1 Пакстон раньше не посещал ни разу и, очевидно, вообще никогда не видел в своей жизни «Аврору-2», если не считать того случая, когда он бросил на нее взгляд с поверхности Марса. Тогда она проплыла по небу, так и не подобрав ни его, ни его команду. И теперь лицо старого небесного вояки было сумрачным, непроницаемым, и Белла совершенно не могла догадаться, о чем он думает.

«Шаттл» еще раз развернулся, используя двигатели малой тяги, выровнялся и пристыковался к закругленному корпусу жилого отсека «Авроры». Солнце теперь находилось прямо под ногами у Беллы, от него уходили вверх вертикальные тени, и в маленьком иллюминаторе над головой она увидела Землю, голубую лампу, повешенную на небе прямо напротив Солнца. Земля, конечно же, была полной. Она всегда была полной, если смотреть на нее с Л-1. Белле захотелось разглядеть ее получше.

Когда стыковка завершилась, «Шаттл» выключил свои двигатели и системы управления.

– Добро пожаловать на «Аврору-2» и Мемориал Щита!

От этого женского голоса Беллу пробрала дрожь. Во время прошлых посещений станции такого здесь не было.

– Здравствуй, Афина! – ответила она. – Добро пожаловать домой!

– Белла. Я рада говорить с тобой снова. Прошу вас, перейдите на борт.

В полу открылся люк. Белла отстегнула ремни безопасности и полетела в невесомость.

Алексей Карел и Лайла Нел ждали их в командной рубке «Авроры». Здесь было то самое место, где когда-то Бад Тук начал разрабатывать планы спасения Земли. Теперь здесь устроили музей, экспонатами которого были устаревшего вида дисплеи, наушники, пюпитры с зажимами для письма и другие остатки былой жизни, нетронутые со времен кризиса. Все они бережно хранились под защитой прозрачного пластика. Когда Белла сюда возвращалась, то всякий раз чувствовала себя очень старой.

Билл Карел последним вплыл в открытый люк. Микрогравитация делала его неуклюжим и слабым, в своем оранжевом комбинезоне он казался до странности комичным. Но когда он увидел своего сына, его лицо начало дрожать.

– Ты, гнусный маленький идиот! И ты, Лайла! Вы предали меня!

Алексей и Лайла прижались друг к другу и слегка отлетели в сторону. Всем своим видом они показывали упрямство и открытое неповиновение. Алексею было всего двадцать семь лет, а Лайле и того меньше. Но, как отметила про себя Белла, космики всегда оставались немного детьми.

Алексей сказал:

– Отец, мы смотрим на это совсем по-другому. Мы делали то, что должны были делать. То, что нам казалось лучшим.

– Вы шпионили за мной! – не унимался Карел. – Вы украли мою работу! И ты, Лайла, ты была блестящей студенткой. Блестящей! И ты пошла на такое!

Лайла держалась хладнокровнее.

– Сэр, к этому нас принудили ваши собственные действия, – сказала она. – Вы хранили секреты. Вы не говорили людям того, что они должны были знать. Вы лгали! Если мы виноваты, то и вы виноваты ничуть не меньше.

– А это, – встряла в их разговор Белла, – единственная осмысленная вещь, которую кто-нибудь из нас может сказать.

– Согласна, – сухо произнесла Афина. – Может быть, вы все сядете? Здесь недалеко устроен небольшой учебный класс…

В комнате стоял пластиковый стол, поверхность которого была покрыта упрощенными для детского восприятия сводками и графиками солнечной бури, вокруг стояли маленькие стулья со специальными ловушками для противостояния микрогравитации. Все пятеро сели за стол, который сверкал яркими, первозданными цветами.

– В любом случае, я очень рада снова оказаться здесь, – сказала Афина.

Белла взглянула вверх.

– Это шутка, Афина?

– Ты меня помнишь, Белла. Я всегда любила пошутить.

– Ты думаешь, что снова находишься здесь. Это значит, что ты рада, что мы переправили тебя с «Циклопов» домой. – Если такой интеллект, как Афина, мог сказать о себе, что он где-то «есть», то она, или, скорей, ее самая полная версия, теперь была загружена в секретном хранилище памяти в одном из покинутых инженерных отсеков «Авроры».

Афина сказала:

– На «Циклопах» меня приняли хорошо. Там я была защищена. Но меня создали для того, чтобы управлять щитом, то есть чтобы находиться здесь. Разумеется, я, то есть моя нынешняя копия, не сохранила памяти о самой буре. Так что для меня полезно пребывание здесь, потому что я могу подключиться к хранилищам информации. Узнать, что произошло в те дни, как будто я не более чем обычный посетитель. Это смиряет.

– А могу ли я смиренно тебя спросить, – желчно произнес Боб Пакстон, – зачем ты нас сюда притащила? – С момента перехода на борт «Авроры» он заговорил впервые.

Белла положила руку на стол, и такой ни к чему не обязывающий жест тем не менее отвлек его внимание.

– Потому что здесь нейтральная территория и для землян, и для космиков, – объяснила она. – Причем ближайшая из всех, которые я смогла придумать. Судя по всему, мы каким-то образом прошли сквозь кризис с квинт-бомбой, хотя и сцепились между собой, как пауки в банке. А теперь нам нужны новые принципы сосуществования.

Алексей сказал Белле:

– Я слышал, что после Рождества вы покидаете свой пост.

– Даже более того, – желчно вставил Пакстон. – Мадам председатель собирается предстать перед военным трибуналом. Впрочем, как и я.

Лайла нахмурилась.

– А как насчет атак на подъемники? Кого предполагают привлечь к ответственности за это преступление?

– Я буду рада предстать перед судом, – отрезала Афина. – Если это защитит тех, на чьи действия я оказывала давление.

Алексей засмеялся.

– Но компьютер А-1 невозможно привлечь к суду!

– Разумеется, возможно, – возразила Белла. – У Афины есть права. Она является гражданским лицом (не человекоподобным). Но вместе с правами рука об руку идут обязанности. Ее можно привлечь к суду точно так же, как меня. Правда, я не знаю, какое можно ей выдумать наказание – в случае, если ее признают виновной.

Афина сказала:

– Все подобные суды будут полностью открыты для публики. Причем представителями на них будут выступать как земляне, так и космики. И каким бы ни был приговор, я надеюсь, что он станет частью процесса примирения. И оздоровления.

Белла добавила:

– Все мы делали то, что, как нам казалось, мы должны были делать. Но все это в прошлом. Квинт-бомба изменила в нашей жизни все. Теперь обстоятельства нашей жизни стали совсем другими.

Лайла спросила с любопытством:

– Другими какими?

– Во-первых, политика…

Инициированные Афиной широкие дебаты о том, как спастись от квинт-бомбы, привели к коллапсу всей политической системы. Судя по всему, такова была кульминация той напряженности, которая десятилетиями нарастала среди беспрецедентно взаимосвязанного между собой человечества. В конце концов, было признано возможным дебаты закрыть.

– С момента голосования все стало изменчивым и текучим. Появились новые фракции, новые интересы и протестные группы, новые лоббисты. На Земле пали последние барьеры между старыми нациями и новыми. По всей системе люди отвергают старые категории и сообщества и объединяются в новые, выбирая себе в союзники тех, кто им кажется наиболее подходящими в том месте, где им довелось жить. Такая широчайшая, абсолютная, не лимитированная пространством и средствами связи демократия уже берет свое. Это массовая самокорректирующаяся мудрость, нравится нам она или нет. Может, это даже хорошо, что наш первый опыт во всеобщем голосовании относился к делу, объединяющему абсолютно всех. И возможно, что в этом смысле Перворожденные даже сделали нам одолжение. Но, к сожалению, это голосование успокоило не всех.

Алексей прямо взглянул на своего отца.

– Слушай, пап. В космосе тоже многое изменилось. Я имею в виду, отношения между Землей и космиками.

– То есть отношения между мной и тобой, ты хочешь сказать?

– И это тоже. Мысль заключается в том, что Земля, навязывающая свою волю космосу, – всего лишь фантазия. И не важно, сколько военных кораблей с работающими на антиматерии двигателями вы построите.

В декабре 2070 года никакой декларации независимости никто подписывать не собирался. В космосе не было космических государств, и до сих пор все космики считались колонистами, в гражданском смысле формально приписанными к тому или иному земному государству. Конечно, среди космиков уже зарождалось свое соперничество. Но когда все они оглядывались на Землю, с их точки зрения уменьшенную до размеров звезды на небе, – если вообще они ее видели, – то им становилось все труднее думать о себе как об американских космиках, или о бельгийских, или о китайских, или о каких бы то ни было еще.

– Космик – это абсурдное наименование. Оно имеет негативный смысл и практически означает «не землянин». Но мы все разные, и у всех у нас есть свое мнение.

– Вы правильно все поняли, – пробурчал Боб Пакстон. – У вас больше мнений, чем самих космиков.

– Мое мнение таково, что вы больше не можете нами управлять. Мы сами собой не можем управлять, да и не хотим этого делать. Мы вышли на новую дорогу, пап, и сами еще не знаем, куда она нас приведет.

– Или кем вы станете через некоторое время, – усмехнулся Карел. – Но, кажется, я обязан разрешить вам идти туда, куда вам вздумается, не так ли?

Алексей улыбнулся.

– Боюсь, что так.

И в этом, как поняла Белла, кроется самый главный подтекст диалога между Землей и космиками. Если материнский мир разожмет свою хватку, то потеряет своих детей навсегда.

Боб Пакстон съязвил:

– Господи! Мне кажется, что я сейчас зарыдаю!

– Хорошо, Боб, – сказала Белла. – Но здесь я вижу самую серьезную проблему. Один из моих последних приказов будет относиться к тому, чтобы инициировать новый конституционный диалог всех нас, Земли и всей Солнечной системы, основанный на прецедентах по признанию прав человека. Насколько я понимаю, мы все не хотим мирового правительства. Но нам нужны новые механизмы, новые политические формы для признания новой реальности. Больше никаких центров силы! – подчеркнула она. – Больше никаких секретов! Нам нужны механизмы, которые бы нас объединяли, которые бы обеспечивали справедливость и равноправие в использовании ресурсов и возможностей. И нам нужны структуры для быстрого реагирования на те вызовы, которые нам непременно бросят в будущем.

– В случае, например, если Перворожденные захотят нанести новый удар, – сказал Пакстон.

– Да. Но мы должны найти пути для противостояния новым опасностям без принесения в жертву наших свобод! – Она оглядела лица присутствующих, которые были либо открытыми и доброжелательными, либо циничными и замкнутыми. – У нас в истории еще не было прецедентов, когда цивилизация, охватывающая несколько миров, управляла бы собой. Может быть, Перворожденные знают, как это делать. Но если знают, то нам не говорят. Мне хочется думать, что мы переживаем сейчас новую фазу своего культурного взросления.

– Взросления? Звучит утопично, – осторожно вставил Карел.

Боб Пакстон усмехнулся.

– Да уж. И давайте помнить, что, сколько бы мутантов вы, космики, в будущем ни наплодили, все равно нас всех до конца будет объединять одна вещь.

– Перворожденные, – догадалась Лайла.

– Совершенно верно, – сказал Пакстон.

– Да, – подтвердила Белла. – И поэтому, Боб, ознакомь нас со своими новыми предложениями. С новой фазой укрепления Крепости Соль.

Он взглянул на нее с тревогой.

– Вы уверены в этом, госпожа председатель?

– Совершенно уверена, Боб. Открытость, вот что нам сегодня нужно больше всего. Открытость – таков девиз новой реальности. – Она с улыбкой оглядела присутствующих. – Боб и его Комитет Патриотов обосновали новые приоритеты. Даже несмотря на то, что их конституционный статус все еще обсуждается в свете последних событий.

Алексей улыбнулся.

– Старые небесные вояки никак не могут вернуться на Землю, а, адмирал Пакстон?

Пакстон посмотрел на него так, словно собирался испепелить взглядом. Белла положила руку ему на плечо, и он постепенно успокоился.

– Хорошо, – сказал он. – Первое. Мы должны начать действовать прямо сейчас. Между солнечной бурей и угрозой квинт-бомбы мы имели интервал в целое поколение. При этом мы даже не знали, что на нас надвигается. Но, глядя назад, мы должны признать, что сделали за это время недостаточно, и повторять эту ошибку мы больше не имеем права. Квинт-бомба совершила только одно хорошее дело: благодаря ей мы мобилизовали общественное мнение и получили всеобщую поддержку наших действий.