Текст книги "Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна"

Автор книги: Артур Ашер Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

Часть II

Увидев на подъезде к отелю «Густафсон» маленький «остин», Ад ель сразу же извинилась и ушла; ей не хотелось провести весь день на его заднем сиденье, она предпочла просто побродить по городу, осматривая достопримечательности. Вообще-то она планировала всего лишь немного пройтись вокруг отеля; колониально-французский облик этого не подвергшегося перестройкам здания напоминал ей какой-то древний затонувший артефакт. Глядя на высокие окна, затянутые металлической сеткой, она легко могла представить себе Джозефа Конрада [22]22
  Английский писатель-неоромантик (1857–1924) польского происхождения (наст. фамилия Коженевский).


[Закрыть], проходящего мимо или сидящего в одном из огромных плетенных из ротанга кресел в холле, а кроме того, тут наверняка имеется немало магазинчиков, в которые Марк ни за что не согласится заходить – у него на такое никогда не хватает терпения. Она радостно помахала вслед отъезжающей машине.

Когда «остин» проезжал мимо нее, солнце еще стояло достаточно низко, чтобы освещать ее лицо под широкими полями черной соломенной шляпы; свет был мягкий, казалось, он, поднимает ее в воздух и поддерживает там; Левин обругал себя за то, что не слишком часто занимается с нею сексом. Когда это было в последний раз, неделю назад? Возможно, даже больше. Его охватила неясная тревога. Перебрасываться ироническими замечаниями и мудрыми наблюдениями – отнюдь не метод заменить жесткие столкновения, такие, как бывали у него в бизнесе, и он решил попытаться как бы узнать Адель заново. Семь лет брака, а они уже почти совсем перестали изучать и исследовать друг друга. Нужно прекратить прятаться в свою раковину. Нужно снова научиться видеть и слышать.

Винсент вел машину по главной улице города, объезжая телефонные столбы и провисшие оборванные провода. Некоторые оборванные концы валялись подобно безумным запоздалым мыслям прямо посреди улицы или в нескольких футах от бордюрного камня, другие на тротуаре. Выступающие за линию фасада вторые этажи скрывали своей тенью внутренние помещения магазинов, выходящих на улицу; по большей части в них, кажется, чинили какие-то горшки, разбитые автомобильные бамперы и сломанную мебель. В огромном магазине на углу продавали автомобильные покрышки, кухонные плиты, холодильники, мясо, рыбу, одежду, обувь, керосин и бензин. Окна банка сияли чистотой, и сквозь них Левин видел молодых женщин-кассирш в накрахмаленных белых блузках, торжественно исполняющих обязанности на работе, наверняка считающейся лучшей в городе. На тротуаре остановились два аккуратно одетых неулыбчивых бизнесмена и с большим достоинством пожали друг другу руки в знак утреннего приветствия. В этой стране все еще хватало времени на любые посторонние дела.

Винсент то и дело выкручивал руль, сворачивая то в одну, то в другую сторону.

– Английская машина, очень жесткое рулевое управление, – смеясь сказал он. – Жесткое, но работает очень четко. Эту машину сделали, чтобы укреплять волю владельца. Кажется, мне больше приходится ее толкать, чем водить. Если прошел слух, что сюда наползает туман, она ни за что не станет заводиться.

Дома постепенно редели, и теперь на удивление приличная асфальтовая дорога вилась между хижинами и маленькими огородиками, в которых почти во всех возились женщины, в то время как мужчины сидели поблизости и болтали с ними или с приятелями.

– Кажется, мужчины здесь ничем особенно не занимаются, – заметил Левин.

– Как в Африке, – ответил Винсент. – Мужчина всегда ходил на охоту, а женщина занималась хозяйством и огородом. Конечно, здесь уже не на кого охотиться, ничего не осталось. Некоторые действительно работают, но им нужно образование. Отчаянное положение, безнадежное. Страна еще не начала по-настоящему жить, даже просто существовать.

– А что они могут экспортировать? – спросил Левин. Почти на каждой хижине висела написанная от руки вывеска, предлагавшая reparations pneu, ремонт автошин. – Помимо услуг по ремонту?

– Бокситы. Руду для выплавки алюминия. Раньше тут было и золото. Немного, но и того давно уже нет.

Левин обнаружил, что обдумывает пути выхода из такого положения.

– А что им даст образование? Помимо возможности эмигрировать?

– Для начала поможет заполучить приличное правительство. Уже одно это будет здорово. – В голосе Винсента появились совсем мрачные нотки. Он вдруг перестал шутить; Левин даже удивился. Это напомнило ему его собственные политические споры в колледже много лет назад.

Машина уже полчаса взбиралась по склону вдоль густых сосновых зарослей, воздух теперь казался свежее и прохладнее.

– Кому все это принадлежит?

– Государству. Только политики и чиновники все время воруют лес.

– Каким образом?

– Подделывают записи в книгах учета.

– Посадки потом восстанавливают?

– Нет. Именно этого я и пытаюсь добиться, – сказал Винсент. – А так все это обречено, весь лес. Должность на государственной службе – это, по сути, разрешение воровать.

Левин весь напрягся, словно перед боем, но тут же осознал, что это полный абсурд. Это не его лес, да и в любом случае что он может тут сделать?

Из леса внезапно появилась женщина, таща за собой на веревке упирающуюся козу. Ее длинное тело двигалось словно без каких-либо усилий, как во сне, едва касаясь земли, а голова была повязана большой ярко-алой банданой, концы которой, подобно потокам крови, сбегали ей на грудь. Одну руку она грациозно отставила в сторону, балансируя ею, как танцовщица.

– Многие здесь очень красивы, – заметил Левин.

– В том-то и вся беда.

Дорога выровнялась, и они увидели на поляне рубленный из бревен дом в альпийском стиле с высокой островерхой крышей с длинными свесами – это здесь-то, где никогда не бывает снега!

– Мне нужно поздороваться с управляющим, – сказал Винсент. Он вышел из машины и исчез в доме. Левин тоже выбрался и потянулся, встав на цыпочки. Вокруг царила полная тишина, она словно мягко толкалась в уши. В этот момент ему показалось настоящим чудом, что он стоит вот здесь, на этом клочке земли. И зачем его сюда занесло? Пока они ехали, Винсент рассказал ему о человеке, с которым собирался сегодня встретиться. Тот когда-то работал в рекламной фирме в Нью-Йорке, на Мэдисон-авеню, а здесь совершенно опростился, превратился в настоящего туземца. Он рассказывал довольно подробно, но шум от трансмиссии заглушал слова. Вот он, смеясь на ходу, вышел из дома вместе с чернокожим мужчиной, который остался на крыльце и помахал им вслед рукой.

– Один из здешних мелких мошенников, – пояснил Винсент, отъезжая. Через несколько минут они съехали с дороги и потащились сквозь лес по грунтовке. Деревья здесь были гораздо выше и толще, чем на опушке леса, до них было труднее добраться, чтобы свалить. Вскоре они подъехали к простому рубленому домику. Разбитое окно было закрыто газетами, рядом стоял покалеченный красный фордовский пикап. По заросшей сорняками поляне были всюду раскиданы металлические детали какого-то механизма, лысые покрышки, огромный тент, оконные рамы, ржавый ручной насос. Еще, прислоненный к дереву, стоял заброшенный и покосившийся деревянный сортир. Все тут было какое-то покосившееся. Ступени крыльца битые и выщербленные. Между двумя деревьями висела бельевая веревка, на которой болтался одинокий лифчик. Винсент выключил мотор, но остался сидеть за рулем. Его смешки и ирония куда-то исчезли, и Левину показалось, лицо его напряглось.

– Как его зовут, вы сказали? Я не расслышал…

– Даглас. Тут довольно сложная ситуация, – сказал он вдруг совсем неуверенно. – Мне не следовало ввязываться в это дело, но в тот момент я не думал, что он так далеко зайдет.

– Я вас совершенно не понимаю. О чем это вы? – Винсент, по всей видимости, забыл, что отнюдь не все в курсе сложившейся здесь ситуации.

Он откинулся на спинку сиденья, не сводя глаз с домика и лишь изредка поглядывая на Левина.

– Он мне нравится, но тут все как-то странно складывается… Добродушный малый, понимаете, только… ну, надо полагать, его можно называть глупым. Бросил пару лет назад престижную работу в рекламной компании на Мэдисон-авеню и отправился вместе с семьей плавать по морям на списанном военно-морском катере. Показывал местным кино, на всех здешних островах. – Винсент рассмеялся, но выражение его лица оставалось напряженным. – Вообразите, он полагал, что сможет прожить на доходы от продажи билетов! Ну и, конечно же, тут, на Карибах, никогда не найдется достаточно зрителей, у кого имеется в кармане лишний четвертак. Только не здесь. Ну вот, он и приперся сюда, наверное, в поисках какой-нибудь подходящей работы, где можно использовать его катер. И в итоге – Бог знает, откуда он почерпнул эту идею, мне этого никогда не понять – наткнулся на этот гигантский бак, он валялся возле пирса, где они пришвартовали катер. Наверное, он остался от какого-то крупного разбитого судна. Он вмещает, ну, я не знаю, наверное, несколько тысяч галлонов. И он просто валялся там, никому не нужный. Даглас некоторое время болтался тут, продолжая жить вместе с семьей на катере, и его, видимо, свербила мысль, что этот бак никак не используется.

– Потому что он никому не нужен.

– Да! Конечно! – Винсент снова рассмеялся. – Мы все вечно озабочены проблемами спасения Гаити. Вы, кажется, тоже этим заразились.

– Ну, не то чтобы и вправду, но, полагаю, что могу его понять. Может, все дело в здешних людях, они такие…

– Добрые, да. И с хорошим воображением. – Это слово он произнес торжественно, повысив голос, как это принято на Ямайке. – Как бы то ни было, он узнал про этот лес и однажды заявился сюда, и ему пришло в голову, что с такого количества сосен он мог бы получать достаточно смолы для выработки скипидара, что можно устроить здесь перегонку. Скипидар на Гаити – очень ценный продукт. Он тут используется в самых разных целях – от лечения ревматизма до грудных болезней и сексуальных проблем плюс еще десятком способов. Ну, он забрал этот бак, и вдруг оказалось, что он может оказаться крайне полезным! – Он снова разразился смехом, но глаза по-прежнему сохраняли озабоченное выражение. – И не просто пустить бак в дело, но и помогать сохранять лес и создать некоторое количество рабочих мест для людей – может, десятка два. Использование этого бака открывало кучу разных возможностей, один скипидар чего стоит!

Он помолчал, по-прежнему не сводя глаз с домика. Губы у него пересохли, он облизал их языком.

– Я вовсе не собирался его как-то подвигать на это, но так уж получилось. Я оказался здесь единственным человеком, у кого имелось какое-то образование, хотя что ему действительно требовалось, так это содействие настоящего инженера. Он попросил приятелей из рекламного агентства прислать ему какую-нибудь техническую литературу о перегонных технологиях, потом долго терзал меня всякими вопросами по химии, которую я едва помню, а потом начал дело. Первое, что он установил, это то, что бак должен стоять под определенным углом – я забыл, сколько там должно быть градусов, – но он раздобыл какое-то геодезическое оборудование и притащил его сюда и изучал местность, пока не нашел место с нужным ему уклоном. Нанял пару рабочих, чтобы поставить бетонное основание, на которое можно установить бак. Конечно, эта штука была слишком огромной, чтобы ее можно было доставить сюда грузовиком, и я, к сожалению, нашел ему сварщика, которого знал в порту, и тот разрезал ему бак на части, которые потом по одной привезли сюда в его пикапе, а потом сварили заново. Вся эта затея выглядела настолько абсурдной, что я… – Он замолчал, теперь с очень серьезным лицом. – Мне кажется, я чувствую себя в какой-то мере ответственным, хотя и пытался его разубедить… – Он снова помолчал, собираясь с мыслями. – Ну, не знаю, может, я и поощрял затею – в том смысле, что радовался энтузиазму по поводу скрытых возможностей этой страны. Я просто… наверное, мне следовало отнестись к этому более серьезно. К грозящей опасности, я хочу сказать.

– И как долго он уже этим занимается?

– Должно быть, уже месяцев восемь, возможно, год. Безумная затея – если понадобится гвоздь, его не найти тут нигде вплоть до самого порта, так что ему и его жене все время приходится мотаться туда-сюда за любой мелочью.

– Но вас-то что беспокоит? Все это кажется вполне безобидным делом, – сказал Левин.

– Он уже готов все тут сжечь.

– Как это?

– Бак наполняется испарениями. У него там есть что-то вроде перепускного клапана, наверху, но, Господи помилуй, я понятия не имею, что это за клапан, он просто купил эту проклятую штуку в порту, первую попавшуюся. Такие клапаны имеют разные характеристики, рассчитаны на разное давление, и я про это ничего не знаю, а он – еще меньше. – Он нервно засмеялся, немного визгливо. – Давление пара там должно быть порядка ста семидесяти фунтов на квадратный дюйм, а все оборудование у него либо бывшее в употреблении, либо изношенное. Слишком высокое давление для бака, который был разрезан, а потом сварен заново, где одни сварные швы наложены прямо поверх других, старых, да к тому же кое-как. Бог знает что! Он же может взорвать всю эту гору или устроить пожар в лесу и заодно погубить самого себя!

– И когда, вы полагаете, это должно произойти?

– Сегодня.

– Тогда лучше выкрасть у него спички и убираться отсюда ко всем чертям. – Оба зашлись хохотом. – Так что вы намерены делать?

– Ну, я, конечно, попытаюсь его отговорить. Ему все же нужен профессиональный совет настоящего инженера.

– Наверное, ему бы давно следовало это сделать.

Тут Левин внезапно уловил краем глаза движение в окне – кто-то смотрел на них оттуда, но, когда он обернулся в ту сторону, лицо исчезло. Как ему показалось, это было лицо ребенка.

– Это Кэтти, – сказал Винсент, вылезая из машины. И продолжил, когда они направились к домику: – Там еще Ричард, ему, кажется, семь, а ей около девяти. Послушайте, – он остановился, обернувшись лицом к Левину, – мне бы хотелось, чтобы вы спросили у него, где учатся его дети. Я думаю, что нигде, все время, что они здесь, они только и делают, что болтаются с местными ребятишками. Меня он и слушать не станет, считает, что я тупой. Можно вас об этом попросить?

На узком крыльце появилась женщина с рукой на белой перевязи.

– Винсент! Вот и славно!

Осторожно спустившись по сбитым ступенькам, она поспешно двинулась к ним сквозь заросли сорняков, протягивая здоровую руку, словно хозяйка дома, приглашающая гостей к элегантно сервированному ленчу. Дениз была маленькая живая женщина, на вид лет сорока пяти. В ее совершенно несчастных глазах прямо-таки пылала тревога и смятение, а ее светлые волосы были все спутанные и перекрученные, видимо, как догадался Левин, потому, что она не могла их как следует вымыть одной рукой. Она не переставала улыбаться, но над нею словно висел в воздухе горящий призыв: «Пожалуйста, помогите нам».

– Что случилось? – спросил Винсент, указывая на ее перевязь.

– Ох, Винсент, – начала она, ухватившись за его плечо не столько в поисках физической опоры, сколько моральной поддержки; на ее лице появилось измученное выражение. – Я выгружала из кузова пятидесятипятигаллонную бочку, она сорвалась и ударила меня. Все уже почти зажило, но сначала было очень скверно, мотор заглох и не заводился, дети куда-то удрали, а Дагласа рядом не было. Так что пришлось мне тащиться, поддерживая руку…

Винсента, Левину это было совершенно ясно, она считала единственным своим возможным спасителем, последней надеждой на избавление от того, что ждало здесь эту женщину явно из высших слоев общества, вынужденную разгружать пятидесятипятигаллонные бочки с горючим. Ей, наверное, казалось, что все это происходит во сне – до тех пор, пока бочка не раздробила ей руку.

– Идемте, идемте в дом, он будет рад вас видеть. – Винсент только теперь представил Левина, когда они уже вошли в дом, но она едва взглянула на него, все ее внимание сосредоточилось на Винсенте.

Комната, куда они вошли, была какая-то сырая и промозглая. К одной стене был пристроен огромный камин, сложенный из округлых булыжников, с каминной полкой, на которой стояли четыре или пять потрепанных книг. Здесь не было ни стульев, ни столов, лишь несколько деревянных ящиков, на одном из которых стояла немытая посуда, оставшаяся от недавней трапезы. У другой стены помещалась покрытая пылью резная фисгармония с мехами, а на ящике рядом сидел потный мужчина в рабочих ботинках, драных джинсах, майке с короткими рукавами и в замасленной бейсбольной кепке с эмблемой «Янкиз». Высунув кончик языка, он изучал многочисленные синьки, лежавшие у него на коленях и на полу вокруг. Одно из стекол его маленьких очков в тонкой металлической оправе было треснуто, сама оправа давно потеряла правильную форму, а одна из дужек отсутствовала и вместо нее был привязан белый шнурок, закрученный вокруг уха. Здорово отросшая щетина была выбрита небрежно, местами, словно он при этом думал о чем-то совсем другом, и на коже остались седоватые островки. В комнате было темно, несмотря на солнечный день; окна, прорезанные высоко, прямо под низкими свесами крыши, пропускали скорее тень, чем свет.

– Винсент приехал, милый! – Женщина буквально прокричала это, едва они вошли.

Дагласу потребовалось добрых полминуты, чтобы выйти из состояния глубокой сосредоточенности. Тогда он вскочил на ноги и обнял Винсента, по-прежнему сжимая в руке синьку, потом, не глядя, быстро пожал руку Левину. Вымазанная в масле ладонь была шершавой, как наждачная бумага. Даглас был высокого роста и немного сутулился, и Левин тут же, едва он заговорил, опознал в нем выпускника «Лиги плюща» [23]23
  Восемь старейших университетов США, расположенных в северо-восточных штатах.


[Закрыть].

– Старый ты сукин сын, где тебя носило, я тебя всю неделю жду! – Трое детей – двое белых, один чернокожий – мелькнули мимо затянутой сеткой двери и исчезли, как быстроногие олени.

– Хотите чаю, прежде чем отправимся? – спросил он, положив руку Винсенту на плечо – дружелюбный жест, от которого Винсент вроде как съежился. – Наверное, надо выпить чаю, не так ли, дорогая? – Он оглянулся вокруг в поисках жены, но та уже исчезла, и он крикнул в сторону задней части дома: – Чай будет, дорогая?

Когда в ответ не раздалось ни звука, Винсент предложил:

– Присядем сперва на минутку, а, Даг?

– Конечно, конечно, извините. – Даглас вскочил и подтащил еще один ящик. На ходу он раскачивался, прямо как медведь. Воспользовавшись моментом, Винсент, понимая, что Даглас не до конца осознал присутствие здесь Левина, представил его еще раз; Даглас удивленно обернулся к нему, словно тот свалился сюда, пробив потолок: «Да-да! Рад с вами познакомиться. Извините за обстановку». Он захихикал и повернулся снова к Винсенту, который уже сел лицом к нему. Появилась его жена и тоже села на ящик, прикрывая загипсованную руку здоровой. Ей удалось причесаться и переодеться в чистые джинсы и блузку персикового цвета, которая обтягивала ей груди, и эта попытка немного омолодиться тронула Левина. Он почувствовал в ней очень нервного человека, застигнутого в самый разгар некоей схватки, в которой она намеревалась привлечь Винсента на свою сторону.

Но Даглас, казалось, ничего этого не замечал.

– У меня было все готово еще в прошлый уик-энд. – Несмотря на улыбку, в его тоне звучала нотка обиды. – Что случилось? Где ты был?

Винсент секунду или две собирался с духом, прежде чем ответил:

– Я был занят. Но вообще-то мне нужно тебе напомнить, Даг, я никогда и не собирался… То есть я не считаю, что несу за это какую-то ответственность.

– Конечно, нет. Я и не ждал от тебя ничего подобного. Но мне казалось, что тебя это заинтересовало.

– Точно. Но следует сказать откровенно: Даг, я не слишком уверен в надежности этой штуки. Ну, в той мере, в какой я в этом разбираюсь. Я ведь тебе уже говорил в прошлый свой приезд: я поспрашивал у знающих людей относительно этой породы сосен, что тут растет…

– Да-да, я знаю, – перебил его Даглас.

– Pinus sylvestrus [24]24
  Сосна обыкновенная (лат.).


[Закрыть], вот, что тебе нужно…

– Да, это самая лучшая порода, но здешние тоже дают много смолы.

– Даг, прошу тебя, выслушай меня. – Винсент повысил голос, и впервые появившаяся в нем стальная нотка поразила Левина. Даглас сидел спокойно, но это ему явно давалось с трудом. – Здешняя смола, по всей видимости, требует для возгонки температуры вето градусов по Цельсию…

– От восьмидесяти пяти до ста.

– Очевидно, это зависит от качества смолы, а та, что здесь добывается, низкого качества. И вот еще что, Даг: ты заново сваривал этот бак, и я видел на нем ржавчину…

– Она всего лишь на поверхности.

– Насколько ты в этом уверен? Давление может подняться до ста пятидесяти фунтов на квадратный дюйм, а температура – до ста семидесяти градусов. Все, в чем я хочу тебя убедить, Даг…

– Эта штука совершенно безопасна! – Даглас встал. – Где это ты набрался такой информации?

– Я поговорил с коммандером Банцем.

– С этого броненосца? Да что он вообще может знать о скипидаре?!

– Он из Алабамы. Они там много его производят, а его семья занималась…

– Гос-с-споди! – Даглас поднял лицо к глухим небесам. – Какой-то морячок будет тут разглагольствовать о скипидаре! – Он забегал по комнате, шлепая себя кепкой по бедру, словно упрямый ребенок. – Я ведь сам был офицером, Винсент, ты знаешь. Шестнадцать месяцев на этой гребаной консервной банке, эсминце. И могу тебе точно сказать, ни один парень во всем военно-морском флоте ни хрена не смыслит в скипидаре. Но думает, что тут то же, что в его треклятых паровых котлах, а это совсем другое!

Левин с трудом сохранял на лице серьезное выражение. Но до него тем не менее дошла определенная искренность, таившаяся в негодовании Дагласа, его откровенное отчаяние; он с таким никогда прежде не сталкивался, по крайней мере при встречах с культурными людьми. Он вдруг осознал, что ни он сам, да и никто из знакомых ему людей никогда столь страстно не защищали занятую ими позицию, тем более так открыто. И все это ради какого-то скипидара?! Левин сомневался, что за всем этим стоят одни лишь деньги – скипидар слишком дешево стоит, решил он. Тогда в чем же дело?

– Дорогой, тебе и в самом деле нужно по крайней мере послушать, что говорит Винсент, – проговорил Дениз.

– Так что ты предлагаешь? – спросил Даглас.

Винсент выдержал паузу.

– Даг, я с очень большим уважением отношусь к тому, что ты здесь пытаешься сделать…

– Господи помилуй, Винс, здесь же будут новые рабочие места, люди станут наконец испытывать к себе уважение, они здесь будут работать, будут защищать лес от воровства! Страна-то ведь вымирает,Винс!

В глазах у него стояла сплошная боль, от этого Левину стало тошно, и он тут же обругал себя за такую бесчувственность. Где-то на окраине его сознания болталось неясное ощущение отвращения, а мужчины и Дениз уже договорились съездить к перегонному аппарату и все там осмотреть. Левину просто не верилось, что, несмотря на совершенно непредсказуемые последствия, Даглас все равно намерен запустить процесс перегонки.

Винсент и Левин поехали в «остине», а Даглас с Дениз последовали за ними в пикапе. Раздражение Винсента вырвалось наружу, и он все время то резко жал на газ, то тормозил.

– Вы ж понимаете, это в общем-то не мое дело. – По какой-то причине он вдруг стал извиняться перед Левином, который и сам испытывал нечто вроде чувства ответственности – за что и почему, он вряд ли сумел бы объяснить даже себе.

– Он собрал эту штуку из всякого металлолома. Это сплошной хлам! И я, конечно же, не намерен ошиваться где-то поблизости, когда он запустит это свое устройство.

– А что насчет его детей?

– Не знаю. Просто не знаю.

Левин заметил какие-то металлические сосуды, прикрепленные к деревьям, и Винсент пояснил, что в них собирается смола, стекающая из насечек на стволах. Здесь было почти холодно, прямо как в Северной Европе. Странно, ведь внизу, всего в нескольких милях, плещется теплое море.

– Конечно, это не та порода сосен. Не спрашивайте, почему не та. Это вне моей компетенции.

– А что это с ним такое? – спросил Левин. – Тщеславие заело? Я хочу сказать, тут он вряд ли может рассчитывать много заработать, не так ли?

– Возможно, если бы у него было несколько перегонных кубов, но у него есть только этот. Не уверен, правда, что это тщеславие. Он действительно любит эту страну, а вот насчет нее, думаю, она уже на грани…

– Я забыл спросить про учебу его детей.

– Не важно. Я знаю, что он ответит: покажет на книги, стоящие на каминной полке. История, учебник года 1925-го или что-то в этом роде, химия издания 1910-го, сборник рассказов Киплинга и еще одна, не помню, что именно… ах да, атлас мира. В котором Индия все еще закрашена розовым как Британская колония.

– А как насчет нее? Ее-то это заботит?

– Вы же сами видели, какой он упрямец. – Он секунду помолчал. – Он, видите ли, как влюбленный.

– В кого?

– Не знаю, как это сказать. В идею, наверное. Идею… – Он некоторое время подыскивал нужное слово, потом, кажется, прекратил. – Понимаете, во время войны он охотился за немецкими подводными лодками. И влюбился. В это великолепное море, в это солнце. Это было, конечно же, еще до того, как сюда хлынули туристы, еще до прихода сюда современной технологической цивилизации. В порту работали конные повозки, а пляжи были – ну как девицы невинные, так он однажды выразился. Сплошная бедность, но еще не испорченная. Вот он и размечтался, как переедет сюда жить, и состряпал этот проект свой – плавать на катере с острова на остров и демонстрировать фильмы. Мне иной раз кажется, что все в его затее очень просто, – он и впрямь хотел начать тут хоть какое-то дело. Так со всеми бывает, надо думать, но некоторым это представляется абсолютно необходимым – стать родоначальником чего-то, изобретателем, человеком, который зачинает что-то новое. Я говорю так, потому что у него было очень хорошее место в Нью-Йорке, дом в Гринвич-Виллидж, полная чаша. Но там он ничего не начинал, никакого нового дела. Он, некоторым образом, жаждал боя, мне кажется. – Винсент засмеялся и помотал головой. – А вот и это место, если угодно.

– Думаете, он стремится делать добро?

– О да, очень стремится, но я пришел к выводу, что это, наверное, для него не главное.

– Значит, он желает вроде как сделать себя заново. Создать что-то.

– Думаю, да.

Левин смотрел на грунтовую дорогу, на все эти рытвины и булыжники впереди. Детей у него не было, и он уже давно пришел к убеждению, что эта его «недостаточно активная сперма» – большая удача. Отец из него просто не получился бы, и, уж конечно, не теперь, когда ему почти сорок. Главное, он полностью располагал своим временем и посвящал его пианино, да и Адель тоже. И никаких сожалений на сей счет. Или, может быть, она думает иначе? Он трясся в этой маленькой машине, ударяясь коленями о приборную панель, и размышлял о том, действительно ли Адель довольна их бездетным статусом, как старается это показать. Вспоминал он о мучительных намеках, жестах, о слезах, что однажды заметил у нее на глазах, когда она глядела на колыбель новорожденного сына одного их приятеля. Он даже внутренне застонал от этих воспоминаний. И зачем его занесло на Гаити, в это бессмысленное место, где он ничего не понимает? Он чувствовал себя потерянным, брошенным и внезапно задумался, а любит ли его Адель, а также о том, не был ли ее отказ ехать с ними и остаться в городе вызван какой-нибудь иной причиной. Странная мысль – она никогда и ни за что не изменила бы ему. Но все же, все же… И эта мысль тут же расцвела ярким цветом и оформилась окончательно: она ждала до самой последней минуты, когда ему уже было поздно отказываться от поездки, и осталась там, имея полную свободу гулять по этому непостижимому городу, белая женщина, совершенно одна…

Они проехали не более полумили по шоссе, когда Винсент снова свернул на грунтовую дорогу, и по ней они внезапно выехали на поляну; там стоял черный бак, прислоненный под углом к склону горы, как отдыхающий монстр; множеством перепутанных труб он был соединен с несколькими баками поменьше, установленными на разной высоте, ниже и выше его. Невдалеке громоздилась поленница из сосновых бревен высотой в два человеческих роста, стояли бетономешалка, дубовые и стальные бочки. Вокруг спали собаки и бродило с полдюжины рабочих, они пили воду, смеялись или просто пялились в пространство.

Левин выбрался из машины, и к нему подошла Дениз. Винсент пошел к бакам вместе с Дагласом, тот что-то ему объяснял на ходу. Дениз, понизив голос до заговорщического шепота, сказала:

– Знаете, у нас есть фисгармония.

– Да, я ее заметил.

– Может, вы нам сыграете?

– Ох! Ну… – Откуда она узнала, что он играет? Непонятные вопросы всегда утомляли его. Он даже был не совсем уверен, что говорил Винсенту о том, что он и Адель пианисты, но тут голос Винсента заставил его повернуться к бакам.

– Ты просто обязан выслушать меня, Даг! – кричал он. А Даглас чуть не из кожи вон лез, пытаясь перебить приятеля, возводил глаза к небу, топал ногой. – Я знаю, что это для тебя значит, Даглас, но это все ошибка, тебе нельзя начинать это дело без профессиональной консультации.

– Ты!..

– Нет! – выкрикнул Винсент умоляющим тоном. – Я не специалист, я тебе уже сто раз это повторял, и я не стану нести ответственность…

– Но давление вовсе не…

– Я этого не знаю, и ты тоже не знаешь! Я прошу тебя подождать! Просто подождать, ради всего святого, пока не найдешь кого-нибудь…

– Не могу я ждать, – тихо проговорил Даглас.

Потом это долго еще будет поражать Левина, но в тот самый момент, как Даглас перестал кричать и замолк, в отдалении стихла и жужжавшая там бензопила. Будто весь мир теперь прислушивался к тому, что здесь происходит.

– Почему ты не можешь подождать? – спросил Винсент, на удивление легко справившись с раздражением.

– Я болен, – ответил Даглас.

– Что ты хочешь сказать?

– У меня рак.

Винсент инстинктивно протянул к нему руку и схватил за запястье. Рабочие ничего не слышали, они просто стояли и ждали распоряжений Дагласа.

– Я должен убедиться, что это работает, прежде чем умру.

– Да, – согласился Винсент.

Дениз подошла к мужу и сжала его руку. И Левин понял, как сильно они любят друг друга, как она, совершенно не приспособленная к подобной жизни, принесла в жертву даже образование своих детей, только чтобы Даглас имел возможность протянуть еще немного и осуществить столь необходимую ему фантазию.

– Я нынче же возвращаюсь в порт, во второй половине дня. А сейчас мне нужно сделать несколько звонков, – сказал Винсент. – Думаю, мне удастся найти кого-нибудь, если понадобится, то хоть из нашего офиса в Майами. Там должны быть специалисты, кто знает, кого сюда можно прислать, кого-то, кто может дать нам квалифицированный совет. – Это «нам», кажется, благотворно подействовало на Дагласа, пробило брешь в его оборонительной позиции; наконец-то они объединили свои усилия, по крайней мере до такой степени, что это оправдывало и узаконивало созданный аппарат, превращало его в реальность. Даглас обхватил Винсента за шею и притянул к себе; Дениз подошла ближе и поцеловала Винсента в щеку. Облегчение, появившееся на лице Винсента, поразило Левина, который был доволен уже тем, что двое друзей не рассорились, между ними не случилось ничего страшного, но в отличие от Винсента его не слишком порадовала эта внезапная вспышка надежды, которая охватила вдруг всех. В конце концов, проблема с баками или с самой перегонкой никак не была решена; над проектом по-прежнему висел ничем не удерживаемый дамоклов меч. Ничего особого, в сущности, не произошло, разве что эти трое слились в едином порыве взаимного примирения.