Текст книги "Исповедь палача (СИ)"

Автор книги: Арсений Меркушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ «ГАМБИТ»

20 июня 55 года Эры Пришествия Пророков

Человек радовался.

Его ждало дело. Дело – не настолько опасное, как зачистка сектантов в Седьмой цитадели, куда пойдет в основном молодежь из бригады Румянцева. Но и не настолько безопасно-скучное, как сидение за периметром Технограда, в попытке сотворить невозможное из гомна и палок.

Он то, старший мастеровой Ян Малевский, это прекрасно знал. Два трактора общины и другая работающая техника – она теперь может только уменьшаться. Общий износ не позволяет ее восстанавливать, «каннибализировать», или проводить с ней иные извращения… Кроме одного – ремонта. Ремонта – вечного, бессмысленного и беспощадного.

Он это понимал. И его шурин это понимал, и троюродный брат, и брат жены это понимали, но все равно ожидали от него невозможного. Ожидали чуда. И он его творил. Творил из года в год, каждую посевную и уборочную, заменяя изношенное обветшалым, комбинируя рапсовое масло и этиловый спирт с присадками в качестве топлива, проводя ревизию того, что есть в загашниках Технограда и что принесли в качестве греховного дара посланцы Ордена.

Но работать, зная, что лучше не будет, очень тяжело. Все равно, что вести тяжелого больного, зная, что кривая его самочувствияможет двигаться только вниз. Не вверх. Но вниз и только вниз. И от тебя лишь зависит, под каким углом будет падение – под плавным, и тогда есть надежда, что все окончательно рухнет при твоем сменщике лет через десять. Или под острым, когда техника начнет сыпаться тут и сейчас.

Он не был незаменимым. Как ответственный человек он подготовил достойных сменщиков – своих сыновей.

Просто он, старший мастеровой Ян Малевский, устал быть волшебником, устал творить чудеса. Ведь чудо, по сути, это нарушение законов логики и природы. А регулярно обманывать природу – тяжело.

И именно поэтому он, старший мастеровой Ян Малевский, сам вызвался быть командиром группы – одной из двадцати, которая будет блокировать подходы к Седьмой цитадели со стороны степи.

Конечно же, временно. Конечно же, по окончании военных действий, и занятию Седьмой цитадели, он (кто бы сомневался!) вернется к старой работе.

Ему ли было не знать, что нет ничего более постоянного, чем временное?!

Человек смеялся.

Смеялись и другие командиры боевых звеньев собранные на то, что Шая Голощекин назвал инструктажем.

– Да, прошу не ржать! Сектанты опасны и, что самое неприятное, мы не можем оценить в полной мере степень их опасность.

– А что они могут сделать против доброй винтовки?

– Не знаю. – Молчание повисло в комнате, а Голощекин подложил, – да, я не знаю, что они собираются нам противопоставить, раз пошли на конфликт. А потому – крайняя, повторяю, крайняя осторожность и не доверие ко всему. Буквально ко всему.

Сейчас Обитель Веры открещивается от Седьмой Цитадели и Домиция, и отдает ее нам.

Отдает ее, а вернее право ее взять и там остаться. А еще отдает, без боя, прямо сейчас порядка двадцати укрепленных хуторов – поселений окружающих эту самую Седьмую Цитадель. И отдает уже сейчас, сохранив все сооружения, и с запасом продовольствия для двадцати человек на полгода. И потому задача ваших людей крайне проста: если крупный отряд из Седьмой Цитадели – человек 50 или 100 – попытается прорваться не по реке, а через степь – нельзя дать использовать им один их этих двадцати хуторов как базу для передышки и подскока.

Все что от вас требуется – так это сберечь людей, а заметив крупные силы противника – просто дать знать об этом голубиной почтой и ждать помощи.

По нашим расчетам в Седьмой Цитадели не более 200–250 полубратьев и братьев.

Патронов у нас не так уж и много, но для Вас будет выделено достаточно.

– Насколько достаточно? – Спросил кто-то из-за спины Яна Малевского.

– Настолько, что бы отряд из 20 человек смог, заняв оборону, 5–6 дней отбиваться от крупного отряда сектантов.

– А дальше? – Не унимался командир звена.

– А дальше им в спину ударят люди Румянцев, а к Вам подоспеет помощь.

Вся ваша задача – выдержать первый удар прорывающихся сектантов и дождаться, пока их не зажмут в клещи. Не больше, но и не меньше.

Человек думал.

Предприятие было грандиозным! Пять сотен мужчин – крепких, молодых, уже не раз и не два ходивших в экспедиции на Север торить дорогу к Груманту – выдвигались к Седьмой Цитадели.

Это не была еще война в буквальном смысле. Скорее полицейская акция.

Но туда шли самые молодые и крепкие. А они? А они, те, кто не ходил в походы к Шпицу, кто не мог похвастаться молодостью – они тоже были нужны городу. 20 номов-хуторов окружали со стороны степи Седьмую Цитадель. Каменная башня, колодец, с десяток домов. А еще смотрящий от Ордена полубрат с семьей, пару дюжин семей крестьян, мелкий скот, запасы зерна, – неплохое приобретение для Города. Конечно же, за исключением смотрящего полубрата, которого следует сразу же послать куда подальше.

Да, неплохое приобретение. Оно помимо всего прочего означало еще то, что как минимум 20 человек из Города будут теперь трудоустроены… Ведь свято место пусто не бывает, а для многих в Городе будет приятнее быть первым после Бога в далекой Тмуоторакани, чем помощником младшего мастерового по первичной очистке рапсового масла.

Да, 20 Номов окружали Седьмую Цитадель. Раньше. А теперь должны были еще и удушать.

И в этом будет их задача. Отобрать у сектантов то, что по праву принадлежит им.

Человек беседовал.

Беседа – это вообще одно из самых недорогих и доступных удовольствий для умного человека. Конечно же, если эта беседа с другим умным человеком.

Их длинная колонна за два дня пути сильно усохла – то одно звено, то другое сворачивало, что бы занять свой Ном – свою точку обороны. А они шли дальше.

За десятилетия жизни после катастрофы социальная структура в городе успела кристаллизоваться и приобрести нечто, напоминающее кастовую систему в Индии или цеховую структуру средневековых городов: подобное тянулось к подобному. Отец Яна Малевского занимался двигателями, он каждый вечер камлает над ними, и дети, скорее всего, тоже будут.

Но система была не-жесткая. Межклановые и межцеховые браки не только не воспрещались, но даже приветствовались руководством города. Техноградом руководили далеко не дураки, и эти не-дураки понимали всю пагубность тесных межродственных браков. Но это в теории. А на практике люди всегда хотят пристроить свою дочурку за мальчика «из нашего круга».

И эти два стремления– к генетическому разнообразию – сверху, и к стабильности и комфорту – снизу, порою порождали интересные связи.

Его собеседником был одним из доверенных лиц коменданта Города, командир одного из звеньев, и его очень дальний родственник. Впрочем, не настолько дальний, что бы о родстве можно было бы совсем забыть, но и не настолько близкий, что бы приглашать на поминки или крестины.

Якову было за 50, как и Яну. И среди звеньевых они были самыми старшими. В какой-то мере это их сблизило и последние двое суток они ехали рядом. Ян мог много чего поведать своему спутнику в проблемах современного двигателестроения и двигателеломания. Но он этого не делал, так как были куда как более интересные темы для обсуждения.

– Пойми, Ян, они далеко не трусы, – Полубратья, а большей частью – их дети. Парни привыкли жить чуть лучше крестьян. Но номов мало. Считай сам – есть Обитель Веры, есть, а вернее нам известно о восьми – десяти Цитаделях. Это филиалы Ордена. Седьмая – стоит на самом коротком и удобном пути от Города к Обители Веры. Ну и у каждой Цитадели есть около ста-ста пятидесяти Номов – хуторов.

– Откуда же перенаселение? Ведь можно взять десять или двадцать семей и основать новый Ном?!

– Можно. Любая Цитадель это приветствует. Но это мало помогает

– Почему? Ведь подати и налоги в размере не меняются.

– Они даже немного уменьшаются. Но появляется новая ячейка Ордена, появляется новый полубрат-проповедник.

– И в чем тут проблема? У крестьян родились дети, у полубрата родились дети.

– Видишь ли, Ян, – брат Ордена не знает что такое голод. Пост – знает, а голод – нет.

Полубрат – может столкнуться с голодом, а вот крестьянин – со смертью от голода.

– У смотрящих Ордена выживает больше детей, чем у крестьян?

– Именно! И мы имеем ситуацию, при которой у Ордена есть избыток людей, не желающих пахать на земле. Это их беда. Но это и их преимущество. Поскольку они могут себе позволить…ммм…слово расточительный тут не подходит. Правильно сказать – смелее расходовать людской ресурс. В то время как наша численность стабильна и каждый человек на счету. Ну и, кроме того, и нам, и Ордену сразу станет легче дышать – если другой просто исчезнет. – Почему? – Эта информация уже не секретна, поэтому… Я слышал, что церковники планируют поход на большой дальний северный остров за древними семенем. – На базу Шпицбергена. А у них получится? Мы туда торили дорогу лет 20, и так не смогли преодолеть все двери убежища. – С их точки зрения, мы сэкономили им 20 лет работы, проторили путь и открыли часть дверей. И почему то мне кажется, что люди Ордена, которые пойдут туда – будут очень мотивированы. Одна беда. Дойти и вскрыть хранилище банка семян может только большая группа людей – большая, что бы дойти и донести харчи и инструменты, вскрыть и дотащить семена назад. Малая группа рискует не дойти. И даже большая. Только очень большая. – А очень-очень большая группа рискует принести семена на пепелище родного дома? – Именно! – А потому и для них, и для нас отрываются гигантские перспективы при успешном решении аграрного вопроса. – Аграрного? – Да, аграрного. Мы хотим зарыть в землю их, а они, дай им только шанс, закопают нас. С точки зрения Голощекина и других – после занятия Седьмой цитадели мы будем вполовину ближе собственно к Обители Веры, а значит и наш удар по их главному оплоту будет мощнее. Так что не думай, что после взятия все окончится.

Все как раз начнется….

Человек страдал.

Живот болел нестерпимо, двоилось в глазах, его рвало, но он держался.

Это началось через сутки после того, как они вступили в пустующий Ном. Но не было ни людей, ни скота, и лишь записка, прибитая к дверям, сообщала, что Орден блюдет свои обязательства и передает Ном Городу – передает целым и неповрежденным. В остальном неприятных неожиданностей не было. Кладовая ломилась от муки, овощей, зерна, масла и тушеного в горшках мяса, а рядом запасы свечей из настоящего пчелиного воска. В бочках плескалось знаменитое веселое пиво Ордена, настоянное на вереске и багульнике. Было все – запас дров, скирда сена, убогий деревянный инвентарь. Не было лишь одного – людей, что бы за всем этим следить. Но буква договора была соблюдена, и им оставалось лишь делать то, зачем, они сюда пришли: встать заставой, и, заметив появление сектантов, сразу же дать знать голубиной почтой об этом, не дать им воспользоваться припасами Нома, и не дать превратить Ном в очаг обороны для последнего боя. Просто и понятно. Так все казалось сначала.

Тошнота и рвота пришла к середине второго дня. Мышечная слабость, боль в животе, кровавый понос – это было почти у всех в той или иной степени.

Ян Малевский был технарем в самом буквальном смысле слова, – онумел мыслить системно и логически. И, когда сразу четвероиз его людей, помимо всего прочего, пожаловались на «сетку перед глазами», для него многое стало ясно.

Когда же двух выпущенных подряд голубей с донесением на его глазах порвали соколы, взявшиеся словно ниоткуда – для него стало ясным абсолютно все.

И то, что трое его людей посланные в дальний дозор так и не вернулись – его уже не удивляло.

К концу для Ном представлял собой филиал боли – некоторые кричали, держались за животы или блевали. Лишь он, да еще двое молодых парней все еще держались на ногах. Они – потому что большую часть времени провели в ближнем патруле вокруг Нома, а он….А он лишь на морально-волевых.

Старый техниквдруг подловил себя на мысли, что будь у них хоть какой-то шанс, он бы сейчас мучился угрызениями совести, и нашел бы повод поступить иначе. Но шансов у них уже не было, а был долг перед городом.

– Сегодня ночью нас начнут убивать. – Голос Яна был спокоен. Таким тоном мог говорить только человек, принявший неизбежность смерти и отказавшийся от борьбы. Так, по крайне мере могло бы показаться…И это было бы ошибкой. По крайне мере наполовину. Ибо отказываться от борьбы старый техник не собирался.

– Седьмая Цитадель? – Спросил один из дозорных.

– Думаю, нет. Они сидят там сейчас тихо как мышь под веником и рыпаться не будут.

– А кто тогда?

– Подумай..

– Неужели?

– Да, Януш. Вот так все просто и тупо.

У него было еще восемь голубей. Он мог бы им сказать и оставить их тут, но это оттянуло бы неизбежное на несколько часов…В лучшем случае.

А раз голубей нет, то кто-то же должен донести в город весть о начале Большой войны, позвать на помощь, ну и, конечно же, на сладкое, но в первую очередь, спастись самому.

Высокие поля ранней кукурузы вокруг нома, посаженные словно нарочно, мешали видеть врага. Но то, что он рядом и наблюдает за ними, Ян уже не сомневался.

Януш и Болеслав пошли на прорыв ночью. У каждого было письмо старого мастера, простое и лаконичное – Большая война началась, к нам можно уже не спешить.

А меньше чем через минуту после того как парни выехали из ворот Нома, где то в ночи раздалось громкое конское ржание, затем крики, выстрелы, снова крики….И тишина.

Все было очевидно и понятно, но Ян Малевский стоял на 3-м этаже башни и все смотрел в темноту, словно чего-то ожидая.

И лишь когда минут через десять тишину ночи вдруг прорезал голос Болика – голос, полный нестерпимой боли, Ян Малевский понял, что его план начал срабатывать. Если бы они прорвались – это было бы замечательно, если бы их убили – это было бы прискорбно. Но как минимум одного из парней взяли в плен, и это было именно то, на что Ян Малевский рассчитывал и надеялся. А что такое экспресс-допрос в Ордене знали хорошо. И сейчас Болеслав кричал.

Ему не было стыдно перед Янушем и Болеславом. И не потому что Ян был нечестным или подлым человеком. Таким он не был. Просто жизнь человека подчинена своим правилам. Например – высшие чувства легко вытесняются низшими. И нестерпимая острая боль в животе не давала ни единого шанса его совести на муки.

Убивать их в этот день не стали. Зато ночью занялась степь, крыши домов, дровница и загон для скота. И те, кто еще мог держать автоматы и винтовки, всматривались всю ночь, ожидая штурма. А штурма все не было и не было. Было лишь мелькание каких то фигур в ночи, по которым стреляли, пока Ян не приказал поберечь патроны, и были громкие крики с призывом к штурму, и была молитва, которую вдруг начали читать сектанты – хором, и практически со всех направлений. Не было только одного – штурма.

К утру двое из его звена были уже холодными, а еще восемь – или в забытьи, или готовились пойти за теми, кто уже ушел вперед. И тогда Ян понял, что пора. И он таки смог победить – вырвать у противника хоть немного того, что тот уже считал своим: восемь белых клубочков взвились в воздух, и с опозданием, со страшным опозданием, но за ними все же устремились соколы. Белые перья полетели вниз, но враг видимо не ожидал такого, и трем птичкам с донесениями удалось прорваться и уйти в сторону Города.

Человек стрелял.

Он точно знал, что он убил или по крайне мере зацепил двух или трех черных, но патронов было не очень много, а прицельно стрелять он уже не мог. И потому старался расходовать патроны наверняка.

Ян Малевский не был профессиональным военным, но человеком ответственным, думающим он был. И он сумел сделать невозможное – впятером они смогли отбить первый натиск. И теперь, запершись в башне, они ожидали, когда начнут ломать двери, ведущие на третий этаж и крышу и приставлять лестницы к окнам. Но вместо этого он услышал запах дыма.

Мозг соображал быстро – мозг не хотел умирать. Он и раньше не был стыдливым человеком, а последние сутки боль в животе окончательно вытеснила это странное чувство. А еще он знал, что моча гораздо лучше фильтрует и дым, и ядовитые вещества, чем вода.

Человек умирал.

Он вдруг понял, чего не сделал – его винтовка была цела, как и четыре автомата его товарищей. Но на огорчение ему уже не хватало сил.

Дышать вдруг стало легче. Он слышал, как враги вошли в комнату, но поднять голову уже не мог. Неожиданно темная фигура приблизилась к нему и что-то горькое, но почему-то совершенно не противное полилось ему в рот.

Последнее что он услышал, были слова – «Мы не звери. А сражались вы достойно».

Через минуту человек умер.

Где то в степи. 26 июня 55 года Эры Пришествия Пророков.

Люди откатываются в город, под защиту родных стен, к высоким башням – вышкам, где стоят часовые, к двум дизельным бронетракторам все еще работающим на рапсе, – так надо.

Кто на лошади, кто пешком, а кто-то уже не может идти сам и его несут, тащат, везут. Или бросают. И видят, как идущие вдалеке, черные фигуры добивают брошенных.

А за ними идут. Преследователи не стремятся вступить в бой. Они постоянно маячат, где то на горизонте.

Это преследование.

Иногда люди ненадолго останавливаются и дают залп в сторону всадников. Сухо трещат 3–4 винтовки и, при везении, падает одна из лошадок преследователей.

Это сопротивление.

Иногда группа занимает оборону и, ощетинившись винтовками, решает принять бой.

Это ошибка.

Потому что боя нет. Преследователи просто поджигают степь.

Но люди ждут, теряя время и силы. И дожидаются. Атака начинается ночью. Массированная. Волна черных с нескольких направлений коронной звездной атакой обрушивается на умирающих от яда людей. И за минуту затапливает. Или нет, и люди успевают открыть огонь, и черные откатываются, оставляя в ночи на земле темные пятна убитых и умирающих. Но это ненадолго, ибо десять или пятнадцать человек не могу постоянно не спать. Через час атака повторяется, или, повторяется ее имитация. Через час еще одна…имитация. А потом снова атака.

Лишь одна группа идет в относительном порядке. Не останавливается, не бросает своих.

Несколько раз всадники пытаются ее атаковать, но понеся потери – откатываются.

А люди продолжают идти. И они знают, что помощь будет. Нужно только продержаться – день – два, или час. Иди даже лишнюю минуту, и на горизонте появится колонна своих.

И за этой группой, как за крепким орешком, как за самой трудной целю, издали наблюдали два очень немолодых человека – силовое крыло Ордена – Янус и Сервус – иерархи эксплорации и экзерции (разведки и войны).

– Ты был неправ, Янус.

– Сервус, не ошибается тот, кто ничего не делает.

– Почаще бы так ошибаться. Хватило бы и в половину меньших сил. За исключением этих, – кивок в сторону ползущей на запад «гусеницы» из трех-четырех повозок, – остальные уже зачищены.

– Я тебе уже говорил и повторю снова – нам нужна была гарантированная победа, а мальчикам нужно было попробовать вкус крови. Скажу больше – теперь мне кажется, нам следовало привлечь еще больше деток к нашему гамбиту?

– Почему?

– Почем привлечь или почему гамбиту?

– Я знаю, что такое гамбит. Отдать малое, что бы выиграть большое. Зачем – еще больше?

– Мне кажется, что чем больше почувствуют свою сопричастность к этой маленькой победе – тем лучше.

– И что по твоему мы сейчас выиграли?

– Мы убили около сотни технарей, мы захватили с полсотни неповрежденных стволов и патроны. Разве это не победа?

– Сервус, я хорошо знаю Маркуса, и я знаю, кто предложил ему план операции. И я хорошо знаю этого змия… У него даже помойной ведро с двойным дном. Так вот, с точки зрения Маркуса, и я с ним согласен, сегодня мы выиграли войну.

– В смысле? В Техногрде около 2000 мужчин способных держать оружие, а этой резней мы сможем, в лучшем случае, убить человек 100 или 150 человек. И потеряли едва ли не столько же своих. О какой победе ты говоришь?

– Я не говорю о победе, я говорю о войне. Сегодня мы – ты, я, Маркус, и другие выиграли войну. Не в смысле победы, а как неизбежность. Теперь она будет несмотря ни на что, и технограские тугодумы, даже если поймут, что все началось немного не так, как они хотели – уже не смогут сдать назад. Даже если поймут, в какую ловушку лезут.

Они слишком нас презирают, что бы смирится с оплеухой.

Они или пойдут на штурм Седьмой Цитадели, и сожгут при этом львиную часть своего пороха, или разделят силы.

Я ставлю на разделение.

А колонна, та самая – единственная из двадцати, практически без потерь приближалась к первым заставам города. И ее встречали. И к ней спешили на помощь. И к ним единственным успевали вовремя. Застав не трупы с перерезанными глотками, и не умирающих от яда и ран стрелков, занявших круговую оборону, а два десятка здоровых и крепких мужчин имевших цель и толкового командира.

А еще через несколько часов, командир этой группы счастливчиков давал отчет старостам Города.

Техногрд. Ночь с 26 на 27 июня 55 года Эры пришествия пророков.

Это был щелчок по носу, поражение, болезненная оплеуха, но не катастрофа.

А люди, собравшиеся в комнате – прямые потомки отцов основателей города, были кем угодно, но не трусами. – Ловушка. Тупая примитивная. Но действенная… – Человек говорил сидя на стуле. Это не было формой неуважения к совету, просто несколько часов назад он, наконец, позволил себе редкую роскошь – перестать быть сильным и, что называется, отпустил пружину. Ноги его сейчас держали плохо.

– Это мы уже поняли. – Один из старейшин, в очередной раз налили сидящему кружку воды – Лучше расскажите, как вам удалось выжить. Мы должны понять, какую ошибку сделали другие группы.

– Ошибки не было. Это скорее твари перестраховались.

Стандартный Ном – это помимо пашни, сада и жомов – еще и башня с колодцем.

– Это мы знаем…

– Полубрат Фебус, сдававший мне Ном, в записке на стене попросил не входить в опечатанную каморку в подвале, объясняя, что там имущество Ордена, которое вывезут через 3–4 дня второй ходкой.

– Вас это насторожило.

– Да.

– Почему?

– Из-за срока. Почему – не знаю.

– А что было за дверью. И как вы ее вскрыли?

– Мы ее не вскрывали. Я приказал расшатать кладку и вынуть камень, что бы заглянуть внутрь.

– И?

– Бочка с порохом, очень дурного качества, но если бы он рванула – башня бы сложилась. А на ней стакан с водой, а между ними слой вещества, скорее всего магний.

Дверь открывается – стакан с водой опрокидывается на слой магния рассыпанного поверх пороха. Взрыв. Просто, примитивно.

– Что вы после этого предприняли? – Я приказал не притрагиваться к запасам оставленными сектантами, не пить воды из колодца, и не спать под крышей башни.

– Почему?

– Почему что?

– Почему колодец и еда.

– Потому что была обнаружена лишь одна ловушка, но это не означало, что она единственная.

– Есть предположение, где был яд?

– Мои ребята наловили сусликов. Я давал им воду из колодца, зерно и пиво.

– И?

– Умерли или заболели все за двое суток. В первый день симптомов нет или слабо выражены, а к концу второго – начинается агония. Дольше всего прожила пара, пившая воду из колодца. Думаю, что там были разные яды. Не сработал бы один, сработал бы другой. Кроме того, я не исключаю, что яды могли быть не только органические, но и примитивные.

– Примитивные? – Да. Вскрыв доски пола – мой человек обнаружил там лужицу ртути. Опыта со свечами я не делал, но мне кажется, что свечи из пчелиного воска в количестве не менее двадцати – они постарались бы забрать с собой. Пару штук я прихватил, на всякий случай…

Больше вопросов к нему нет. Люди шумят, обсуждают, спорят друг с другом, а человек на стуле незаметно для всех впадает в забытье. Три дня и ночи без сна дают о себе знать.

Его толкают в плечо и будят через полчаса, решив, обратится к нему, как к человеку, имеющему опыт борьбы с врагом, причем по-своему победный опыт.

– Яков Тадуешевич, мы знаем, что Вы были против занятия Номов, как и против осады Седьмой Цитадели. Каковы ваши предположения и предложения на сейчас?

Человек, сидящий на стуле, отвечает как по шпаргалке. Было видно, что этот вопрос он задавал себе не раз и не два, за трое суток их анабазиса, и ответ, выстраданный и вымученный, у него есть.

– До этого момента все наши действия были ответом на действия или Ордена, или неизвестной стороны, пытающейся развязать войну. Все наши действия были логичными в той степени, насколько может быть логичным ответ, а потому – предсказуемыми.

– Следовательно?

– Следовательно, СЕЙЧАС наш ответ должен быть нелогичен, неправилен, непредсказуем. Нужно поломать игру сектантам.

– Каким образом?

– Мир. Мир прямо сейчас и любой ценой. Мы приносим извинения, мы готовы к миру, мы не хотим войны. Нам нельзя следовать так, как они ожидают. Этим мразям мы должны давать любые обещание и извинения. Вешать мы их будем потом. А сейчас нам нужен мир с ними, по той простой причине, что им нужна война.

Люди шумят. Их немного, но тех, кто их слышит за стенами куда больше.

– Яша, ты понимаешь что говоришь? Ведь Кротов был твоим родственником. Дальним, но родственником. И сейчас у них твоя племянница. Мы не можем пойти на это. Мы потеряли около ста человек. Каждая семья в городе кого-то недосчиталась – мужа, отца, брата

– Знаю. И они, боюсь, тоже знают. И на это рассчитывают.

Люди шумят, люди совещаются, и не могут прийти к единому мнению.

Человека приглашают на совещание старост спустя несколько часов. Сон – одно из самых недорогих и действенных лекарств, и выглядит человек куда лучше, чем несколько часов назад.

Яков Тадеушевич, мы решили, что раз Ваша группа единственная, которая не понесла потерь, смогла организованно отступить и даже нанести некоторые потери противнику, то…

– То?

– Сейчас Седьмая Цитадель блокирована группой Румянцева. Блокирована очень плотно.

– Почему не взята штурмом до сих пор?

– Тому есть целых три причины. Во-первых – в заложниках у Иерарха Седьмой Цитадели все еще находится ваша племянница, и моя, кстати говоря.

Во-вторых – ресурс наших стволов, запас ядер и пороха – ограничен, и мы изначально планировали их использовать при штурме Обители Веры. А стены там – довольно таки толстые и из мягкого вязкого материала – расколоть их будет сложно. И поднимаются они одна за другой. А еще ров. И разбросанный чеснок у стен. Короче – примитивно, преодолимо, но потребует жертв, и немаленьких.

– А как же вы тогда собирались взять логово Домиция?

– А это и есть третье. Там много лишнего народа, а Саша подкинул нам идею, как их можно расколоть. У нас ведь тоже есть заложник. Пленный. И довольно ценный.

– Эта идея правильная и логичная?

– Ну, в принципе, да.

– В этом случае она мне уже не нравится.

– Тогда Вам стоит поспешить туда. Думаю, опытный советник ему не помешает. А вопрос – что делать, предлагаю отложить до прибытия Румянцева.

И тот, кто единственный вывел свою группу без потерь из мышеловки сектантов – поспешил

Но все равно опоздал.

Окрестности 7-й цитадели.

29 июня 55 года Эры Пришествия Пророков.

Ему было плохо. Нет, можно было придумать кучу красивых слов и эпитетов, сказать, что он чувствовал себя словно сброшенным со скалы, размазанным в лепешку и других красивостей. Но ему было просто очень плохо, – так, как никогда еще до этого не было. Нет, он и раньше терял близких – деда, такого умного старого деда, мать, маленького братика, отца. Но их забирали старость и болезни. И то была жизнь, обычная мирная жизнь, в которой, как говорил их священник отец Игнатий, Бог давал и Бог призывал. Но сейчас! Он потерял свою двоюродную сестру, совсем еще девочку, которой едва исполнилось 20 лет. И в ее смерти была и его вина – его, командира экспедиционного корпуса Технограда Ивана Румянцева.

Это должен был стать неплохой размен. Лия пошла с посольством, буквально напросилась в поход, который должен был стать….нет, не легкой прогулкой, а скорее интересным этнографическим исследованием. И вот теперь она у черных – единственная из заложников, кого тогда не вывели на стену. А этот парень – у них. И все можно исправить. По крайне мере это будет честный обмен – поменять простого полубрата, который приходиться незаконнорожденным сыном этой твари на его двоюродную сестру.

Затем можно будет договориться об обмене убитыми во время неудачного ночного штурма.

Затем предложить покинуть обреченную крепость женщинам, детям и раненным, – под свои личные гарантии.

А потом и всем остальным – кто захочет уйти.

Одним словом – втянуть врага в переговоры, и раскачать его.

Так он считал утром, а сейчас, вечером, – вечером он выл в своей палатке, кусал пальцы до крови и рвал на себе волосы. Ибо он познал свинцовый вкус несвершения, неудачи. Он не сумел понять противника, недооценил его и поплатился. Нет! Не он поплатился – не он! А его двоюроднаясестренка. Они убили женщину! Да какую женщину?! Девочку 20 лет, едва успевшую познать мужчину.

Люди остаются людьмидаже когда они друг друга убивают или делают больно. Человек – это голубь, вооруженный клыками тигра. Это животное, не имеющие естественных ограничителей своей агрессивности, как у тигров. И потому появляется мораль, правила, этика – все то, что не позволяет голубям озвереть окончательно.

Драчуны перед дракойдоговариваются не бить друг друга по яйцам, стороны в ходе многодневного сражения делают перерыв, что бы убрать трупы, и даже после самой праведной схватки не на жизнь, а не смерть – победитель не будет хвастаться, что убил врага ударом в спину – ибо это не красит его.

Вот и сейчас к 7-й Цитадели шли люди – прикрываясь щитами, они толкали вперед человека – парня 18 лет, избитого, со связанными за спиной руками, но живого. Они остановились в 100 метрах от стены, сгруппировавшись за своим пленником, прикрывшись им и своими импровизированными щитами из досок.

– Домиций!!! Домиций! – голос начальника этого конвоя был хриплым и громким.

Знакомая темная фигура в балахоне появилась на стене не сразу, и, наклонившись к стоящему рядом монаху, что-то прошептала.

– Отец Домиций, спрашивает, чего ты хочешь?

– У нас есть полубрат Лешек, а у вас есть девушка. Мы хотим обменять сильного воина на безобидную женщину. Вам воина – нам женщину.

Снова наклон темного балахона, и снова визгливый крик со стены, – Отец Домиций спрашивает, почему ты считаешь, что он согласится.

– Потому что Лешек – это его сын. Разве не так? Об этом все давно знают!

Темная фигура молчит – молчит и переговорщик. Затем следует команда и один из монахов сопровождавших Домиция, куда-то убегает.

– Кем приходится Вам эта девушка?

– Никем!

– Врешь! Отец Домиций знает больше, чем ты думаешь!

– Она родственница нашего командира.

Командир отряда переговорщиков узнает девушку – не узнать ее трудно – единственное светлое пятнышко на фоне темных фигур. На шее веревка – с разных сторон ее за концы держат по два монаха.