Текст книги "Исповедь палача (СИ)"

Автор книги: Арсений Меркушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Глаза, лицо…

– Глаза и лицо – это ты?

– Да. То есть, нет. Это часть меня.

– А если я приложу его к твоей жопе? Отражение будет истинным?

– Да.

– Но ведь ты не жопа? Хотя и она тоже. Поэтому прими как факт – истина действительно всегда одна, потому как в одном зеркале не могут отразиться и твой зад, и голова. Но вот то, как и сколько раз ты прикладываешь свое «зеркало» – так будет отражать и истина.

И что бы увидеть большую истину, нужно уметь принимать множество маленьких истин, которые могут противоречить друг – другу, но в сумме дают что то одно, большое и цельное.

Поэтому говорю то, что возможно тебе уже говорили, а возможно и нет.

О чем ты меня спрашивал? Греховно ли пользоваться техникой древних?

– Да.

– А ты знаешь, что такое догма?

– Да, это утверждение, принимаемое на веру, которое не требуется доказывать. – Правильно твое преподобие. Вода мокрая, огонь горячий, пользоваться техникой древних грешно. Почему? Потому что догма! Нельзя потому что нельзя. Но догма создана для твоей пользы и твоего удобства. Правило и закон должны приносить пользу. Догма должна служит тебе, а не ты догме.

Итак, технологиями древних пользоваться нельзя…потому что их у нас нет. У технарей есть, а у нас нет сейчас и не было ранее. Да, швейая машинка или старинная мосинка с десятком патронов – это тоже технические артефакты древних. И с приходом пророков от них избавились просто потому, что реальной пользы от них было мало, а вот отказ от них позволял делать хорошую мину при плохой игре. Мы не пашем на тракторах не потому что их у нас нет, а потому что это грешно. И именно поэтому все обнаруженные технические артефакты, кроме оружия мы отдаем технарям. Чем дольше между нами будет мир – тем лучше…для нас.

Эта истина тебе понятна? Ты ее принимаешь?

– Да, отец Домиций.

– Тогда отсюда проистекает следующая истина. Запрет на пользование техникой древних делает нас непохожими на технарей. Позволяет сделать разделение на «Мы» – «Они». Поверь, это многого стоит.

Один древний народ упорно считал выходным днем шестой день недели, а не седьмой. Их было мало, и когда другие работали – они отдыхали, и наоборот. Это доставляло им трудностей, делало их заметными, а главное – непохожими на других. То есть снова разграничивало на «Мы» и «Они».

И наконец, еще одна истина. Любая технология древних, которую ты сам не можешь воспроизвести – это костыль, который мешает тебе пойти своим путем.

Она может здорово облегчить жизнь – тут и сейчас. Но пока у тебя есть трактор– большинство твоих усилий будет направлено не поддержание его в рабочем состоянии, а не на выведении нужной породы лошадей. А если у тебя все еще есть винтовка и патроны, то тебе нет нужды в совершенствовании арбалета, тебе не надо выращивать виноград, и не надо поить братию вином ради пьяной мужской мочи. Простое правило – все, что нельзя воспроизвести самим – табу. Просто потому, что нельзя одной жопой сидеть на двух технических укладах. Этого ни у кого не получилось. Нельзя юзать автомат и арбалет одновременно. Я говорю не о конкретном случае, а о социуме в целом. Тут или-или. Каждый путь имеет свои угрозы и свои блага. Но трудно запрячь в одну упряжку осла и трепетную лань. Технари, кстати, сейчас подходят к моменту когда будут вынуждены выбирать на что делать ставку – на пару тракторов и пять сотен винтовок или на пару стен лошадок и пять сотен арбалетов. Тут, думаю, вопрос пошел уже не на десятилетия, а на годы. А может и месяцы.

– У нас больше.

– Чего?

– Полубратьев и братьев способных держать оружие. Раз в пять или шесть.

– А они это знают. А еще они сильны. Да три тысячи больше пятисот. Как бы ты на месте дядя Яши, Ивана Румянцева, господина Голощекина и других их лидеров.

– Я бы постарался увеличить число своих своих…Но в короткий срок это невозможно.

– Тогда?

– Тогда надо уменьшить численность будущего врага. Желательно до безопасных для себя величин. Пока это способен сделать.

– Какая самая безопасная величина в таком случае?

– Ноль.

– Правильно твое святейшество. Ты ведь прекрасно знаешь что происходит, когда технари просят нас уступить участок пашни на берегу реки, место богатое старым металлом, народе свалки метизов или развалин металлургического завода.

– Мы уступаем. Всегда. После переговоров и получения компенсации.

– Символических переговоров и символической компенсации.

– Почему?

– Почему символических?

– Нет, почему в принципе идем не переговоры с безбожниками и почему уступаем?

– Потому что они могут выставить отряд в 300–400 стрелков вооруженных винтовками… А мы нет.

– Да, твое святейшество. Любая сложная вещь требует ухода…тоже сложного и комплексного. Из 1000 неисправных автоматов легче сделать 300 исправных, чем из шести – три. И поддерживать в боевом состоянии несколько сот единиц оружия куда легче и проще. А если ты изначально сел на крупный военный склад и законсервировал его большую часть, то у твоих потомков будет самый толстый аргумент.

Whatever happens, we have got The Maxim gun, and they have not.

– Что?

– Старый стишок. Из прошлой жизни. Перевиться примерно так…

На каждый вопрос есть чёткий ответ: У нас «Калашников» есть, у вас его нет

Правда в оригинале не Калашников, а Максим, но сути это не меняет.

И поэтому мы не можем сейчас в открытую противостать технарям. Они всегда будут забирать у нас самые жирные куски, садить на лучшие земли своих людей, драть мостовые с нас, и не платить сами.

Но время работаете на нас. Знаешь, почему их автоматы поставлены на стрельбу одиночными?

– Экономия патронов?

– Да! Однозначно да! Но еще и потому, что сейчас примерно 1 патрон из 3–4 дает осечку. И потому, что из 20 их тракторов сейчас может пахать только 3. Они уже не могут делать многолетних стратегических запасов зерна.

Еще 5-10 лет и разрыв военных потенциалов между Техноградом и Орденом начнет стремительно сокращаться.

– А потом?

– «А потом» не будет. Дядя Яша и Шая Голощекин не глупые люди. Семейные люди. С женами, детьми и внуками. Люди ответственные и, когда надо, безжалостные. Их долг не позволит им оставить своим потомкам дела в таком состоянии. Нас не трогают лишь потому, что мы им пока полезны. Не нужны, не необходимы, а полезны.

– И мы спокойно пойдем как бараны на осеннем заклании?!

– А вот об этом Маркус и попросил меня с тобой поговорить.

Сядь и подумай, что в нашем разговоре тебе показалось непонятным, странным.

Садится. Молчит. Недолго, буквально несколько секунд, но по лицу его преподобия видно, как тот прокручивает наш разговор.

– Вы противопоставили винтовку и патроны пьяной мужской моче.

– Правильно. Пророки дали прямой запрет пользоваться технологиями древних, но не только взборонили, но обязали пользовать их знания. Именно поэтому мы никогда не передаем технарям книги. И именно поэтому в любой Цитадели, а тем более в Обители Веры практически любой брат в возрасте выполняют обязанности Interpres sensum – буквальный перевод должности – переводчик смысла или по другому Комментатор древних. Это и моя работа – в частности и в первую очередь.

Мы не можем производить патроны. Но можем производить порох. Медленно, дурного качества, но свой. Ты же умный, начитанный мальчик. Скажи, из чего можно сделать зелье?

– Уголь, сера, селитра.

– Правильно. Две трети селитры и пополам от остатка – серы и угля. С серой – сложно, но решаемо. С углем – еще проще. А что с селитрой?

– Я читал, что в самой начале эпохи грехопадения ее выращивали в селитринницах.

– Правильнее сказать – в помойных ямах, но в сухом месте, и с минимальным доступом воздуха. Закладка первой селитринницы запланирован на осень. Дерьмо, зола, ботву с огородов, солому и падаль – все пойдет в дело. Но выход селитры увеличивается в разы, если все это сдобрить мужской пьяной мочой.

– А сработает?

– Не знаю. Должно. Года через три узнаем. Закладка только началась. Вернешься с грузом в Обитель Веры – Маркус тебе все расскажет подробнее.

Говорим еще долго. Старик, открывающий истину, мужчина, который давно уже все сам знает, догадался или понял, но еще нуждается, что бы кто то окончательно сложил пазлы, и ждет даже не в откровения, а в одобрения.

Но это нормально. Других Маркус мне не присылает. Тот кто имеет право задавать некоторые вопросы старику из Седьмой цитадели – должен знать большую половину ответов.

Такие разговоры редко проходят легко и непринужденно, и после того как его святейшество наконец сваливает – второй мой гость не спешит вступать в диалог. Спасибо ему и за это.

Наконец занавесь в дальнем углу сдвигается, и из темноты как привидение выплывает белоснежный лик моего дорого шурина.

– Ты всегда с ними так?

– Жестко?

– Мягко. Я ожидал увидеть кровь и сопли по стене. А тут… Я едва не заснул. Кстати, как он тебе?

– Нормально. Не хуже тех, что были до него. Ты уверен, что ему стоило знать про наш маленький секрет со сбором мочи?

– Стоило. Шила в мешке не утаишь. Мы допускаем, что у технарей могут быть свои люди, и те, кто работаете на них вслепую. А потому пусть считают, что мы только-только начали закладку, и урожая ямчуги нам ждать еще годы и годы. Скорее всего, что-то они и так знают. А Мы создадим …Как ты это называл?

– Белый Шум?

– Правильно. Шум. Много сведений. Разных. Мы не делаем, мы делаем, мы собираемся делать, мы делаем, но передумали, мы начали делать, но у нас ничего не получилось. Нужно утопить крупицы их знания в море нашей лжи.

– Но ты ведь пришел не за тем, что бы преподавать мне уроки дезинформации и контршпионажа?

– Да. – Лысый толстяк грустно вздыхает и начинает теребить своими пухлыми пальцами четки. – Несколько лет назад ты предложил некий план по Технограду. Так сказать – вариант окончательного решения проблемы нашего вынужденного сосуществования. Тогда мы посчитали его излишне аморальным и жестоким.

– А теперь?

– А теперь мы его считаем излишне запоздалым. К тому де повод неплохой. Технари нам сами его дали.

А инициатива, как ты сам понимаешь, наказуема. Да и выполнить задуманное, я думаю, лучше всего получиться у тебя.

Есть впрочем еще кое что. Вот…

Маркус-Добрый, Маркус-Милосердный словно две стеклянные слезы роняет на стол два маленьких стеклянных шарика. Желтых. Слезы Маркуса. Ядовитые. Смертельные.

– Цианид?

– Цианид. Мы проверяли. Действует, как и 100 лет назад.

– На ком?

– А оно тебе надо?! Меньше знаешь легче на душе. Просто постарайся сделать так, что бы они тебе не понадобились. А понадобятся…Там счет идет на секунды. Это что б ты знал.

– Знаю. Уж постараюсь. Кто будет в курсе.

– Савусаил и Яков …..Им я прикажу подчиняться тебе во всем. Буквально во всем. Только если ты не прикажешь… В общем – они мои правые и твои левые руки.

– Хорошо. Но тогда и ты должен дать мне шанс.

– Это справедливо. Как я должен это сделать?

– Для начала накажи меня.

– За что?

– Да за что угодно. Хотя бы за смерть той старухи. Как наказать – я уж тебе сам скажу…

– Гад.

– Что?

– Гад. Змий. Холодный, скользкий, опасный. Так тебя описывал покойный доктор Томаш. Он был прав. Он умел давать людям оценки. Ты серьезно надеешься извернуться и в этот раз?

– Возможно. А ты надеешься, что мне таки понадобится твой дар.

– Почему ты так решил?

– Ты все еще не простил мне Алю. Долгое молчание повисает в небольшой комнате. Толстяк вдруг замирает, и словно на мгновенье превращается в того, кем был лет 20 назад – в высокого сильного мужчину, тело которого еще не вкусило яда, а душа не отравлена предательством.

– Нет, не простил. И не прощу. Никогда. И ты это знаешь.

– Знаю.

Небольшая комната. И двое мужчин. Единомышленников. Не друзей. И мир, который только что прошел очередную точку бифуркации

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПОРТРЕТ ПАЛАЧА

Настоящее. 20 апреля 55 года Эры Пришествия Пророков. Где то на территории Технограда.

«Врага надо знать в лицо»– 75 лет назад эти мудрые слова были сказаны основателями того, что сейчас называлось «Техноградом». Кто именно оставил этот завет – было неизвестно. Это мог быть идейный вдохновитель и пастырь преподобный Иван Григорьевич Сахно, а мог быть один из руководителей ВЧ 32, или…Да не важно кто. Важным было иное – заветы основателей не забывались. И выполнялись.

Самый обычный альбом. И в нем враги, – те, кто должен умереть, что бы люди Технограда могли жить.

Густо и обильно заполненный в самом начале Основания, альбом долгое время не велся, а лишь хранился, как весточка из прошлого, и как знак своеобразной избранности настоящих людей. А еще как знак того, что цель и средства избранные лидерами общины верны. Альбом словно говорил: люди на фотографиях и рисунках хотели нам зла, они желали нашей смерти, но мертвы они, а мы или наши дети живы. Практика – лучший критерий истины. И практика говорила, что они мертвы, а мы живы. Значит, мы все делали правильно.

Сделанное издали фото фигурки человека, одетого в темно-зеленый пиксель. И рядом краткий комментарий, говорящий, что именно он руководил первым и наиболее опасным и организованным штурмом «Технограда» в первые дни после «Смрадной недели». И тут же рядом второй снимок, сделанный уже с очень близкого расстояния. И тоже комментарий. Без него было бы трудно понять, что тело залитое кровью с половиной черепа и далекий силуэт в камуфляже – это одно и то же лицо.

Еще пиксельная одна форма. Фигурка, и почему это женская. Стройная издали. Или отощавшая. Тот же комментарий – попытка атаки с целью завладеть едой и работоспособной техникой. И еще одна фотография, сделанная с близкого расстояния с комментарием – «Предположительно она».

Еще одна фигура в камуфляже, а потом сплошь гражданские. Лишь двое сняты издали, остальные же просто запечатлены грубыми штрихами, словно художник стремился скорее отразить чем объект его творчества не похож на других людей. Раньше – это могли бы назвать плохим шаржем, но тут это уже была ценная ориентировка.

Но с каждой новой фотографией или ориентировкой лица тех, кого надо убить, становятся все более осунувшимися. А потом провал. И нет снимков, и нет шаржей-ориентировок. Провал на четверть века покоя и мира, когда нет ни внешних врагов, ни угроз….

Лишь один раз… Фото. Лицо человека. Уже мертвое, обезображенное выстрелом в упор. И приписка ниже, сделанная видимо по горячим следам – «Сдох Вадим, и хер с ним».

Кто он, и чем смог насолить этот загадочный «Вадим» настоящим людям, чем угрожал, и почему удостоился быть занесенным в этот альбом – оставалось загадкой.

И снова тишина …На долгие годы покоя и благоденствия, когда главной проблемой остается поиск запчастей и патронов, и периодические вылазки по прореживаю отвергнутых Богом.

А через четверть века уж нет ни реактивов для снимков, ни техники для съемок. Зато снова появляется рисунок. Простенький такой. Лицо немолодого азиата, а ниже подпись – «Апостол Ян Гутман».

А рядом другое лицо. Европеец. Это апостол Тэд.

Все-таки рисование – это навык, а не набор реактивов – при желании его можно передать.

Поэтому лица тех, кого посчитали опасными для людей, для настоящих людей, худо бедно запечатлены. Это даже не лица, и не портреты, а скорее наброски, зарисовки, позволяющие легче узнать, отличить, выделить из группы.

Снова Ян, Тэд, Магда и и другие. Видно что рисунок обновился.

Потом новые картинки. Часто и густо. Разные лица.

И простая подпись под каждой – «Иерарх эксплорации, Сервус», а рядом приписка (руководитель разведки). И уже нет рядом с ними дублирующих фотографий или рисунков. Потому что враги живы или ушли, оставив приемников и последователей. Старая рука переворачивает альбом.

– Смотри, Саша, смотри. Возможно, через год-два тебе придется с ними столкнуться.

– Шая, но почему они до сих пор не живы. И вообще, почему мы их терпим?

– Сложный вопрос, Румянцев. Когда Орден возник, мы его сначала недооценили и отнеслись как курьезу, диковинке, и решили понаблюдать…

– Зря!

– Зря. Но уже через несколько лет апостолы предложили нам …нет, не союз. А скорее симбиоз, практику взаимного незамечания друг друга.

– А сейчас?

– Сейчас мы их можем уничтожить довольно легко. Но зачем? Они наши глаза и уши, они передают нам все найденные артефакты, кроме оружия, которое ломают. Они всегда нам уступают.

– Значит они слабы!

– Слабее нас настолько, что бы мы могли их уничтожить, но не настолько, что бы не понести ощутимых потерь.

– Ты так говоришь как будто они бычки на откорме.

– Ну, по сути так и есть. Вот только…Саша, сколько сейчас мы сможем вывести людей в поле?

– Около пятисот. И пятьсот стрелков – этого вполне достаточно, что бы стереть в труху. Я видел их вооружение – дубины и арбалеты, иногда атлатли.

Молчание зависает в небольшой комнате. Молчит комендант Технограда Шая Голщекин, молчит Александр Румянцев – командир Дальней Северной Разведки.

– Ты слишком молод, а я ведь помню тех, кто основал Орден.

– Кто они были на самом деле.

– Ты слышал истории про голых людей?

– Люди из прошлого.

– Да, их как камушки бросали вперед, посмотреть что получиться. Они и сейчас иногда падают. И их убивают, обычно убивают. Дрянь людишки – или сумасшедшие, или больные сумасшедшие больные, или за синевой тела не видать.

– А эти.

– Эти сами бросили себя, если можно так сказать, когда наступила катастрофа. Они рискнули.

– Они были обычными людьми?

– Можно сказать и так.

– Но почему они не пришли к нам…к вам.

– Потому что они решили не быть частью целого, а самим стать целым.

– Им не понравились наши практики прореживания предполья?

– И это тоже…Но только не думая пожалуйста, что мы были такими злыми, а Апостолы все такие благостные, в меду с патокой?

– Я так не думаю.

– Думаешь. Я дам тебе небольшое задание на сообразительность. Вот, возьми. Это, кстати, напрямую касается нашего разговора. Читай, где помечено! Это из «Книги Пророков».

Простая обложка гросбуха. Ветхая бумага и рукописный текст: «И дали Апостолы добрые семена первым людям. И заключили с ними завет о разделе урожая.

И был урожай невиданно добрым.

Но люди впали в искушение жадностью и нечестивые решили забрать себе не одну долю из десяти, как уговаривались, а девяносто девять из ста.

И пришел к ним пророк Гутман и сказал, что прогневили они Всеблагого своим нечестием, и в течение трех дней ждет их Кара.

И на третий день начался мор. И в первый день погибли все дети и больные, а на второй все старики.

А на третий день немногие кто мог ходить пришли к пророкам и, встав на колени, покаялись перед Всеблагим в нечестии.

И тогда Пророки встали на колени и вместе с грешниками молились о прощении.

А после молитвы – причастили тех они клятвопреступников, что покаялись. И те спаслись.

И простили нераскаявшихся. Но Всеблагой их не простил. И те умерли.»

– А теперь отбрось в сторону религиозную чепуху и скажи, что Ты тут видишь?

Недолгое молчание повисшее в комнате прерывается голосом молодого.

– Заражение, инкубационный период, пандемия, летальный исход наиболее ослабленных членов группы – дети и старики. Остальные сортируются по признаку лояльности. Лояльные – получают вакцину или антидот, нелояльные умирают. Выжившие не обременены наличием стариков и детей – более мобильны и активны, чем остальные группы в том районе. У них много еды… А еще они запуганы и послушны настолько, насколько это возможно. Возможно их даже спровоцировали на нарушение условий сделки. А еще…

– А еще все выжившие были поделены на пять номов– по пять-десять семей. И каждому ному был дан свой смотрящий, которого позже стали называть полубратом.

Такое себе вот начало. Старик Бяо – подобрал им хорошую котомку сюрпризов. Наша вынужденная терпимость по отношению к Ордену эти долгие годы объяснялась неопределенностью, незнанием.

Только пару лет назад наш друг сообщил, что чемоданчик с тремя полумесяцами – наконец пуст.

– Почему?

– Наш Друг в Обители лично по приказу Маркуса погрузил в цемент все ампулы с нью-эболой?

– Мне слабо верится в гуманизм иерархов.

– Я в него тоже не верю. Просто у антидота истек срок годности.

Знаешь, что самое смешное? Мы не знали, что надо искать, пока твой отец, мир душе, не обратил внимание на этот отрывок из послания.

Случайно обратил. И убедил нас всяких случай прозондировать почву.

– И?

– И практически с первых пальпаций мы наткнулись на гельт.

– Это плохо.

– Это не плохо. Это до невозможности хреново. Ты не понимаешь!? До последнего времени у Ордена было оружие последнего шанса, и мы о нем не знали. И если бы мы решили свалить Орден десять лет назад – случилась бы катастрофа.

– Но ведь его уже нет.

– Нет. Но о чем мы еще не знаем? Что ты знаешь о том, как становятся смотрящими Ордена – полубратьями?

– Пять-шесть лет послушничества и обучения. Чтение, письмо, агрономия и ремесла. Духовные практики, дабы окормлять паству.

– А еще?

– Да все, в принципе.

– А еще прохождения ряда ритуалов. Например, почтение памяти мученика Линя. Мы знаем о трех винтовках, принадлежавших Апостолам Гутману, Тэду и сыну его Симеону, которые теплом рук своих пророки очистили от греха. Что ты об этом знаешь?

– Три винтовки. Одна из них сломана со времен основания. Каждый полубрат должен в разобрать ее, собрать, и сделать выстрел над кенотафом Линя Бяо. Поскольку патронов у них нет, холостые патроны они покупают у нас… по очень вкусной цене.

– Саша, ты видишь тут только две исправные винтовки и отсутствие патронов. А я вижу пару сотен полубратьев, которые хоть раз в жизни сделали осознанный выстрел из огнестрельного оружия.

Мы их презираем и недооцениваем, а это ошибка. Но осознаваемая пока на уровне разума, но не сердца.

Возле Седьмой Цитадели уже несколько лет собирают неплохой урожай винограда и делают неплохое вино. Зачем?

– Ответ мне кажется очевидным. Что бы пить.

– А дальше? Наш Друг из Седьмой Цитадели допускает, что виноградники разбили не ради вина, а ради мочи…

– Чего?!

– Да, ради мочи. Ради пьяной мужской мочи, которая здорово ускоряет время созревания селитры – основы черного пороха.

– Они делают порох?

– Не знаю. Но наш Друг сообщал, что молодое вино пьют только зимой или поздней осенью, после завершения мистерии.

– Это имеет значение?

– Саша, ну напряги мозги. Большой зал, много людей, много вина, а на улице холод и до отхожего места бежать и бежать, и потому для удобства у самого входа поставлены обычные кадушки. И просто, и удобно. Вот, правда, потом содержимое кадушек никуда не выливают.

Зачем? – Не знаю.

Для производства селитры? Возможно… Иди краски тканей? Тоже не исключено. Мы обязаны допускать и эту вероятность. Скажи, Саша, какой ты вывод можешь из этого сделать?

– Я думаю, что мы можем и должны сокрушить черных, но от них можно ожидать сюрпризов. Учитывая то, что с каждым месяцем мы становимся слабее, а они сильнее – наносить удар нужно как можно скорее и всеми силами что есть. Под немедленно я подразумеваю – в течении ближайших двух-трех лет.

Ущелья и каньоны морщин опутавшие лицо человека с альбомом растягиваются в улыбке.

– Я знал, что хоть ты меня поймешь. А потому, тебе, как самому понятливому и предстоит поработать.

Слушай внимательно. После того недоразумения с убийством нескольких сектантов у нас, как ты понимаешь, начались некоторые недопонимания с Конклавом Ордена. Могло дойти и до столкновения – тут и сейчас, что нам совершенно не нужно.

Но, – старик поднимает палец и улыбается, – наш друг из Ордена дал знать, что войны можно избежать. Достаточно будет принести формальные извинения и обменятся гостями на полгода, дабы утихли страсти.

– Гостями? Может лучше заложниками?! Зачем нам это надо.

– Затем, что через пару лет Ордена уже не будет, но нам кровь с носа нужны полгода спокойствия. Поэтому нас сейчас нужен мир. Нам – в первую очередь, а не им. С их стороны нашими гостями будут четверо из семи главных иерархов Ордена.

– А с нашей?

– Тут черные проявили мягкость. Они согласны не на первых лиц, а на их родственников. Четыре человека. От меня поедет брат.

– Не слишком жирно для черных?

– Они отдают нам свои ферзей, прося взамен офицеров.

– Шая, я вас хорошо знаю. Вы же не просто так мне рассказываете?

– Не просто. У нас есть друзья в Ордене. И в Седьмой цитадели, и в самой Обители Веры. Ты доставишь посольство в Седьмую Цитадель, и дальше они проследуют в Орден в сопровождении сектантов.

Как я тебе сказал, одним из четырех – поедет мой брат. Ты должен ему по мере сил помочь.

– Помочь в чем?

– Понимаешь, раз пошла такая пляска как обмен гостями – мы должны успеть понять – кто тут мутит воду.

– В смысле мутит воду?

– У нас есть полгода разобраться что произошло там…Где были убиты сектанты. Разобраться что происходит.

– Если война неизбежна – зачем нам это?

– Понимаешь, Саша, наш друг в Седьмой Цитадели имел с нами связь через некого Якова. Такой себе полукровка – отец из наших, мать из диких. Ублюдки случаются.

Вам нужно будет найти Якова. Он явно вышел из под контроля, и начал свою игру. При чем на обострение. И в короткую. Наш друг в 7-й Цитадели не просил те проклятые винтовки, но через Якова, был дан запрос.

Старейшины Технограда ему отказали, но он откуда то все равно достал оружие, и от лица Старейшин передал его двум нашим спящим…Кому – сам знаешь.

А еще мы не отдавали такого безумного по преждевременности приказа на ликвидацию Домиция, Томаша, и еще тех двоих. Но этот приказ якобы от нашего имени был Яковом.

Слава Богу, наш Друг не стал спешить, и потребовал подтверждения.

А на следующий день к воротам Седьмой Цитадели была подброшена записка о запрещенных артефактах, хранящихся у крестьян полубрата Буониса.

– Зачем он это сделал?

– Одно из двух. Или он попал в лапы к Домицию, и последние время мы вели переписку не с нашим Другом, а с главой местной контрразведки.

– Это возможно?

– Это возможно, но маловероятно. И Яков человек острожный, и характер «заказа» ставил самого Домиция на 2-е место в числе целей. А он псих, но не самоубийца.

– Или?

– Или ситуация выходит из под контроля. Тут или Яша решил поиграть в Бога, что маловероятно. Или кое-кто в Городе решил ускорить события и спровоцировать войну и ликвидацию Ордена.

– Оно нам надо?

– Надо. И война будет. И победа, но тогда, когда мы посчитаем нужным. Без излишних жертв, напряжения ресурсов. Рвать зубы лучше под эфиром и одним махом, чем медленно выдирать. Кое кто считает что мы легко сомнем «Орден». Но горячие головы не допускают, что у «Ордена» могут быть и свои козыри в рукаве.

Поэтому, лучшим для нас вариантом будет удар всеми силами по их так называемой Обители веры. Во всех остальных случаях я ожидаю победу, но более кровавую.

Твоя задача – найти Якова, а если он мертв, постараться узнать с какого момента он начал петь под чужую диктовку, и главное – под чью.

Вывести из под удара нашего человека в Цитадели. Или сымитировать смерть, что то вроде утопления, или просто вывезти. Такие как он – нам нужны.

– И?

– И уничтожить Домиция, если будет возможность. Или как минимум скомпрометировать в глазах черных. Тебе помогут. Этот человек нам кажется наиболее опасным после парочки иерархов Ордена.

Сухая рука перебрасывает несколько страниц и на Александра с плоскости начинает смотреть очень немолодой человек, практически старик. Невысокого роста, в самой обычной рясе и капюшоне, из под которого выбивалась густая, не длинная седая бородка.

Рисовавший его художник скорее всего лично видел Домиция, и понимал, что и балахон с капюшоном, и борода, и посох дознавателя в руках – являются тем, что внешность может не только подчеркнуть, но и скрыть.

Поэтому и постарался, пусть грубо, пусть схематично, но отразить то, что человек изменить не в силах – глаза, взгляд палача.

К удивлению Румянцева в них не было одержимости изувера или ненависти. Они были скорее грустными и печальными. Скорбящими.

Отступление «Двадцать лет назад»

„Обезьянку”, шедшую под номеров № 58 вырвало и она ненадолго впала в беспамятство. Правда на очень короткий срок, и затем снова пришла в себя от нестерпимой боли в голове, от хруста песка на зубах и от ощущениМя, что к ней кто-то приближается.

Поднявший голову человек увидел несколько фигур с явным и недобрым рассматривающих его.

А затем был удар палкой по голове – не сильный, но достаточный что бы № 58 надолго забыл о боли.

Затем было пробуждение и новая волна королевы-боли, и жажда.

Небольшое помещение и две мужчин. Почти ровесников. Только вот один, тот, что посвежее, помоложе, одетый в серую рясу, а на втором нет ничего, кроме тряпки, которая по мысли тюремщиков должна изобразить набедренную повязку. Руки пленника привязаны к стулу. Руки собеседника тоже заняты – то стаканом с водой, то куском ткани, которая должна изображать полотенце.

– Меня убьют?

– Я еще не решил. Но скорее всего да. Еще раз пойми. Мы знаем кто ты, мы…

– Откуда вы можете знать? Я не вижу дела, бумаги, записей, я тут всего лишь два дня, а вы тут в своем гребанном будущем уже все знаете?!

– Если из туеса с черной посевной фасолью ты вынул фасолину, – что главное ты можешь о ней сказать?

– То, что она черная.

– Правильно. Мы знаем что ты – черная фасолина. И этого достаточно. Мы знаем, как ты тут оказался, а потому – участь твоя уже решена. Ты – умрешь. И не спеши обвинять нас в жестокости. Мы не звери. Как ты уже понял – есть несколько мест, куда из прошлого выбрасывает «черную фасоль» – таких как ты.

– Но мы же люди?!

Собеседник связанного вдруг замолкает. Но лишь затем что бы встать, быстро отойти за нечто из досок, которое должно символизировать ширму и наполнить камеру звуком струи бьющейся о дно горшка. А затем допрос продолжается…

– Да, люди. Неизлечимо больные люди, сумасшедшие люди или душегубы…такие как ты.

– Тогда почему меня прямо там и не зарыли? Все не так просто?

– Рад, что ты такой сообразительный. Как уже сказал, мы не звери. Я буду с тобой говорить, потом тебя отведут в камеру. Ты поешь и ляжешь спать. А на следующий день мы продолжим говорить. Говорить до тех пор, пока не признаю тебя….

– …Заслуживающим жизни?

– Нет, жизни ты не заслуживаешь по умолчанию. Иначе ты бы тут просто не оказался. Пока не признаю тебя полезным для Ордена.

– А если не признаешь?

– Скорее всего. В этом случае ты просто в очередной раз уснешь и не проснешься. Как я уже сказал – мы не звери. Жестокость уместна там, где от нее есть толк. А с вами – не тот случай.

– А если докажу свою пользу, меня оставят в живых. Если все же докажу?

– Ну, так докажи!!!! Докажи, твою мать, что твоя тушка стоит того, что бы ее целой и не проткнутой! – Человек хватает со стола стакан с водой и с жадностью его выпивает. А потом уже тише и спокойнее добавляет, – Докажи.

Кажется, такого перепада в настроении не ожидал никто – ни тот, кто назвал себя Маркусом, ни человек в углу периодически записывающий «вкусные места» из рассказа связанного, ни сама жертва допроса.