Текст книги "Времена года"

Автор книги: Арпад Тири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Матэ скользнул взглядом по слегка располневшей фигуре начальника почты, который стоял у окна и боязливо задергивал занавеску.

– Я мало что знаю, – запинаясь, ответил начальник почты на вопрос Матэ. – Утром к окошку подошел рыбак и сказал, что он пойдет к затону и затопит там свою лодку.

– А вы ему что ответили?

Начальник почты молчал, растерянно переступая с ноги на ногу, потом переспросил:

– Я?

– Что-то сказали ему, наверное?

– Действительно, что-то сказал, но что именно, сейчас не помню. Все село было похоже на растревоженный улей.

Матэ в сердцах дернул начальника почты за пиджак:

– А вы чего испугались? Уж не того ли, что партсекретаря пырнули вилами?

– Ходят слухи, что всех нас за это убийство накажут: мужчин упрячут в лагерь для интернированных, а имущество конфискуют.

– Кто распространяет такие нелепые слухи?

– Сейчас трудно сказать, кто именно, но факт остается фактом: сегодня утром во многих дворах забили поросят и телят.

– А вы молча слушаете эти сказки да держитесь за пистолет?

– А что я мог сделать? – удивленно спросил начальник почты.

– Нетрудно было додуматься.

– Я не имел права покидать почту, я приносил присягу почтовому ведомству.

– А райкома для вас разве не существует?

Начальник почты испуганно замолчал.

– Почта – учреждение очень важное, – наконец выговорил он, подобрав нужные слова. – Если почта находится в руках партии, в ее руках, считай, вся местная сеть связи...

– А в это время убивают секретаря.

Начальник почты покраснел. Взяв со стола пистолет «ТТ», он положил его во внутренний карман пальто. С той ночи, когда его подняли с постели и он позвонил, чтобы вызвать «скорую помощь», он только и ждал той минуты, когда приедет кто-нибудь из начальства, но никак не думал, что секретарь райкома сразу же появится здесь.

– Все произошло совершенно неожиданно, – тихо начал начальник почты. – Примерно в половине третьего ночи кто-то пробежал по улице и прокричал, что тревога была ложной. Мол, партсекретарь нашелся, а чтобы он протрезвился, мать облила его холодной водой. Люди бросились туда. Кто-то другой крикнул, что Иштван Кун покончил жизнь самоубийством. Я, товарищ секретарь, бросить почту не мог и потому...

– Об этом вы уже говорили.

– В район о случившемся сообщил я лично.

– Если вы не рискнули пойти к людям, хоть бы крикнули им что-нибудь через окно. Ведь они у вас получают деньги, письма, к вам приходят за советом... Да что мне вам объяснять? Хотя бы попытались наставить их на ум-разум!

Через несколько минут они шли по мокрому грязному тротуару. Впереди шагал кривоногий начальник почты, ступая от страха так, что казался еще более кривоногим. Крестьяне, завидев их, прятались под навесы, откуда с любопытством наблюдали, что будет дальше. Матэ останавливался то перед одним, то перед другим домом в надежде, что вот-вот откроется дверь или окно дома и кто-нибудь позовет их, но все его ожидания были напрасны.

– Он умрет? – спросил у Матэ начальник почты, когда они проходили мимо пожарного сарая.

– Сейчас его оперируют.

– Говорят, что беднягу насквозь проткнули.

Оба немного помолчали.

– Вы кого-нибудь подозреваете? – спросил Матэ.

Начальник почты так и застыл от изумления:

– Я? Какое я имею право подозревать? Я член парткома, но мне неизвестно, кто точил зуб на Иштвана.

– А у него были недоброжелатели?

– Не знаю.

– В селе Иштвана Куна уважали?

– Многие его любили. Считали порядочным человеком. Отец его работал до самой смерти здесь же, в селе.

«Если бы все эти люди пережили то, что пережил я, – думал Матэ по дороге, – они не бегали бы по селу, как кошки, не пили бы палинку, не грозили бы Иштвану Куну, не присылали бы анонимных писем мне и не будили бы по ночам, барабаня в окошко».

Снова полил холодный дождь.

Возле артезианского колодца, вырытого в конце длинной улицы, у высокого тополя, стоял худощавый мужчина с сумрачным лицом, держа на поводу крупную лошадь, покрытую попоной. Своей худобой и неуклюжестью лошадь походила на своего хозяина. Мужчина, казалось, не обращал внимания на дождь. Его голову и плечи покрывал мокрый кусок мешковины. Мужчина ждал, когда Матэ подойдет к нему ближе.

Наклонившись к Матэ, начальник почты прошептал:

– По его внешнему виду можно подумать, что у него не все дома. Ему на свете многое пришлось перенести. Во время войны он вот на этой лошади, запряженной в телегу, и приехал в наши края из Трансильвании.

Подойдя к мужчине, Матэ остановился, поздоровался. Незнакомец снял шляпу, но не проронил ни слова.

– Успокойтесь, товарищ! – как можно теплее сказал Матэ. – Мы не для того сюда приехали, чтобы интернировать вас. Как вы могли такое подумать? Подобные слухи распространяют наши враги. Мы приехали для того, чтобы разыскать преступника, который убил секретаря. Такой подлец не заслуживает пощады!

Мужчина продолжал молчать, в глазах его застыло упрямство.

Матэ сделал несколько шагов к колодцу и взялся рукой за отполированную многими ладонями ручку барабана. Он чувствовал себя обманутым. Горькое чувство, которое Матэ всячески пытался заглушить в себе, при виде мужчины с лошадью переполнило его душу. Так и подмывало разразиться ругательством, большие того, ему хотелось ударить этого человека, который как истукан застыл перед ним, словно сросшись со своим конем. Больше на всей улице не было ни души.

Начальник почты испытывал чувство неловкости из-за этой немой встречи.

«И нужно же было секретарю встретиться с этим несчастным», – подумал он и, тронув Матэ за рукав, попросил:

– Оставьте его, товарищ секретарь! Оставьте!

В здании райсовета в двух смежных комнатах сидели судья и председатель райсовета. Они допрашивали лиц, подозреваемых в убийстве. В комнатах было накурено, пахло потом. В помещении кассы, окно которой было зарешечено, устроили импровизированную камеру для задержанных.

Протокол допроса вел лейтенант. Он сидел в конце длинного стола спиной к стене и сосредоточенно стучал на машинке. Сельский полицейский на всякий случай разместился у самой двери, внимательно слушая все, о чем говорил начальник полиции. Отсюда он одним глазом мог видеть и то, что делают задержанные, запертые в кассе.

Начальник полиции, нервно расхаживая взад и вперед по комнате, бросал временами взгляд на собравшихся во дворе свидетелей и обдумывал вопросы, которые могли бы пролить свет на преступление.

Начальник полиции лично осмотрел место преступления, но этот осмотр ничего нового не дал. Можно было предполагать, что тяжело раненный Иштван Кун с трудом дотащился до дому. Там-то его и увидела мать.

Сжав голову руками, начальник полиции думал: «Такого запутанного дела у меня еще никогда не было. Но ничего, я в нем разберусь».

Матэ отозвал начальника полиции в угол и спросил:

– Ты сообщил в область, что мы находимся здесь?

– Да. Сказали, что через час приедет кто-нибудь из области.

– Ты что-нибудь выяснил?

– Двоих арестовал.

– Убийцы?

– Подозреваю, что один из них причастен к убийству, – сказал начальник полиции и дал знак лейтенанту, чтобы тот продолжал допрос. – Один из арестованных наш старый знакомый: моторист с пилорамы. В районе он появился три недели назад. Никто не знает, чем он занимался в ту ночь. Сам он утверждает, что ночь якобы провел в соседнем селе, а сюда приехал на машине только утром. Надо проверить, так ли это на самом деле.

– А другой?

– Другой – председатель сельского совета.

– Председатель?!

– Представь себе, он далеко не овечка. Две недели назад против него было начато официальное следствие. – Подняв руку, начальник полиции по пальцам начал перечислять причины, побудившие власти возбудить это дело. – Во-первых, он пьянствует. Во-вторых, в течение нескольких месяцев он не провел ни одного заседания совета. В-третьих, в его столе восемьдесят одно дело, которые никто никогда не рассматривал, а ведь среди них были такие, как оборудование мебелью детского дома, и другие. Этот тип все дела запустил.

– А есть какие-нибудь доказательства, что эти двое имеют отношение к нападению? – спросил Матэ.

Начальник полиции на миг задумался, а потом решил, что выскажется прямо, не обращая внимания на то, что перед ним секретарь райкома партии.

– Пока об этом известно только мне одному, – осторожно сказал он. – Как правило, вещественные доказательства появляются лишь в конце расследования. Что касается председателя сельсовета, то утром его подобрали мертвецки пьяного возле погреба. Дела его не в порядке, одного этого уже достаточно для подозрения. Но здесь может идти речь и о мести, так как следствие против него было начато как раз по предложению Иштвана Куна. Можно допустить, что он напился до чертиков и вгорячах пырнул секретаря вилами.

– Председатель сельсовета?

– Я, например, вполне это допускаю.

– А что слышно об Иштване?

– Звонили недавно из больницы. Операция закончена, но раненый пока еще в сознание не пришел. Оперировал его главврач.

Матэ пытался вспомнить что-нибудь о председателе сельсовета, хотя бы как он выглядит или как его зовут. Потом он вдруг вспомнил, что на последней партконференции председателя сельсовета как раз и не было. Говорили, что он отсутствует по семейным обстоятельствам.

Полицейский открыл дверь кассы. Войдя, Матэ увидел задержанных. В комнате, где еще сегодня утром решались все финансовые вопросы села, было накурено.

Когда дверь открылась, моторист с лесопилки повернул голову. Это был мужчина невысокого роста с густой шевелюрой и глупой улыбкой на толстом лице.

– Я Гуго Файфер, работаю мотористом на лесопилке, – представился он и комично поклонился. – Совершенно ни в чем не виноват, но вот заперли сюда! Я уже целую неделю не видел Иштвана Куна в глаза...

– Молчать! – выкрикнул из-за спины Матэ лейтенант.

– А вон председатель сельсовета, – кивнул головой в сторону другого задержанного начальник полиции. – Да, я еще забыл сказать, что он загубил розовую плантацию в два хольда.

– Вы же сами знаете, что из-за засухи невозможно было ничего сажать, – заговорил председатель сельсовета. Голос у него был неприятный.

– Если хотите что-то сказать, повернитесь к нам лицом, – заметил начальник полиции задержанному.

Председатель сельсовета повернулся.

Каково же было удивление Матэ, когда он узнал в председателе своего капитана – ротного, вместе с которым был на фронте. Он и сейчас был именно таким, каким запомнил его Матэ в госпитале, только в глазах его уже не было ни искорки надежды. Он несколько пополнел, у него появился небольшой животик. Волосы стали серыми.

– Матэ, ты?! – как-то просто произнес он.

Матэ вдруг почувствовал страшную усталость.

– Да, это я, – только и ответил он.

Поток воспоминаний захлестнул Матэ. Он понимал, что сейчас надо что-то сказать, объяснить, но по телу разлилась такая слабость, какую обычно чувствует тяжело больной человек, вставший на ноги после долгой болезни, когда он боится сделать лишнее движение, чтобы не упасть.

В полдень приехал областной прокурор со следователями, которые сразу включились в работу.

После обеда Матэ с помощью начальника почты собрал в помещении, где обычно демонстрируют фильмы, жителей села. К тому времени жители успокоились, и их уже можно было собрать. Перед началом собрания Матэ хотел было зайти к председателю сельсовета и все ему объяснить, да и самому кое в чем разобраться, но в последний момент передумал и только бросил беглый взгляд в окошко кассы, за которым сидел, сгорбившись, его бывший ротный.

Многие пришли на собрание с топорами. От стола, за которым стоял Матэ и начальник почты, до первого ряда было всего полметра. Во втором ряду Матэ увидел мужчину, который стоял на улице с лошадью. Начав говорить, Матэ ни словом не обмолвился о покушении, даже не упомянул имени Иштвана Куна. Он говорил о международном положении, о проблемах сельскохозяйственного производства и все время чувствовал на себе внимательный взгляд незнакомца из второго ряда, который не сводил с него глаз.

Вдруг незнакомец вскочил и, подбежав к Матэ, с силой всадил свой топор в стол.

– Если ты молодец, попробуй вытащить! – крикнул он.

В зале стало тихо. Матэ побледнел. Не спеша он снял пальто и, засучив рукава, рывком выдернул топор и отдал его незнакомцу. В задних рядах раздались жидкие аплодисменты.

– Силу не этим нужно проверять, – сказал Матэ.

Эти слова секретаря райкома потонули в шуме и криках: все вскочили со своих мест. У двери началась толчея, но общий поток вынес людей во двор.

После собрания Матэ сразу же поехал в Н. Допросы продолжались до вечера, и Матэ в задумчивости расхаживал по неопрятному двору сельсовета, отбрасывая из-под ног камни, облепленные грязью. До собрания у него не было времени думать о своем бывшем капитане, теперь же, чем больше времени проходило, тем больше Матэ мучился угрызениями совести, сознанием того, что он ничего не может сделать для своего ротного.

Когда механика увели на допрос, капитан остался один. Он безразлично смотрел на голую стену, радуясь тому, что остался один и уже не увидит перепуганной насмерть физиономии механика. Капитан сидел и думал о том, что Матэ за эти годы сильно похудел, что ему и сейчас, наверное, несладко приходится из-за этой кутерьмы.

Расхаживая по двору сельсовета, Матэ думал о капитане.

«Опоздал я сделать для него что-нибудь. А ведь он в свое время помог мне. Действовать нужно было сразу, как только я его увидел. А если он на самом деле виновен, я ничем помочь ему не могу. Ну а если он ни в чем не виноват, то в моей помощи и вовсе не нуждается. – Матэ закрыл лицо руками. – Но как он может быть ни в чем не виноват, если постоянно пьянствует, забросил все дела, да и алиби у него нет».

На обратном пути «шкода» не раз заезжала в грязь. Приходилось выскакивать из машины и вытаскивать ее из грязи.

Когда Матэ зажег спичку, чтобы посмотреть на часы, оказалось, что уже поздно.

– Ты давно знаешь председателя сельсовета? – спросил начальник полиции.

– С фронта, – помолчав, ответил Матэ. – Он был командиром роты, в которой я служил.

– Я потому тебя об этом спросил, что у моториста оказалось бесспорное алиби.

Матэ сгорбился и ничего не ответил. До сих пор он чувствовал, что твердо стоит на ногах, понимает, что поступает правильно, но теперь, когда появился этот капитан, ему показалось, что он совершает одну ошибку за другой.

Машина приближалась к городу. Вдали виднелись огни. От сильной тряски у начальника полиции заболел желудок.

– Если Иштван Кун умрет, не знаю, что я сделаю с этим председателем, – сказал он.

– Может, еще выживет.

– Состояние очень тяжелое. Врачи не надеются.

– А ты с Иштваном хорошо знаком? – поинтересовался Матэ.

– Еще как знаком: моя жена – его родственница.

Улица, на которой жил Матэ, от проливного дождя совершенно размокла. Матэ попросил шофера остановиться на углу. Дождавшись, пока «шкода» выбралась из грязи, он направился к дому. Шел и думал, как объяснить Магде причину своего опоздания. «Нужно будет спросить, как там мать и ребенок поживают, здоровы ли. Магда, как всегда, будет внимательно осматривать комнату с видом, что ей не нравится мебель или стены недостаточно чисты. Спросит, когда я наконец получу приличную квартиру. Правда, она и сюда согласна переехать, но я почему-то не хочу этого. Интересно, почему именно? Я, как обычно, буду хмыкать. Потом Магда будет греть воду, чтобы я вымылся. От пара запотеют стекла в окнах. Помывшись, я сяду поближе к печке, чтобы скорее обсохнуть. Буду чувствовать себя совсем по-домашнему. Магда начнет кухарничать, и мне захочется, чтобы она не уезжала. После ужина я осторожно попытаюсь раздеть ее. Магда стукнет меня по рукам, назовет нетерпеливым и почему-то смутится. Потом мы потушим свет, и все-все, кроме нас двоих, исчезнет».

Подойдя к дому, Матэ увидел, что свет в комнате не горит. От изумления он остановился на тротуаре. Подойдя к окну, заглянул в комнату, желая убедиться, что Магда все же приехала. Может, устала с дороги и прилегла немного отдохнуть. Но дверь на веранду была закрыта снаружи: значит, в доме никого нет.

На столе лежала записка, написанная рукой соседа:

«Звонила твоя жена. Сказала, что приехать не может, потому что заболел ребенок. Если можешь, сам поезжай домой. Я ушел в село в гости. Обойдешься как-нибудь без меня, вернусь завтра вечером».

Матэ, не раздеваясь, лег на кровать. Долго лежал так, потом встал, посмотрел, нет ли чего в шкафу, снова лег. Было страшно оттого, что остался один.

«Ничего, только бы капитан не приснился мне». Чтобы как-то отвлечься от мысли о капитане, он попытался представить себе Магду. На миг он увидел ее, когда она с улыбкой на лице высунулась из окна отдела социального обеспечения, в котором раньше работала. Потом она предстала перед ним уставшей, облокотившейся на стол, затем он увидел ее в снегу, она стояла у саней в своем пальто.

В первый раз Магда приехала к Матэ после трех недель его пребывания на посту секретаря райкома. Матэ и сейчас помнит, как она сидела одна в холодной комнате.

– У нас совсем мало денег, но что я могу сделать, – сказала она. – С тех пор, как тебя назначили секретарем, ты стал получать меньше простого шахтера, а жить приходится на два дома.

На топливном складе они купили дров и угля, но привезти все это домой Матэ хотел с наступлением темноты.

– Ты прав, – согласилась с мужем Магда. – Нехорошо, если люди увидят, как секретарь райкома сам тащит на себе санки с топливом.

Он только один раз останавливался, чтобы немного передохнуть, когда вез дрова и уголь. Бросив на притоптанный снег веревку, за которую тащил санки, Матэ со злостью произнес:

– Я, шахтер, чем занимаюсь!

Магда приободрила мужа взглядом...

Так и не раздеваясь, Матэ в ту ночь уснул, не погасив света.

На следующее утро Иштван Кун ненадолго пришел в сознание. Лицо его было белое-белое. За ночь ему сделали две операции, вторая закончилась перед самым рассветом. Врачи пока ни на что не надеялись и никаких обещаний не давали. Следователь пытался поговорить с пострадавшим, но этот разговор не дал желаемых результатов.

– Кто на вас напал? Председатель сельсовета? – спросил следователь, склонившись к раненому.

– Я видел только чью-то тень, – с трудом проговорил Иштван Кун.

– А не припомните, чья это была тень?

Иштван Кун обессиленно покачал головой. Лицо его покрылось крупными каплями пота. Дежурный врач предложил следователю оставить больного в покое.

Утром Матэ проснулся с сильной головной болью. Он долго умывался холодной водой, пока ему не стало несколько легче.

Вскоре в дверь постучал водитель «шкоды».

– Вас просили срочно приехать в райком, там кто-то приехал из области.

– Кто именно?

– Какая-то женщина. Фамилии ее я не запомнил, знаю только, что она из отдела кадров.

– Где она?

– Сидит в машине.

Подойдя к машине, Матэ увидел серьезное лицо сидевшей в ней женщины и сразу же узнал Лукачне из отдела кадров. Не знал только, зачем он ей понадобился, да еще в воскресенье. Женщина сидела неестественно прямо, хотя сидеть в этой машине было не ахти как удобно. Пожилой ее назвать было нельзя, и лет пятнадцать назад она была еще красивой, но тяжелая жизнь с мужем-алкоголиком да болезнь желудка, которой она страдала вот уже сколько лет, не прошли для нее даром: от красоты ничего не осталось.

– Бензина много в баке? – спросила женщина.

– До границы области хватит, – ответил шофер.

Несколько километров ехали молча, и Матэ был рад этому. События прошлого дня и внезапная встреча с капитаном настолько вывели его из привычного состояния, что он был готов к любой неожиданности.

К северу от города шоссе запетляло между скалистыми холмами. На одном из крытых поворотов остановились. Лукачне и Матэ вышли из машины, чтобы водитель не мог слышать их разговор. У опушки хвойного леса стоял старинный заброшенный замок, в задней части которого жила прислуга, обслуживавшая раньше жившего в замке барона. Напротив желтого замка находилась небольшая мелочная лавочка, которую, казалось, для того и поставили у поворота шоссе, чтобы в нее когда-нибудь врезался подвыпивший шофер на грузовике.

Лукачне остановилась перед лавочкой, закрытой на замок, который висел на большой металлической скобе.

– Вы в хороших отношениях с товарищем Патани, не так ли? – спросила она.

– С секретарем обкома?

– Да.

Матэ кивнул и сказал:

– Я ему многим обязан.

– Вчера вечером он арестован.

Матэ застыл от неожиданности. Он уставился на лес, словно ожидая, что из него своей тяжелой походкой, опираясь на трость, выйдет секретарь обкома и, внимательно оглядев местность через очки в металлической оправе, подойдет к Матэ и скажет ему: «Да проснитесь же вы наконец. И так здесь весь день проспали!»

– Что он сделал? – спросил Матэ после долгого молчания.

– В восьмом часу вечера его забрали в полицию. Больше я ничего не знаю. Я затем и приехала сюда, чтобы сообщить вам об этом. Знаю, он вас очень уважал.

Матэ стало как-то не по себе.

– Но что же произошло? Почему с ним так поступили?

– Я больше ничего не знаю. Новый секретарь обкома приедет завтра.

– Кто он такой?

– Вам он наверняка известен. Он работал в центральном аппарате. Фамилия его Тако.

Оба молча пошли к машине. Лукачне сказала все, что могла сказать, и теперь, освободившись от страшной тайны, казалась беспомощной. Она ждала, что Матэ приободрит ее или объяснит что-то, но тот молчал, погруженный в собственные мысли.

Он не знал, что ждет его, к чему он должен готовиться, но был уверен в одном: что бы ни случилось, он не обратится за помощью к Тако, даже если ему уготована участь Патани.

Через неделю Тако вызвал Матэ к себе. Когда Матэ вошел в кабинет секретаря, Тако вышел из-за стола и сделал несколько шагов навстречу.

– Мы уже знакомы, не так ли? – сказал он и протянул Матэ руку.

– Да, конечно.

– Я слышал о вашем плане строительства консервного завода.

– Для района это было бы очень важно, – заметил Матэ.

– Идея хорошая. Я ее поддерживаю.

Разговор был недолгим. Тако выглядел хорошо, казался спокойным и уравновешенным. От его прежней растерянности не осталось и следа. По его словам и манере держаться чувствовалось, что он думает строить свои отношения с людьми совершенно по-новому. Однако Матэ держался настороженно, почти отчужденно. Он никак не мог избавиться от мысли, что сейчас в кабинете нет Патани, который, разговаривая, обычно прохаживался взад-вперед по кабинету, облицованному деревом, останавливаясь перед гипсовой скульптурой красноармейца, поднимающегося в атаку. Тако ни словом не обмолвился о своем предшественнике. Так они и расстались: Тако – довольный собой, Матэ, напротив, – расстроенный и недовольный.

– Вы уже довольно давно работаете в этом районе, – словно между прочим произнес Тако в последнюю минуту. – Надеюсь, вы приобрели здесь хороший опыт. Именно поэтому нас интересует ваш район, организация политической работы в нем, ваше мнение о людях. Откровенный, смелый разговор об этом оказал бы новому руководству большую помощь. Перед нами стоят важные задачи, для решения которых нужно основательно изучить людей...

В тот же день вечером к Матэ нежданно-негаданно приехал Крюгер, который на сей раз, вопреки обыкновению, не скрывал беспокойства. Он похудел, как-то вытянулся, лицо бледное, словно он не выспался.

Увидев друга, Матэ понял, что с ним, видимо, что-то произошло: уж очень он изменился.

Магда на кухне жарила сало. Запах проникал в комнату, очень хотелось есть. Крюгер и Матэ сели к столу. Крюгер снял с себя китель, посапывая, снова уселся на стул, но к стакану с вином не притронулся.

– Сердце что-то барахлит, – объяснил он Матэ, положив руку себе на грудь.

«Может, настроение лучше станет, – подумал он. С Крюгером они дружили давно, им было что вспомнить. – Прошло ровно пять лет с тех пор, как мы без гроша в кармане начали новую жизнь. Всего пять лет, а кажется – сто! Если бы мы и внешне так же изменились, как изменилась сама жизнь, то просто бы не узнали друг друга».

– Матэ, а я ведь женился. – Голос Крюгера вывел Матэ из задумчивости.

– Что ты сказал? – удивился Матэ.

– Я женился, говорю.

– Когда?

– Месяц назад.

Когда смысл слов, сказанных Крюгером, дошел до Матэ, он рассмеялся:

– Значит, все же женился?.. Написал, приехали бы на свадьбу.

– Никому я не писал, женился, и все. За неделю все оформил.

– За неделю? – удивился Матэ.

– Такие вещи делают быстро или вообще не делают, – пошутил Крюгер.

– А когда ты успел поухаживать?

– Ухаживание продолжалось чуть больше недели.

– Быстро же ты!

– Быстро. – Крюгер потянулся за стаканом.

Матэ задумчиво разглядывал друга, потом сказал:

– А ты что-то не весел... Я знаю твою жертву?

– Не знаешь. Она из Будапешта.

– Вон как... – понимающе кивнул Матэ.

Крюгеру казалось, что он до сих пор все еще не пришел в себя. Он вспомнил, как стоял перед зданием загса, поджидая свидетелей, и никак не мог сообразить, не будет ли это самой большой ошибкой в жизни. Это странное чувство появилось оттого, что рядом с ним находится женщина, а это для него было делом не совсем привычным.

– Магда! – крикнул он в кухню. – Что ты скажешь, Крюгер женился!

В дверях, теребя передник, появилась Магда. Бросила взгляд на мужчин, покраснела, вспомнив, как за ней начал ухаживать Матэ, а Крюгер, ничего не говоря, сопровождал своего друга, и она не знала, чьи же ухаживания принимать, Матэ или Крюгера.

– Как зовут твою жену? – спросила Магда, садясь между мужчинами.

– Штефи. Штефания.

– Красивое имя! – воскликнула Магда. – Сколько ей лет?

– Двадцать три.

Матэ в уме быстро подсчитал, что жена Крюгера на десять лет моложе мужа. А Крюгер сидел и думал, что больше ничего не скажет им о своей жене, о том, где она сейчас...

– Квартира у вас есть?

– Получили в новом доме в Буде, двухкомнатную, – ответил Крюгер. – Никак не обставим ее мебелью. На прошлой неделе привезли кое-что, но вот ковра еще нет. Ну ничего, до получки доживем и без ковра.

– А почему ты не привез с собой жену? – спросил Матэ. – Мы бы познакомились с ней.

Крюгер помолчал, а потом сказал:

– Она не могла приехать.

Магда вышла на кухню. Загрустив, остановилась у плиты. Отчего она вдруг так затосковала: то ли оттого, что у них самих нет ни мебели, ни ковра, то ли оттого, что женился Крюгер.

Матэ встал, пересел к Крюгеру на диван и обнял его:

– Красивая у тебя жена?

Крюгер молча кивнул.

– Чем она сейчас занимается без тебя? – поинтересовался Матэ.

– В больнице она лежит, аборт делает, – помолчав, объяснил Крюгер.

– Неужели вы не хотите ребенка?

– Сейчас нет.

Матэ замолчал, а сам думал: «В конце концов, какое мне до этого дело?» Заметил, что Крюгеру неприятно разговаривать об этом. Хотелось посмотреть хотя бы на свадебную фотографию, на которой были изображены Крюгер вместе со своей Штефанией, стоящие на ступеньках загса, но, похоже, Крюгер не захватил ее с собой, иначе он обязательно показал бы фотографию Матэ.

Перед ужином Матэ сходил в корчму и принес оттуда черный кофе в кружке.

– Какой кофе мы раньше пили: три литра солода, полкило хлеба – и кофе готов. И еще как рады были! – сказал он, вернувшись домой и вешая пальто на крючок.

Матэ был рад приезду Крюгера, но с горечью отмечал, что им чего-то не хватает: не клеится разговор, да и только.

Вечер тянулся медленно. Крюгер не говорил о цели своего приезда, а Матэ ни обмолвился об аресте секретаря обкома. Перед сном, когда Магда вышла на кухню, чтобы переодеться, Матэ сказал Крюгеру:

– Жаль, что не написал раньше, а то бы мы приехали к тебе на свадьбу.

Крюгер молча кивнул головой и лег спать. Он долго не мог уснуть, лежал безразличный ко всему, словно все его чувства остались в больнице, у кровати Штефании. Он думал о том, что ему трудно объяснить Матэ, как он женился. Перед глазами возникло напудренное лицо Штефи, и ему вдруг стало ясно, что все началось в то странное долгое воскресенье, когда Крюгеру казалось, что утро так никогда и не кончится. Но полдень все же наступил, подошло время обеда, они со Штефанией обедали вместе...

Из корчмы Штефи повела Крюгера в поселок строителей. Увидев Штефанию под руку с мужчиной, когда она шла между бараками по засыпанной шлаком дорожке, сторож сокрушенно покачал головой: «За это я никакой ответственности не несу, барышня работает в управлении, так что пусть она и отвечает за своего гостя».

В поселке было безлюдно, только у двери одного дома стоял мужчина, видимо не зная, чем заняться, а во дворе другого дома кто-то стирал белье.

Подойдя к бараку, где размещалась канцелярия, Штефи вынула из сумочки ключ. Открыв замок, она ввела Крюгера в комнату общежития. Здесь стояло четыре койки. В нос ударил запах одежды и дешевого мыла, лежавшего на полочке, прибитой над тазом для умывания.

– Вот здесь и живем мы, недотроги, – сказала Штефи. – Не бойся, сейчас никого нет. Девчата вчера разъехались кто куда.

Она заперла дверь изнутри.

– Зачем это?

– Ты не будешь плохо думать обо мне после этого?.. – тихо спросила Штефи у Крюгера.

Матэ в тот вечер никак не мог заснуть. Он отодвинулся как можно дальше от Магды и, положив под голову руку, лежал и думал, глядя в темноту. Пять лет прошло с того дня, а он все не может забыть его.

«Ровно пять лет, – думал Матэ. – А мы даже и слова не сказали о нем».

Всего несколько дней назад фронт передвинулся дальше на запад. Как-то утром, выглянув в окно и не увидев ничего такого, что напоминало бы о войне, мать сказала Матэ:

– Теперь ты можешь отправиться за сестренками.

Крюгер поджидал Матэ на углу. Пообедав у родственников, они пошли обратно домой. Одна сестренка была еще совсем маленькой, и ее пришлось нести на руках. Другая уже ходила в первый класс. Шли по каменистой дороге. День был дождливый, хмурый. По ночам со стороны Балатона доносился гул артиллерийской канонады. Чтобы не встретиться по дороге с немецкими пленными, прятались в кустах. До шахтерского поселка было уже рукой подать, как вдруг перед самым спуском в долину, словно из-под земли, появился советский офицер верхом на лошади.

Офицер ехал прямо на них, и они не успели спрятаться от него. На голове у офицера была каракулевая кубанка, на боку шашка в ножнах с красивой резьбой. Спину лошади покрывала вышитая попона, намокшие концы которой болтались. Темная длинная грива закрывала шею животного.

Офицер загородил дорогу. Вид у него был строгий, но, если бы Матэ внимательно посмотрел русскому офицеру в глаза, он заметил бы в них жалость. Сестренки расплакались от страха. Офицер вдруг откинул полу шинели и полез в карман.

Матэ побледнел. «Сейчас он выхватит пистолет!» – мелькнуло у него в голове. Но офицер вынул из кармана две помятые бумажки, каждая по двадцать пенгё, и, посмотрев на них, словно стараясь отгадать, что, собственно, на них сейчас можно купить, протянул деньги сестренке, которую нес на руках Матэ.