Текст книги "Времена года"

Автор книги: Арпад Тири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

А. Тири
ВРЕМЕНА ГОДА

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Накануне 25‑й годовщины освобождения Венгрии Советской Армией от фашизма министерство культуры и союз венгерских писателей объявили конкурс на лучшее произведение, посвященное освобождению страны Советской Армией от фашизма. Одним из отмеченных премией и явился изданный в 1970 году в Венгрии роман А. Тири «Времена года».

Арпад Тири родился в 1928 году в Будапеште. Впервые его имя появилось на страницах венгерских газет и журналов в 1949 году. Его перу принадлежат сборник репортажей «Землетрясение» (1959), антология «Красные искры» (1960), драма «По колено в воде» (1961), повесть «Прощай, война!» (1962).

Роман «Времена года», предлагаемый читателю в авторизованном переводе, был положительно встречен венгерской критикой и, по ее отзывам, вызвал живой интерес у читателей. Это естественно, потому что писатель поставил перед собой задачу показать сущность основных общественно-политических процессов периода освобождения Венгрии от фашизма и последующих лет, вплоть до весны 1957 года. В романе раскрывается картина венгерской действительности на протяжении 15 лет, лет трудных, насыщенных важными историческими событиями, определившими судьбу не только героев книги, но и всего венгерского народа.

«Прошлое – не безупречно, но упрекать его – бессмысленно, а изучать необходимо» – эти слова великого пролетарского писателя А. М. Горького лучше всего определяют основную направленность романа.

Главный герой книги – молодой шахтер Матэ, которого посылают воевать на восточный фронт. Здесь ему становится ясно, что преступная война, в которую втянула венгерский народ правящая хортистская клика, глубоко чужда интересам широких масс венгерских солдат и народа. Матэ убеждается в гуманизме советских солдат, в их морально-политическом и военном превосходстве, в их героизме. Он постепенно прозревает и начинает понимать, что советские воины и партизаны, воюющие за правое дело, защищающие свою Родину от захватчиков, не могут не победить.

После войны Матэ ведет политическую работу среди шахтеров. Сама логика жизни и борьбы приводит его в ряды коммунистов. Его направляют на учебу в партшколу. Окончив ее, Матэ целиком отдается партийной работе, активно трудится на всех постах, куда его направляет партия. По клеветническому доносу его арестовывают, потом амнистируют. Наступают трудные дни: Матэ лицом к лицу сталкивается с контрреволюцией, внешние и внутренние силы которой осенью 1956 года развязали мятеж в стране. Это тревожное для страны время время является переломным моментом и для самого Матэ. Ему приходится многое переосмыслить. Он находит опору, черпает духовные и моральные силы у старых коммунистов, участников борьбы за Советскую Венгерскую республику, бойцов интернациональных батальонов в Советской России и республиканской Испании; у советских воинов, пришедших по просьбе Венгерского революционного рабоче-крестьянского правительства в трудные для Венгрии дни 1956 года на помощь братскому народу в его борьбе с контрреволюцией.

В образе главного героя романа прослеживается нелегкий, мучительный процесс формирования нового человека. Матэ и его товарищи не всегда и не во всем безупречны, не лишены недостатков. Находясь на принципиально правильных классовых позициях, они тем не менее не всегда верно выбирают конкретные формы борьбы с социально чуждой им стихией, склоняются порой к самоуправству, анархизму. Но это честные, преданные народному делу люди, выходцы из среды рабочего класса, самоотверженно борющиеся за упрочение позиций и авторитета Коммунистической партии и народной власти в Венгрии.

«Времена года» – роман социально-психологический. В нем рассказывается об ответственности коммуниста, о долге человека перед обществом, перед своей совестью, о преемственности классового и социального опыта поколений, о партийности в подходе к важным политическим событиям и явлениям недавнего прошлого. Все эти вопросы являются предметом напряженных раздумий героев романа, служат пружиной их действий и поступков.

В романе «Времена года» Арпад Тири выступает как человек вполне определенный в своих симпатиях и антипатиях. Он хорошо знает жизнь, его концепция глубоко партийна. Он показывает, что его герой является достойным представителем народа, стойко выдержавшим испытания, выпавшие на его долю в трудный и ответственный период послевоенной истории его родины. Даже в самое тяжелое время он остается истинным патриотом.

Венгерская печать называет роман А. Тири «Времена года» биографией поколения 40‑х и 50‑х годов. Написан он просто, без излишнего пафоса, без художественных и стилистических преувеличений. Тепло и проникновенно говорит автор о советских воинах, об их высоких боевых качествах, их истинном интернационализме. Советская Армия, в жестоких боях сокрушившая фашизм, помогала венгерскому народу встать на путь строительства социализма, а это, в свою очередь, способствовало формированию таких людей, как Крюгер, Шимон, Матэ, и многих других. В романе хорошо показана помощь Советской Армии в становлении новой жизни в народной Венгрии, в борьбе всех честных мадьяр за новую жизнь и социализм.

Повесть «Прощай, война!» как бы примыкает к роману, дополняя картину боевых действий на территории Венгрии и политических настроений венгерского населения в деревне в последние месяцы войны. Устами своего героя, простого венгерского парня Петера Киша, А. Тири осуждает антинародную, разбойничью войну, развязанную Гитлером. Всем своим существом Петер, как и его товарищи, протестует против бессмысленной гибели миллионов людей. Он не понимает, во имя чего должен убивать русских солдат, которые ничего плохого не сделали ни ему, ни его стране. Война – это и личная трагедия Петера. Она разбивает его семью и в конце концов отнимает жену, которую он сильно любил.

В повести правдиво показаны картины войны, хорошо переданы настроения солдат на фронте в 1944 году, чувства обреченности и страха перед мощью и силой Советской Армии, нарастание протеста в душах солдат, которых хортистская клика заставила воевать за неправое дело. В мыслях, поступках и действиях Петера Киша происходят явные, необратимые перемены. Ненависть к тем, кто погнал его и ему подобных на бессмысленную гибель, к гитлеровцам, один из которых обесчестил его жену Веронику, к деревенскому кулаку Палу Балинту, прячущему награбленное имущество, – таков итог идейной эволюции героя.

Настоящих друзей Петер Киш находит среди советских солдат, вступивших на территорию Венгрии. В коротком, но ярком заключительном эпизоде их встречи рушатся клевета и небылицы в адрес Советской Армии, нагроможденные фашистской пропагандой. В советских солдатах трудящиеся венгры видят силу, освобождающую народы Европы от коричневой чумы.

Произведения А. Тири, лауреата премии Аттилы Йожефа, с их яркой антифашистской направленностью, острой социальной проблематикой, проникнутые духом гуманизма и интернационализма, по праву занимают видное место в ряду лучших произведений современной венгерской литературы и представляют несомненный интерес для советских читателей.

–

ВРЕМЕНА ГОДА
Роман

Брезжил рассвет. В то утро Матэ встал на час раньше обычного, чтобы железнодорожник не опоздал на поезд. Автобусное сообщение между горняцким поселком и городом еще не было восстановлено, а пешком до станции не менее часа ходьбы.

Матэ опустил уши шапки и завязал под подбородком. От теплого дыхания на холоде на мех осела изморозь. Забинтованную левую руку он засунул за борт кожаного пальто. Шагал Матэ неровно, через каждые два-три шага осторожно ставил одну ногу на землю: видимо, пулевая рана давала о себе знать.

Вообще Матэ очень любил утро. В это время все в природе казалось ему загадочным, словно и люди, и окружающие их предметы готовились к чему-то особенному, хотя он хорошо знал, что это только так кажется; на самом деле каждое утро является лишь продолжением предыдущего дня. По утрам он чувствовал себя особенно бодрым и готовым к любой борьбе.

Железнодорожник шел чуть-чуть поотстав от Матэ, как человек, попавший в незнакомое ему место. Он был немного пониже Матэ ростом и несколько посолиднее. Шел он, легко помахивая своим саквояжем. Временами проводил свободной рукой в перчатке по коротким черным усикам. На ушах у него были суконные наушники на металлическом ободке, который слегка стискивал форменную фуражку.

«Вот я и выполнил свою нелегкую миссию. И в довершение всего еще познакомился с этим несколько странным, но очень хорошим человеком...» – думал железнодорожник.

На его покрасневшем от холода лице застыло выражение, какое бывает у человека, который хорошо сделал свое дело и остался доволен собой.

Оба шли молча, словно боялись говорить на холоде, который в то утро был довольно крепким, хотя и без ветра. От поселка к станции вела неровная улица, освещенная желтым светом электрических фонарей, которые слились бы в одну сплошную гирлянду, если бы ее не разделяли местами темные разрывы, где лампочки были сбиты выстрелами. В конце улицы стояло законченное станционное здание с башенкой. Печной дым низко стлался над крышами домов, образуя легкие прозрачные облачка с терпким запахом, которые цеплялись за голые ветки тополей.

Дойдя до развилки дорог, Матэ остановился.

– Спасибо за прием, – сказал железнодорожник, протягивая Матэ руку. – Вернее, за все.

– И вам спасибо, что разыскали меня.

– За плохое известие благодарить не принято, – серьезно произнес железнодорожник. На какой-то миг можно было подумать, что он хотел обнять Матэ: сделал неуклюжее движение, но не обнял. – Понравились вы мне очень, и я буду рад, если зайдете ко мне, когда будете в Пеште. Жена у меня хорошая, гостеприимная.

Матэ остался стоять на перекрестке дорог, снискавшем себе недобрую славу из-за частых автомобильных аварий, и смотрел вслед удалявшемуся железнодорожнику, который несколько раз оглянулся и помахал рукой, как хорошему доброму другу. Матэ помахал в ответ.

К Матэ железнодорожник пришел поздно вечером. Громко забарабанил в дверь и, обив на пороге снег с сапог, сказал:

– Ну и ну, еле-еле разыскал вас.

Лицо у незнакомца было белое и чуточку встревоженное, и, освещенный тусклым светом, он казался каким-то беззащитным.

Матэ, не вынимая руки из кармана, сжимал рукоятку пистолета.

– Кого вы ищете?

– Я от Крюгеров, – ответил железнодорожник.

Матэ впустил незнакомца в дом. Несколько секунд оба молчали, прощупывая друг друга взглядом. Первым заговорил железнодорожник, рассказав о цели своего прихода. Матэ почувствовал боль в груди.

– Скажи, наконец, как он погиб? – попросил Матэ.

Блеск в глазах железнодорожника погас, руки, жестами которых он только что сопровождал свой рассказ, замерли. Весь он сразу как-то согнулся под тяжестью этой страшной вести.

– Забили беднягу до смерти, – вздохнул он и продолжал: – Случилось это второго ноября. Крюгер шел по улице домой, на нем был спортивный синий костюм и форменный полушубок, но без знаков различия, на ногах – сапоги. Свидетели показали, что вслед за ним увязалось несколько мятежников[1]1
  Речь идет о контрреволюционных событиях в Венгрии, спровоцированных силами внешней и внутренней контрреволюции осенью 1956 года. – Прим. ред.


[Закрыть]. Они бежали за ним и орали: «Вот идет авош!»[2]2
  Так в дни контрреволюционного мятежа 1956 года мятежники называли сотрудников органов государственной безопасности ВНР. – Прим. ред.


[Закрыть] Его тут же схватили. Не спрашивали ни о чем, но и слова сказать не дали. Убили, и все.

Матэ молчал, чувствуя, как постепенно утихает боль в груди. Стоял и думал:

«Как страшно, что я уже не ощущаю, какими большими друзьями мы были с Крюгером; не чувствую, как много он для меня значил. И вот сейчас, вместо того чтобы упасть на стол и зарыдать, я стою как остолоп, а ведь его уже нет в живых. Он умер, погиб».

– Мы жили с ним в одном доме, на одном этаже, – проговорил железнодорожник, стоя за столом напротив Матэ. В голосе его чувствовалось участие. – Жена Крюгера, узнав, что я проезжаю через эту станцию, попросила меня разыскать вас и все рассказать. Я хорошо помню ее слова. Она сказала, что вы были его лучшим другом и должны знать о том, что с ним случилось.

Матэ вышел в кухню. Достал из ящика стола тоненькие разноцветные свечки, оставшиеся еще с рождества. Отобрал только целые и по очереди зажег, предварительно накапав на стол воску. Вынул из шкафа едва начатую бутылку палинки, граненые стаканы и поставил их на середину стола.

– Выпьем! – предложил он железнодорожнику.

– Только немного! Совсем немного! – пытался отговориться гость и быстрым движением пригладил гладко зачесанные назад темные волосы. Он явно нервничал.

Матэ, словно передумав, смерил мужчину внимательным взглядом. На нем была темно-синяя помятая железнодорожная форма с пятнами грязи; некогда позолоченные погончики поблекли и казались ржавыми, а когда железнодорожник делал резкие движения, они комично топорщились. Блестящие черные глаза его жили спокойной размеренной жизнью железнодорожного служащего, у которого все делается строго по расписанию.

Гость смотрел на трепещущее пламя свеч, понимая, зачем их зажег хозяин дома, и на душе у него теплело. Он поднял стакан, словно присутствовал на каком-то семейном торжестве, и пригубил палинку.

– Товарищ Крюгер часто рассказывал мне о вас.

– А чем сейчас занимается жена Крюгера? – спросил Матэ у гостя.

– Рассказывать об этом она меня не просила. Так-то вот.

Между тем тоненькие свечи с легким потрескиванием догорели, расплавленный воск разлился по столу крошечными лужицами, которые вскоре затвердели.

Матэ охватило такое чувство, будто весь мир вдруг вымер, в живых остались только железнодорожник и он, да и то для того, чтобы одному сообщить, а другому узнать о гибели Крюгера.

Гость сказал, что его состав будет сформирован на сортировочной станции только к утру, следовательно, у него много свободного времени. Валяться в грязных провинциальных общежитиях для железнодорожников ему до чертиков надоело, и охотнее всего он переночевал бы здесь. Выслушав это, Матэ встал и пошел в кладовку за хлебом и салом.

– Луку захватить? – спросил он.

Железнодорожник ради приличия немного помедлил, а затем радостно закивал.

Начали готовить ужин. Нарезали маленькими кусочками хлеб и сало.

– Можно поджарить. У меня и яйца есть, – предложил Матэ.

Постепенно гость осмелел. Он с любопытством оглядел маленькую, с низким потолком кухоньку, в которой не было даже окна.

– Один живете?

– Один как перст, – кивнул Матэ.

– Не женаты?

– Нет.

– Значит, развелись.

– Не совсем так.

– Тогда, значит, врозь живете, – проговорил железнодорожник, поправляя огонь и готовясь бить яйца. – Жена сама ушла или вы ее выгнали?

– Ушла. Так будет точнее.

– И после этого не встречаетесь с ней?

– Иногда, но очень редко.

– Ну и правильно, – согласился гость и, рассмеявшись, осторожно посмотрел на Матэ, который следил за тем, как жарится сало.

– Так может говорить только старый холостяк, – заметил Матэ.

– Это я-то старый холостяк? – уже серьезно спросил железнодорожник и, прислонившись к шкафу, вытер тряпкой руки. – Хорошо бы!

– Хотите сказать, что вы с женой не душевно живете?

– О боже! Если бы и моя жена взяла вдруг да и ушла от меня, как ваша, – вздохнул железнодорожник. Он хотел было рассказать, что, к счастью, редко бывает дома, проводя большую часть времени в разъездах, либо сидя в багажном вагоне, либо валяясь где-нибудь на койке в общежитии, но не сказал.

Зашипело сало на сковородке. Матэ вывалил в нее мелко нарезанный лук и посолил. Оба увлеклись приготовлением яичницы. Приятно запахло жареным луком.

Железнодорожник вытер лоб.

– Женщины думают, что если бы их не было на свете, то нам, мужчинам, пришел бы конец, – сказал он. – А ведь не такое уж это плохое дело – жить одному, а?

– Я привык, – ответил Матэ.

– И давно так?

– Три года.

– Готовить вы, как я вижу, не любите?

– Не очень. Обычно поздно прихожу домой. За день так устанешь, что не до готовки.

– Я это сразу заметил, – согласился железнодорожник. – Вы еще молоды. Вам можно дать самое большее лет тридцать пять... – И, бросив взгляд на забинтованную руку Матэ, спросил: – А что у вас с рукой? Почему она перевязана?

Матэ молчал, словно подыскивая нужные слова.

– Ранили, – сказал он после паузы. Здоровой рукой он поддержал свою перевязанную руку, будто она вдруг заныла. – Ногу вот тоже прострелили мятежники, но и я им показал.

Железнодорожник покачал головой, его хорошее настроение сразу пропало.

– Понимаю, – строго сказал он.

Оба ели с большим аппетитом, а когда все было съедено, даже вытерли растопленное сало на тарелках кусочками хлеба.

Матэ включил старенький «Телефункен», подаренный ему еще тестем.

Осмелев, железнодорожник внимательно разглядывал незамысловатую обстановку комнаты: старый шкаф, двуспальная кровать с периной и горкой подушек, как принято застилать в селах. На одной из стен гость заметил большой выцветший квадрат: раньше здесь висела икона. На узкие окна опущены видавшие виды деревянные жалюзи.

– Эту квартиру мой отец получил от шахты, – снова наполняя стаканы, сказал Матэ. – Когда мои сестры повыходили замуж, мать упросила меня переехать жить в этот дом. Бедняжке не хотелось оставаться одной. После ее смерти у меня отпало всякое желание перебираться в город. Правда, рано или поздно придется уезжать отсюда, шахта все время расширяется. Под нами на глубине ста пятидесяти метров находится забой, в котором работают шахтеры.

Железнодорожник испуганно вздрогнул:

– Не хватало еще только, чтобы земля под нами обвалилась.

– В поселке под многие дома уже пора подводить крепежные стойки... – продолжал Матэ. – Что касается меня, то я охотно остался бы здесь. Эта квартира меня вполне устраивает. Здесь я вырос, и эти места мне дороги.

– Вам?! – воскликнул железнодорожник, освободившись от своих дум. – Да вам не здесь, а во дворце следовало бы жить! Это я вам точно говорю! – И он с силой стукнул кулаком по столу.

Вскоре захмелел и Матэ. И вновь, вот уже который раз за вечер, перед его мысленным взором появился Крюгер, хотя Матэ и старался не думать о нем. Крюгер крепко-накрепко запал ему в душу. Самым ужасным для Матэ было то, что в его память навсегда врезалось блестящее от пота лицо Крюгера, озаренное широкой радостной улыбкой, запомнились его голубые глаза и тяжеловатая, но подвижная фигура.

– Мне сорок пять лет, дорогой друг, – начал захмелевший железнодорожник. – Скоро вы поймете, что это самый плохой возраст для мужчины. Вам, так и быть, признаюсь: ведь когда-то я мечтал стать путешественником. Мечтал объездить весь мир. Хотел побывать в Тибете, в Африке! Поплавать в Тихом океане!.. Было время, когда я чувствовал, что сидеть на одном месте просто не могу, мне нужно все время ездить и ездить... – Гость устало опустил голову на грудь. – Вот вы сейчас, наверное, думаете: «Ну и глупый же этот железнодорожник! Сколько ездит на своем поезде и все никак не наездится!» Да вы себе и представить-то не можете, какие чувства одолевают человека, который постоянно трясется в багажном вагоне, прицепленном к черному от копоти паровозу. И, несмотря ни на что, я до сих пор не расстался со своей юношеской мечтой! А ветер несет в багажный вагон гарь и копоть от паровоза, дыши ими, пока тебя не начнет выворачивать наизнанку. Но вам этого не понять, вы ведь считаете, что я разъезжаю туда-сюда в свое удовольствие.

Железнодорожник растянулся на диване и задремал, однако вскоре очнулся.

– У вас нужно учиться, – проговорил он, показывая пальцем на Матэ. – Если бы мне не было сорока пяти, я стал бы у вас учиться жить, честное слово! Товарищ Крюгер, мой сосед, очень много хорошего рассказывал о вас...

Железнодорожник еще раз помахал Матэ рукой и исчез в конце улицы.

Когда он скрылся из глаз, Матэ пошел по парку. Повсюду голые ветви, розовые кусты втоптаны в землю. В конце парка возвышалось здание областного комитета партии. На сером фронтоне выбоины от пуль. Вход в здание, оформленный в античном стиле, основательно обезображен пулями. Одна из колонн валялась недалеко от лестницы. С северной стороны, выходящей на главную улицу, здание уже одето строительными лесами. Напротив изуродованного входа под каштанами стояла «Победа» синего цвета.

Машина эта в настоящий момент была единственным транспортным средством обкома, способным передвигаться. Матэ внимательно осмотрел машину и, как человек мало смыслящий в ней, постучал по кузову, решив про себя, что весной, когда снова придется разъезжать по районам, надежнее всего будет оседлать свой велосипед, как он это делал ранее.

Матэ прошел в свой кабинет. Возле печки стояло ведро с углем и растопкой. Уборщицы занимались растопкой печек еще на первом этаже. Матэ наложил в печку угля и затопил ее. Занимаясь этим, он запачкал руку и повязку на ней и, отойдя к окну, вытер руку платком.

Кабинет его располагался на третьем этаже, а окна выходили на городской бассейн. Матэ смотрел на высохшие бассейны, в которые ветер еще осенью набросал сухих листьев с каштанов, на ряды пустых кабинок для переодевания, поблекший зеленый цвет которых напомнил ему о давно прошедшем лете, на полукруглую каменную террасу, где в купальный сезон по вечерам играло молодежное трио.

Невольно думая о Крюгере, Матэ пытался вспомнить, что же ему предстоит сегодня сделать. В половине девятого на столе зазвенел телефон. Матэ снял трубку и сразу же узнал мелодичный, по-дружески теплый голос человека, который ему звонил. Последний раз этот человек приободрил Матэ перед самым рождеством.

– У нас в обкоме организуется отдел по работе с шахтерами, – сказали ему тогда по телефону. – Будешь работать в этом отделе?

Сейчас этот голос сказал:

– Посылаю к тебе человека. Он ищет любую работу. Пока выяснится его дело, пристрой его куда-нибудь. Он согласен на все.

Матэ отложил дела. Через несколько минут дверь отворилась и на пороге появился Агоч, которого Матэ не видел уже много лет. Изменился он мало: разве что похудел немного, вернее, осунулся, на лице уже не было прежней хитроватой улыбки, да и жесткие рыжеватые волосы заметно поредели. Но и похудевший, Агоч все же заслонил собой всю дверь.

Побледнев, Матэ встал из-за стола.

«Боже мой! – подумал он. – Теперь опять все-все вспомнится...»