Текст книги "Жестокии развод (СИ)"

Автор книги: Ария Тес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

9. Она мне про вас рассказывала очень много Галя

Я больше не могу выдержать этого тяжеленного пласта густой скорби, который опускается мне на плечи и изо всех сил пытается прижать к земле, не давая сделать ни одного вдоха.

Сбегаю. Так быстро, как только могу, пока лица присутствующих не обратились в кошмарные маски, что будут преследовать меня ночью в кошмарах. Я знаю, что все равно еще долго буду видеть кошмары с гробом из красного дерева, и буду просыпаться в слезах. Еще очень-очень долго. Может быть, однажды я даже увижу себя в этом гробе, а свою семью, кидающую в него последние горсти сухой земли.

Бр-р-р…почему я об этом подумала? Дурость.

Аккуратно открываю дверь малой гостиной, захожу внутрь и прижимаюсь лопатками к высокой, двустворчатой двери. Внутри свежо, даже холодно. Но главное – темно и тихо, спокойно. Мама любила эту комнату, здесь стоит мой старый рояль, а еще именно здесь я проводила большую часть своего времени в юности, когда училась играть так, чтобы не было ни единой ошибки.

Здесь пахнет ей и моим детством. Не открывая глаз, я делаю вдох поглубже, по коже идут мурашки, и кажется, что я чувствую прикосновение ее рук где-то в тенях давно забытого прошлого…

Мне нравится представлять и погружаться туда. Там, в давно забытых днях моей юности все было просто и легко; а еще до бесконечного тепло и безгранично счастливо…

– Здравствуйте, – звучит тихий голос.

Я вздрагиваю и резко открываю глаза. Они сразу находят того, кто потревожил мой покой: маленькая тень на небольшой скамеечке за роялем.

Олежа.

Тот самый Олежа…

Хмурюсь.

– Что ты здесь делаешь?

Он с любопытством разглядывает меня, но когда понимает, что, скорее всего, делает что-то не так, точнее, что-то неприличное, прячет глаза и жмет плечами.

– Тетя Лена отвела сюда, пока она избавляется от моей надзирательницы.

Надзирательница. Какое забавное слово он выбрал. Оно неожиданно действительно настолько забавное, что я издаю смешок.

Мальчик поднимает на меня глаза.

– Надзирательница, – выгибаю брови, он слегка краснеет и нервно ведет плечами.

– Александра Геннадьевна. Директриса моего детского дома.

– Грубо.

– Было бы, если бы я назвал ее…например, горгульей? А так это просто констатация факта.

Брови перестают выгибаться в сарказме, зато взлетают вверх. Ничего себе. Вот это разговорчики, конечно… кажется, я совсем не ошиблась, когда увидела в его глазах отпечаток слишком долгой жизни для десяти лет.

Молчу. Совершенно не знаю, что ему ответить, но он не особо и ждет. С какой-то щемящей сердце меланхолией разглядывает пианино, а потом слегка касается крышки клавиш. Складывается новое впечатление, будто бы он был в этой комнате уже много-много раз и здесь у него тоже остались исключительно хорошие воспоминания…

– Меня зовут Галя, – говорю зачем-то, он кивает.

– Я знаю. Меня зовут Олег.

– Я тоже знаю.

Олежа бросает на меня взгляд, слегка улыбается и кивает, но снова теряет ко мне интерес. Он слишком глубоко погружен в свои мысли, и мне так не хочется ему мешать вдруг, но так хочется…понять. Понять свою маму и их странные раздражающе-прекрасные отношения.

Делаю небольшой шаг в его сторону, хочу что-то сказать, а вдруг чувствую дикую неловкость. Все-таки, может, не надо? Дай ты ребенку побыть наедине со своими воспоминаниями! Господи!

Замолкаю. Действительно. Наверно, ему сейчас совсем не хочется разговаривать…

– Здесь холодно, ты можешь простыть.

Подхожу к окну, чтобы его закрыть, но Олежа просит тихо.

– Не закрывайте, я не простыну.

Смотрю на него, он на меня с какой-то мольбой. Почему?

– Ты чувствуешь себя плохо? – он неопределенно ведет плечами и снова опускает глаза на инструмент, – Олег?

– Нет, но это прозвучит странно.

– Расскажешь? Я люблю странности.

Молчит. На пару мгновений между нами возникает странная тишина, но я не давлю. Снова странное ощущение возникает, что на этого ребенка давить нельзя. Он слишком взрослый и самостоятельный. Ему нужно пространство для того, чтобы решить самому.

Я ему его даю. Молча наблюдаю за маленькой, чуть сгорбленной спинкой, а он наконец-то принимает какое-то решение и кивает самому себе.

– Если окно закрыть, будет слышно.

– Что слышно?

– Всех их. Из зала, – Олег указывает подбородком на дверь, – Их будет слишком слышно.

– Ты не хочешь их слышать?

– А вы хотите?

Резонно.

Хмыкаю и аккуратно подхожу ближе еще на шаг, потом торможу. Внезапно до глупого теряюсь посреди собственной гостиной перед ребенком! Какая дурость…

Ладно. Уходи и все, это какой-то бред! Но я почему-то делаю еще один шаг и тихо спрашиваю.

– Ты сказал, что знаешь, как меня зовут?

– Знаю.

– Откуда?

– Вы на нее очень похожи.

В сердце ударяет целая фура боли, оплетая тело и сковывая внутренности. Как странно…я за сегодня слышала это миллион раз! Но только на его слова реагирую так…

– Правда?

Теперь хмыкает он. Поворачивается и внимательно смотрит на мое лицо. Кажется, я перестаю дышать в ожидании его вердикта…

– Да.

Только благодаря этому короткому «да», начинаю дышать снова. Мурашки по телу бегут…

– Спасибо, – отвечаю хрипло, он слабо улыбается.

– За что? Это просто констатация факта.

Какой…странный ребенок! Он так легко, почти играючи ставит меня в тупик, опускает глаза на свои пальцы, которые выводят круги на темном дереве. Хмурится. А у меня к нему столько вопросов! И мы как будто бы поменялись местами, черт возьми. Я ощущаю себя по внутренним ресурсам гораздо беднее него…

Открываю рот, чтобы снова что-то спросить, хотя сама не до конца понимаю, что мне спрашивать у ребенка? Он ребенок! Чтобы ты там не чувствовала, черт возьми…но не успеваю выдавить и звука. Это хорошо, на самом деле. Я действительно забываю, что передо мной мальчик совсем сидит. Его взрослое поведение и слишком мудрый взгляд для десяти лет дестабилизирует. Любые вопросы, которые я хочу задать ему, я задавать не имею права.

– Олежа? – говорит тетя Лена, которая заходит к нам в комнату.

На ее губах отражается слишком печальная улыбка, и я эту улыбку знаю. Так тетя улыбается, когда не смогла сдержать какого-то данного слова…

– Да? – отвечает тихо, не поднимая глаз.

Как будто бы уже знает, что прозвучит дальше.

– К сожалению, Александра Геннадьевна не разрешила тебе переночевать у меня. Ты должен вернуться с ней обратно.

– Ничего страшного, – кивает пару раз, потом встает и поправляет свой несуразный костюм.

У меня почему-то щемит где-то в душе. А вокруг все вопит…цепляясь за его тонкие, худые плечики, это что-то не хочет отпускать его, умоляет остаться, умоляет меня что-то сделать! Этот надрыв не все поймут. Только матери…

– Мне было приятно с вами познакомиться, – неожиданно говорит Олег, остановившись рядом с тетей Леной, – Она о вас очень много рассказывала, Галя. И вы именно такая, какой я себе вас представлял. И еще…мне очень жаль. Очень-очень жаль.

Мальчик заканчивает тихо, а я стою и хлопаю глазами, как идиотка. Внутренности все напрягаются, я еле держусь на одном месте, чтобы не кинуться за ним следом, схватить и не отпускать никогда! Боже, да что это со мной?! Какой странный порыв…

– Стой! – делаю шаг, не в силах его сдержать.

Олег замирает и оборачивается.

Мы сталкиваемся взглядами, а у меня нутро все обдает током. Не могу понять. Что это?…

– Сколько тебе лет?

– Тринадцать.

Тринадцать…мда. На тринадцать он совсем не выглядит, конечно. Что там происходит в его детском доме?! Неприятно. И страшно. Я начинаю волноваться, бросаю взгляд на тетю Лену, но она только улыбается печально, потом кладет руку на плечико Олега и выводит его за дверь.

Я остаюсь одна в комнате, где прошло мое детство, но здесь что-то необратимо меняется…

10. Кто такой этот мальчик? Галя

Со дня похорон прошло, кажется, три дня. Я точно не уверена, ведь все это время я пребывала в каком-то ступоре, много спала или думала. Короче, почти не вылезала из постели. Наверно, так всегда бывает, когда какой-то огромный пласт твоей жизни заканчивается, а потом тебя сверху бьет по темечку что-то настолько неожиданное и больное…Да, наверно так бывает всегда. Поэтому я себя за это прощаю. Нет смысла бежать куда-то, нет смысла изо всех сил стараться изображать из себя сильную и независимую женщину. Зачем? Надо просто дать себе время смириться и пережить, а потом стать этой сильной и независимой жить. Быть, а не казаться. Так всегда говорит тетя Лена и мама… Конечно, трех дней катастрофически мало, или сколько там их было? Но я встаю тогда, когда понимаю, что у меня наконец-то есть на это ресурсы. Даже если их хватит просто походить по комнатам…

С кухни раздаются приглушенные голоса. Точнее, с голубого экрана, а еще тянется тонкий запах дыма – тетя. Моя тетя часто курит, когда работает, и, видимо, именно этим она сейчас и занимается…Толкаю дверь и вижу ее за столом. На заднем фоне действительно работает небольшая плаза, а она сидит, погруженная в свой ноутбук, но резко вскидывает глаза и тут же улыбается, когда видит меня.

– О, наконец-то ты встала.

Я киваю пару раз и захожу, а когда присаживаюсь, мы погружаемся в тишину. Тетя отставляет ноутбук в сторону и говорит, что заказала какую-то еду на завтрак. Ха-ха! Готовить она так и не научилась, да и не хотела, наверно, никогда. Тетя Лена бастует, кажется, против всех классических обязанностей женщины. Она не моет посуду, не готовит еду, не убирается в доме и не воспитывает детей. Для первых трех пунктов у нее есть домработница, а для ребенка никогда не было душевных сил и желания. Мама рассказывала, что в юности у нее был мужчина, которого она очень сильно любила, но он умер. Попал в аварию, и на этом все было кончено. Забавно, вообще. Многие сочли бы тетю Лену холодной, циничной сукой, а, как по мне, тот факт, что она так до сих пор и не отпустила ту свою первую любовь, потеря которой навсегда закрыла ее сердце, значит очень многое. Этот человек способен на глубокие чувства, и если есть в мире «однолюбы», в которых я уже совсем не верю, то это определенно будет она…вот он пример безграничной преданности, даже если для кого-то она граничит, а может быть, смешивается с глупостью.

Для меня это не так.

Тетя Лена не глупая или безумная, тем более не холодная женщина. Пока она мельтешит на кухне, выкладывая ресторанные оладушки на тарелку и поливая их большим количеством сгущенки, я вижу в ней заботу и тепло. Просто оно очень дозировано и только для своих. Только для близких, в круг которых сложно попасть. Может быть, даже невозможно. Хотя нет. Я видела, что к этому мальчишке тетя Лена относится трепетно. Всего по паре ее движений такое определить очень просто, если ты уже давно находишься в кругу ее близких людей. Она открывается тебе и позволяет узнать свои привычки и свою душу. Поэтому да, по паре ее движений, я прочитала, что к мальчику она испытывает тонкую, но прочную привязанность.

Как он этого добился? Когда? Это ведь действительно сложно. Тетя Лена, моя любимая, «железная» леди? Вдруг воспылала теплыми чувствами к незнакомцу? За многие годы ни один мужчина не смог пробраться к ней ближе расстояния вытянутой руки. Она всегда держала дистанцию, а тут…

– Вот, покушай, – ласково говорит она, ставя тарелку передо мной, – Надо набраться сил. У меня для тебя…

– Теть Лен, а можно спросить?

Она замолкает на секунду, но потом кивает и присаживается на стул.

– Конечно, Галчонок.

– Расскажи мне про того мальчика.

– Про мальчика?

– Про Олега. Кто он такой?

Тетя Лена молчит пару мгновений, потом усмехается и кивает.

– Тоже зацепил?

Не то чтобы да, просто…

Неопределенно веду плечами. Что я чувствую к Олегу? Странное что-то. С одной стороны, да, он цепляет. С другой стороны, бесит. Глупая детская ревность и обида, что меня не посвятили в эту тайну мадридского двора. Черт возьми! Почему мне ничего о нем не рассказали?!

Тетя Лена зажигает сигарету. Дым от нее уходит в потолок, а тяжелые шторы с крупными, белыми бутонами роз плавно скользят от легкого, морозного ветерка. Я бросаю взгляд в окно. Как и всегда, в Питере серо. Наверно, мы, те, кто родился и вырос здесь, без труда различаем все оттенки этого серого. Они всегда означают разное, и я знаю…знаю, что значит этот серый. Скорее всего, через какое-то время выйдет солнышко, которое будет скакать и искриться по крышам и окнам старого фонда Петербурга. Это будет красиво. Почти по Пушкину:

Мороз и солнце; день чудесный!

Еще ты дремлешь, друг прелестный -

Пора, красавица, проснись:

Открой сомкнуты негой взоры

Навстречу северной Авроры,

Звездою севера явись!

Сразу на душе как-то теплее…будто бы новое начало у истоков темной реки, которое дальше обещает только хорошее. Несмотря на всю грязнь и чернь начала…

Мотаю головой и перевожу внимание на тетю Лену. Глупости в голову лезут какие-то. Новым началом в моей ситуации даже не пахнет. Мои дети ни разу мне не позвонили, а супруг, наверно, вовсю воркует с новой любовью. Свободным человеком. Кстати, интересно, почему он не прислал до сих пор бумаги на развод? Клянусь, я уверена, что он притащил их с собой на похороны и ждал момента, чтобы подсунуть мне на подпись. Клянусь, так и было!

– Ну…что тебе сказать? – голос тети отвлекает от грузных мыслей, и я пару раз моргаю и концентрируюсь на ней.

Это лучше, чем сгорать от едкой обиды и снова распадаться на атомы. Ноющую боль в своей спине от ударов ножом я все равно чувствую, и этого достаточно, как по мне, чтобы помнить, как меня жестоко предали самые близкие. Этого просто достаточно…

– Ты же знаешь Надю. Она всегда говорила, что ей повезло родиться в богатой семье, но многим-то нет…

– Поэтому она занималась благотворительностью.

– Да. Около года назад Надя случайно встретилась со своим одноклассником на одном из вечеров, а он, как оказалось, посвятил жизнь музыке.

– Та-а-ак?

– Вместе они решили создать программу для детей из детских домов. Николай долго не жил в России, а сейчас вернулся.

– Что-то все возвращаются в Россию…

Тетя усмехается и указывает подбородком на дверь, ведущую из кухни.

– Ты про Виталия?

– Ну…да.

– Что я могу тебе сказать? Так или иначе, русский человек – это русский человек. Нас всегда тянет домой, как бы хорошо там ни было. Все равно не то. Особенно ближе к закату нашей жизни, Галчонок.

Немного ежусь. Воспоминания о могиле возникают перед глазами, но я решительно отодвигаю их в сторону. Не надо. Просто…не надо.

– Да…наверно. И что было дальше?

– У Николая есть старшая дочь. Ее зовут Екатерина, и она, как отец, полностью отдалась искусству. Все вместе они решили создать особую школу-интернат, в которой обучали бы детей, а так как они планировали сделать из этой школы…скажем так, образец для подражания и мечтой любого человека, который, как и они сами, с удовольствием связали свою жизнь с музыкой…там обучались бы дети и из богатых семей. Если честно, в основном из богатых.

– Они хотели открыть частную школу для мажоров.

– Ну…не надо так грубо. Ты должна понимать, что занятия музыкой – это дорогое занятие. Один инструмент сколько денег стоит? В общем, ты понимаешь.

– Понимаю.

– Итак, Николай, Екатерина и твоя мама объединили свои усилия. Им помогал сын Коли, Андрей. Он больше по бизнесу и разбирается в инвесторах, может быть, даже в какой-то государственной поддержке. Короче, в организационных моментах.

– Ага…

– Остальные занимались больше поиском…детей. Много мест было отдано сиротам, как способ помочь им и протолкнуть в лучшую жизнь и перспективы. Катя, как самая молодая, ездила по России и искала таланты там. Коля занимался поиском талантов среди своих друзей…мажоров? Так ты сказала?

Издаю смешок и киваю, а потом заканчиваю за тетей.

– А мама искала таланты по детским домам.

– Да. Она уже имела связи, часто туда приезжала и помогала им, занималась с детьми. В одном из детских домов Гатчины она познакомилась с Олегом.

Сердце замирает, а по коже почему-то бегут мурашки…я двигаюсь ближе, будто сейчас буду посвящена в какую-то глубокую тайну. Не дышу. Наверно, так оно и есть. Об этой части жизни своей мамы я не знала. Почему?…

– Он попал туда два года назад, – тихо продолжает тетя Лена, – Мама умерла при родах, его воспитывал отец.

– И куда он делся?

Не могу скрыть яда в голосе. Отец для меня в принципе фигура эфемерная, а после Толи стала еще и до одури мерзкой. Конечно, это странная реакция, все-таки нас объединяли другие узы, но…какой нормальный отец станет настраивать и обрабатывать детей против их матери? Да никакой! Он сделал это из чистого эгоизма, а в воспитании детей эгоизма быть не должно. Ты несешь определенные обязательства, когда решаешь завести ребенка, и основное, если не самое главное: всегда отталкиваться от того, что будет лучше для твоего малыша. Я сомневаюсь, что лучшим выходом для моих детей – это левая бабища, которая влезла в чужую семью. Как ни крути, она никогда не будет относиться к ним, как к своим, и никогда не будет их любить, как своих. Мои дети просто идиоты. Взрослые? Ха, только номинально! Они пока не понимают, как глубоко себя закопали, и я это знаю. Судя по бабушке "нашей потрясающей любви", жизнь очень скоро надает им по башке. Но! Они еще не видели этой самой жизни, а Толя видел. Он должен был понимать, да и понимает, наверно, все, просто его эгоизм и дикая потребность «сохранить свое» – вот главный двигатель его решений. Он скорее сдох бы, чем допустил, что дети будут винить его, ненавидеть и не общаться, а тем более! Примут мою сторону в конфликте. Нет. Не бывать такому. Почему я теперь отношусь к фигуре отца настолько ядовито? Действительно. Почему? Ха!

Но то, что говорит дальше тетя Лена, заставляет меня…пересмотреть свои взгляды…

– Его посадили в тюрьму за убийство, но там все не так, как может показаться на первый взгляд, – говорит она, и я сразу же хмурюсь.

– В смысле?

– Он воспитывал Олега сам и трудился в автосервисе. Не пил, не курил, не барагозил. Нормальный мужик. Хороший, я бы даже сказала. На всех собраниях был, с сыном уроки делал…Олег очень хорошо воспитан, читал много книг. Короче, отец в него сильно вкладывался…

Хмурюсь сильнее. Слабо это описание тянет на…убийцу…

– Они жили в обычной пятиэтажке. Не такой, как эта…а…обычной. Даже, возможно, чуть ниже ожидаемого.

– И…что?

– А то, что в таких домах…да и в нашем вполне возможно…Это на самом деле не зависит от района или статуса дома, сама понимаешь.

– Что «это»?

– Контингент. Среди богатых тоже много гнилых.

– Так, стоп. Я ничего не понимаю, тетя, почему ты ходишь вокруг да около?

– Неприятная тема. Да и возмутительная… «немного». Наш суд – самый гуманный суд в мире.

– Он не убивал, что ли?

– Нет, он действительно убил человека, Галь. Просто обстоятельства…там были…скажем так, особые.

– Какие могут быть обстоятельства?

Вскидываю брови, а тетя вздыхает.

– В общем, у них был сосед, который жил на этаж ниже. Пил безбожно. Однажды Олег возвращался домой из школы, а этот сосед перепутал этажи и приперся к их квартире. Не знаю, что у него за белка случилась, и была ли это в принципе белка, но этот…кхм, человек, начал приставать к мальчику.

– При…ставать?

– Не давал зайти в квартиру, пытался разговорить, потом забрать рюкзак. Трогал. За волосы и щеки. Стягивал куртку. Когда Олежа расплакался, он потерял терпение. Увести его по доброй воле не получалось никак, поэтому он попытался затащить его на чердак.

Внутри все холодеет…

– О господи…но он же…

– Нет. Олегу повезло. В тот день коллега его отца попросил поменяться сменами, и он остался дома. Иван услышал, как сын плачет, вышел, увидел всю эту картину и…

– Убил?

– Ударил. Этот кусок не удержался на ногах, упал и стукнулся головой. Все.

О боже…

Пока я перевариваю, тетя Лена продолжает.

– Потом был суд. Олег хотел помочь папе и рассказал все, что там произошло, но это не сильно помогло. Ему дали девять лет.

– Но…это же…это…

– Да…наш суд – самый гуманный суд.

– Разве нельзя было что-то сделать? Хотя бы меньший срок! И…

– Ты же сама понимаешь, Галя. С хорошим адвокатом можно что угодно, но хороший адвокат стоит денег. Больших денег. У них их не было, взять не у кого. Родители жены не общаются с внуком и Иваном. Родители Ивана давно умерли. Братьев и сестер не было. Друзья? У него нет друзей, которые смогли бы оплатить нужную защиту. Сами в кредитах, как в шелках. Дети, жены, ипотеки…

– Но разве…разве родители матери Олега не понимали, что это не тот случай? Ну, когда можно "не общаться"?!

– О, они понимали. Олег говорит, что они были в опеке, им предлагали забрать мальчика, но они написали отказную.

– Почему? – не понимаю.

Тетя Лена кривит губы и уводит взгляд в окно.

– Потому что винят его в смерти дочери, Галя.

– Что за…бред?! Это возмутительно и…!

– Да, Галя. Это возмутительно. Но таковы люди, – перебивает жестко, а потом вдруг смягчается и улыбается тихонько, – По крайней мере, некоторые из них. Надя очень привязалась к мальчику, да и я, если честно, тоже. Он хороший. Правда, хороший и воспитанный. Иван постарался на славу. Одному богу известно, как ему удалось воспитать такого ребенка одному…

Внутри становится теплее, и обида уже становится такой незначительной. Я шепчу тихо без нее, но мне правда интересно…

– Почему мама мне не сказала?

– Она хотела, Галчонок, – мягко улыбается уже мне, – Но…

– Но?

– Она волновалась, что ты не поймешь.

– Как я могу не понять?

– Ты не пойми только неправильно, хорошо? Ты бы захотела обсудить это с мужем, а этот кусок гандона точно не понял бы.

– И…что?

Тетя Лена наклоняет голову вбок, будто бы что-то говорит. Точнее, я знаю, что она говорит, но меня это бесит, и я взвиваюсь, как самая настоящая дворовая кошка.

– Что?!

– Ты бы прислушалась к его мнению.

– Я не…

– Галь… – тетя нежно сжимает мою руку и слегка мотает головой, – Не надо. Это неплохо. Так и должно быть в семье, чтобы она работала: партнеры должны прислушиваться друг к дружке. Но! Твоя мама все равно сказала бы тебе. Ей нужна была твоя помощь, чтобы получить опеку.

– Какая?

– Она хотела попросить тебя оформить мальчика на себя, так как ей могли его не отдать из-за возраста. И Надя верила, что ты это сделаешь, просто она думала, как лучше преподнести информацию, чтобы твой муж не смог тебя отговорить. Вот и все…

Падаю на спинку стула и задумчиво вырисовываю круги на столе указательным пальцем. Горечь на языке остается все равно. Разговор вышел странным. Я одновременно чувствую веру в себя со стороны моей матери, но вместе с тем ощущаю тяжесть собственных решений. Своей мягкости. Своей не…решительности? И огромного отрицания конфликтов. Да, так оно и есть. Я ненавижу конфликты, поэтому предпочитаю где-то промолчать. Но, что если тут дело не в этом, а в том, что я просто слишком слабая?… Может быть, будь я чуть сильнее, она бы во мне не сомневалась…

– Для нее это много значило, – говорю тихо, тетя Лена кивает.

– Да. Она полюбила этого мальчика, и он ее тоже. Олег держался особняком ото всех, у него в детдоме много конфликтов. Воспитательница говорит, что он «слишком принципиальный», а я считаю, что все это бред. Просто ребенок, которого растили в любви и пытались привить правильные ориентиры, не может жить в несправедливости.

– Или в стае.

– Или в стае.

– В ней часто обижают слабых.

– А ему это не нравится. Поэтому получает он…

Сердце сжимается, и я поднимаю глаза. Тетя Лена слегка жмет плечами.

– Твоя мама нашла к нему подход. Я не удивляюсь этому, конечно. Надя была…человеком, которому ладить с другими максимально просто. Даже с ребенком, который находится в глубокой обороне и дико скучает по отцу.

– Он его любит…

– Очень. Надя даже решила, что обязательно свозит его на свидание.

– А это возможно?

– Думаю, она нашла бы выход. Было бы непросто, да и на свидании было бы тяжело, но…мне кажется, Олег все отдал бы, чтобы увидеть папу.

Да…я его понимаю…

– Они нужны были друг дружке, Галь. В этом нет твоей вины, и это не значит, что она тебя меньше любила, но ей было одиноко. Ты должна это понимать…

А я и не спорю. Загадочный мальчик Олег перестал быть таким загадочным, но не перестал быть интересным. Может быть, у него тоже был талант? Проникать в разум и сердца всех, кого он встречал на своем пути? Как у моей мамы…

В окно бьет игривый ветер, скрипят сухие снежинки, а еще выходит солнышко! Оно, как я и думала, вот-вот начнет играть на фасадах и окнах старого фонда Петербурга, и это будет прекрасно. Мороз и солнце, день чудесный! Меня немного отпускает. Может быть, это просто самовнушение, но внутри у меня становится спокойней…