Текст книги "Жестокии развод (СИ)"
Автор книги: Ария Тес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
12. Понять Галя
Для того чтобы разобраться в том, как правильно поступить, первым делом всегда нужно оценить шансы.
Ну, по крайней мере, мне так кажется, когда я захожу в двери местного детдома.
Сразу ежусь.
Такие места априори не могут вызывать в тебе положительных эмоций. Разве что, ты какой-нибудь полоумный придурок с проблемами в лобных долях, как у многих социо– и психопатов. Я за собой такого не наблюдаю, поэтому для меня детский дом – это кладбище детства. Не по возрасту взгляды, не по возрасту мысли. Здесь остаются грязными разводами души тех, кто еще не должен познать, что такое жестокость этого мира. Нет. Они должны знать о любви, о заботе, о нежности и материнском плече, но они этого не знают. Кто-то вообще, кто-то частично, и что хуже? Вопрос интересный, но я не хочу искать на него ответ.
– Олег у нас…с характером, – бубнит эта грузная баба.
Александра Геннадьевна встретила меня с фальшивой улыбкой и широко распахнутыми объятиями, полными алчной жадности. И да. Я это заметила, как и то, что Олег ей вообще не нравился.
За два пролета она успела сообщить, что он непослушный, слишком наглый и совершенно неконтактный ребенок. Рассказала, что он не может выстраивать здоровые отношения со сверстниками и вообще: хамит-хамит и еще раз хамит!
Непонятно только зачем? Чего она пытается добиться?
– Если вы хотите провести время с детьми, я могу отвести вас…
А, поняла. Дальше не слушаю, а перевожу взгляд на развешанные по стенам рисунки, на которых, конечно же, дети стоят в полной семье. И с мамой, и с папой, а кто и с собакой.
Это дико сложно. У меня в душе что-то переворачивается, и я снова ежусь, но продолжаю идти.
Как по костям.
Александра Геннадьевна продолжает вещать. Нет, серьезно, теперь мне все ясно: Олег не станет передо мной лебезить, поэтому тут не дождешься восторженных выкриков и улыбок, а значит, не будет и лишнего финансирования. Ну, по крайней мере, мне почему-то так кажется, и это звучит как единственное разумное объяснение.
– Я хочу увидеть именно Олега.
– Ладно, как знаете, – директриса детдома поджимает губы и останавливается напротив неказистой двери, – Он там. С вами сходить?
А сейчас я слышу лелейный сарказм? Что? Все настолько плохо?
Усмехаюсь и прохожу мимо, а потом толкаю дверь. Я не боюсь этого мальчика. Ну, разве что совсем немного.
Олег сидит на скамейке в полном одиночестве. На нем нет огромной рубашки, вместо нее растянутая футболочка и серые, спортивные штаны с заплатками на коленях. Волосы тоже не зализаны, стоят забавным ежиком вверх. А на губах ссадина…
Он поднимает глаза, стоит мне сделать шаг, и тут же хмурится.
– Это вы.
Не вопрос, констатация факта. Киваю и делаю еще один шаг.
– Я.
Повисает пауза. Как вести себя дальше – без понятия. Он мне помогать тоже не собирается. Смотрит недолго, потом как-то колюче ухмыляется и опускает глаза.
Я прищуриваюсь.
– Что смешного?
– Зачем вы пришли?
– А я тебе противна?
Молчит. Нет, вряд ли противна, но…почему-то он злится. Хорошо…попробуем. У меня все-таки трое детей, так? И они все совсем не с простыми характерами.
Делаю еще один шаг и смотрю вправо. Там стоит рояль. И вообще. Здесь много музыкальных инструментов, даже если треугольник.
– Обычно в музыкальном классе не сидят просто так.
– Нет настроения играть.
– Мама занималась с тобой на пианино? – расстегиваю свою шубу еще на пару пуговиц и делаю небольшой шаг ему навстречу.
Мои каблучки звонко стучат по деревянным плиткам паркета.
Олег молча жует губы и смотрит на меня внезапно как на врага. Не понимаю…и как-то слишком сильно теряюсь. Даже обернуться хочется, будто бы там, за спиной, я найду какую-то опору и помощь.
Какой бред…
– Что?
– Ясно, – выплевывает он.
Я не понимаю еще больше.
– Что ясно?
– Вам все обо мне доложили. Она хотела забрать меня, а теперь уже не сможет. Бедный-несчастный мальчик.
– Я не…
– Вы здесь из-за жалости.
Отсекает и резко встает, а потом отходит к окну и поворачивается спиной.
Ух…! Ну и характер…
– Меня не нужно жалеть, – продолжает холодно и твердо, – У меня есть отец. Когда он выйдет, он заберет меня отсюда, потому что он меня любит. Он меня любит, я не сирота! Так что не нужно. Ясно?! Не нужно!
Нутро проходится в токовых разрядах. В горле начинает опять колоть, и на глазах появляются слезы. Как можно не отличить капризы от боли? Я без понятия. Наверно, если плотно-плотно закрыть глаза и видеть перед собой только заработок – можно. Наверно, тогда все-таки можно…
Прикрываю глаза и коротко выдыхаю. Не смей рыдать! Он уйдет только в еще большую оборону…
– Я не жалеть тебя приехала, Олег.
– Угу.
– Это правда, – делаю еще один шажок, но потом замираю на месте, – Я хотела поговорить.
– О чем это нам с вами говорить?! Мне всего-ничего, вряд ли я смогу поддержать интересную беседу.
Какой…простите за мой французский, лютый треш. Он говорит, как взрослый! И только укрепляет мои мысли по поводу костей детства, на которых я тут стою…
Ад…
– Я хотела…я хотела поговорить с тобой о маме.
Олег бросает на меня короткий, хмурый взгляд.
– О вашей?
– Да. Ты проводил с ней много времени, и я хотела…ну, просто поговорить.
– Вы врете, – неуверенно утверждает, я мотаю головой.
– Нет.
– Дат. Вы врете, – и снова глухая оборона, никакого внимания, только взгляд перед собой.
Гордый.
– Я знаю, что у вас есть семья. Она говорила, вы давно замужем. У вас есть дети. Зачем вам обсуждать ее со мной? Кто я вам и…
Из груди вырывается глухой смешок.
Я поднимаю голову и смотрю в потолок на тусклые, но теплые лампы. Слезы все-таки скатываются с глаз, и я вытираю их, продолжая улыбаться…
Вот это ирония, конечно. По факту, он дело говорит, и мама ему совсем не врала. Она же не знала…не знала, как я глубоко встряла со всей своей семьей.
– Да, – киваю и снова смотрю на Олега, который уже успел стушеваться.
Я замечаю отблеск стыда за то, как он со мной себя повел. От этого тепло в груди. Он жует губу и продолжает хмуриться, но уже не из глубокой обороны. Ему стыдно.
Ему стыдно, а моим детям – ни капли. Серьезно. Вот это, конечно, ирония…
Вздыхаю и киваю пару раз.
– Да, ты прав. У меня есть муж и дети…точнее, были.
– Были? – обеспокоенно подается вперед.
Это еще одна черта его характера, которая мне нравится – эмпатичность. Мальчик не лишен совести и умеет сострадать. Скорее всего, очень сильно. Не знаю, откуда я это беру, но сердце чувствует – так и есть.
Слегка улыбаюсь.
Нам не нравится быть обнаженными душой, если в ответ мы получаем стену. Мне бы было некомфортно, и чтобы ему было наоборот, я должна открыться. Так сказать, заложить первый мостик.
Может быть, неправильно. Может быть, и он когда-то использует эту информацию против меня, но…наверно, я все еще наивна до безобразия и хочу верить во что-то хорошее в людях так же сильно, как верю в Новый год.
– С ними все в порядке, не переживай, просто…Оказалось, что мой муж нашел себе новую жену, а мои дети об этом знали и поддерживают его в решении развестись.
Он округляет глаза.
Мои щеки пылают от стыда, но я продолжаю.
– В тот день, когда я узнала, что случилось с мамой, ко мне в дом пришла женщина. Это бабушка той…новой…кхм, женщины. Она открыла мне глаза на то, что происходило за моей спиной.
– Ваши дети поддержали его? В предательстве?
Третья черта, которая отзывается мне. Олег искренне не понимает, как такое возможно. Вот так, Олежа. Возможно…
– Да. Они поладили с…ней и…и выбрали не меня.
– Как? – шепчет, я шепчу в ответ.
– Не знаю, Олег.
Мы замолкаем. Оба смотрим друг на друга, и, кажется, снова что-то происходит. Нет, точно происходит…
Ребенок смягчается. Я это чувствую, пусть совсем его не знаю, и мне от этого хорошо.
Делаю на него шаг и тихо прошу.
– Не гони меня, даже если из жалости, хорошо? Я просто хочу с тобой поговорить о маме. Ну, и о тебе. О твоем папе…если ты позволишь.
Сердце стучит в груди, как бешеное. Серьезно! Я так дико волнуюсь, что до боли в пальцах цепляюсь за свою сумочку.
Опять ирония. Кажется, мне этот разговор гораздо нужнее, чем ему. Я же…я как выброшенный на улицу щенок. Я – сирота. Черт возьми, ну точно…в этой комнате – это я сирота, а не он, потому что его любят. Несмотря на обстоятельства и все несправедливости жизни, его любят, а меня? Меня нет.
Олег совсем еле заметно кивает и делает шаг навстречу мне. Господи! Какое это облегчение…
– Она занималась со мной на пианино. Раньше папа водил меня в музыкалку, но потом…он уже не мог. Я не забыл! И ей понравилось, как я играю. Она говорила, что я тоже талантливый. Как вы.
Еще один маленький шаг.
Мне бы надышаться…
Бросаю взгляд на инструмент и слегка улыбаюсь.
– Может, сыграем в две руки? Умеешь?
– Мы иногда играли так. Давайте.
Он кивает, хочет пойти к инструменту, но потом вдруг возвращается ко мне и кивает на сумку.
– Давайте я вам помогу? Поставлю вашу сумку и…положу шубу. Вон туда. На подоконник. Он чистый, я недавно там сидел.
Четвертый пункт окончательно разбивает мое сердце. Стыдно признаться, но я совсем не помню, когда в последний раз так поступали мои собственные дети…в смысле, ухаживали, проявляли заботу. Для них я давно стала прислугой, а этот мальчик помогает мне раздеться, бережно берет мои вещи и относит в определенный угол подоконника. Где чисто. Чтобы не испачкалось…
***
Проведя с Олегом целый день, я окончательно поняла, почему моя мама так в него влюбилась. Помимо гордости и очень серьезного, волевого характера, в Олеге есть мягкость, доброта и неплохое чувство юмора. А еще у него красивый смех и глаза…невероятные. Зеленые-зеленые. С карими венками вокруг зрачка. Я таких никогда раньше не видела, а он с гордостью сказал в ответ на мой комплимент, что они ему достались от папы.
Папа…
Больше всего мне удалось раскрыть его в разговоре про отца. Сразу видно, что Олег очень любит его, и это несложно. Конечно, я понимаю, что ребенок всегда любит своих родителей, даже если они гроша ломаного не стоят, но…это другое. Олег говорил о нем с уважением и любовью. Бережно. Рассказывал, как каждую субботу они пекли блинчики, а потом ездили в музей. Это была их традиция.
«Папа в детстве нигде не был, и вот…он хотел, чтобы я был везде»
Потом он рассказывал, как они ездили на море. Сочи, маленький домик и пару раз прокатиться на банане – счастья, полные штаны. По рассказу я, конечно, поняла, что путешествие было бедным, но…это неважно. Совершенно неважно для него. Он был счастлив…
– Ну что? – спрашивает тетя Лена, когда я захожу на кухню и сажусь за стол, – Я снова заказала ужин. Рыбу. Ты же будешь? Очень неплохо…
– Я…Я говорила с Толей.
– Хм…
Она поджимает губы и отходит к холодильнику, чтобы достать контейнеры и разогреть мне еду.
– Теть Лен, сядь. Я сама справлюсь и…
– Брось. Я хочу за тобой поухаживать, нельзя?
Улыбаюсь слегка.
– Можно.
– Тогда продолжай, я слушаю.
– В общем…я не отправила бумаги.
– Умница! А я говорила…
– Не из-за денег, теть Лен.
она поворачивается и поднимает брови.
– А из-за чего тогда? Боже, только не говори, что ты планируешь к нему вернуться…
– Нет!
– Слава богу, – чуть расширив глаза, она прикладывает руку к груди и кивает, – Этого нам еще не хватало…мужики б/у после какой-то…
– Я сказала, что он должен организовать мне встречу с адвокатом.
– По разводам? Иронично.
– Да нет, не по разводам.
– Тогда не понимаю.
Она озадаченно покручивает в руках сигарету, а вздыхаю и киваю.
– Мне очень понравился Олег, хотя я понимаю, что это едва ли будет просто. У него сложный характер, и он травмирован, но…
– Ты не отказалась от этой идеи.
– Я в ней укрепилась. Представляешь, не хотела ехать домой даже…
– А это обидно.
– Теть Лен…– издаю смешок, она издает ответный.
– Я шучу. Ладно, поняла. Но при чем здесь адвокат? Этой сучке-директрисе на лапу дай, она тебе ребенка отдаст в обход всем возможным и невозможным законным препонам. Алчная жаба.
– Да, я тоже так подумала.
– Зачем адвокат тогда, Галя?
Поднимаю на нее глаза и хмурюсь.
– Теть Лен…
– Так, не пугай меня этим взглядом.
– Каким взглядом?
– Мальчика из Омена! Что ты задумала?!
Тут уж не могу ограничиться одной улыбкой: начинаю смеяться в голос.
– Никогда не думала, что у меня такой взгляд!
– Если ты что-то задумала – да. Галя, что?
– Я хочу…я хочу не просто забрать Олега, теть Лен. Я хочу попытаться помочь его отцу…
Тетя Лена молча и часто моргает. В квартире тишина. Я не знаю, как она отреагирует на мои наполеоновские планы, а она мне нужна…
– Но сначала…– шепчу, нервно перебирая пальчики под столом, – Теть Лен, я должна с ним встретиться. Пока я не буду говорить об адвокате, с которым увижусь только на будущей неделе. Не знаю, как все пройдет и…давать пустую надежду – это явно лишнее, но…даже если ничего не получится с его…кхм, ситуацией, я хочу…нет, я должна! Я должна с ним познакомиться. Чтобы он знал, кто хочет забрать его ребенка. Понимаешь? Мне кажется, он должен знать. Я бы хотела…
Протараторив все, что было на моей душе, я замолкаю. Тетя Лена тоже не спешит говорить.
Мы просто смотрим друг другу в глаза, но внутри я все-таки больше спокойна. Не знаю, как так получается, а получается. Я словила какой-то всепоглощающий Дзен, и мне спокойно. Потому что разобралась. Потому что поняла. И даже если тетя Лена покрутит у виска и откажется ввязываться в авантюру, я знаю, что дойду до конца и сделаю все возможное ради своей цели.
Потому что я все поняла.
Потому что я наконец-то спокойна…
13. Характер Галя
Если тетю Лену напрячь что-то сделать, и если это достаточно важно для тебя – близкого ей человека, – она сделает это за рекордно короткое время. Даже если такое сделать не может никто.
Как фея крестная, через три дня после моей просьбы, она встретила меня от Олега с широкой улыбкой и кипой документов по делу его отца на кухне. Добыто было все: детали, показания, даже фотографии, которые я не стала смотреть. Только его…
Какой он мужик из себя как-то не отпечаталось, но вот глаза – да. У него были такие же красивые и серьезные глаза, как у Олега, и я улыбнулась.
А сейчас сжимаю ручки и еле могу дышать.
Тетя Лена договорилась о встрече. Я на нее приехала. Я его жду. Сейчас вот-вот откроется огромная, металлическая дверь, и его заведут внутрь.
Страшно.
Вообще, все это дико страшно! Иван отбывает наказание в тюрьме между Москвой и Питером, так что мне, можно сказать, повезло. Я успеваю сделать все, что наметила: пообщаться с ребенком, узнать его отца, а потом поехать на встречу с Верным. Да, Толя договорился. Он звонил мне тем же вечером, но так как слышать его голос мне не хотелось вообще, я сбросила звонок и написала:
Вы
Договорились, кажется? Сообщения будет достаточно.
Толя не отвечал достаточно долго, и я не знала почему. Точнее, немного волновалась, что моя наглость приведет его в бешенство, и пошлет он меня куда подальше.
В принципе, думаю, он бы с радостью и послал, но приходилось сдерживаться. Все-таки на кону поставлено слишком много, а я? Что я? Подумав еще немного, совсем не жалею, что сделала именно так. Пора моим «дорогим и близким» зафиксировать, что понятие «личные границы» теперь распространяются и на меня, а не только на них.
Толя
Во вторник в двенадцать.
Я ему не ответила, но на ус намотала. Теперь остается оценить все, что будет происходить дальше. Я полностью осознаю, куда собираюсь вписываться, и мне…важно знать. Понимаете? Стоит ли Иван того, чтобы за него бороться? Тюрьма меняет людей, и пусть он сидит здесь всего полгода, это ничего ровным счетом не значит. Он мог за это время превратиться в кого угодно, а так как Олег стал мне уже дорог, закрадывается мысль: стоит ли впускать его в жизнь ребенка?
Господи, звучит просто отвратительно. Но! Я могу усыновить мальчика, и тогда уже я буду решать. Я стану его полноценным опекуном перед законом, а значит, мне придется лавировать между ними и устанавливать время посещений. Если я решу, что это возможно, конечно. Есть и второй вариант. Я могу не усыновлять его, а взять временное опекунство, чтобы забрать из этого страшного места. За это время мы смогли бы разобраться с приговором. Ради этого мужчины и него.
Звучит, как самый идеальный вариант.
У меня нет в планах разлучить семью, я лишь хочу помочь им…просто потому, что знаю, я смогу. Ну, и мне это самой очень нужно…не знаю зачем. Будто бы я просто физически не хочу позволить этому Новому году стать отвратительным шрамом на сердце моей истории жизни. Как бы глупо это ни звучало, но словно такое хорошее дело сможет разом перекрыть все неприятное послевкусие долгого брака…
Прикрываю глаза. Отсчитываю до десяти.
Я ни разу не была в тюрьме, и это, наверно, самое ужасное место во всем мире. Атмосфера так давит…пока я проходила осмотр и другие инструкции на КПП, успела словить на себе и жадные, и полные ненависти взгляды. А еще слышала шепотки в спину:
– Небось, сучка, к мужу-вору приперлась.
– Или любовнику. Точно-точно. Так и есть.
Я обернулась на автомате на двух женщин в старых, засаленных пуховиках, которые гипнотизировали мою белую шубу так, будто я ее у них украла.
Стало неприятно.
Я ничего не ответила. Испугалась, если честно. Это злое место, и люди здесь тоже злые. Не потому что они злые на самом деле, скорее всего, виновато горе. Оно же уродует, а если близкого человека сажают за решетку, как животное? Это горе.
Вздыхаю и обнимаю себя за плечи. Я – человек из теплицы. Экий цветочек, который растет только в хороших условиях, и меня никогда не касались ТАКИЕ реалии этой жизни. Теперь, когда я с ними сталкиваюсь нос к носу, мне до безумия хочется сбежать, но я сижу. Ради себя, мальчика и Новогоднего чуда, которое просто обязано случиться.
За спиной раздается лязг ключа в замочной щели.
Мне надо обернуться, наверно, но я неожиданно замираю и будто бы снова становлюсь девочкой. Не дышу. Глядя перед собой, только шаги считаю…
Раз. Два. Пять. Десять.
Напротив тяжело опускается мужчина. Слышу короткий «хмык», звон кандалов, меня предупреждают, что эта встреча будет длиться пятнадцать минут, на автомате киваю. Тюремщик уходит. Снова закрывается дверь.
Страшно – дичь!
Я вижу только его руки, а они у него просто огроменное! Со светлыми волосками, канатами вен и татуировками. ГОСПОДИ, У НЕГО ВСЕ РУКИ В ТАТУИРОВКАХ! Это меня вводит в ступор и…пугает, а когда он чуть шевелится и его мышцы напрягаются, по спине стекает тонкая струйка пота. Метафорически, конечно же. Тут для такого дела слишком холодно…
Поднимаю наконец-то глаза. Снова застываю.
Это разряд…
Его взгляд прямой и резкий. Черты лица…тоже резкие. Под глазом довольно крупный порез, переходящий в синеву. Подрался?
Сглатываю.
Спрашиваю себя, какого черта я сижу здесь напротив незнакомого мужика в татуировках и с таким…пронизывающим взглядом? Но их цвет легко отвечает на этот вопрос. Даже без вопроса как такового.
Олег…
– Красивые волосы, – хрипло говорит он.
Я хмурюсь. Не поняла.
– Ч-что?
– Говорю, у тебя красивые волосы. А меня обрили. Здесь, – слегка касается короткого ежика и хмыкает, – Как гребаную овцу на ферме.
Часто хлопаю глазами. Иван усмехается, а потом поднимает свои руки. Я на них сразу зырк! Он усмехается еще раз.
– А это не отсюда. Если что.
Так, ладно. Надо что-то сказать? Но мне как-то совсем сложно собраться. Я его боюсь, а еще я очень волнуюсь, и это…это совсем не тот разговор, который я себе представляла. Потому что…что?! Господи! ЧТО?! У меня…красивые волосы?!
– Бурная молодость, – хмыкает, как ни в чем не бывало, – Лихие девяностые.
– Вы преступник?
Вопрос слетает сам собой, и я не сразу понимаю, насколько же он…блин, тупой!
Иван выгибает брови и лениво обводит взглядом эту конуру для встреч с близкими, где даже стены кровоточат!
– Полагаю, тебя интересует не совсем это, – Иван отгибается на спинку стула, – Ты хочешь знать, делал ли я то, за что дают мою статью, раньше. В прошлом.
– А вы…делали?
– Нет. Надо было как-то выживать, и я участвовал в кулачных боях.
Ну, очевидно…это вполне закономерно, если судить о нем даже сейчас.
Иван – очень крупный мужчина. Очень-очень-очень крупный мужчина. У него невероятно широкие плечи, мускулы и все такое…
От него пахнет за километр…вот прямо мужиком! силой и духом, а я…меня как-то совсем понесло. Разглядываю его, он молчит. Ухмыляется.
Странно…как странно…
Прекрати!
Резко краснею и опускаю глаза на свои руки.
– Я приехала…
– Знаю зачем.
– Знаете? – растерянно переспрашиваю и снова сталкиваюсь с ним взглядом.
Он кивает.
– По плану я должен рассказать тебе, какой у меня охренительный сын. Что он послушный, ласковый, умный мальчик. Что от него не будет проблем. Но я не стану этого делать, потому что смысла в этом ноль. Такая, как ты, не поймет.
Я теряюсь еще больше. Что?…
– Такая…как я?
– Именно. Такая, как ты, не поймет.
– И какая же…я?
– Холенная.
Повисает тишина, которая липнет к моей коже. Он ухмыляется, будто бы наслаждаясь произведенным впечатлением.
На дне его глаз искрит злость.
Он знает, кто я? Его предупредили? Что я хочу забрать ребенка, а его это бесит? Так, да?
Иван слегка закатывает глаза и шепчет на выдохе.
– Боже, да расслабься. Я тебя не трону.
– Почему вы…
– Потому что у тебя на лице написано, что ты меня боишься.
Щелчок языка о ровный ряд белоснежных зубов. Иван достает из кармана серой робы пачку сигарет, раскуривает ее и снова пристально смотрит на меня.
– Аня была из одного с тобой мира.
Аня…
– Это…ваша жена?
– Мы не были женаты, – чуть морщится, будто ему эта информация доставляет дискомфорт, – Она хотела красивую свадьбу. Без пуза. Тупые предрассудки, но ей это было важно, и мы так и не успели.
Неприятно…
Я ежусь и обнимаю себя за плечи роняя.
– Мне очень жаль.
Иван не отвечает, делает затяжку и выдыхает плотное облако дыма в воздух. Я стараюсь сдержать кашель.
– Но я хорошо помню все взгляды ее подружек. Они считали, что я ей не пара. Все так считали, конечно, только они шипели особенно гадко, когда Аня ушла от семьи ради меня. Она часто плакала после их встреч, пока окончательно не оборвала связи. Ты похожа на одну из ее подружек, поэтому я не стану перед тобой на пузе ползать.
– Я не…
– Это бессмысленно. Чтобы я не сказал, мой сын всегда будет для тебя ничтоже…
– Замолчите! – не выдерживаю и перебиваю его, повысив голос.
Иван замирает. Я смотрю на него исподлобья, и настал, похоже, мой черед вводить его в ступор.
Но да, ты не ослышался.
– Я не собираюсь выслушивать все это. И потушите сигарету! Я не хочу потом вонять вашим дымом.
Складываю руки на груди и вздергиваю носик. Да, вот так! Пусть знает. Наглое…животное!
Иван прищуривается. Дым тлеет тонкой стрункой, но лишь еще пару мгновений, потому что потом он, не отводя от меня взгляда, вдавливает сигарету в грязную пепельницу.
По коже пробегают мурашки.
Уголок его губ дергается, и он слегка кивает.
– Согласен. Был неправ.
Короткое и лаконичное признание, а режет слух покруче красочных дифирамбов. Толя за столько лет совместной жизни ни разу не признал своей вины в любом из наших конфликтов. Всегда была виновата я. А этот? С ходу и искренне. Необычно.
Ерзаю на стуле, потом вздыхаю и потираю лоб.
– Кажется, мы совсем не с того начали. Предлагаю отмотать назад. Меня зовут Галя, и я…
– Дочь Надежды.
Вскидываю взгляд с удивлением, Иван слегка жмет плечами.
– Я же сказал, что я знаю, кто ты такая. Ждал.
– Ждали?
– Она сказала, что ты придешь. Захочешь убедиться в ее светлом рассудке, когда узнаешь о планах на моего пацана.
Ауч.
А вот это уже больно…
Сразу в голове диссонанс и сотня голосов, где самый громкий орет: неужели Толя настолько задурил мне голову, что моя мама думала обо мне так?…
– По ее плану я должен сказать, что Олег – чистый ангел, хотя это не так. У него есть характер, и характер этот непростой.
Потому что мой.
Не прозвучало, но подразумевалось.
Иван хмыкает и собирается что-то добавить, но я выпаливаю.
– Мама умерла.
Повисает тишина. Он обрывается, а мне нечем дышать, и снова так больно, что хоть на стену лезь…
Боже…
Прикрываю глаза, когда слышу тихое.
– Мне очень жаль. Соболезную.
Снова коротко и лаконично, но в голосе столько…искренности, сколько не было ни у кого до него.
Снова бегут мурашки.
Слегка киваю. Даю себе пару мгновений на «подышать», но они уходят, и надо брать себя в руки. Снова смотрю на Ивана, только на этот раз он уже не такой напористый. Притих. Разглядывает свои лапы, хмурится слегка. Видно, что на него как будто бы наползла туча…
– Что случилось? – наконец спрашивает, я сразу отвечаю.
– Сердце.
Тянусь к нему…чем-то внутренним, ведь я безумно благодарна за такую реакцию, как бы это ни звучало. Искреннее сочувствие и сожаление, которого мне так не хватало…от мужчины? Господи…сумасшедшая.
Слегка мотаю головой и продолжаю. Угомонись. Это просто волнение.
– Но вы были правы. Я хотела с вами познакомиться.
– Если это по поводу денег, я ничего не просил, – перебивает четко, снова смотрит на меня твердо…как его сын, – Я не просил их, Галина. И я не буду держать на тебя обиду, когда ты отменишь ежемесячный платеж. Воевать и предъявлять тоже ничего не стану, можешь быть спокойна. А еще я обязательно все верну и…
– Деньги?
Он вскидывает брови.
– Ты не знала?
– Нет. Она…что-то переводила вам?
– Не мне, а моему другу. Он делал на эти деньги передачи.
Ну, конечно…
Иван выглядит хорошо, если не считать ссадины. У него здоровый цвет лица и хорошая одежда. Под уродливой робой. А еще сигареты! И даже я знаю, что это местная валюта…у него хорошие сигареты. Значит, он здесь почти Царь и Бог.
Мама, господи…почему ты мне ничего не сказала?…
– Ясно.
– Я верну.
– Не нужно.
– Тогда попросишь оставить тебя…
– Если вы перестанет перебивать меня, то мы наконец-то поговорим о том, зачем я сюда пришла. Позволите?
Он издает смешок.
– Дерзкая.
– С волками жить…
Еще один смешок, но на этот раз пружина в нем становится не такой напряженной. Иван откидывается на спинку стула, складывает руки на груди и кивает.
– Ну, давай поговорим о причине, по которой ты пришла. Правда, я понятия не имею…
Достал! Вот же упертый баран!
– Я хочу забрать Олега.
Выпаливаю резко, он замирает тоже резко. Мы снова молчим, одними взглядами друг друга долбим, пока наконец не звучит очевидный вопрос.
– Зачем тебе это, красивая?
Щеки вспыхиваю.
Я облизываю нижнюю губу, его взгляд тут же смещается. Темнеет? Да нет, показалось…
Или да, но я об этом думать не хочу и перевожу взгляд в стену. Некомфортно. Лучше вообще его не провоцировать, он же мужик в тюрьме. Конечно…ему и я сгожусь, если…
Хватит! Боже, Галя, хватит…
Из груди рвется смешок.
– Что-то смешное сказал?
– Просто то же самое, что и Олег.
Я буквально кожей чувствую, как его сердце подпрыгивает. Смотрю на Ивана аккуратно, слава богу, ничего «такого» в нем больше не замечаю, а замечаю другое…
Он чуть вперед подался, будто готов ловить жадно каждое сказанное мною слово. И он завидует. Определенно завидует и тоскует, ведь общение с сыном так близко – только руку протяни. Но у меня оно есть, а у него нет…
Как это печально…
Набираю в грудь побольше воздуха и выдаю правду.
– Мой муж изменил мне с молодой девчонкой, выставил из дома, а дети приняли его сторону. Пусть причина будет очевидной, хорошо? Мне одиноко и страшно, я могу помочь, мама этого хотела, поэтому я это сделаю. Достаточно?
Иван снова молчит, оценивает мои слова. Перекатывает их в своем сознании… только время заканчивается. Вот-вот придется тюремщик, встреча будет закончена…надо пошевелиться. Решение-то уже принято…
– Я посчитала, что должна была с вами познакомиться, прежде чем забрать вашего сына. Не волнуйтесь, я не стану противиться вашему общению. Мы напишем вам письмо сразу, как Олег переедет в мою квартиру, а потом, думаю, я смогу привести его к вам и…
– Нет!
Он так резко подается вперед и рычит, что я вздрагиваю. Дыхание учащается. Да, мне снова страшно…
Иван это снова считывает моментально. Прикрывает глаза на мгновение, плавно откидывается обратно на спинку и хрипло шепчет.
– Не надо вести его сюда. Только не сюда, Галя. Он может казаться каким угодно, но он чувствительный мальчик. Я не хочу, чтобы он видел это место, был здесь и запомнил. Не надо…
Боже…
У меня сердце сжимается моментально. Слезы на глазах наворачиваются, и я не совсем понимаю, как уже тянусь к его руке и слегка сжимаю ее.
Так хочется его поддержать…
Его кожа сухая, но не неприятная. Она теплая и какая-то…с душой, что ли. А еще…господи, дай мне сил, когда наши пальцы соприкасаются, по мне проходит электрический импульс.
Я резко отдергиваюсь, прикусываю губу и опять краснею. Ну ты, конечно, даешь, подруга…
– Кхм…хорошо. Не волнуйтесь, Иван, я не привезу сюда вашего сына, но мы будем писать вам, даю свое слово. И…несмотря на ваше обо мне мнение, я смогу позаботиться о вашем ребенке.
– Это будет непросто, – звучит хриплый шепот.
Мне так хочется заглянуть в его глаза, но я себе запрещаю. Еще не хватало сгореть на месте от стыда. Ага. Конечно.
– Да, я уже поняла. У вашего сына ваш характер, и даже за пару минут нахождения рядом становится ясно, что это будет очень непросто.
Иван издает смешок, но не успевает ничего ответить. Тюремщик открывает дверь и командует:
– Поднимайся, Ревцов.
Он явно не хочет уходить. Конечно, мы на бред потратили слишком много времени – непозволительно много… – но у него нет другого варианта, кроме подчинения.
Иван поднимается, обходит стол и заходит мне за спину. Это хорошо. Я бы хотела, чтобы он сейчас ушел, чтобы начать дышать свободней. Почему-то рядом с ним мне сильно спирает легкие.
Я его все еще боюсь.
Хотя он мне понравился. Конечно же, как отец Олега.
– Не понимаю, – вместе с лязганьем кандалов, я слышу его голос уже из-за двери, и он отдается эхом по пустому, темному коридору.
– Чего?
Смотрю в проем, не сдержав любопытства. А оттуда…все это эхо рвется в меня, как сотня боеголовок.
– Ваш муж – мудак. Я вам доверяю, Галина. Спасибо, что приехали и сообщили это лично. До письма, златовласка.
– Иди уже, романтик гребаный.
Раздается смешок. За ним цык. И несложно догадаться, что и кому принадлежало в этом печальном дуэте.
А я?
А я снова задыхаюсь и снова горю.
Ха! Не хотела? Но получай…
