Текст книги "Жестокии развод (СИ)"
Автор книги: Ария Тес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
Визуал
Галя
?
Толя
?
Вероника
?
Артур
?
Артем
?
7. Копейка за пучок Галя
Тетя не задала мне ни одного вопроса, когда мы остались одни. В машине, когда за нами все-таки приехал водитель. По дороге на кладбище. Там.
Ни одного вопроса.
А я смотрела, как мою маму погружают в землю…
Красивый гроб из красного дуба медленно опускался в вырытую, глубокую яму. Светило солнце, играясь на нем красивыми всполохами. Забавно сложилось, и я сначала не поняла. Когда мы приехали в похоронное бюро и смотрели каталоги, которые нам предложили, меня буквально сердце потянуло именно к этому гробу. Он красивый, прочный, стильные. Она бы непременно оценила размах. Наверно, назвала бы его каким-нибудь троном в мире загробной моды, и сказала, что в нем по-любому бы хоронили королеву.
В нем и хоронили королеву, а до меня только сейчас дошло, что красное дерево все-таки действительно означает прочность союза и преодоление всех препятствий на пути. Просто кто сказал, что это обязательно должен быть союз между мужчиной и женщиной? В нем нет ничего крепкого, как показала практика. А вот связь между ребенком и матерью? Она нерушима. Это тоже забавно, согласитесь. Размышлять в подобном ключе, когда у меня в жизни складывается иначе, но как я могу думать по-другому? Если чувствую, что внутри меня что-то закончилось и изменилось навсегда. Может быть, даже умерло? Вместе с мамой…
Попрощаться с ней пришло очень много людей. Мама была заметной фигурой в мире искусства, но это было не все, что она делала. Мама считала, что ей повезло в жизни гораздо больше остальных, поэтому она много занималась благотворительностью. Теперь ее пятикомнатная квартира ломится от наплыва всех тех, кто хотел в последний раз отдать ей знак уважения, любви или поблагодарить за помощь…В просторной гостиной рядом со столом, на котором стоит ее красивая фотография – гора красных роз; тихий шепот и всхлипы разлетаются эхом. Я сижу в дальнем углу и смотрю на свои руки, а рядом тетя Лена. Она покручивает в руках бокал с красным вином и слегка улыбается, когда говорит.
– Она была бы довольна.
Слегка вздрагиваю, возвращаясь в реальность из плотного кома своих мыслей. Они сейчас с ней, но перепрыгивают на мою семью. На лица детей, мужа. Я снова и снова задаюсь вопросом: где я так облажалась? Где свернула не туда? И может быть, кому-то просто не дано быть матерью? Это ведь действительно так, раз все мои дети оказались…такими монстрами? И дело тут даже не в небрежных формулировках, а в том, что они действительно не понимают, что натворили.
Так просто договориться с совестью…почему им так просто? Мне нет. Втайне ото всех, после каждого разговора с мамой, у меня на сердце был такой тяжелый груз…Она здесь одна; я там. Мы так далеко, видимся так редко…может быть, стоит переехать обратно в Петербург? Я пару раз даже поднимала этот вопрос, но Толя, естественно, был против. Он предлагал нехотя (как я сейчас думаю и не боюсь это произнести) перевести маму к нам. Бред. Мы оба знали, что это не вариант. Она не согласится. Предложение ради галочки, чтобы сказать – вот так.
Но это сейчас неважно; слепота – приятное развлечение, пока не пришел счет, за который ты будешь сама платить. Я плачу за добровольную слепоту, но все равно многого понять не могу. Не получается, хоть убей…
Бросаю взгляд на ту самую мамину подругу. Валентина пришла в длинном платье, на плечах ее та самая норковая накидка, а в ушах бриллиантовые серьги. Она плачет. Искренне, и мне тепло, но вместе с тем так странно. Я вылавливаю каждую деталь, которая соединяет меня с мамой. А они? Мои дети? Думаю, что они были даже рады не присутствовать здесь сегодня.
Почему так?…
– Я не объяснила тебе ничего, – говорю тихо и снова опускаю глаза на свои руки.
Тетя Лена делает небольшой глоток вина и жмет плечами.
– Не нужно сейчас. Скажешь, когда будешь готова.
Пару раз киваю в ответ.
Хм…когда я буду готова…интересная формулировка. К такому можно подготовиться?
– Когда ты сообщила о том, что случилось с мамой… – начинаю хрипло, – Я уже с чемоданом в зубах была. Собиралась приехать к ней. К нам в дом пришла…женщина.
Чувствую взгляд тети, но если рассказать я могу и хочу, то посмотреть на нее в ответ – точно нет.
Господи, как же стыдно…
Я рассказываю все, что произошло не глядя. Продолжая хмуриться, вываливаю свою боль и свою…некую неполноценность? Как мать и женщина я провалилась, и в таком сложно признаваться, но тете можно. Одновременно с тем, я как будто рассказываю все своей мамочке, на улыбку которой то и дело бросаю взгляд. Она смотрит на меня с фотографии и будто бы поддерживает. Будто бы говорит: все будет хорошо, я рядом с тобой.
Солнечные блики играют на полу в прятки.
Я продолжаю вываливать им обеим все, что произошло, а сама сгораю от еще одного вопроса, который тоже волнует меня. И сильно. Что теперь мне делать? Я осталась одна. Запал потух в морозном, сухом ветре, и остался лежать в блестящем на солнце снегу кладбища. Что мне делать дальше? Как бы это ни звучало, но уход мамы отвлек меня от правды, в каком-то смысле воскресил во мне ее черты характера, а теперь вдруг ничего не осталось. Время будет идти дальше. Дел станет еще меньше. У меня теперь нет ничего: работы, семьи, детей. Вдруг я ошиблась? Не надо было прогонять их, ведь теперь я их сама от себя оттолкнула и добавила плюсиков к карме своего благоверного. Он ловко воспользуется этим, его сука тоже. Они станут семьей, а я? Я стану легендой, о которой не принято говорить за столом. Туманная тетка, эфемерный призрак. Мать и не мать. Так, мимо проходящая баба…
– Вот… – заканчиваю свою историю, уронив голову на раскрытые ладони, – Я ошиблась, да?
– В чем это?
Холодный голос тети Лены заставляет немного взбодриться. Я смотрю на нее, а она отвечает мягко. Слегка улыбается…
– Надя всегда знала, что этот козел выкинет какой-нибудь финт. Надеюсь, она все с неба видит. Отомстит за тебя.
– Теть…
– Отомстит, дорогая, – тетя бережно сжимает мою руку и кивает для правдоподобности, – Вот увидишь. Карма – это нихрена не шуточки тебе, и все всегда возвращается. А материнская любовь? Она способна создать такую волну, от которой и ссаными тряпками не отмахаешься. Толя твой получит по заслугам. Еще не вечер. Зная Надю? Она так просто это не оставит.
Я издаю тихий смешок, но в груди становится теплее. Мне нравится эфемерная мысль, что моя мамочка где-то до сих пор существует, а теперь вечно будет стоять за спиной и охранять. Может быть, это очередная добровольная слепота? Вера в сказки? Плевать, как это прозвучит. Так просто легче. Думать, что твой близкий человек не ушел, а ты с ним обязательно еще увидишься…
– Не знаю, что мне делать, теть…
Тетя Лена убирает руку, расправляет плечи и кивает.
– Ну, для начала не винить себя в том, что у тебя такие дети. Ты здесь ни при чем.
– Уверена?
– Да, Галчонок. Уверена. У них есть мозг, чтобы понимать, где хорошо, а где плохо.
– Что, если я не привила им эти ориентиры?
– Очнись, дорогая. Твоим злобным монстрам не по тринадцать лет. Они – взрослые уже. Ника вообще! Вон, кобыла, вымахала! Двадцать три! Что ты ей собираешься прививать?
– Разве человек – это не система ценностей, которые дают им родители?
– Вот именно, Галя. Ро-ди-те-ли. Во множественном числе. Ты свои дала, и твой козел старый тоже вложился. А там уже не тебе решать, к каким принципам тянуться. Им. Они решили, что у них в приоритете. И знаешь, что я сейчас скажу?
– Что?
– Очень непопулярное мнение. Дети – это цветы жизни, не спорю, но иногда эти цветы растут на могилах своих родителей. Тебе в могилу еще рано, дорогая, поэтому возьми секатор и отрежь лишнее.
Хлопаю глазами. Я, конечно, знаю, что с тетей Леной не забалуешь, но это? Не просто «непопулярное мнение» – это…даже слова подобрать не могу. Нереально, полагаю?
– Хочешь, чтобы я отрезала своих детей?
– Иногда нужно проредить сад, чтобы…
– Это невозможно, Лен! Они же…
– Послушай, окей? – она вздыхает и пристально смотрит мне в глаза, – Я понимаю, что говорить о таком мне просто. Я не мать. У меня нет детей, и если честно, глядя сейчас на тебя и вспоминая нашу сегодняшнюю встречу, я даже рада, что когда-то так все повернулось. Но!
– Но?
– Я прожила эту жизни и с уверенностью могу сказать, что иногда надо заставить себя уважать, или на тебе будут ездить, пока ты коньки не отбросишь. Чтобы заставить себя уважать, действовать чаще всего приходится жестко. Ты не бросаешь их, они здоровые лбы! Тем более, у них есть папаша с возможностями. Судя по всему, большими. Теперь-то точно. Ну и все. Они сами должны понять, что они сделали, и ты никак не сможешь им в этом помочь. Самым лучшим вариантом сейчас – отойти в сторону и заняться своей жизнью.
– И что я буду делать?
– А тебе нечего делать?
– Я не знаю…
– Конечно же, есть! Они тебя вчетвером загнали в тупик под плиту собственных желаний, стерли твою личность, Галя! Ты кем для них стала? Прислугой, а не матерью! Стоимость таких отношений – копейка за пучок!* А должно быть – все на свете сразу. За отношения с матерью нужно хотеть все отдать. Ты бы отдала?
Это риторический вопрос. Я опускаю глаза и вздыхаю. В чем-то она права…
– Галчонок, – мягко шепчет тетя, двигаясь ближе ко мне, – Не грусти. Жизнь все на свете по местам сама расставит. А Наденька обязательно осветит тебе путь оттуда…
Я снова смотрю на улыбающееся лицо мамы.
– Она тебя не оставит, я не оставлю. Вывезем, дорогая. Твое к тебе всегда вернется, а дети – это твое. Ты очень хорошая мама, дай им об этом вспомнить.
Вздыхаю и снова киваю пару раз, а потом убираю прядку волос, выбившуюся из моей прически, за ухо. В этот момент происходит сразу несколько вещей: первая – раздается оглушительный звон разбившегося стекла, на который реагируют все гости. Вторая – расступившись, они дают рассмотреть мне того, кто, собственно, стал причиной этого звука.
Маленький, щуплый мальчишка, отогнув уголки губ вниз, смотрит на бокал под своими ногами, потом испуганно поднимает глаза на «взрослых». Его светлые волосы зачесаны на один бок, и одет парнишка совсем простенько. Пиджачок, белая рубашечка, брючки. Вся его одежда сильно велика: пиджак топорщится в плечах, рубашка пузырится на животе, а брюки держит толстый, потертый ремень. Но выглядит он прилично, что странно, а еще слишком взрослым. Взгляд его детских глаз совсем не похож на детский; на вид лет десять, а будто бы все сорок прожил…
Я хмурюсь.
– Кто это? – тетя Лена вздыхает.
Парнишку дергает грузная тетка за руку, что-то шипит ему на ухо, потом начинает рассыпаться в извинениях. Он смотрит в пол, крепко прижимая к груди букетик с двумя красными гвоздичками.
– Это Олежа, – отвечает тетя Лена, на которую я смотрю и совсем ничего понять не могу.
Что за Олежа? И откуда в ее голосе такая нежность?
Тетя переводит на меня взгляд и вздыхает еще раз.
– Надя хотела забрать его к себе и должна была поговорить с тобой, так как ей вряд ли одобрили бы опеку. Не успела…
Что?
Эта новость сбивает меня с толку, если честно. Я растерянно перевожу взгляд обратно на мальчишку. Он подходит к фотографии моей мамы, медлит пару мгновений, потом аккуратно кладет гвоздики в кучку и смотрит ей в глаза.
– Галь, отойду, хорошо?
Я все еще в шоке, поэтому просто киваю, а мальчик делает то, от чего у меня сердце разбивается на миллион частей…Шмыгает носом, быстро стирает слезу со щеки и хмурится. Чтобы не расплакаться сильнее…
8. Тайны моей мамы Галя
Тетя Лена увела мальчика на кухню, а я так и осталась сидеть. Смотрю теперь на эти несколько гвоздичек и понять не могу, что я чувствую.
С одной стороны, какую-то странную злость. Нет, не злость. Все-таки ревность. Мама настолько привязалась к какому-то ребенку, что решила взять его себе?
С другой стороны, чувствую, что меня и здесь в каком-то смысле предали. Будто бы выбросили за скобки из уравнения!
С третьей, это какой-то безумный взрыв дичайшей нежности. Касаюсь красных лепестков кончиками пальцев и не могу сдержать слез. Мне кажется, что это самый искренний подарок в последний путь, жест привязанности и, возможно, даже любви. Самый! Из всех, что лежит в этой куче…
– Галя? Здравствуй.
Быстро стираю слезы, когда слышу, как мне кажется, знакомый голос со спины. Оборачиваюсь. Передо мной стоит высокий, пожилой мужчина. Наверно, когда он был молодым – вообще походил больше на шкаф! И плечи широкие были, макушкой, наверно, небо царапал! Красивый…Сейчас в нем это, бесспорно, осталось, просто время взяло свое. Макушка у него теперь седая, сам он больше сгорбленный, морщинок много, но глаза…черт возьми! Где я видела эти глаза?…
– Здравствуйте, – киваю и сразу отвожу взгляд в сторону.
Снова цепляюсь за гвоздички. Остальное исчезает, не кажется мне таким уж важным. Наверно, я действительно когда-то была знакома с этим мужчиной, просто Олежа сейчас важнее.
Олежа…
Нежно. Наверно, его так мама называла…господи, ты серьезно?! От глупой, детской ревности в моем возрасте пора было бы избавиться, но…как? Сложновато. Конечно, разумом я понимаю, что это дико глупо. Мама жила свою жизнь без меня, а что ей? Надо было сесть и в окно смотреть, пока я не соизволю вернуться…нет, конечно! Я всегда радовалась, когда слышала, что она как раз так не делает, но ребенок?! Она собиралась забрать ребенка?! Откуда?! И как она с ним познакомилась?! Нет, хорошо. Я знаю КАК, держа в голове ее охоту к благотворительности, но КАК?! И почему она мне не рассказала? Такие решения не принимаются за одно мгновение. Мама общалась с мальчиком много и долго, между ними связь. Я ее чувствую, не дура. У меня самой такая же – он ее любит; тогда какого черта?! Я не…боже.
– Я хотел выразить тебе свои глубочайшие соболезнования, – продолжает мужчина, и я снова киваю больше на автомате.
Стыдно, но я устала от соболезнований. Господи, как же я устала…Нет, в них нет показательной вежливости, ведь почти все звучат действительно искренне, просто…эти слова ранят, а не приносят облегчения.
Мне все равно.
Соболезнования – ничто. Тебе не становится тепло, они не перекрывают боль; тебе никак. Просто, чтоб меня, никак…
Так хочется закричать. Если честно, мне безумно хочется закричать благим матом, выгнать всех этих людей и рыдать несколько дней в своей постели обо всем! Но конечно же, я себе такого не позволю. Дело даже не в «лице женщины», которое я никогда не потеряю ради мамы, а в том, что слова именно этого дедушки звучат очень уж на разрыв. Имею ли я право рубить их на корню? Эгоистично плеваться ядом? Психовать и закатывать истерики? Нет. Маму любила не только я, а значит, все здесь имеют право горевать и поминать ее образ, как им угодно. Мне остается только быть вежливой и улыбнуться…
– Спасибо, – киваю слегка.
Замолкаем. Я чувствую, что этот мужчина все так же стоит рядом, и не понимаю: зачем? Чего он от меня хочет? Смотрит, разглядывает. Господи, что?!
Поднимаю глаза и хмурюсь, путаясь в догадках: что это будет дальше? Нелепый комплимент о том, как мы с мамой похожи? Или какая-нибудь история? Но мужчина в ответ только усмехается с каким-то осознанием, которое от меня ускользает.
– Ты меня забыла, да, Галя?
Эээ…
Пытаюсь понять, что мне ответить, но я настолько потерялась в буре своих эмоций и последних событий, что все мое красноречие умещается в нечленораздельное «мгм…».
Он усмехается еще раз. Я виновато улыбаюсь в ответ:
– Простите.
– Ничего страшного. Постарел, согласен, да и сколько прошло лет-то? Тогда тебе было всего семнадцать.
Ага. Семнадцать? Кто же это может быть? Чувствую, что знаю его, но откуда? Боже-е-е…курам на смех. Тогда у мамы жизнь социальная кипела еще сильнее, чем сейчас (судя по ребенку, которого она хотела взять это действительно так). Знакомых была куча, знакомых мужчин? Тоже в достатке. Мама пользовалась популярностью, притягивала взгляд. Просто она решила, что никогда больше не пойдет замуж и не свяжет свою жизнь ни с кем, слишком это…кхм, накладно, а по-простому: больно. Да. Слишком это больно, и теперь я понимаю, почему она была такой закрытой. Я тоже такой же стала…
– Меня зовут Виталий Олегович Краев. Я – дедушка Мишки. Мишку-то ты не забыла?
Моментально щеки розовеют, а дыхание перехватывает. Не забыла. Это и был тот самый сосед, с которым я целовалась когда-то на качелях. В первый раз. И все у меня с ним было в первый раз…
Перед глазами вспыхивает образ в ночи, где я стою напротив, а лунный свет освещает нас с ним. Это была последняя его ночь в России. Мы не расстались сами, нас развели жизненные обстоятельства: его дед, Виталий Олегович, получил очень крутое предложение по работе в Германии, куда они, собственно, и переехали. Он согласился, а Миша рос с ним, значит, поехал следом… Иногда, когда Толя относился ко мне плохо, я думала: что было бы, если бы он не согласился? Я бы не пошла на встречу первокурсников одна, а значит, на меня бы не напали, когда я возвращалась домой одна. Не появился бы Толя, как принц в блестящих латах, не спас бы меня, а потом не подмигнул бы и не сказал: меня зовут Воробей, малышка. Если будут проблемы, просто скажи, что ты со мной.
Ничего бы этого не случилось; и через неделю он бы тоже не появился перед моей парадной, куда проводил, чтобы я снова ни во что не вляпалась. Мы бы не начали общаться. Он бы не развел меня на согласие с ним прокатиться на его драндулете «за спасение из лап чудовищ». Потом не поцеловал бы…
Все было бы иначе!
Потому что я не пошла бы одна на эту встречу первокурсников, а если бы и пошла, то вернулась раньше. С Мишей. Мы бы поднялись ко мне, попили бы чаю и…
Ладно. К чему теперь эти мысли? Первая любовь никогда не заканчивается свадьбой и счастливой жизнью до старости. Скорее всего, мы бы разбежались все равно. Просто по другой причине.
– Виталий Олегович! – улыбаюсь я искренне, потом тянусь к нему и обнимаю.
Сама ничего с собой поделать не могу. Волнение под кожей превращается в мурашки, пока я осматриваю зал в надежде увидеть Мишу…
А он смеется. Обнимает меня по-отцовски, крепко. Прижимает к груди бережно…как раньше. Признаться честно, когда-то давно мы с ним наладили очень тесный контакт, и если бы меня спросили про отца, именно его образ возник бы перед глазами.
Я на него опиралась.
– Ох, Галочка. Как же ты хорошо выглядишь…даже не верится, что прошло столько лет! Все такая же тонкая да звонкая.
Ой, ну, конечно.
Тихо фыркаю с легкой улыбкой, отстраняюсь и заглядываю ему в глаза.
– А вы все такой же лис.
– Ну, что есть… – мы затихаем на мгновение, а потом из меня вырывается.
– Миша тоже здесь?
Виталий мягко улыбается и мотает головой.
– Нет. Мишка остался в Германии с семьей…
Ауч…С семьей. Это неожиданно больно и неприятно. Глупости! Разумеется, это все глупости…конечно, у него есть семья. Миша вообще всегда был за семью и хотел много детей. Его родители бросили на деда; мать вообще неизвестно где, а отец приходил только ради денег. Они с дедом часто ссорились, Виталий Олегович просил взять себя в руки и перестать злоупотреблять. Каждый раз дядя Дима обещал, но каждый раз, когда получал «пособие» растворялся в тумане примерно на полгода. И все по новой…
Миша очень переживал.
Я помню, как однажды я застала его отца и этот самый скандал. Мы сидели в его комнате тихо, как мышки, и каждое слово было слышно так, будто мы находимся рядом. Миша тогда сказал, что когда он станет мужчиной, у него будет большая семья, жена и много детей. А главное – он никогда с ними так не поступит. Звучало это так решительно, что я…влюбилась в него именно в тот момент с головой. Абсолютно. Видимо, на то они и травмы: не имея отца по факту, а только алименты раз в месяц, я подсознательно искала чего-то такого. И это сработало…
Но уже неважно. Судьба все равно расставила все по своим местам, полагаю, поэтому я не удивляюсь. Просто грустно немного…
– …Руководит моим бизнесом, а я вот решил вернуться обратно. Домой потянуло на старости лет, не хотелось заканчивать свой путь на чужбине. Как ты?
Бросаю взгляд на мамино фото.
– Я пока не знаю.
– Да…ужасная потеря.
В его голосе я слышу надлом, перевожу глаза на лицо и вижу его в усталых, серых глазах, как отпечаток.
И тогда-то я окончательно складываю два и два.
Виталий! Мужчина, который переехал в их дом, из-за которого мама открыла войну против своей старой подруги Валентины. Конечно! Это он…
От догадки краснею. Мне хочется задать столько вопросов! А как их задать? Я не знаю. Неужели, у мамы был роман с Виталием Олеговичем? Очевидно, что да. Она его ревновала; и я слышала улыбку каждый раз, когда мама рассказывала о таинственном «Виталии то-сё». Могло бы быть, что она, как я, была влюблена в него и тогда? А уехав, в нашей квартире разбилось не одно сердце? Почему тогда он вообще уехал? Что произошло?
– Мне очень-очень жаль, – говорит он и переводит на меня взгляд, в котором столько боли…
Против воли я чувствую волну колючих мурашек на своей спине.
Он ее любил.
Он любил ее, и я это чувствую. Господи, он ее любил…что же тогда произошло, мама?…
– Ладно, – вздыхает он, выдавливая улыбку, – Не буду тебя доставать в такой день. Я просто хотел поздороваться и сказать, что если ты захочешь поговорить, или что-то нужно будет, мои двери всегда для тебя открыты. А теперь пойду. Я очень устал…
Киваю как в тумане. Смотрю на его спину и думаю: какие тайны ты хранила, мама?
Бросаю еще один взгляд на фото.
Что же ты скрывала?…и почему?…
