Текст книги "Дети Лепрозория (СИ)"

Автор книги: Ариса Вайа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Но будет знать он. И помнить, что предал, когда она рассчитывала на него и понимание и принятие ее тайн.

Забавно.

Раун осторожно пригладил край обратно. Ничего не изменилось, будто так и было. «Тебе и огню». И никому больше.

– Изабель одна? – окликнул он охотниц, охранявших вход в тронный зал, и поспешил к ним.

– Только что генерал ушла, – переглянулись девушки и посторонились, пропуская фактотума.

Раун постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.

– Вам письмо, – сказал он, закрывая дверь за спиной и оглядываясь.

На троне императрицы не было. Бумаги так и лежали стопкой на полу. Окно и подоконник были пусты, хотя наблюдать через него за охотницами Изабель очень любила.

– Изабель, – позвал он ее, недоуменно рассматривая каждый угол. Широкие колонны мешали обзору более чем.

– От кого на этот раз? – послышалось из ниоткуда.

Раун повертел головой, пытаясь понять, где же она.

– Сзади.

Развернулся к дверям. Изабель сидела в углу, для удобства подложив нижние крылья под себя. Вертела в руках диадему и внимательно ее рассматривала, водя пальцем по глубокой царапине, оставленной Химари когда-то очень давно.

– «Тебе и огню», – спохватившись, отозвался Раун и подошел к императрице, протягивая сверток.

Изабель, едва не подскочив, забрала из его рук письмо, быстро развернула и пробежала глазами.

– Зови Лиона, срочно. Принеси комплект моей формы, – резко сказала она и скомкала письмо в кулаке.

Раун бегло кивнул, поклонившись, и выбежал из тронного зала.

***

Когда Лион вошел в тронный зал, Изабель уже зашнуровывала сапоги, уперев ногу в подлокотник. Траурное платье валялось у колонны кринолином наружу, остальные вещи лежали абы как на самом троне.

– Раун сказал, что дело срочное, – недоуменно произнес Лион, подбегая ближе.

Императрица только указала рукой на измятую записку на полу и принялась за другую ногу.

– О, госпожа Химари, – хмыкнул император и, подняв, развернул письмо.

В отличие от прошлых писем, это не начиналось с детей Химари. На удивление не было ни одного упоминания Торы, что само по себе уже было странным.

Письмо начиналось с охоты. Какого-то звериного счастья и азарта хищной кошки. Убитой дичи. Которую на обратном к храму пути Химари оставила истощенному крылатому мальчишке, побоявшись, что охотиться самостоятельно он не способен. Она сетовала на то, что и разделка дичи далась тому не так-то просто, всерьез переживая за его самочувствие.

Но больше всего Химари тревожили лихорадочные сны цесаревича и странный мешочек, который он прижимал к груди во сне. Отбирать не решилась, боясь разбудить. Мало ли, как отреагирует он, увидев перед собой львицу, в любопытстве обнюхивающую что-то важное и значимое для него. Но особенно тревожило то, что в сонной лихорадке Нойко повторял имя Люциферы и звал ее мамой.

Химари прямо спрашивала, что рассказала мальчишке Бель, и как вообще он очутился кумо знает где.

К тому же, она выказывала опасения, что мальчику нужно лечение и хоть какой-то уход – даже «святые херувимы» болеют. Но если данная мера воспитательная – то это далеко зашло. С его лихорадкой он едва ли протянет до летнего празднования в округе Осьминогов, и то, если подсобить. Она обещала случайно навести цесаревича на нужные травы, большинство из которых еще не успели даже вырасти, и схроны животных, но запасы зверей к весне практически опустошены. Что до еды и воды, то с этим проблемы быть не должно было.

Если все это – не план самой Бель, то нужно что-то делать. Ежели план – то это может плохо кончиться.

И было бы лучше, если бы сама Изабель прилетела в округ Осьминога. Даже не лучше, Химари и не просила – приказывала – прилетай так быстро, как сможешь. И думай, пока летишь, что ты ему скажешь о Люцифере. Что ты готова ему рассказать. Что готова выдать на растерзание всем. Потому что рассчитывать на то, что он никому не расскажет – верх наивности.

– Тебе и огню, – прочел Лион последнюю строчку и медленно разорвал письмо пополам.

– Я полетела, – Изабель одернула камзол, отряхнулась, приводя форму в порядок. – Алису за мной следом отправь.

– Она уже улетела в округ Быка, – Лион рвал письмо на мелкие кусочки.

– Так разверни! – рявкнула Бель и дрожащими руками попыталась подвязать к поясу диадему. – Она нужна мне, и точка! – с пятого раза диадема оказалась надежно прикреплена.

– Понял, – Лион, вздохнув, кивнул. – С ней Кирана.

– Вот Кирана пусть до округа Быка и летит. Да хоть пешком идет, мне нужна только моя Ящерица, – Бель рванула к окну и принялась раскрывать его, кулаком подбивая щеколды.

– Раун? – император подошел ближе и помог открыть окно. Холодный весенний воздух тут же ударил в лицо и распахнутые крылья. – Боюсь, ему не стоит знать, что произошло между вами двумя.

Изабель тяжело сглотнула подступивший к горлу ком.

– Я не… Я не знаю, Лион, – смятенно пробормотала она и зажмурилась. – Химари права, нужно учесть и худший вариант, что правду узнают все. Я хочу, чтобы он узнал ее от меня, а не со слухов. Так будет честнее.

– Он служит тебе тринадцать лет, с того самого дня, как я порекомендовал его кандидатуру, – император приобнял Бель за локоть. – Что с ним произойдет, когда он поймет, кому служит?

Губы императрицы тронула горькая усмешка.

– Значит, так необходимо. Не поймет, не простит – так тому и быть, – собравшись, она кивнула. – Пусть летит за мной.

– Хорошо, я отправлю. Что-то или кто-то еще? – выкинув мельчайшие клочки бумаги в окно, Лион проследил взглядом за тем, как их унес ветер.

– Ты, – Изабель обняла его и, обхватив за пояс, боднула лбом в плечо. – Ты моя гавань.

– Ты – моя пристань, – он поцеловал ее в лоб и погладил по волосам. – Я полечу с Рауном. Дождись нас.

– Обязательно, – Бель забралась на подоконник и, сложив крылья, нырнула в окно. – Пожелай мне удачи!

– Удача никогда не была тебе необходима, – ветер сорвал его слова и разнес по небу. – Ведь ты – совершенство, и тебе завидует сам бог, – Лион захлопнул окно и остался в тронном зале один. Надо было успеть все как можно быстрее.

#23. Маска срывается – суть остается

Тихо тлела нодья, изредка потрескивая. Нойко просоночно метался на постели из собственных крыльев. Его бросало в холод, и он сворачивался, подобрав ноги, и укрывался всеми сразу. Зубы все равно стучали, пальцы мерзли невыносимо, и даже тепло от костра не спасало. Его бросало в жар, и он лежал, крыльями нараспашку, и смотрел на звезды, пытаясь надышаться прохладным ночным воздухом. Изредка засыпал, чтобы потом снова проснуться. Явь от сна перестала отличаться, но он даже смирился – так было не первую ночь.

Иногда ему казалось, что кто-то ходит вокруг нодьи. Но он, просыпаясь, всякий раз не находил никого. А после даже перестал обращать на это внимание, зная, что незнакомцы у костра ему лишь снятся в болезненном бреду.

Нодья тихо зашипела, переставая гореть. Выхватила светом одинокую фигуру и практически полностью потухла. Нойко равнодушно смотрел на нее в упор, зная, что это лишь сон. Никого рядом нет.

Фигура медленно, будто крадучись, подошла к перегоревшим поленьям и, пощелкав пальцами, создала вокруг кисти лиловое пламя. Огонь перекинулся на угли и заплясал, разрастаясь до костра. Тогда Нойко смог разглядеть гостью. Именно такой он видел ее сотни раз на кладбищах. Старая серая форма охотниц лежала по крепкой фигуре, где-то даже чересчур очерчивая мышцы. Длинные русые волосы, собранные в высокий хвост, шевелились от любого порыва слабого ветерка. Огонь светом плясал по высеченному, будто мраморному, лицу – тонкому носу, резкому контуру губ, диким глазам хищной птицы. Гарпия. Фурия. Не было только крыльев, но Нойко помнил, что она их отрубила сама, так говорила когда-то Алиса.

Люцифера стояла возле костра и спокойно смотрела на Нойко. А он боялся дышать, не понимая, снится она ему или нет.

– Мам, – просипел он, с трудом поднимая тяжелую голову. – Мама?

Она встрепенулась, поняв, что он видит ее и, круто развернувшись, убежала.

– Ты снова меня бросаешь, – свернувшись в комок, прошептал он и укрылся крыльями. – Снова. Снова ты.

***

Каменистая почва резала стопы через истончившуюся подошву. Соленый воздух, набегавший со стороны моря, неприятно касался кожи и как будто застревал в перьях. Нойко медленно брел по пустынному полю в сторону пролеска, с трудом переводя дух после каждых ста метров. Крылья уже не держали – слишком тяжело. Волочились только неподъемной ношей, цепляясь за все подряд и сгребая всякую грязь к пяткам.

Периодически еще потряхивало, но то ли это было остаточным от пережитой болезни, то ли те травы, случайно найденные у костра поутру, были не так уж полезны. Да и случайно ли они были найдены? Не единожды. Где-то в глубине души теплилась надежда, что это была забота Люциферы.

Откашлявшись, Нойко покрепче прижал к груди мешочек с крылатой куклой. Огляделся, всматриваясь в горизонт из-под опущенных век. Море было едва видно. Скалы горного хребта, утопающего в океане, щерились острыми сколами даже отсюда. Где-то в этом краю была Люцифера, Нойко чувствовал это. Знал. Предвкушал.

В нескольких метрах от него нежилась под солнцем львица. Спокойно лежала, будто спала, положив морду на вытянутые лапы. Искоса наблюдала.

Нойко, остановившись в нескольких метрах от нее, опасливо попятился. И как вообще умудрился так поздно заметить – белая шкура на зеленой редкой траве выделялась так, что пройти мимо и не заметить невозможно.

Дикая кошка молча посмотрела на цесаревича, щуря лиловые глаза. Неспешно зевнула, продемонстрировав ряд острых зубов, и разлеглась поудобнее, прильнув к земле. Нападать не собиралась, просто следила.

Цесаревич принялся аккуратно ее обходить, не теряя из виду на всякий случай. И, оказавшись впереди нее, остановился.

Белые львицы не живут у моря. Белые львицы вообще почти не встречаются в природе. И у них однозначно не бывает лиловых глаз.

– Госпожа Химари, – прошептал он, пытаясь сопоставить воспоминания о ней с увиденным. Шисаи редко навещала Ангельский град, и то по большей части ее интересовал Райский сад, а сам Нойко всего единожды бывал в храме у моря. Зато помнил вполне.

Львица неторопливо встала, вытянула передние лапы, затем потянула задние и, тряхнув головой, направилась к Нойко. Узнавание дошло быстро – косой шрам на морде, зажившие рубцы на ребрах, поломанный хвост – сомнений быть просто не могло.

Не дойдя нескольких метров, львица остановилась и, опершись на задние лапы, поднялась уже женщиной. Львиные лапы остались теми же, поломанный хвост и уши не изменились. Белое с алым кимоно опало до земли, спрятав черные штаны, подвязанные под коленями. Перевязь катан легла под руку, ритуальные ножи – вдоль широкого пояса.

– Тебе уже лучше, Ной? – мягко спросила она, поправляя изящную заколку в прическе смоляных волос. Пряднула львиными ушами и подошла.

Нойко попятился, прекрасно помня, как дорожила общением с шисаи Изабель. А еще он прекрасно осознавал, что договориться с ней невозможно, она не Алиса и не Кирана, потратившие годы на его обучение. А сбежать – тем более. В бою нет шансов совершенно никаких. Только улететь, но крылья так ныли, что он сомневался, поднимут ли они его в небо хоть на несколько метров.

Смутное подозрение закралось в голову и услужливо подкинуло жалкие крупицы прошлого. Страшную непонятную байку о том, как мама, Люцифера, вместе с Химари мстили. Вдвоем. Они наверняка друг для друга что-то значили. Даже несмотря на то, что однажды воевали друг против друга.

– Ной? – тихо спросила она, вдруг оказавшись совсем рядом – на расстоянии вытянутой руки. Бесшумно.

– Я… Все хорошо, госпожа Химари, – промямлил он, поднимая голову. Она была ниже, и смотреть ей в глаза совсем не хотелось – лучше поверх, как все ангелы на страже.

– В следующий раз я буду писать тебе инструкции к травам – ты их путаешь, – хитро прищурившись, произнесла она. Голос бархатный, будто она вот-вот перестанет говорить и замурчит. – Что ты забыл в этом краю? Совсем один.

Нойко спрятал мешочек с крылатой куклой за спиной под крыльями и медленно попятился от нее, пытаясь решить, как ему быть.

– Так это вы травы подкидывали? – торопливо бросил он, ища взглядом путь к отступлению. Он чувствовал себя птичкой-синичкой, на горле которой вот-вот сомкнутся кошачьи челюсти.

– Да, Люцифера волновалась за тебя, – Химари мягко шла на него, покачивая хвостом из стороны в сторону – из-под полы кимоно выглядывала только кисточка.

Нойко осекся и остановился, как вкопанный.

– О-откуда вы… – просипел он, разом потеряв голос. Откашлялся в кулак, прочищая горло, и посмотрел Химари в глаза. – Вы сказали – Люцифера? – не веря своим ушам, прошептал он, пытаясь унять дрожь в руках.

– Многие мамы пекутся о своих детях, твоя – не исключение, – Химари по-кошачьи наклонила голову к плечу, пряднула белыми, с каемочкой, ушами.

– Вы знаете ее? – задал он совершенно глупый вопрос, на который знал ответ, но хотел его услышать, чтобы поверить в реальность происходящего.

– Я знаю ее гораздо дольше, чем ты живешь, – скептически нахмурившись, бросила она.

– Почему она сама не помогла мне, раз знала, что я здесь? Она же знала, что я ищу ее? Не могла не знать, – Нойко сам подошел к шисаи и окружил ее крыльями, теперь боясь, что она уйдет.

– Я лучше прячусь, – уклончиво бросила она, искоса глядя на цесаревича.

– Но она ведь приходила ко мне, я же видел ее.

Шисаи коснулась его руки и поманила другой.

– Она сказала, ты должен это знать, – переступила через крылья и поспешила к пролеску.

– Должен знать что? – окликнул он ее, подбирая крылья и торопясь следом. – Вы не ответили, госпожа Химари.

– Идем, – повторила она, ускоряя шаг.

Нойко побежал, прижимая к груди заветный мешочек с куклой.

Значит, то был не сон. Она правда здесь. Правда. И она правда за него волнуется. Ждет.

Химари остановилась у первого же дерева и, дождавшись, когда Нойко подойдет, нырнула в самый лес.

Нойко услышал, как где-то заржал конь. И не придал этому значения. Как и непонятному шороху за деревьями и молодой листвой, сомкнувшейся за спиной. Но когда шисаи остановилась, это упущение показалось ему по-настоящему глупым. Фатальным.

Под деревом в белоснежных крыльях стояла императрица.

Развернувшись на пятках, он рванул от нее, но путь преградил отец. Метнулся от него – Раун по другую сторону попытался остановить. Бросился к полю – Алиса метнула нож под ноги и, выйдя из-за дерева, осталась стоять, демонстративно держа руку на рукояти меча. И ведь даже не обычный взяла – свой, извитый меч палача.

– Ты пришла мне мешать?! Опять?! – закричал Нойко, мечась по кругу загнанным зверем.

Птичка-синичка.

– Нойко, угомонись, – отозвалась императрица, отступая от дерева.

– Да почему?! – он смерил Химари взглядом, полным презрения, но та не повела и бровью.

– Ной, остановись, – Изабель примиряюще выставила перед собой руки. Цесаревич отшатнулся от нее и, поняв, что сбежать ему не дадут – встал, как вкопанный.

– Что не так, Ваше Императорское Величество? – прошипел он сквозь зубы, глядя на нее исподлобья. – Что не так с Люциферой? Почему мне нельзя к ней?

– Но в этом нет смысла, твоей Люциферы тут нет, – она развела руками, покачала головой. – Ты не найдешь ее в этом краю.

– Куда ты забрала ее?! Опять, – Нойко попятился, взглядом оценил свободное расстояние до всех. Был всего один просвет в этой ловушке – за спиной императрицы. Но стоило ему только прикинуть, как туда сбежать, из-за дерева показался Верховный шисаи – Хайме, и Нойко сдавленно простонал. Нет, выхода нет.

– Я не забирала ее, тут и не было Люциферы, – безвольно опустив руки, ответила Изабель.

– Была! – рявкнул он, вспоминая минувшую ночь. – Я сам видел, как она заставила мою потухшую нодью гореть лиловым.

Изабель и Химари переглянулись. Шисаи прищелкнула пальцами:

– Так? – ее руку до локтя объяло лиловое пламя. Она чуть стряхнула его, заставляя гореть только на ладони, и показала цесаревичу. – Со священным огнем могут справиться только шисаи.

– Но я же…

– Это я приходила к тебе ночами, – Химари замотала головой. – А травы, что ты нашел до этого, иногда могут вызывать галлюцинации. Тебе приснилось.

Шисаи сжала кулак, и огонь исчез.

Нойко досадливо простонал.

– Ты опять ее забрала, ты опять… – выл он, сжимая сквозь ткань куклу за горло.

– Я не забирала ее, – поняв, что он говорит с ней, отозвалась Изабель. – Тем более – «опять».

– Ох, не ври! – рявкнул он, смерив ее недовольным взглядом. – Это ты тогда ее в госпиталь на одиннадцать лет упрятала. Ты! Чтобы она тебя на троне заменила, а ты могла спокойненько себе кошек на кусочки резать, а из шкурок платья шить!

Императрица нахмурилась, Химари и Хайме одновременно оголили звериные клыки и прищурились. Верховный шисаи подошел ближе, оказавшись за плечом Изабель.

– Что, думала, я не умею читать? – самодовольно усмехнулся цесаревич. – Целая эпоха твоей кровавой резни, между прочим. Никто тебе об этом не напоминает, правда? – он выждал паузу и тихо добавил. – Боятся.

– История империи входила в твое обучение, – ответила Изабель, кивая. – Я не сомневалась, что ты будешь знать.

– А еще я знаю, что Люциферу ты любила до безумия. Души в ней не чаяла! Но это было до моего рождения. Так почему сейчас ты не даешь мне быть с ней? Это что, ревность? Сама, небось, к ней летаешь.

Изабель непонимающе посмотрела на Химари, а потом на Лиона, ища объяснений. Они выглядели такими же ошарашенными.

– Почему ты солгала мне? – допытывался он.

– В чем? – поморщившись, спросила Изабель.

– В том, что Люцифера жива. В том, что она моя мать, в конце концов! – едва сдерживаясь, ответил он.

– Да потому что это не так, Ной.

– Провидица сказала мне, что мама у моря, – бросил Нойко и поджал губы. – Я в архивах прочел, что во мне течет ее кровь. Значит, она и есть моя мать. Все сходится, не увиливай.

Губы Изабель нервно дернулись в усмешке.

– У Люциферы не было детей, мой мальчик, – нервно смеясь, ответила она. – И ни у какого моря она не живет. Она у Кираны стоит в кабинете ее названной сестры. А что до крови…

– Ты просто плохо ее знаешь!

– … а что до крови, то в тебе когда-то давно она действительно текла, – как будто не услышав, продолжала она. – Врачи Имагинем Деи переливали тебе ее, чтобы ты не умер.

– Но провидица…

– Она не солгала, и мама твоя действительно у моря. Но это не Люция, – императрица глубоко вздохнула. – У Люции не было детей.

– И от Лиона? – махнул он рукой в сторону императора. – Может, врачи ошиблись, и она могла…

Изабель мотнула головой.

– От Хоорса?

– Нет. У нее не было детей, Ной! Не было, слышишь? – прикрикнула она. – Совсем. Никаких. Никогда. Все ангелы бесплодны, не выдумывай сказок.

– Да тебе-то откуда знать? Ты любила ее, но не жила ее жизнью, – взвился он и, подойдя вплотную, поднял руки к ее горлу и бессильно сжал кулаки. – Ненавижу. Ни кумо ты не понимаешь, а только врешь. Врешь и врешь.

– Твоя мать из клана Осьминога. Но не Люцифера, – даже заметив жест цесаревича, Изабель только грустно вздохнула. – Выбрось эту глупую ложь из головы.

– Ты не можешь этого знать!

– Могу, – едва слышно прошептала она, нервно вертя на пальце черное кольцо. – Только я и могу.

– Не бери на себя слишком много!

Он свирепо смотрел ей в глаза. Озверело, ненавидя всем сердцем. Она сглотнула, глянула за его плечо, на Лиона и, дождавшись его поддерживающего кивка, произнесла практически по слогам:

– Это я – Люцифера.

Повисшее молчание ощущалось даже кожей – вмиг стало безумно холодно и нечем дышать. Императрица спокойно и уверенно смотрела цесаревичу в глаза, цедя слова.

– Не было у меня детей. Никогда не было.

Нойко попятился от нее, как от проклятой.

Где-то за спиной сдавленно простонал фактотум:

– Это невозможно.

Она повернулась к нему, до крови закусила губу и медленно кивнула.

– Это правда. Хоорс тогда хотел поменять нас телами, думая, что… А, – выдохнула она, – понятия не имею, о чем он думал. Задурил и меня, и ее. Может, править хотел. Может, мечты крошки Бель исполнить – тело, не знающее боли – очень завидное.

Раун попятился, слепо хватаясь за рукоять меча, но дрожащая ладонь проваливалась у пояса, цепляла крылья.

– Он нашел ритуал кошек, способный на это…

– Нет, – простонал Раун.

– Все шло по плану, – пристально глядя ему в глаза, говорила императрица. – И я должна была умереть, а крошка Бель – остаться владеть моим телом. Вот только потом пришел Самсавеил. Результат его прихода стоит у Кираны, – отчетливо проговаривая каждое слово, отвечала она. – Я выжила, но мы никому об этом не рассказали, – закончила она и поджала губы.

– Нет, – фактотум развернулся на пятках и рванул из леса. Нойко проследил за ним взглядом, не понимая, что происходит.

Свист резанул по ушам, Алиса метнулась к полю. Дождавшись позволяющего жеста императрицы, на бегу вскочила на выбежавшего пегаса и ударила его по бокам под крыльями, пуская в погоню.

Лион встал на ее место, шисаи подвинулись, продолжая держать кольцо.

– Ты ведь соврала сейчас, – пробурчал Нойко, переводя взгляд на Изабель. – Глупая театральная сценка, чтобы меня убедить? И твоя верная Алиса, бросившаяся за Рауном – тоже всего лишь фарс.

Она помотала головой.

– Но ты не можешь быть Люциферой, – продолжал он, смотря ей в глаза. – Все это может убедить какого-то фактотума, но не меня, – он поднял мешочек и показал его Изабель. – Что здесь?

– Я не могу смотреть сквозь ткань, – пожала плечами императрица.

Нойко, отступив на несколько шагов и оказавшись в центре, развязал мешочек.

– Хорошо, а это тебе знакомо? – спросил он, доставая куклу и отломанные крылья.

Лицо Изабель вытянулось, она изумленно уставилась на игрушку и потянула к ней руки.

– Э-нет, Ваш-Величество, – Нойко прижал находку к груди. – Сперва ответ.

– Кукла это. От паучихи-марионеточницы. Моя старая кукла, – опустив руки, отозвалась императрица. – Я сломала ее, и мне подарили новую.

– Это можно было сказать, всего лишь взглянув на нее, – презрительно фыркнув, бросил Нойко. – Скажи то, чего никто не может знать. Никто, кроме Люциферы.

Императрица поджала губы и, запрокинув голову, горько усмехнулась.

– Крылья сломались потому, что я упала с ней с крыши. Думала, если очень захотеть – буду летать. Я отделалась ушибами, а у нее отломались крылья, – она повела плечом, опустила голову, подняла к глазам руку. – А на предплечье у нее, – расстегнула запонки и, закатав рукав, обнажила руку. Но кроме шрамов там не было ничего. – У нее на предплечье число, которое было и остается для меня самым важным – сто восемь. Я вырезала гвоздем. А у Люциферы было такое клеймо на запястье – кошки в войну оставили. Символично, правда?

Нойко ошарашенно посмотрел на нее, не веря.

– Нет, это можно было подсмотреть.

Императрица только пожала плечами.

– Что на лодыжке?! – отчаянно крикнул он, пряча куклу обратно в мешочек.

– «Тереза», – медленно произнесла она и глубоко вздохнула.

– Кто. Такая. Тереза? – дрожащими руками завязал он мешочек и прижал к груди, вмяв в камзол крыльями.

– Мое имя. До Имагинем Деи. Так Мерур назвал, самое первое имя, которое дал клан Лошадей, я не помню, – сильно зажмурившись, ответила она.

– Кто тебе это рассказал?! – взревел Нойко, оборачиваясь. Можно было пробежать между Лионом и Химари. Можно было! Если забыть, что они оба куда опытнее и догонят вдвоем хоть по небу, хоть по лесу.

– Никто, – императрица закачала головой.

– Я не верю тебе, ты все лжешь! – кричал он и метался меж деревьями. Птица-синица.

– Ты же понимаешь, что я говорю правду, – спокойно и твердо отвечала она.

– Нет, – всхлипнул он и замотал головой. – Я не хочу в это верить. Пусть это будет не так!

– Нойко, милый…

– Ну пожалуйста! Пусть это будет не так! – кричал он, умоляюще смотря ей в глаза.

Она лишь качала головой – нет.

– Я не хочу тебя знать! – в бессилии бросил он и кинулся мимо Лиона.

– Оставь его, – резко сказала императрица, и тот посторонился, пропуская цесаревича. – Пусть идет.

Лион проводил Нойко взглядом и глубоко вздохнул.

– Не так я себе это представлял, – протянул он, подходя к императрице.

– А получилось так, – горько прошептала она, опустив голову.

– И Раун, наверное, с ума сходит, – он бережно поднял ее руку и, раскатав рукав, принялся застегивать его. Она молча отдала запонки. – Люлю, ты как?

Химари и Хайме переглянулись, тот, поняв ее без слов, в мгновение обернулся белым тигром и ушел лесом за Нойко. Шисаи же подошла к паре поближе.

– Люция? – тихо позвала она, становясь между ними третьей. – Я надеюсь, ты все так же не умеешь жалеть о своих поступках. Я считаю, это было правильным.

– Я не жалею никогда и ни о чем, – она скривилась, как от зубной боли. – Просто теперь я не знаю, что будет дальше. А может быть все, что угодно.

– И когда тебе это мешало? – рассмеялась Химари и кивнула в сторону храма на горе. – Пошли, у меня на ужин лошадиное бедро, как ты любишь, – промурлыкала она, увлекая императрицу и императора под локти за собой.

Люцифера расхохоталась.

– Уговорила. Только пусть за Нойко кто-нибудь последит, – она бросила взгляд на море и покачала головой.

– Уже! – кивнула шисаи и медленно повела их в сторону гор. – Отвлекись, ну? Справится твоя Ящерица с Вороном, не маленькая. И Хайме Нойко в обиду не даст.

– Спасибо, – слабо улыбнувшись, произнесла Люция. – Ты мой самый лучший враг.

#24. Истина – дочь времени

Нойко впервые в жизни молился Самсавеилу.

Поскользнувшись на оставленных приливом водорослях, прокатился по каменистому берегу и рухнул в воду. Волны обрушились на него сверху и, будто испугавшись, отхлынули. Нойко с трудом сел, отбиваясь от неподъемных крыльев, и взмолился.

– На все воля твоя, Самсавеил, – горько шептал он, смотря на свое непрерывно дергающееся отражение. Каждая новая волна так и норовила забраться повыше по одежде, плеснуть в лицо соленых брызг. Нойко перебирал под водой гладкие камешки и, стуча зубами от холода, все повторял и повторял. – Боже, все возможно тебе.

Твердил, даже не надеясь, что его услышат.

Его и не слышали.

Опустив голову, он изо всех сил зажмурился и сдавленно простонал:

– Почему все так?

Самсавеила рядом не было. Море молчало, только лизало руки, скакало вокруг преданным щенком, пытаясь достать до лица и волос, мыкалось в крылья, со спины сыпалось галькой.

– Я просто хочу найти маму, – бессильно шептал он, вытирая глаза руками, но так только сильнее щипало. – Даже если она не Люцифера. Не легенда. Не чудовище. Я просто хочу ее хотя бы увидеть.

Свернувшись в комок, он едва не взвыл.

Волны накрыли с головой, сбив дыхание. Следующая волна ударила в крылья, как будто толкая прочь от моря.

Насилу выдохнув, Нойко поднялся. Сильный ветер поволок за мокрые крылья назад, он и не сопротивлялся.

Простуженное горло быстро отозвалось едва унятой болью, тело пробил озноб, спина заныла невыносимо. Цесаревич огляделся в поисках укрытия, но рядом были лишь покосившиеся домишки рыбаков. Где-то дальше вдоль берега виднелось прибрежное поселение. Мельком бросив на него взгляд, Нойко узнал в нем столицу округа Осьминога. На одном из фестивалей он здесь точно бывал, но не помнил почти ничего из того прошлого. Каких-то нянек-осьминожих, разве что. Тогда они его очень жаловали и возились чуть ли не круглыми сутками, пока Изабель была занята.

Стоило поторопиться, пока не началась лихорадка, и согреться как можно скорее.

Кое-как выжав на суше насквозь мокрые крылья, Нойко поплелся в сторону поселения. Сапоги мерзко чавкали морской водой, соль впитывалась в натертые ноги и жгла неимоверно. Все еще мокрые крылья, волочась по берегу, собирали всякий мусор и мелкий песок с камешками под ноги. Одежда вмиг встала колом на холодном ветру и потянула вниз. Отросшие волосы застыли сосульками, кожу стянуло. Нойко глухо закашлял, и застуженные легкие, не долеченные травами, отозвались болью.

Но цесаревич и не думал останавливаться. Где-то в глубине души слабо теплилась надежда, что с кровью Люциферы передалась и ее анальгезия, а значит вот-вот боль должна пройти. Она и не думала проходить, но сама эта мысль грела и толкала идти дальше вдоль берега к людям. Нойко никого и ничего не боялся – привилегии херувима распространялись по всей империи, разве что Изабель… Люцифера их приказала отменить. Но вряд ли она могла так поступить. Лион с его здравомыслием ей бы не позволил.

Деревянные хибарки сменились добротными домиками, у маленьких пирсов которых были привязаны лодочки. Но никого не было. Солнце садилось в туман, опустившийся на море, погружая городишко в полумрак. Где-то в глубине улочек потихоньку зажигались масляные фонари. И судя по голосам, крикам, музыке, вся жизнь была где-то внутри города, подальше от моря.

Сорвавшийся с губ стон был больше похож на хрип.

Выбрав дорогу наугад, Нойко слепо пошел по ней. Холод пробирал все тело, и сложно было отличить, виной ли тому поднявшийся ветер, насквозь мокрая одежда или болезнь. Одно Нойко понимал совершенно ясно – нужно согреться. Как можно скорее. Согреть внутренности едой и горячими напитками, тело – ванной; набравшиеся воды и соли вещи заменить на сухие и чистые. Вот только где все это найдешь одновременно? Надо с чего-то начать.

«Выпить», решил Нойко и, заприметив у центральной площади, полной народа, вывеску с бело-розовым осьминогом, поспешил туда. Люди по пути были слишком заняты выпивкой и друг другом, чтобы замечать его. Хотя кто-то украдкой вскрикивал и принимался молиться – ангелы на самом краю империи были редкостью и даже диковинкой. Наверняка херувима принимали за проявление белой горячки.

Дубовая дверь поддалась сразу, и шквал звуков обрушился на голову цесаревича. Люди пили, нестройно горланили песни, разобрать и слова в которых Нойко не мог. Осминожихи в буйстве оттенков собственных юбок и щупальцев как будто перетекали меж столов и смеялись, болтали без умолку.

– Пресвятой Самсавеил, – в полуметре от Нойко с пронзительным звоном разбилась кружка, тринадцать других девушка, все же, удержала.

Цесаревич непонимающе уставился на нее, хотел было спросить, но смог только простужено прохрипеть. Откашлялся и с удивлением уставился на незнакомку.

Розовые волосы, белые у корней, были собраны в прическу с завитками и заколоты гребнем, больше похожим на вилку. Кукольное личико с изумрудными глазами, напоминавшими глаза Аньель своими горизонтальными зрачками, смотрели с неподдельным удивлением. Белая кожа отливала перламутром, как будто специально подчеркивая выступающие ключицы и полную грудь, просившуюся из розового корсета. В обеих руках по три кружки, и как только держала. От корсета осьминожья юбка непрерывно находилась в движении, щупальцами удерживая оставшиеся кружки. Из-под нее было видно короткие полноватые ножки в розовых туфельках. И весь образ портила только осьминожья юбка из восьми щупалец, хаотично меняющая цвета от сиреневого до алого, и узоры от непонятных волн до грубых пятен.