Текст книги "Дети Лепрозория (СИ)"

Автор книги: Ариса Вайа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

– Вот, гляди, – вышла она уже с бархатным мешочком и, сев, осторожно вынула из него темную куклу, местами погрызенную короедами. Кукла отдельно, нелепые, неумело высеченные из дерева, крылья отдельно. – Она заказала ангела, и я его сделала, – старуха, улыбаясь, протянула обломки цесаревичу. – Этот, первый, был не очень удачным, крылья отломались через месяц. И я сделала ей нового. Он так с ней и остался, потому что отдать последнего, точнее – последнюю, я не успела.

– Почему? – недоуменно хмыкнул цесаревич, принимая старую куколку. На ней тоже не было ни одежды, ни волос, ни лица. Но отчего-то она не казалась пустой. На предплечье были выцарапаны цифры – сто восемь. Или восемьсот один. Как посмотреть. На лодыжке буквы, но не разглядеть, часть съедена.

– Это ее имя, – заметив замешательство юноши, торопливо бросила женщина. – Тереза.

– Тереза? – Нойко удивленно перевел взгляд с одной куклы на другую, потом на кукольницу.

– Я разве не сказала? Эта темная лошадка в зеленом платьице была Терезой, – паучиха пожала плечами.

Нойко глубоко вдохнул и выдохнул через нос. Знал бы с самого начала, что кроме чуши ничего не услышит, и не останавливался бы. А так только время потратил. Хорошо хоть охотницы наверняка пробежали мимо, пока он тут сказки слушал. Не хватало еще и к ним попасть, и узнать все, кроме правды – день тогда провален напрочь.

– И что странно, жеребенка эта боли совсем не чувствовала, будто отродясь не знала, что это.

Голову как обожгло.

– Что, простите?

– Тереза боли не чувствовала, – медленно повторила паучиха, заглядывая цесаревичу в глаза. – Наверное, поэтому ее ангелы и забрали. И я не успела ей третью куклу отдать – она уже отправилась с ними, а Мерур как с цепи сорвался – выгнал меня, чуть не убил топором.

Нойко едва ее слушал, опустив глаза на крылатых кукол. Боли не чувствовала всего одна ангелица в империи – Люцифера. Она не была ни темноволосой, ни лошадкой, и уж точно не носила платья, да к тому же зеленые. Но ведь имя в Имагинем Деи ей дали совсем другое. И она впрямь была приемной дочерью Быка.

– А эта? – цесаревич кивнул на куклу Люциферы.

– Это и есть третья, которую я не отдала. Говорю же, не смогла. Вторая сгорела небось, а эта – память. Я знаю, что Тереза стала Люциферой, и поэтому третьего ангела потом сделала из старой заготовки похожим на нее саму. Наверное, так правильнее.

Крылатая кукла смотрела хитро, словно знала что-то, о чем не подозревали ни ее создательница, ни любопытный цесаревич. Подумав с несколько мгновений, Нойко вернул ее владелице.

– Я могу забрать первую вместо нее?

– Можете, – кивнула кукольница и, помедлив, осмелилась уточнить. – Позволите вопрос?

– Да, конечно, – он принял из вторых рук паучихи бархатный мешочек и аккуратно сложил обломки в него. Поверить не мог, что держит в руках игрушку матери, это казалась сном.

– Почему она вам так интересна? – паучиха развела третьей парой рук и наклонила голову к плечу.

– На это ответить я не могу, – Нойко запнулся. Нет, и правда не мог, а вдруг она кому расскажет. – Я ищу родную мать, но понятия не имею, как ее найти. Думал, узнаю что-то здесь… Спасибо.

Женщина рассмеялась хриплым старческим смехом.

– Милый господин, я паучиха, но не провидица. Вы ошиблись – я всего лишь кукольница, – ответила она и вытерла выступившие на глаза слезы.

Нойко осекся. И как сразу не подумал?! Провидица! Это же как Ева! Провидица знает все!

– А провидицу-то я где найти могу? – замялся он, прижимая мешочек с подарком к груди. Обломки как будто грели.

– В западной части города живут пауки, спросите у кого – там покажут, – кукольница указала рукой в сторону выхода с рынка и площади. – Пока идете – сформулируйте вопрос правильно! Иначе ответ будет не тем, что вам нужен.

– Да, спасибо, – Нойко благодарно кивнул и, выбежав из лавки, огляделся и осекся. Повернулся к паучихе. – А тут девочка была, коза визгливая, она же мне не померещилась?

– Она ушла, цесаревич.

– … и яблоки мои забрала, – Нойко задумчиво глянул на корзину у лавки, полную персиков. Перепутала со страху что ли?

***

Где-то в глубине души Нойко надеялся, что встретит в Паучьем районе Еву. Умом он прекрасно понимал, что провидица, играющая с ним в кошачью колыбель в детстве, отвечающая на любые вопросы и утешающая даже после крохотных поражений, не могла быть здесь. Она улетела, оставив империю, своих друзей и свое прошлое. Обещала вернуться, но теперь и это казалось просто сном. Прекрасным, теплым сном.

Нойко не мог отделаться от воспоминаний и с легким недоумением вспоминал предсказания Евы. Ей они давались легко – она сосредоточенно расплетала паутину на пальцах, вертела ее, будто ловя свет, внимательно разглядывала, от усердия покусывая бесцветные губы. А потом кивала сама себе, поворачивалась и улыбалась – я знаю ответ. А знала она все на свете. Но как ребенку, Нойко казались вечностью ее разглядывания плетений паутины, он скучал, считал блики в ее восьми паучьих глазах, разглядывал черные суставы пальцев в панцирных перчатках, гладил бархатные платья и осторожно, несмело, летал вокруг.

Это казалось вечностью! Но на шатком стуле самой лучшей провидицы города Нойко сидел уже пять с лишним часов. Мозг устал думать о заданном вопросе, тело изнывало от одной и той же позы. Крылья повисли, а царственную осанку удавалось сохранить лишь благодаря годам мучений.

Паучиха сосредоточенно водила руками над своим замудренным на вид творением – еще в самом начале, получив вопрос, оплела ладони и пальцы цесаревича паутиной, да покрепче, будто боялась, что убежит. Растянула от запястий нити, подвязала у свечей, выплела крупную паутину, раскапала черный воск на узлах, и теперь только и делала, что бессвязно мычала, водила руками и периодически качала головой. Оставалось только разглядывать ее, но и это утомило на исходе третьего часа. Черное платье в пол, три цветастые шали поверх, совершенно непонятно к чему – паучий домик отлично топился. Разве что можно было разглядывать узоры на платках, пытаясь не уснуть и не уронить голову на горящие свечи и сложную конструкцию из паутины. Рассмотрев их все вдоль и поперек, Нойко даже попытался разгадать секрет прически – черные крупные кудри были собраны странным образом, частично заплетены в косы, частично зализаны, где-то вообще торчком, и как все это держалось – уму непостижимо. Пытался уследить за всеми шестью руками в панцирных перчатках, как и у всех пауков, но запутался и в этом. А время все тянулось, хоть вешайся на этой же паутине со стола.

– Море. Я вижу море, – наконец тихо-тихо прошептала провидица. Ресницы подрагивали, пот ручьями сочился по вискам и щекам.

Нойко недоуменно поднял брови. Паучиха остановилась, опустила руки и открыла глаза.

– Это все? – осторожно спросил он, не решаясь убрать руки.

– Все, – женщина кивнула и вытерла краем шали лицо.

– Я спросил, дословно «где моя мать?», а вы мне сказали – «море»? Это ответ? Она что, утонула?! Или что? – нервно задергался глаз, но цесаревич проигнорировал это.

– Живая, все было цветным, – задумчиво пожевала губами провидица. – Но море – да. Море. Чем не ответ? Где-то рядом с морем, да, – пожала она плечами и принялась распутывать свою конструкцию.

– Где-то рядом с морем, – пробубнил под нос Нойко и глубоко вдохнул, пытаясь унять гнев.

– Что-то не так, цесаревич? – она поддела кончиком пальца паутину на его запястье, вспарывая ее, ногтей у нее, как и у всех пауков, не было, просто пальцы заканчивались острым.

– Да. Немного, – Нойко кивнул и потер освободившиеся ладони. – Когда-то мне гадала Ева, и я думал, что все будет несколько… иначе, прямо скажем.

Провидица села перед ним за стол и понуро опустила плечи.

– С Евой вряд ли кто сравнится, это правда, – грустно отозвалась она, пряча глаза. – После нее таких провидиц больше не рождалось. Но я могу еще попробовать что-то рассмотреть, милостивый господин.

– Нет-нет, не стоит, – Нойко торопливо подорвался со своего места и, скрипя зубами, выпрямился, от долгого сидения все тело ломило. Хотел было сказать, что еще часов шесть он не выдержит, но пожалел паучиху, вряд ли он первым напоминал ей, что была когда-то провидица талантливее ее. – Море, да? Точно море?

– Точно, – кивнула она и улыбнулась.

– А Люцифера там живет где? Вот прямо у самого моря?

– Кто, простите? – растерялась она. – Вы спрашивали, где ваша мать. Я не понимаю.

Нойко представил, как еще до следующего утра она будет конкретизировать свои поиски, а он задавать все более детальные вопросы, и едва не взвыл. Нет уж! Мама кто? Люцифера. Мама где? У моря. Все сходится. И пусть Кирана подавится своим враньем, жива она, живее всех живых. А значит, он ее найдет. Подумаешь, море. Подумаешь, вся империя посреди моря.

– А там были скалы или вот прям берег? – осторожно уточнил он снова, боясь, что это потребует повторного гадания.

– Ну как. Ну море. Берег. Пирс. Лодочки. Ну как рисуют, – пожала плечами провидица.

Берег – уже хорошо. Всего лишь край Осьминога, растянувшийся вдоль всей береговой линии. Делов-то! Это как иголку в стоге сена найти. Ночью. Посреди поля с парой сотен этих стогов.

– Спасибо и на этом, – Нойко попятился к двери. – Вы хорошая провидица, правда.

Она изящно сложила на коленях все руки и кивнула.

– Удачи вам в поисках, будущий император. Надеюсь, вы не забудете о моей помощи.

– Не забуду, – кивнул он, закрывая за собой дверь. – Никогда не забуду эти несколько часов без движения, – уже под нос, переведя дух.

– Меняться давай! – звонкий голос за спиной заставил едва не подскочить от неожиданности.

Нойко обернулся, уже заранее готовый к визгу.

Перед ним стояла все та же козочка, с рынка. Синее платьице с белыми оборочками теперь было дополнено белоснежной шерстяной шалью. Девчонка держала перед собой на вытянутых руках корзину с яблоками и явно чего-то ждала.

– Ты о чем, егоза? – хмыкнул он, оглядев ее с ног до головы еще раз. Рожки как рожки, белые кудри по плечам, чуть скрывающие козьи уши, насмешливый взгляд.

– Что тебе не понятно, а? – она топнула копытцем и подбоченилась. – У меня твои яблоки. У тебя мои персики. Я у кукольницы-паучихи их перепутала и не ту корзину взяла.

Нойко хмыкнул и сложил на груди руки, пытаясь решить, что делать.

– Ты что, тупой, цесаревич? – девчонка покрутила пальцем у виска. – Персики мои верни, говорю.

– Как? – развел он руками.

– Ну ты совсем что ли глупенький? Молча! Я тебе твое, ты мне мое? Понял? – и настойчиво пихнула корзину под нос.

– Ты персики здесь видишь? Ну хоть где-нибудь?

Козочка недоуменно оглядела его. Прижала корзину к груди и обошла, внимательно вглядываясь.

– Съел, да?

– Оставил у кукольницы, мне чужого не надо, – усмехнулся Нойко, с интересом наблюдая, как шевелятся козьи уши.

– А ну тогда я пошла, – она круто развернулась на копытце и побежала обратно.

– Самая умная что ли? Яблоки верни! – крикнул он вдогонку.

– Я у кукольницы оставлю, завтра заберешь!

– А я сегодня улетаю к морю.

Козочка остановилась на другом конце улицы, задумчиво пошевелила ушами, постучала одним копытцем о камень, принимая решение. Глубоко вздохнула и, развернувшись, пошла обратно к Нойко.

– Слушай, цесаревич, а на кой тебе это море сдалось, а? – поставила корзинку ему под ноги и отошла на почтительное расстояние.

– Тебе все расскажи, не твое ведь дело, – хмыкнул он, пересчитывая яблоки. Интереса ради, потому что понятия не имел, сколько их было. По весу ничего не изменилось.

– Просто ты один, без императрицы, без свиты, – пробурчала она, опустив глаза на свои белые копытца. – Все говорят, что полетел империю поглядеть. Мол, учишься народ свой понимать. Но слишком странно ты себя ведешь. Ты сбежал, да?

– Не твое дело, – мотнул он головой и, подхватив корзину удобнее, обошел девчонку.

– Значит, и правда сбежал, – хихикнула она в кулак.

– Пока, егоза, – цесаревич махнул рукой через плечо и внимательно огляделся в поисках места, с которого бы можно было толком взлететь, везде мешали деревья.

– А возьми меня с собой, а? – вдруг спросила она. И голос как-то подозрительно дрогнул. Нойко остановился, сам не понял, почему.

– Куда? На море что ли? – оборачиваться не рискнул.

– Куда угодно. Лишь бы подальше от этого места. Лишь бы подальше от меня самой, – хлюпал козий нос, но резковатый голос звучал твердо. – Подальше от родителей, которые только и делают, что лгут.

Нойко осекся и, сложив крылья, замер.

– Подальше от всех этих правил, условий и запретов. Подальше. Как можно дальше, – она вытирала кулаками слезы и едва не дрожала.

Нойко подошел поближе и закусил губу.

Коза не была похожа на девчонок-охотниц из Имагинем Деи, те не плакали, а скорее рычали. И не была похожа на ангелиц, прячущихся в своих крыльях от обид и насмешек. Козе не хватало стержня, чтобы рычать, и нечем было себя защитить. А Нойко понятия не имел, что ему делать и что говорить.

– Почему тогда ты сама не сбежишь? Раз тебе так плохо, почему не уйдешь? – недоуменно пробормотал он.

Козочка молча стянула шаль, расстегнула платье по крючочкам до самого пояса, обнажив борозды шрамов, расчерчивающие острые лопатки. Полосы изуродованной кожи уходили под пояс, и Нойко готов был поспорить, что кончаются разве что на середине бедер, даже скорее колен, как раз в длину платья.

– Я пыталась. Много раз пыталась, – она застегнула несколько крючков, чтобы платье на упало, и накинула шаль обратно.

– А я тут при чем? Точно так же вернут и… В общем, зачем тебе я? – он развел руками.

Она обернулась, но головы не подняла.

– А все просто. Никто не посмеет перечить тебе. И если я пойду с тобой, то мои родители ничего с этим не поделают, ведь кто они такие, чтобы перечить воле будущего императора? Никто.

– Но ты-то мне не нужна, понимаешь? Без тебя я окажусь у моря быстрее, – Нойко покачал головой. План ему не нравился. Если бы он и впрямь был занят изучением империи, это еще было бы хоть как-то возможно. Но как ей объяснить, что он и сам не в безопасности? И собирается лететь ночью не от больной головы, а от того, что ночью в небе нет патрулей ангелов.

– Я готовить умею. И я много ездила по округам, я же наследница клана, – она подбоченилась и глянула исподлобья.

– У тебя крыльев нет.

– У тебя, считай, что тоже. Ты ведь опасаешься, что ангелы тебя поймают?

– Эй!

– Мы же остановились на том, что ты сбежал. А, цесаревич? – она довольно улыбнулась и покачала головой. – Так что? Я знаю дорогу до конца Оленьего округа, и знаю все таверны по дороге. И знаю, где штабы охотниц. Ну так как? Я полезная?

– Я ни на что не соглашался.

– Ага. Я пойду оденусь, скажу, что хочу лошадь выпасти, и буду снова здесь. Жди меня, – коза ловко стащила одно из яблок и убежала вприпрыжку, цокая копытцами.

– И что с тобой делать, егоза? – фыркнул он, но она уже скрылась в переулках.

Нойко вытащил из-за пазухи бархатный мешочек с куклой и задумчиво повертел.

– Мам, как бы ты поступила на моем месте? Говорят, ты украла Еву из этого края. А может, она сама захотела с тобой пойти. Если бы я спросил тогда Еву, куда ты ушла, так и не сумев убить Изабель, все было бы проще. А без Евы я слеп, как котенок, и так же беспомощен.

#7. Имагинем Деи

Раун подал руку Изабель, и она, аккуратно опершись на нее, спустилась на пролет. Императрица была при полном параде – багряное платье в пол на всю ширину каменной лестницы, тугой корсет, тяжелое ожерелье из рубинов, золотая диадема в высоко собранной прическе. Крылья в золотых обручах, черные перчатки, скрывающие совсем не царственно ухоженные руки. И неудобные черные туфли, громко цокающие каблуками. Она поддерживала полы платья и медленно шла, практически ничем не выдавая испытываемые неудобства, но Раун прекрасно знал, чего ей это стоит. Да и не скрыть искусанные алые губы и потухший взгляд.

– Сюда, Ваше Императорское Величество, – он вновь подставил локоть, и она взялась за него. – Две трети пути позади. Дальше почти без спусков.

Она дергано вздохнула, насколько позволил корсет. Поправила выбившуюся прядь и кивнула.

– Веди.

И он повел, медленно вышагивая по темным ходам и водя лиловым фонарем по стенам. Кристаллы в застенках пульсировали, будто живые, выхватывали из мрака каменную кладку сводов и плиты пола.

– Миледи, а вы знали, почему Имагинем Деи так зовется? – в полнейшей тишине произнес Раун, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, и искоса глянул на нее.

– Имагинем Деи больше столетий, чем империи, – усмехнулась Изабель. – Это с древнего – Образ Божий. Как-то так, если я правильно помню.

– Нам этого не говорили, никаких переводов, – тихо отозвался Раун. – Нас только учили, что Имагинем Деи создано для того, чтобы были ангелы, а мы должны оберегать империю, как наказал Самсавеил.

– Ты же понимаешь, что никто ничего не наказал? – она повела плечами, поправляя затекшие крылья, и они зашелестели перьями о стены и своды. – И образ Самсавеила касался всех в этом Лепрозории, а не только нас. Просто мы оказались самыми похожими на него самого. А такие, как я – еще ближе к идеалу, к богу.

Раун остановился и настороженно посмотрел императрице в глаза.

– Простите, как вы назвали империю? Лепрозорий? – недоверчиво нахмурился и склонил голову к плечу. – Так звала империю одна преступница – Химари. А вы?

– А я просто с ней согласна, что-то не так? – она глянула с вызовом, и Раун покачал головой. – И с каких пор тебя интересует история Имагинем Деи?

– С тех пор, как вы собрались с ними воевать, – ворон довольно улыбнулся. – Я изучал документы и действующие законы касательно Имагинем Деи и императоров. А что до прошлого – простое человеческое любопытство, – пожал он плечами. – Говорят, когда-то были настоящие ангелы, и Имагинем Деи не отбирало детей раз в год. Новых ангелов просто рожали. Вы верите в это?

Изабель на секунду задумалась, лицо ее стало совершенно серьезным.

– Верю.

– Тогда не было охотниц? Они же – бракованные ангелы без крыльев, – Раун не мог определиться, что беспокоит его больше – то, что императрица знала ответы или то, что они его по-настоящему пугали.

– Были охотницы. Но не такие, как сейчас, совсем не такие. Охотницами звались особые отряды кошек, когда те правили, – Изабель повела рукой, припоминая. – Ангелы просто украли это название, суть ведь та же. Правда, у кошек были и охотники, а у нас мужчины либо получают крылья, либо умирают.

– И та война между кошками и ангелами, это..? – он смутно чувствовал что-то знакомое в их беседе. Непринужденное. Словно это была одна из тех лекций, что им читали герои последней войны много-много назад. Но понять, на чьи лекции было похоже, он не мог.

– Ангелы вымерли. Не знаю, сами ли виноваты были, или кто-то их истребил, или выродились, заболели. Сейчас вряд ли можно отыскать правдивый ответ на этот вопрос. Тогда правили кошки, и кто-то из их шисаи смог по древним записям воспроизвести способ создания крылатых. И он их создал. Видишь ли, он радел за полноценный мир, в котором было место птицам. А его «пташки» решили, что они подобны запертому в Райском саду Богу, и свергли кошек. Увы, они получились бесплодными, и поэтому просто начали создавать себе подобных, так Имагинем Деи обрело второе дыхание и целую династию херувимов-правителей, не связанных абсолютно никаким родством.

– Наверное, было много жертв, – Раун сглотнул, вдруг услышав что-то на грани слышимого.

– Очень. Ты никогда не смотрел на постамент Феникса? Две трети часов там принадлежат Нареченным, – она сильно сжала его за локоть и остановилась. – Мой фактотум, ты слышишь то же, что и я?

Бледное лицо Изабель доказало, что ему не кажется. Он покорно прислушался.

Кричали дети. Пронзительно и бесконечно горько.

Даже перья встали дыбом, разом пересохло во рту, а весь хребет болезненно заныл. Он уже не помнил, но тело помнило все. И едва не дрожало от животного страха. Больно, неимоверно больно. Одиноко. Пусто. Страшно.

Перед глазами промелькнули белоснежные лебединые крылья. Императрица, подобрав полы багряного платья, сорвалась по коридору.

– Изабель, стойте! Вам же темно! – спохватился он и бросился следом.

Она не отозвалась, только вернулась, вырвала из рук фонарь и помчалась дальше. Безумная.

Громко цокали каблуки по каменным плитам, шуршали крылья и полы платья. А Раун с удивлением понимал, что отстает, и лиловый тусклый огонек уносится все дальше и дальше. И он следовал по тайным ходам на звук каблуков Изабель, по ступеням, по переходам, по развилкам. Она неслась, сбивая ноги, и даже не реагировала, когда он просил ее подождать хоть немного.

Наконец, он выскочил из туннеля в огромный грот, старательно выщербленный в горе. Огромнейшая зала расползалась вокруг сотнями темных коридоров. У самого дальнего края высилась тяжелая черная дверь из стали, приоткрытая ровно настолько, чтобы туда мог зайти один ангел. Раун пытался разглядеть отлитые изображения на створках, но во мраке без фонаря это было бесполезно. Попытался на ощупь, но услышал звон бьющегося стекла.

– Изабель! – со всех ног рванул внутрь.

Свет резанул по глазам. Слишком много, слишком светло. Слишком знакомо светло. Даже за закрытыми веками было все равно чересчур ярко. Масляные лампы, белоснежные кристаллы, добытые у моря, зеркала – все скопление света буквально давило.

Привыкнув настолько, что можно было разлепить веки, Раун огляделся и тут же вжал голову в плечи. Бесконечный коридор Имагинем Деи через несколько десятков метров расширялся под лабораторию, а затем уходил новыми коридорами. И всюду стальные решетки и жалкие комнатушки для будущих ангелов. Считалось, что эти стены и эти решетки дети не запоминают, но нет, стоило зайти сюда, увидеть, вдохнуть этот запах крови, боли и страха, как тело начинало дрожать, будто само не свое. Оно все прекрасно помнило. Пустота и отчаяние затягивали изнутри, душили, ломали, шептали, что ничего не закончилось. Ничего никогда не заканчивалось. Это просто прекратилось в один прекрасный момент для него. Для него одного. Но никогда не прекращалось на самом деле.

Раун схватил с пояса кожаный мешочек и, нашарив в нем россыпь обезболивающих, достал несколько. Проглотил парочку, даже не запивая, чего сроду с ним не случалось. Мешочек принадлежал Изабель, с ним она не расставалась, только вот с нарядом он не вязался. А ведь ее тело наверняка помнило всю ту чудовищную боль, что ей довелось пережить. И наверняка ей было даже хуже – две пары крыльев растить-то. Он достал еще несколько таблеток и огляделся в поисках нее.

Изабель стояла буквально в паре метров. В осколках фонаря, разлетевшихся кристаллах, горящих изнутри. Крылья едва не висели и только вздрагивали, будто сотрясаемые рыданиями.

– Ваше Величество, – прошептал он, протягивая ей на ладони таблетки. Она обернулась, внимательно посмотрела на них и протянула было руку. Но потом вдруг отдернула и замотала головой.

– Не нужно, мой дорогой фактотум, – отозвалась она. – Не нужно. Спасибо.

Раун поежился. Неужели она не помнит, как ей было больно?

– Идем, Раун, – бросила она и посмотрела ему в глаза. Нет, не плакала, но ее всю трясло. И через мгновение он понял по стиснутым кулакам – не от страха даже, от ярости ее трясло.

Он подставил локоть, проследил, чтобы она не порезалась, перешагивая через крупные осколки, и повел к лаборатории. Нужно было хоть кого-то найти, иначе до Верховного Магистра не добраться. Его и так предупредят, но у него будет меньше времени, чем если бы ему прислали приглашение на аудиенцию.

У столов было пусто. Изабель покрутилась, разглядывая колбы с пунцовой жидкостью и сложные мешалки с лиловым варевом, и подошла к одной из клеток.

– Бэи! – за полы платья ее цепко схватили детские ручонки. Изабель медленно обернулась.

В темнице за решеткой сидела девочка лет четырех, маленькая и худенькая. Но почему-то казалось, что она старше. Звериные лапы прятала под грязным платьем непонятного цвета, натянув его до щиколоток. Кремово-карие глаза с синяками без сна смотрели испуганно и отстраненно.

– Бэи-Бэи-Бэи, – заплакала она, потянув ткань платья на себя. – Бэи, – и уткнулась в нее лицом.

– Мур-Мерур-Мур, – тихо прошептала императрица и, просунув руку сквозь прутья, погладила девочку по сальным волосам. – Ты ждешь, что этот Бэи тебя спасет, малышка? – болезненно выдохнула и покачала головой. – Может, тебе повезет больше, чем мне, – погладила по щеке, вытирая слезы.

– Извините, Ваше Императорское Величество, – защелкал замок, и решетку отпер ангел в белых одеждах. Раун отшатнулся – даже не услышал, как тот подошел. – Этого больше не повторится, – он вошел в темницу и силой оттащил девочку, вырвав из рук полы платья. – Моя вина, не уследил, – коротко поклонился и поволок свою подопечную обратно к койке у стены, следующие слова предназначались уже ей. – Будешь плохо себя вести – привяжу. Не заставляй меня тебя наказывать. Мы же друзья.

Девочка кивала, хлюпая носом. Раун оглядел ее комнату – еще не висели бутыли, не тянулись от них капельницы, будто щупальца чудовища. Девочка пока еще только жила здесь и ждала своей участи.

– Отдайте мне ребенка, – Изабель чеканным шагом обошла решетку и вошла внутрь. – Немедленно.

Крылатый не шелохнулся.

Раун спохватился и подбежал ближе.

– Изабель, что вы делаете? – зашипел он императрице, не зная даже, как реагировать.

Она не ответила.

– Отдай ребенка, это приказ, – повторила она, подходя к койке. – Я повторила дважды. Еще один – и ты отправишься на плаху.

Она говорила спокойно, даже надменно.

Крылатый взял девочку на руки.

– Простите, Ваше Императорское Величество, но я подчиняюсь приказам Верховного Магистра. Простите еще раз, – он поклонился, раскрыв крылья в жесте огромного почтения. И это было ошибкой. Изабель сомкнула пальцы на его горле.

– Немедленно, – сквозь зубы повторила она.

Он поставил девочку на пол, и она, быстро поняв, что к чему, спряталась за императрицей и крепко сжала полы ее платья.

– Это против закона, Ваше Величество, – ангел выпрямился, когда Изабель ослабила хватку.

– Ваше Императорское Величество, – процедила она в ответ, поправляя его, и, взяв девочку за руку, направилась к выходу из комнатушки.

– Верховный Магистр это так не оставит, – бросил он вдогонку и вышел следом.

– А ты позови, – бросила она через плечо. – И это – тоже приказ.

Крылатый спорить не стал и молча ушел по коридорам. Быть может, к Верховному Магистру, а может – подальше от императрицы.

– Скажи, мой фактотум, я действительно не имею здесь власти? – тихо спросила Изабель, присаживаясь возле плачущей девочки.

– Да. Все они действительно подчиняются только Верховному Магистру, никак не вам, – Раун наблюдал за происходящим, теряясь в мыслях. – Но Верховный Магистр подчинятся вам и совету.

– И мне, и совету? – императрица отстегнула плащ, прикрывающий спину меж крыл, и накинула его на плечи найденыша.

– И вам, и совету, – Раун кивнул. – Оба закона действуют по ситуации.

– Это, конечно, ужасная путаница и бюрократия, но сейчас мне на руку, – Изабель кивнула и, погладив девочку по волосам, обратилась уже к ней. – Как тебя зовут?

– Бэси, я мишка, – заикаясь, ответила девочка и, словно иначе ее бы не поняли, показала косолапые пушистые ножки, одна была изъедена плешью, словно лишаем. – Я Бэи шту.

– Бэси? – Изабель поправила плащ, кутая ее от холода.

– Бэ-эси, – нахмурившись, повторила мишка.

– Берси? – императрица взлохматила густую длинную челку. Мишка кивнула. – А Бэи – твой отец? Он заберет тебя?

Мишка снова кивнула и улыбнулась.

– Он обязательно тебя заберет, я обещаю, – Изабель поцеловала Берси в лоб и, укутав, подняла на руки. – Но сперва я должна забрать тебя отсюда.

***

– Вы хоть понимаете, какими последствиями это грозит?! – седой мужчина в годах смотрел на императрицу из-под густых белых бровей и кулаками упирался в стол.

Берси от его крика вжалась в платье Изабель, прячась в нем. Но в следующее мгновение лишилась своей защиты – императрица подошла к столу и, упершись в него, смерила Верховного Магистра презрительным взглядом. Лицом к лицу. Глаза в глаза.

– Я третий раз повторять не буду. Внимательно выслушайте второй, – отчеканила она.

Раун подошел ближе, готовый в любой момент подхватить диалог. Деталей законов она не знала, зато запала – хоть отбавляй.

– Я закрываю проект Имагинем Деи. И я приказываю остановить его немедленно, – замолчала, переводя дух.

Верховный Магистр выдохнул и, вдруг подумав о чем-то, улыбнулся.

– Скажите, великодушная Императрица, а Совет дал на это согласие? – с все той же улыбкой спросил он и, довольный, как кот, сел в кресло, расправил сухонькие крылья. Летать он не мог по определению. – Видите ли, Имагинем Деи подчиняется Совету. А это, как никак – вассалы шестнадцати округов, император, вы, генерал, ваш фактотум и глава Охотниц. Итого – двадцать два человека вместе со мной. Двадцать три голоса, потому что ваш считается двойным весом.

– Я договорюсь, – хладнокровно кивнула императрица.

– Вот когда договоритесь, Ваше Императорское Величество, так сразу и приходите. И девочку свою заберете тоже тогда, никак не раньше, – довольно закивал ангел.

Изабель крепко стиснула Берси за руку, всем своим видом давая понять, что она ее не отдаст.

– Откуда такая уверенность, что я должна поступить так, а не иначе? – прищурившись, спросила Изабель.

– Закон, Ваше Императорское Величество, – Магистр развел руками. – На все воля божья, а за неимением его высказанной и записанной воли – на все воля закона.

Раун почтительно поклонился Верховному Магистру, как того требовал устав.

– Позвольте напомнить, что организация Имагинем Деи подчиняется трем в империи, – Раун вытянулся по струнке и, вытащив из набедренной сумки документы, протянул их Магистру. – Вам, как Верховному Магистру, Императрице и Совету. При этом, – на стол легли другие бумаги, заметно более старые, – непосредственно вы, как Верховный Магистр, напрямую подчиняетесь Императрице.

– К чему вы клоните? – Магистр задумчиво надел очки и взял документы. Его явно не радовали такие перемены. А мысль, что он чего-то не знал, раздражала.

– К тому, что Имагинем Деи действительно не подчиняется императрице. Но вы лично обязаны следовать ее приказам.

– Это старые документы, – Магистр откинул их на угол стола.

– Они действующие, – Раун пододвинул их обратно. – Вы можете проверить сами, или довериться моей работе.

Магистр, поджав губы, смерил взглядом императрицу, а затем и ее фактотума.

– Так уж и быть, – тяжело вздохнув, начал он. – Но лишь потому, что вы, Раун, имеете репутацию очень дотошного и въедливого человека. Вы бы принесли документы, даже если бы они действовали против императрицы. Просто потому, что таков закон, а он – превыше всего. Я вам верю, но все равно проверю эту информацию.