Текст книги "Дети Лепрозория (СИ)"

Автор книги: Ариса Вайа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

В ящике стола в самом углу лежала шкатулка со специями, без них император кофе не пил. Там же была и полупустая фляжка с коньяком. И куча коробочек с кофе. Раун прощупал каждый сантиметр ящика, проверил толщину дна, пытаясь обнаружить тайник, но тщетно.

На самом деле мысль о тайнике с самого начала казалась абсурдной. Ведь как раз таки тайник в кабинете был. Небольшая тумба всегда стояла возле одного из шкафов. Она хранила в себе даже не архиважные документы, а книги. Фолианты, которые привозили с побережья. Они всегда были заперты в футляры, Раун даже пытался однажды открыть один из них, получив посылку, но потерпел неудачу. Лион часто перечитывал их, делая пометки в своих дневниках, которые точно так же хранились в тайнике. Раун обошел стол и склонился над тумбой возле стеллажа. Ни замочной скважины, ни висящего замка. Ничего. Только едва заметные щели двери и узор на одной из стенок. А узор этот в точности повторял стальную дверь Райского сада. И уж определенно служил тем же целям. Ворон потянулся было к символам в дереве, но вовремя осекся. Никому не удавалось открыть Райский сад. Никому, кроме шисаи. И пытаться было явно бессмысленно, ведь тут нужна была сила совсем другого рода, иного толка. Сила, подчиняющаяся только кошкам, и даже не всем им, а лишь единицам. Эта же сила пропитывала Райский сад. Она же пронизывала всю империю. И именно она хранилась в амулете, что император Лион всегда прятал в потайном кармане камзола и лишь иногда – под шейным платком. Тайник без него не открыть, это точно.

Раун разочарованно покачал головой и встал. Снова огляделся. Ничего подозрительного.

Поднял руку к глазам, задержал дыхание, боясь снова увидеть рваную рану. Но после тех суток в Райском саду старая травма, напоминающая о Самсавеиле и участи самого Рауна, перестала себя проявлять. Однако он все прекрасно помнил. Помнил, как в полнейшем бреду исправил строки в какой-то книге, найденной им в молельне. Помнил, как подбросил эту книгу Хоорсу. И понятия не имел, что случилось дальше. Зато прекрасно знал, что это было важно.

Дверь, скрытая портьерами, вела в спальню. Раньше советник Хоорс, он же – фактотум Изабель тринадцать лет назад, проводил там ночи наедине с императрицей. Раньше. Сейчас спальня была заперта и как будто спрятана подальше от глаз. Раун снял с пояса связку старых ключей и торопливо перебрал. Где-то же должен быть ключ, слуги не стали бы его выбрасывать.

Отодвинул портьеры, пригляделся к замочной скважине и, отобрав наиболее похожие ключи, принялся перебором искать нужный. Четвертый ключ действительно подошел.

Раун протиснулся в дверь, боясь, что спертый воздух и старые запахи проникнут в кабинет, и закрыл дверь за собой на ключ. Тут же пожалел, что не взял фонарь. До окна пришлось двигаться на ощупь. Пыльные шторы отказывались распахиваться, и ворон приложил немало усилий, чтобы найти разрез и раздвинуть тяжелые полы. Замотал, стараясь не дышать, зацепил за крюки. Солнечный свет тут же выхватил полосой край кровати и столп пыли. Раун закашлялся и принялся отмахиваться от нее.

Взгляд упал на комод у самой стены. Если что-то и могло храниться в спальне, то наверняка там.

В первом ящике лежали старые вещи Изабель – белье, которое сейчас ей было определенно мало, да и не вязалось с характером. Кроме него – пусто. Во втором – какие-то кошачьи шкуры, плешивые от моли. И тоже ничего больше. Последний ящик попросту был пуст. Раун даже проверил его на ощупь в поисках потайного дна, но его не было.

Больше прятать было негде.

Под подушками лежали ночные рубашки. Под матрасом – куча странной ерунды и явно никаких книг. За кованной спинкой – пусто. За тумбочкой пусто. Внутри – пусто! Под кроватью… а вот под кроватью в самом темном углу лежала книга. Точнее даже – торчала корешком наружу, провалившись под полу. Раун с пятой попытки выковырял ее, весь извалявшись в пыли, и положил на колени.

Та самая, никаких сомнений.

Одна из страниц была загнута, и Раун поспешил открыть именно ее.

Никаких изображений, только странная шестигранная схема расстановки чего-то. Список, по-видимому, ингредиентов. Длинное объяснение какого-то ритуала. И все бы ничего, вот только они были на древнем кошачьем языке. Раун когда-то учил его, но понять смысл написанного не мог. Только обрывки. Перья из крыльев; спички из какой-то особой серы, тут уже непонятно; паутина… провидицы. Целая куча всего. Слова ритуала было вообще не разобрать, только исправления, написанные его же рукой – измененные слова, уточнения ритуала. И как будто ничего дельного о самом ритуале.

Перелистнул страницы вперед и назад – еще пометки. Но неразборчиво. Хотя если приглядеться…

Ключ в кабинете провернулся. Раун застыл, боясь даже вздохнуть.

Он пытался вслушиваться в шаги, чтобы понять, пришла ли это служанка или сам император. Но ответом послужил только звук открывающегося ящика стола и коробочки с кофе. Лион.

А значит, император уйдет не скоро. Наверняка побудет здесь до совета. И можно было бы дождаться его, но фактотум просто обязан явиться раньше и все подготовить. Пренебрежение обязанностями Изабель явно не проигнорирует.

Раун с сомнением оглядел книгу еще раз. В воспоминаниях ничего не всплывало, как ни крути. Древний кошачий не поддавался переводу, суть ритуала ускользала от понимания. Может, оно и не было важным. Ворон хмыкнул – а что же тогда было?

Скрипнул стул-жердь Лиона, лишний раз подтверждая, что император остался в кабинете надолго. Раун вернул книгу на место, попытался вспомнить, не оставил ли следов в кабинете. Должно быть, нет, ничего ведь не трогал и с места не сдвигал. Только портьеры, но они должны были вернуться на место, как только дверь в спальню закрылась.

Зато в заброшенной комнате наследил порядочно, потревожив годами лежавшую пыль, и тут уж даже не отвертишься и не прикроешься, подослав служанку с уборкой. Раун осторожно прошел к окну, задумчиво провел рукой по раме – щели пропускали прохладный весенний воздух, высохшая белая краска наверняка начнет трещать, стоит только потревожить. Бесшумно тут не выйдешь. И нет бы у императора с возрастом появилась глухота, но над ястребиным слухом и зрением время было не властно. Оставалось только бежать. И как можно быстрее, даже не заботясь о том, насколько все выйдет тихо.

Решившись, Раун резко дернул щеколду высоких окон и ногой распахнул ставни. Противно заскрипели ржавые петли и позволили открыть окно лишь на немного. Но ворон, все же, смог протиснуться наружу.

Крылья удержали, но ветер швырнул на окно. Раун с усилием захлопнул его и, взмахнув крыльями, взмыл в небо. Обогнул крышу замка и спрятался за башней. Кажется, пронесло.

Сердце билось громко, заглушая все звуки. Но даже сквозь его грохот Раун услышал, как распахнулось окно императорского кабинета. Единственное, на что он рассчитывал, что Лиону не придет в голову вылезать наружу, благо, небольшое окно кабинета не было приспособлено под вылеты – весьма маленькое.

Раун сполз по стене башни и с облегчением выдохнул. Он ничего не узнал, но стало как будто легче. Лишь бы только никто не заметил, что ворон там был. Но ведь он предусмотрительно не оставил никаких следов! Никаких, кроме поднятой пыли, протертых камзолом и крыльями полов и распахнутых штор.

Но если там было настолько пыльно, быть может, еще не один год пройдет, прежде чем Изабель или Лион зайдут в старую спальню.

Кивнув своим мыслям, ворон принялся поправлять насквозь пыльную форму и отряхивать крылья. Определенно, до совета стоило переодеться и вычиститься. Иначе вопросов будет слишком много.

***

На совете Кирана отчитывалась за двоих – себя и Алису. Генерала императрица отправила с каким-то важным поручением, и потому впервые за последнее время вопрос о побегах не обсуждался совсем. Раун опасливо косился на Лиона, периодически едва сдерживал себя, чтобы не проверить, вычистился ли он от пыли полностью. Вовремя себя одергивал – форма новая, постиранная, крылья вычищены до иссиня-черного. Да и не было у императора совершенно никаких очевидных причин подозревать фактотума. Абсурд.

По окончании совета Кирана первой откланялась и выскочила за дверь. Помедлив, Раун жестами уточнил у Изабель, нужен ли он еще, и, получив разрешение, ушел вторым.

Охотницы в коридоре уже не было. Ворон по памяти прикинул обычное расписание Кираны. Тренировка только в ночь, а между ней и советом у нее окно, которое она раньше проводила на кладбище, обнимая часы с осколками сердца названной сестры. Так продолжалось до тех пор, пока Изабель не поймала ее в ногах Люциферы и не разрешила забрать часы. Стало быть, велик шанс, что Кирана у себя.

Раун свернул по коридору, спустился по узкой лестнице на пару этажей, прошел по переходу, оказавшись в крыле Магистров Имагинем Деи. Кирана так и не поменяла кабинет за тринадцать лет. То ли сказывалось не очень хорошее взаимопонимание между ней и Алисой, занимавшей пост главы до нее, и Кирана не хотела бывать в ее кабинете. То ли дело было в удачном расположении – до зала совета рукой подать, тренировочный полигон в пределах доступности. То ли все так осталось потому, что кабинет, некогда принадлежавший сестре Кираны – Хильде – был здесь же, буквально через стенку, и теперь полностью отошел в ее распоряжение.

Не тратя время на раздумья, Раун постучался в первую дверь, кабинет Хильды.

– Да, – послышалось с той стороны, и ворон вошел.

Кирана, скучающе подперев рукой голову, держала палец на стенке песочных часов. Лиловый песок перетек в нижний сосуд, Кирана пальцем перевернула часы и продолжила наблюдать, вслушиваясь в едва различимый шорох. Охотница подняла глаза на гостя, вопросительно подняла одну бровь.

– Императрица зовет обратно?

– Нет, – Раун мотнул головой. – Я к тебе. Разрешишь?

Кирана кивнула на сложенную за шкафом стул-жердь, и Раун поспешил поставить ее перед столом. Жердь скрипела, будто ею очень редко пользовались. Пожалуй, кроме самого фактотума из крылатых больше никто не приходил к главе Охотниц.

Раун опустил крылья, расслабил спину. Осмотрелся, собираясь с мыслями.

В углу стояла Люцифера – статуя из кристалла. Посмертная статуя. Нерукотворная. Изабель говорила, что так и умерла та самая гарпия. Весьма жалко. Без своих крыльев. Какая-то осунувшаяся, как будто и так была при смерти. Но больше всего угнетала поза – пальцы цеплялись за горло, все лицо было перекошено от ужаса и как будто боли. Последнее особенно странно, ведь у гарпии была анальгезия. Жаль, нельзя у нее ничего спросить, уж она-то наверняка знала, что за ритуал был написан в той книге шисаи. И к жизни не вернуть, хоть к шисаи на поклон иди – кристальная смерть необратима.

– Так что ты от меня хотел, Раун? – Кирана щелкнула пальцами, привлекая внимание фактотума. – Просто на Люцию поглазеть?

– Нет, – ворон насилу отвел взгляд от статуи. – У меня вопрос.

– Конкретно ко мне? – охотница вздохнула, откинулась на спинку кресла и вытянула ноги.

– Это очень личный вопрос. А из всех, кого я знаю, ты единственная поймешь, – Раун повел плечом, опустил взгляд в пол. – Мне очень нужен искренний разговор.

– Не думаю, что я – подходящий собеседник. Но раз у тебя нет другого варианта, я слушаю, – Кирана притянула песочные часы поближе к себе и перевернула снова.

– Зачем ты живешь? – выпалил Раун и поднял на охотницу глаза. Ни один мускул на ее лице не дрогнул. Как будто он спросил совершенную ерунду, вроде погоды за окном.

– Что значит «зачем»? – медленно проговорила она. – Я служу императорской семье. Как и ты.

– Нет-нет, – вздохнул Раун. – Я не об этом! Чем живешь? Чего ты хочешь? Мечтаешь о чем?

Кирана с сожалением посмотрела ему в глаза и покачала головой.

– Я не понимаю тебя, прости, – задумчиво пожевала губами и отвернулась. – Эти вопросы не имеют никакого смысла. Ни-ка-ко-го.

– Но… – Раун запнулся и, не найдя подходящих слов, замолчал.

– О чем я мечтаю? – Кирана повела плечом. – Мечтаю, чтобы моя Хильда была жива, чтобы она сидела в этом кабинете и учила моих охотниц. Мечтаю, чтобы она была со мной. Всегда. Понимаешь, Раун?

Раун не понимал.

– В мечтах нет смысла. Они неосуществимы. Совсем. Абсолютно, – она постучала ногтем по песочным часам. Лиловый песок медленно перетекал в застенках. – Никто и ничто не воскресит мою сестру.

– А… – Раун хотел было уточнить, но Кирана перебила, даже не заметив.

– Чего я хочу? Хочу служить императорской семье. Знаешь, как это было при кошках. Правда, тогда еще были и охотники, но сейчас это не важно. Я хочу служить – я служу, что не так? – она перевела на него взгляд, подняла бровь.

– Ну должна же быть какая-то цель, Кир, – протянул Раун и снова замолчал, пытаясь подобрать слова. Это было явно сложнее, чем любая из бесед с императрицей, та понимала как будто не столько сами слова, сколько то, что за ними стоит. Весьма солдатское же мышление Кираны заводило в тупик, вынуждая формулировать мысли совсем иначе.

– Зачем? – коротко бросила она в ответ.

– Ну ради чего жить.

– Зачем? – повторила она снова. – Живи, да и все, к чему вот эти нелепые мучения, Раун?

– Ты не понимаешь, – ворон вздохнул, закрыл глаза.

– Это ты не понимаешь. Тут и так полно проблем. О каком смысле ты вообще говоришь, если все время уходит на эту нелепейшую борьбу со всем и вся? – она поднялась в кресле, уперлась локтями в стол и положила подбородок на ладони.

– Я не об этом! – выдохнул Раун и замотал головой. Кирана непонимающе подняла брови. – Ну неужели у тебя никогда не было мечты, Кир?! Неужели ты никогда ни о чем не мечтала? Неужели не жила какой-то мыслью… так, до одури, Кир…

Охотница молча встала из-за стола и отошла к окну. Сцепила руки за спиной, вытянулась по струнке, качнулась с носков на пятки и обратно. А затем уткнулась лбом в стекло и обхватила себя за плечи.

– Была, – вдруг сдавленно просипела она. – Я мечтала о крыльях, Раун.

– Прости, – только и смог он прошептать. – Я не хотел, Кир. Правда, прости, я…

– Не извиняйся, – Кирана сглотнула, покачала головой. – Все в Имагинем Деи о них мечтали. Нам постоянно твердили, чтобы мы мечтали о крыльях. И я действительно о них мечтала. Я и Хильда. Мы мечтали, что будем вместе, крылатые, настоящие ангелы.

– … или о смерти, – пробурчал под нос Раун.

– Что? – Кирана обернулась. Веки оленьих глаз были красными, покусанные губы кровили.

– Я не мечтал о крыльях. Я молил Самсавеила, чтобы мне больше не было больно. Я умолял убить меня, а на крылья мне было совершенно плевать, – Раун повел плечом, и черные, как смоль, крылья, заскользили по полу. Он не хотел это помнить, и сейчас по-особенному оценил прелесть провалов в памяти, но нет, после посещения Имагинем Деи вернувшиеся воспоминания не желали исчезать.

Кирана хлюпнула оленьим носом и вдруг рассмеялась. Оглушающе звонко. Горько. Болезненно.

– Вот поэтому, Раун, у тебя есть крылья, а у меня – нет, – просипела она и утерла рукой щеку.

– Кир…

– Ерунда. Я сегодня излишне сентиментальна, – охотница вернулась за стол и снова перевернула песочные часы. – У Хильды день рождения, и я не могу думать ни о чем, кроме нее.

– Я не вовремя, извини, – Раун торопливо поднялся с жерди. – Наверное, мне лучше уйти.

Кирана проводила его взглядом.

– Я могу для тебя что-то сделать? – осторожно спросил он, уже поняв, что поговорить о том, что его тревожит, он не сможет ни с кем. Но как будто раньше было иначе.

– Нет, Раун, тут ничем не поможешь. А свою боль я переживу сама, ведь это моя ноша. Я должна. Ради Хильды, понимаешь?

Раун не понимал, но все равно кивнул. По опыту знал, из нее и клещами не вытянешь, что думает и чувствует. Как будто все за стеной, и пробиться шансов нет. Ни у кого, кроме Хильды.

– Держись, Кир, – буркнул он и открыл дверь.

– Не мечтай, Раун, слышишь? Никогда не мечтай. Падать больно, особенно когда крылья не вырастают.

#19. Милосердия лживый елей

Молния расколола небо, а гром следом, казалось, перевернул землю. Нойко вскинул голову, взглядом поискал Аньель. Козочка медленно шла под проливным дождем, накрыв голову курткой. Изредка проваливалась по плюсны, вытаскивала копыта по одному. От каждой молнии вздрагивала, прижимала ладонь к шее и, только успокоившись, шла дальше.

Ливень бил нещадно, и если под крыльями было разве что душно от влажного воздуха, то куртка не спасала совершенно. Аньель промокла насквозь и только шмыгала козьим носом, что-то недовольно бурча.

– Ань, – окликнул ее Нойко. – Там дерево справа, остановимся?

– Ага, и чтоб молния в него ударила, да? Все равно еще почки не раскрылись, толку-то? – коза опустила куртку на рожки и обернулась. – Да и суше я не стану. А костер не разведешь при всем желании.

– Да ты погляди сама, – Нойко ткнул пальцем за плечо девушки. – Под ним сухо. Сверху омелы много, ей на твою весну плевать.

Аньель остановилась как вкопанная, оглядела дерево, задержавшись взглядом на зеленых шарах, похожих на гнезда.

– Не-е-ет, цесаревич, это без меня, – попятилась она, то и дело зыркая на небо. – Омела молнии притягивает.

– Не неси ерунды, это просто такое растение! Ничего оно не притягивает. А ты мокнешь, еще заболеешь! – Нойко схватил козу за руку и потащил за собой. Она и не вырывалась, только придерживала мокрую куртку на рожках.

– Вот убьет нас, ты виноват будешь! – шикнула она, втянув шею в плечи.

– Ты все равно не сможешь мне это высказать, – Нойко отпустил ее, плюхнулся под дерево и подобрал под себя ноги. – Садись, укрою, – распахнул одну пару крыльев, встряхнул их, и капли воды полились с оперения в землю.

Коза скептически оглядела, потрогала крылья и, убедившись, что внутренняя сторона и впрямь сухая, не промокает, села рядом.

– Удобно, – хмыкнула она, наблюдая, как крыло становится пологом над головой. – Но только ради укрытия в дождливые дни я бы не захотела становиться крылатой.

– А как так вышло, что тебя не забрали? Ты же, ну, нормальная, – запнулся Нойко и сделал вид, что очень увлечен крыльями. Если одной пары крыльев хватало на Аньель, а второй – на него самого, то все равно затылок оказывался голым, и мерзкие капли дождя так и норовили затечь за ворот.

– Да понятия не имею. Мои старшие братья и сестры подошли, младшие тоже, а на мне что-то не так случилось, я правда не знаю, – Аньель повела плечом, скосила глаза. – Ну в смысле ангелы сказали там что-то вроде «форма не обратима», дали выпить мерзкого коровьего молока с лавандовым медом, и все, – развела руками.

Нойко задумчиво пожевал губами и насупился.

– А ты помнишь призыв Имагинем Деи? – она толкнула его локтем в бок, заметив подозрительное замешательство.

– Не помню, ничего не помню, – Нойко замотал головой. – А ты вот сказала «форма» – это про ноги твои?

Аньель вытянула ноги, постучала копытцами друг о друга.

– Ну да. Ангелы там что-то колют и любые лапы становятся ножками под сапожки, – снова подобрала их под себя, испачкав штаны. – Ну еще нос, глаза, уши, рога, хвост. Все, чего у тебя нет.

– Но было?

– Почем мне знать? Ты всю дорогу талдычишь, что тебя Люцифера родила. Ангелы не рожают, – усмехнулась Аньель.

– Может, это вранье, я же не знаю, – махнул он рукой. – Мне только это от нее досталось.

Он закатал рукав кителя, расстегнул запонки и задрал рукав рубашки повыше. На предплечье симметричным узором вырисовывалось родимое пятно. Аньель едва носом не уткнулась, разглядывая.

– Ты знаешь, Ной, – протянула она, пальцем водя по ломанным прямым и завитушкам. – А я где-то видела что-то подобное.

– Где?!

– У кого-то на руке, там же, где и у тебя, – Аньель пожала плечами, отстранилась.

– Вспоминай, когда и где, – Нойко насупился, опустил рукава.

– На фестивале одном, у кого-то из гостей видела, очевидно же, – Аньель пошкрябала ногтем подбородок, пытаясь вспомнить. – Да не, цесаревич, это было давно. Кажется, тогда округ Медведя фестиваль проводил, не знаю.

Нойко махнул рукой, показывая, что информация не имеет смысла и ему не нужна.

– Кстати, об округе Медведя. Раз уж мы уже середину его прошли. Ты решила, куда дальше?

– Нет еще, – Аньель обняла колени и прижала к груди. – Не решила, – отвернулась, пряча лицо.

– Может, вернешься? Хватит с тебя приключений, егоза.

– Домой? – тихо пробурчала она.

– Ну да, к родным.

Аня резко обернулась и зыркнула на цесаревича.

– Не вернусь я, Ной. Как ты вообще додумался спросить? – бросила она сквозь зубы.

– Но они же твоя родня. Вы одной крови. Ближе них у тебя никого нет, – Нойко, опешив, отстранился. – Там твой дом.

– А вот ты почему из дома ушел, а? – огрызнулась она и дернула крыло поближе к себе, укрываясь. Ливень тарабанил все так же.

Нойко вздохнул.

– Там нет моих родных, понимаешь?

Аньель усмехнулась и закатила глаза.

– Да-да, там всего лишь те, кто тебя воспитал, – фыркнула она. – Кто тебя не унижал, не бил, не заставлял делать то, что не хочешь, быть тем, кем не хочешь, – шипела она, отвернувшись. – Всего лишь те, кому ты был дорог. По-настоящему дорог. Без всякой крови, клана, родства.

– Ты не поймешь, Ань, – Нойко махнул рукой и, откинувшись, поудобнее уселся под деревом. Крыло, накрывавшее Аньель, поднялось, и она вынуждена была тоже подвинуться к дереву от дождя. – Мой дом там, где Люцифера. А Изабель и Лион всего лишь растили меня потому, что я херувим.

Аньель наклонила голову, подперла щеку коленом.

– А может, потому, что родная мать отказалась от тебя? Продала ангелам. Ведь если ты прав, то родила тебя Люцифера. Не просто какая-то женщина, а та самая дикая гарпия. Быть того не может, что она не сумела тебя защитить, – тихо-тихо, опасаясь бурной реакции, прошептала Аньель.

Нойко закусил губу и отвернулся, уставившись в крыло.

– Понимаешь, цесаревич? – выдохнула она. – Прежде, чем срываться в свой дурацкий поход, ты подумал, нужен ли ты ей вообще? Подумал?!

Нойко отвернулся еще сильнее, зажмурился, тяжело выдохнул.

– Люцифера или нет, она отказалась от тебя. Отказалась и забыла. Как многие матери, – она протянула было руку, желая утешить, хоть как-то смягчить свои слова.

– Тебе не понять! – зло процедил он сквозь зубы. – Она была пленницей Изабель тогда, она не могла меня защитить!

– Куда там мне до понимания, – усмехнулась она, убирая и пряча руку. – Меня же «свои» воспитали. Кровные родственники. Для которых я – вещь, товар, который нужно продать подороже. Род тот самый продолжить, кровь эту дальше пустить, – бурчала она, подпирая коленом щеку. Искоса смотрела на цесаревича, грустно пряла ушами. – Они ж меня не продали сразу – не сумели.

– К чему ты клонишь? – Нойко обернулся, скривился.

Аньель придвинулась ближе, подобрала копытца под себя, села наискось на голени.

– Изабель тебя любит? – усмехнулась она и наклонила голову, выжидая ответ. Ее немного качало.

– Ну конечно же нет! – фыркнул Нойко, мельком отметив, что и это он тоже делает, как императрица. Слишком много ее привычек въелось буквально в подкорку мозга. Нужно тщательнее следить за манерами и забыть эти привычки-паразиты как страшный глупый сон. – Она лгала мне.

Аньель усмехнулась и покачала головой.

– Что смешного?

– Да нет, просто, – коза пожала плечами, откинулась спиной на крыло. – Я просто хотела бы с тобой поменяться. Жизнями, судьбой. Понимаешь, – развела она руками, – если бы у меня был выбор, вернуться к родным или к приемной матери, которая ценит меня, заботится обо мне, но что-то скрывает, я бы не сомневалась ни на секунду. И плевать бы мне было, что там за Люцифера, узоры на руках и все остальное.

– Это сложно объяснить, – Нойко принялся вертеть кистью, подбирая слова. – Люция лучше. Мы одной крови, одного духа, я чувствую это.

– То есть, ложь хуже предательства?! – воскликнула она и вдруг прижала ладонь к губам, пряча зевок.

Нойко на миг опешил и с нескрываемым ужасом посмотрел Аньель в глаза.

– Ты все перевираешь! – пробормотал он и облизнул вмиг пересохшие губы.

Аньель зевнула еще, слегка качнула головой, будто засыпая.

– Да-да, именно так, – протянула она, облокачиваясь спиной, копытца сползали по влажной земле, но она упрямо подбирала их к груди.

– Ты даже представить не можешь…

– Не могу, – покорно прошептала она, проваливаясь в сон.

– Дура ты, Ань.

– Дура. Полная, – кивнула она и уснула, крепко прижав ладони к шее.

– Ань? – Нойко обеспокоенно глянул на нее, не понимая, чем вызвано такое внезапное согласие. Коза крепко спала, посапывая мокрым носом. – Аня, – он тронул ее за плечо, и она, качнувшись, сползла по крылу. – Ты погоди спать!

Ответа не последовало, и через мгновение она ухнула в землю, Нойко едва успел удержать за мокрое плечо.

– Так не пойдет, – покачал из стороны в сторону, пытаясь разбудить. Аньель не просыпалась, а стоило перестать ее придерживать – заваливалась на бок. – Ты же совсем замерзнешь, – пробурчал он, стягивая насквозь мокрую куртку. Но и рубашка под ней от влаги липла к коже, обрисовывая грудь, худые ребра, неровные бугры лепры на животе и руках. Нойко с удивлением разглядывал их, вдруг впервые осознав, что лепра беспощадна, и забывать о ней нельзя. Тут же заныли ноги, напоминая, что и им требуется лечение, которое во дворце было ежедневно, а в походе исчезло напрочь. Однако его состояние определенно было лучше.

Он уложил ее головой на колени, подобрал расползавшиеся ноги за лодыжки. Горячие. Цесаревич знал, что температура тела козы должна быть выше, чем у него, но это явно было слишком. Коснулся лба, подняв спутавшуюся челку – обжигающе горячий. Щеки едва не пунцовые

Тело Аньель пробила судорога, и Нойко было успокоился. Всего лишь дурные сны. Она крепко сжимала горло, и лиловое кружево как будто наливалось кровью. Но потом вдруг едва не вспыхнуло и исчезло, оставшись белесым узором. Кошмары кончились, но лучше не стало.

– Лихорадит? – в пустоту произнес Нойко, укладывая дрожащую козу на колени. Что делать дальше, было непонятно. Лекарств с собой никаких. За крыльями льет так, что и дороги не видно, да и знать бы, куда идти. Остается только ждать. Непонятно чего.

Цесаревич оперся спиной о дерево, поправил крылья, чтобы не уставали. С опаской погладил Аньель по мокрому плечу и отметинам лепры. Убрал с ее щеки прилипшие белесые локоны. Провел рукой по рожкам, отчего-то даже теплым. Покачал головой.

Делать-то что?

***

День сменился холодной ночью, но дождь и не думал стихать. Крылья почти не грели. Точнее, чтобы они грели, стоило бы прижать их к себе покрепче, и тем самым лишить Аньель укрытия, на что Нойко пойти не мог.

Ручьи воды, затекавшие за ворот, уже изрядно намочили рубашку и китель, штаны быть насквозь мокрые от одежды Аньель, сапоги мерзко чавкали, стоило пошевелить затекшими ледяными ногами. Верхние крылья ныли от постоянной нагрузки, нижние – от неудобного положения. Нойко всю ночь вытирал рукавом лившийся ручьями пот со лба Аньель и гладил ее по рожкам, успокаивая приступы лихорадки. Изредка проваливался в сон, теряя счет времени, и каждый раз подрывался, надеясь услышать тишину. Но нет, дождь лил все так же, снова и снова погружая в дрему. Холодный мерзкий дождь.

Под утро все стихло, но цесаревич не сразу понял это, в очередной раз уснув. Слабые солнечные лучи пригревали крылья, лес понемногу просыпался. И в этом щебете и редкой капели громом показались хлопнувшие крылья и резкий удар копыт о землю.

Нойко приоткрыл крылья, с опаской взглянул на нежданного гостя. Гостью. Судорожно сглотнул и потряс Аньель за плечо, пытаясь разбудить.

Алиса мягко спрыгнула с седла, беззвучно ступив в растекшуюся грязь, погладила пегаса по холке и хлопнула себя по бедру. Конь, всхрапнув, сделал несколько шагов назад, сравнявшись с наездницей передними ногами. Она тут же стянула поводья и подхватила их под мордой.

Нойко с опаской осмотрел ее и пегаса. Серая форма как обычно была застегнута по самое горло, ножей многим меньше, чем при Киране, но от этого спокойнее не становилось. На поясе – извитый, как пламя, нож. Легендарный меч не видать, но всего лишь потому, что конь крылом спрятал ножны у седла.

Зато хорошо видно сверток аптечки, наполненностью которой, пожалуй, никто не мог похвастаться, кроме генерала – чего там только не было.

И там наверняка нашлись бы лекарства для Аньель. И если отвлечь Алису…

На дорогу приземлились крылатые. Остались чуть поодаль, как бы невзначай, не мешая генералу. Нойко выдохнул – шансов никаких. Обхитрить Алису и так сложно, не говоря о том, что тягаться с ней в ловкости безрассудно, а против отряда крылатых еще тяжелее. Этого даже на тренировках не бывало.

– Ты за мной пришла, да? – как можно более спокойным голосом спросил Нойко.

Алиса промолчала, визуально оценивая добычу. Задержалась взглядом на лице Аньель, что-то про себя отмечая. И посмотрела Нойко в глаза.

Его хватило на десяток секунд, и он тут же наклонился к спутнице.

– Ань, вставай, нам надо бежать! – сильнее потряс за плечо.

– Никуда вы не сбежите, – холодно отозвалась Алиса, опуская одну руку на рукоять ножа, вторую – за спину в привычном жесте.

– Руку так, чтоб я видел! – выпалил Нойко, поняв, что сейчас произойдет. – И никаких жестов, слышишь?!

Алиса, на мгновение опешив, замерла, а потом рассмеялась, облизнула синим раздвоенным языком губы.

– С чего бы мне слушаться, если вы – моя добыча? – усмехнулась она, но руку из-за спины убрала, то ли уже отдав приказ, то ли передумав.

– Я – император, вот почему.

Алиса поджала губы и наигранно расстроенно покачала головой.

– Ты, Нойко – будущий император. А приказ я получила непосредственно от действующей императрицы. Поэтому не обессудь, царевич, но ты мне не указ.

– Это всего лишь вопрос времени, – фыркнул Нойко, не переставая тормошить Аньель. Она, кажется, просыпалась. Дыхание стало другим. – Я найду Люциферу, и свергну свою мать… Изабель! Я свергну Изабель, – поправил он себя. – А вы просто хотите мне помешать.

Алиса криво и разочарованно улыбнулась половиной рта, сделала несколько шагов и, наклонившись, уперла ладони в колени. Она всегда так делала, когда собиралась читать мораль или поучать.

– Скажи, Ной, разве мы с Кираной не говорили тебе не кричать врагам о своих планах? – прищурившись, тихо спросила она. В янтарных глазах была какая-то грусть и как будто тоска, смешанная с неоправданными ожиданиями. – Разве мы не учили не выдавать свои тайны каждому встречному? Особенно тем, кто не на твоей стороне, кто опасен для тебя. А, Ной?

Нойко посмотрел ей в глаза, наклонил голову к плечу.

– В том-то и дело, – спокойно проговорил он. – Ни ты, ни Кира мне не враги.

Алиса выпрямилась, сложила руки на груди.

– Если вы примкнете ко мне, я вас не трону, клянусь, – не сводя глаз, сказал он.

Генерал вскинула брови, отчаянно борясь с эмоциями, и только протянула, приложив ладонь к щеке: