Текст книги "Дети Лепрозория (СИ)"

Автор книги: Ариса Вайа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Только побольше, раз уж я поплыву не один.

– А ты поплывешь? Ты правда этого хочешь? – она приподнялась на щупальцах и заглянула ему в глаза.

– Хочу? Нет. Я намерен это сделать. Я решил – и я поплыву, – он отпустил весла, когда лодочка выплыла в океан.

Остров остался позади, и все поле зрения занимала только вода и проплывающие над головой облака.

– Как же хорошо, что ты вернулся домой, Ной, – расплылась в улыбке Лу.

– У меня никогда не было дома. Я не чувствовал себя дома в замке – это был дом императрицы, но не мой собственный. Да и твой дом не является домом мне, это как временное пристанище, мне в нем неуютно, – повел он крылом. – Мой дом – там, Лу, – указал он рукой в безграничный океан, бесконечное небо. – И я его найду.

#27. Выпит сомнений сок

Соленый ветер трепал волосы, неласково касался лица, резал веки и губы. Толкал в крылья, подальше от обрыва. И даже умудрялся покачивать подвязанную к поясу императорскую диадему.

На самой вершине горы, на плато, удерживающим кошачий храм, было так холодно, что Люцифера по достоинству оценила высокий факел, воткнутый на самом краю скалы. Лиловое пламя, оставленное Химари, грело замерзшие пальцы и не тухло от сильных порывов ветра.

– Ваше! Императорское! Величество! – донесся заглушаемый ветром крик.

Люция обернулась.

У самых ворот кошачьего храма стоял пегас. Утыкался мордой в плечо Алисы, прятал ее одним крылом, едва заметно дрожал и переступал с копыта на копыто. А между ним и императрицей стояла осьминожиха и куталась в черную с жемчугом шаль.

Императрица кивнула, вытащила факел и, продолжая держать его перед собой, направилась к ней. Ветер бил в спину, крылья невольно расползались, но она подбирала их снова и снова, прижимая покрепче к спине, плечам, друг другу.

Когда она поравнялась с осьминожихой, та поклонилась в пояс, и черные щупальца раскрылись пышной юбкой.

– Доброго дня, Морана, – отозвалась Люция и двинулась к воротам, поманив гостью за собой.

– Доброго дня, Ваше Императорское Величество, – сипло произнесла осьминожиха и, накинув шаль на голову, поспешила следом. Голос, видимо, охрип оттого, что кричать до этого ей пришлось долго. А подойти к обрыву мешал извечный страх почти всех морских перед высотой.

За воротами ветер был куда тише. Морана огляделась, ожидая увидеть если не Верховного шисаи с женой, то хотя бы их детей. Но внутренний двор был совершенно пуст. Тонкий слой мелкого песка порывами ветра швыряло по полигону, то обнажая, то полностью скрывая черные полосы, оставленные священным огнем. Манекены были новыми, даже не покалеченными, их только трепало и кренило, но не более того. Два длинных здания, увитых девичьим виноградом, тянулись от ворот, создавая проход к храму. Между ними вела тропа из черных камушков. Она разветвлялась, одна широкая доходила до самых дверей кошачьего храма, вторая, поуже, вела к полуоткрытой комнате одного из зданий, с широкой глубокой ванной. Ее никогда не использовали, и девичий виноград оплел ее целиком, а летом и осенью нельзя было и догадаться, что там что-то есть.

– Как Нойко? – императрица остановилась у проема и, опершись на него плечом, увела крылья, будто пряча их. Воткнула факел в землю рядом, сложила руки на груди и тяжело вздохнула.

– Хорошо, – выдохнула Морана, вставая перед ней.

Люция махнула рукой, призывая продолжить ответ:

– Чем живет мой сын? Как себя чувствует? Тревожит ли его что-нибудь? Хочет ли он чего-нибудь? – она внимательно смотрела осьминожихе в глаза.

– Он был не очень здоров, когда пришел ко мне, но лекарств госпожи Химари и ваших подарков в виде Конфитеора оказалось достаточно, сейчас все хорошо, – кивнула Морана, деликатно не уточняя, что Конфитеора было с избытком, наверняка Изабель прекрасно это знала.

– Я видела его сегодня в море, – Люцифера перевела взгляд на ворота, скрывающие за собой вид на безбрежный океан.

– Да, он очень любит плавать, – осьминожиха качнула головой, прикидывая, стоит ли упоминать, что он пытался плавать самостоятельно, но не сумел. – Ему здесь нравится, он хотел бы остаться. Если вы не против, Ваше Императорское Величество, – поклонилась она, раскрыв щупальца в легком книксене.

Люция поморщилась и тяжело выдохнула. Она была против, но не хотела пока давить на него, опасаясь сделать только хуже.

– Остаться, говоришь? И что он будет здесь делать? Грести веслами от скалы к скале? – фыркнула она и передернула плечами. – Или заведовать борделем, как ты?

– Прошу прощения, но у меня не…

– Бордель, Морана. Дом с осьминожьими путанами, хоть как ты это назови, – махнула рукой императрица.

– Мое заведение…

– Твое «заведение» лишило тебя титула вассала и всех привилегий, – перебила ее Люция снова.

– Вы были против моего смещения, Изабель, – Морана выпрямилась и с тревогой глянула императрице в глаза.

– Понимаешь, о чем я? Нет у меня наследника, кроме него. Некому больше становиться императором. Некому. А если святейший херувим будет заниматься тем, что и вассалу не простили, совет взбунтуется, – цокнула императрица. – Он должен быть безупречен.

– А не плавать по морю с Луаной, которую в городе знает каждый, – протянула Морана и тяжело вздохнула. Полноватые щупальца опустились на землю, словно ей тяжело стало их держать.

– Дело не в твоей дочери, а в том, что он будущий император, он должен соответствовать.

– А если, – черные щупальца покрылись хаотичными алыми пятнами, – если, – Морана сжала кулаки, – если, – и выпалила на одном дыхании, – а если он не хочет быть императором?!

Люцифера вскинула брови и, помедлив, опустила руки.

– Да как будто я хотела. Как будто меня кто-то спрашивал. Как будто мне давали выбор, – отчеканила она и положила руку на диадему. – Это не вассалом быть, от этого нельзя отказаться ради какого-то борделя.

– Но это ведь вы его мать! Я родила, вы – воспитали! Нет?! – вспыхнула Морана, и щупальца вмиг окрасились алым целиком. – Но почему тогда я хочу, чтобы мой мальчик был счастлив, а вы – нет?

Люция, опешив, удивленно посмотрела на нее. Морана продолжала.

– Если вы понимаете и знаете, как тяжела ноша херувима; если вы сами на своей шкуре испытали эту несвободу, то как вы можете желать ему того же? – говорила шепотом, всерьез опасаясь гнева императрицы, уж смотрела она слишком хищно.

– Да, конечно, пусть будет счастлив один маленький крылатый осьминожик, а после моей смерти гори оно лиловым пламенем – нет больше херувимов, – прошипела сквозь зубы Люцифера.

– Может, Самсавеил услышит молитвы, и будет еще херувим, – взяв себя в руки, отозвалась Морана. Щупальца начали бледнеть.

– Не будет, – мотнула головой императрица. – Хоть сутками ему молись.

– И потому, что вы – последняя четырехкрылая императрица, вы заберете у сына мечту? – прошептала Морана, опуская голову. Грустно вздохнула, обняла себя за плечи.

– Императорам мечты не доступны, – горько прошептала Люцифера.

– Вы сказали, что херувимов не будет, тогда последним четырехкрылым императором будет Нойко, а не вы, – осторожно начала осьминожиха. – Вы взвалите эту ношу на него? Ведь это катастрофа, Изабель. Он не справится.

Императрица отвернулась, отстегнула диадему с пояса и покрутила в руке.

– Может, как императрица – вы и правы, – примиряюще проговорила Морана, понимая, что переступила черту, за которую заходить было нельзя ни по этикету, ни по правилам, ни по принципам. – Но как мать ведь вы хотите, чтобы он был счастлив.

Губы Люции тронула усмешка.

– И чего же ему нужно «для счастья»? – язвительно бросила она, крепко сжимая в кулаке диадему.

– Очень мало, я думаю. Ему нравится море, но лодка у него есть. Луана говорит, что он скучает по какой-то девочке.

– В ваш бордель ее привести?! Исключено, – фыркнула императрица. – Хватит твоей Луаны.

– Моя дочь сделала такой выбор осознанно, – нахмурилась Морана, – мы не бедствовали.

– Мне не интересно, – махнула рукой Люцифера. – Кроме Аньель что-то еще?

– Пока нет, но я спрошу у него, чего он хочет, в чем нуждается, – развела щупальцами Морана.

– Если для его мечты потребуются деньги – напиши мне, я дам столько тенши, сколько нужно, – кивнула Люция.

– Да, Ваше Императорское Величество, – поклонилась Морана. – Премного благодарна.

– Ты вроде водишь дружбу с госпожой Химари. Передавай через нее письма, так будет быстрее всего, – императрица кивнула в сторону Алисы, ожидающей у ворот.

– Еще раз благодарю. До свидания, Ваше Императорское Величество, – Морана поклонилась еще раз и, дождавшись разрешающего кивка Люции, направилась к генералу.

***

– Аргрх! Вот если бы тебе представился выбор – заставить своего ребенка быть Верховным шисаи или следовать за своей мечтой, что бы ты выбрала?! – едва не выкрикнула Люцифера, кидая в угол комнаты пояс Химари, тяжелый от спрятанных в нем игл.

– У меня так-то трое детей, – не обращая внимания на поднятый голос, отозвалась Химари.

– Да брось! Вы с Хайме старые кошки, жизни у вас последние. Кто займет этот пост, после смерти Хайме? Ты? А если ты умрешь первая? Или если после него Верховной станешь ты, то кто после тебя? – императрица размахивала ритуальным ножиком перед собой, пристально следя за лиловыми бликами на лезвии. – Как вообще у вас это устроено? Тридцать три шисаи дерутся, пока не останется один, который потом щедро всех воскресит?!

– Не делай так, – Химари ловко отобрала нож и вернула в ножны, что лежали на столе. – Это священная вещь.

– Прости, – поморщилась Люция. – Дай мне что-то другое, руки чешутся.

– Держи, – кошка протянула ей коробку с нитками. – Распутывай и сматывай по клубочкам все это безобразие.

– Поверить не могу, что у тебя такой бардак, – Люция подобрала ноги и поставила коробку между ними.

– Это Хайме брал, – пожала плечами кошка и положила на колени несколько выстиранных и аккуратно свернутыхх вещей.

– Хаори украшаешь? Для Кота или сыновей? – императрица сложила крылья поудобнее и вытащила из коробки первый попавшийся клубочек. Нитка от него была плотно переплетена с другими и тут же потянула за собой целый разноцветный ком.

– Для Торы, – Химари мелком намечала узор на полах хаори.

– Понятно, – буркнула Люция, сматывая клубочки. Перепутавшиеся нитки порядком раздражали, но вместе с тем отвлекали

– Раз уж она не носит кимоно, как все нормальные девушки, пусть хоть в мужских не позорится, – насупившись, пробормотала кошка и подняла вещь на уровень глаз, прикидывая, как должно выйти.

– Странные у вас порядки, – Люция потянулась было за ножом, но передумала, решив, что сможет распутать. – И я спросила про верховенство шисаи. Кто после вас?

– Нет никаких драк за первенство, мы не безмозглые Волки. Мы можем договориться. А что касается Верховенства шисаи – я люблю всех троих своих котят, если ты об этом.

– Не об этом, – повела плечом императрица. – Я в раздумьях, как быть с Нойко.

– Я слушала и слышала тебя, – Химари пряднула львиными ушами. – И глупо лукавить – я знаю, кто будет Верховным шисаи после Хайме.

– Тайгон? – вспомнила Люция единственного из кошкиных отпрысков, кто обладал хоть в кой-то мере покладистым характером. В этой семье это было сродни чуду.

– Тай очень спокойный и уравновешенный, да, – кивнула кошка, выуживая из коробки моточки ниток и прикладывая к темно-багряной ткани. – Он прекрасный помощник, отзывчивый, внимательный. Он хороший котенок.

– Звучит так, будто ты сейчас скажешь «но», – хмыкнула императрица.

– Скажу. Но Тай не имеет мечты, а его собственные цели равны его же потребностям. А его потребности донельзя аскетичны, был бы кров и еда.

– Нет амбиций? Ты говорила, что он очень талантлив, его легче всех было учить – впитывал, как губка, – припоминая письма, недоверчиво бросила Люцифера.

– Так и есть. Он может многое, очень многое. Он потенциально может больше, чем Тора и Райга, но ему это не нужно, – пожала плечами кошка. – Не интересно даже совершенствовать свое мастерство.

– А что ему интересно?

– Райга и Тора, – улыбнулась Химари. – Он всегда готов помочь им во всем, что они решат. Всегда так было. У Торы возникнет какая-нибудь очередная бредовая идея, она подговорит Райгу – не мытьем, так катаньем – Райга создаст план, а выполнит все Тай. Выполнит в лучшем виде, на ходу исправит ошибки плана Райги, перевыполнит задание Торы. С импровизацией, с полной отдачей. Безупречно. Почти всегда безупречно – если что-то угрожает брату или сестре, Тай становится абсолютно уязвим.

– Все для других? Расточительно, – поморщилась Люция.

– Для тебя – да. Тебе такое не понять. А для него брат и сестра – это вся его жизнь. Их цели – это его цели.

– По мне, так он не подходит на роль Верховного шисаи, – скептически бросила императрица, укладывая смотанные клубочки рядом с собой.

– Так и есть, – кивнула Химари.

– А Тора? Ты ведь очень ее любишь, – Люция скосила глаза на хаори, который кошка разрисовывала мелом с какой-то особенной любовью и нежностью.

– И что с того, что я ее люблю? – прыснула смехом кошка. – Она девушка очень вспыльчивая. Чувства выше разума. Я пыталась научить ее самоконтролю, но, похоже, ей было сложно воспринимать меня как учителя, – улыбка исчезла с ее лица. – В итоге мы с Хайме научили Райгу и Тая контролировать ее силой, – она с грустью посмотрела на свернутую перевязь ритуальных ножей. – И самое ужасное – что это работает. Только это и работает.

– Это – это что? Я не понимаю этих ваших фокусов, – вздохнула Люция.

– Они могут ее подавить. Усмирить. Зови как хочешь.

– Как животное.

– Хуже – как шисаи. За всю мою жизнь я лишь несколько раз использовала методы, которым обучила сыновей – когда охотилась на шисаи-предателей. А им приходится применять их против сестры, – Химари ласково провела рукой по грубой ткани хаори, смазывая рисунок. – Но иначе она чудовищно опасна. Она еще не понимает, да и не знает, но таким потенциалом не обладала даже Ясинэ. Просто немыслимо. Жаль только, Самсавеил не одарил ее мозгами, как у бабки.

– Это же отлично, вы ведь цените… таких, – кивнула Люция и улыбнулась было, но осеклась, почувствовав на себе тяжелый взгляд Химари.

– Она не может управлять даже половиной, даже четвертью, одной десятой. Она не контролирует свои действия, не контролирует силу Самсавеила. И это я не говорю о том, чтобы контролировать длинный язык и мысли. Она разрушительна – и для других, и для себя.

– Дура?

– Не дура, иначе было бы даже проще, – цокнула Химари под нос. – Если Тай руководствуется разумом, то она – интуицией. Зачастую это работает лучше. На проколы у нее случаются, и притом совсем не в пользу ее репутации.

– То есть, потенциально она может быть Верховной шисаи?..

– Где там… – махнула рукой кошка. – Если найдется кто-то, кто сможет направить ее в одно русло, или если она сама направит себя в одно русло – она снесет все. Это восхитительно, если речь идет о сильной шисаи, такая боевая единица стоит многих – она не использует накопленную энергию Самсавеила, она черпает ее из окружающего мира, из земли, воды, воздуха, чего угодно, кого угодно. Но это совсем не то, что нужно, чтобы возглавлять всех шисаи. Она самодурка – неуправляемая, горячая, упрямая.

– Раз твой младший сын слушает голос разума, твоя дочь – голос интуиции, то Райга…

– И то, и другое, – кивнула Химари. – У него живой ум. Добавь к этому усидчивость, внимательность к деталям, хирургическую точность во всем. С точки зрения силы Самсавеила он слабее Торы во много раз, просто потому, что не умеет черпать силу из окружающего пространства. Чувствует, видит, но взять не может. Зато уровень его контроля превосходит мыслимые пределы, я так когда-то могла, когда меня Ясинэ специально натаскивала, а он такой всегда. С тем, что может впитать, пропустить через себя, он управляется эффективнее, чем Тора с практически бесконечным запасом. Тайгон не может придумать план – только идеально исполнить чужой. Райга может. И придумать, и воплотить, если постарается.

– Звучит так, будто он идеальный кандидат на роль Верховного шисаи, – насупилась Люция и, перестав распутывать клубочки ниток, повернулась в пол-оборота к Кошке.

– Так и есть, – кивнула она. – Но не потому, что он идеален. Он не идеален.

– И какие кумо прячутся в его тени?

– Сложные, – кошка принялась прикладывать клубочки один за другим, подбирая цвета для будущей вышивки.

– Не объяснила, – хмыкнула Люция, возвращаясь к своему маленькому заданию.

– Он… он как ты до Евы, – прищурилась Химари. – Жесткий, но без жестокости. Ему никто не нужен и никто не важен, кроме брата с сестрой, меня и Хайме.

Императрица повела плечом и усмехнулась:

– Не вижу минусов, я стала слабее. Не встреться тогда Ева на моем жизненном пути, было бы лучше.

– Ой ли?!

– Но ты все равно видишь Райгу Верховным шисаи, – фыркнула Люция, не желая предаваться воспоминаниям.

– А только он и сможет удержать весь сброд шисаи и выучить их, как должно, – махнула кошка рукой и отбросила неподошедшие к ткани нитки. – Вот только это будут не жрецы и жрицы, как раньше, а воины, бойцы, убийцы. Вот в чем вся проблема его характера, он не мыслит мирно.

– Это плохо?

– Очень плохо. Твою власть он не станет оспаривать, питая к тебе уважение. Но кто будет после тебя? – Химари опустила руки и тревожно посмотрела на императрицу. – Люцифера, ты извини, но белый голубь лигру не соперник, а мелкая дичь. Проглотит и не подавится.

– Намекаешь, что я подставлю Нойко под удар, если заставлю сесть на трон после меня? – прищурилась Люция.

– Как минимум.

– Как максимум?

– Как максимум ты покалечишь сыну судьбу, уничтожишь его мечты.

– Твои-то дети о чем мечтают? – фыркнула императрица, но над поданными мыслями задумалась.

– Ну с Райгой все просто. Он не мечтает. Он намерен стать Верховным шисаи, восстановить всю систему. И ему не так важно, что шисаи в первую очередь слуги бога, Самсавеила. Для него это самые сильные воины, а что он будет делать, когда обучит их – одному Самсавеилу известно.

Люция тревожно нахмурилась и опустила руки в коробку со спутавшимися нитками.

– Обеспокоена? – понимающе хмыкнула Химари. – Это будет не на твоем веку. И ты, и я давно будем мертвы к тому времени.

– Возвращаясь к моему вопросу, если Райга не захочет быть Верховным шисаи, что ты сделаешь?

– Ничего, – пожала плечами. – Не захочет – вместо него будет Тайгон. Это не важно, Люлю. Не захочет Тай – найдется кто-нибудь еще, не суть. Главное, чтобы мои дети нашли себя, вот и все. Им еще много столетий жить с этим выбором. Это вам кажется, что можно прожить всю жизнь, делая нелюбимую работу, отдавая себя нелюбимым людям. Хотя ваш век крайне короток. У кошек по девять жизней, и нам понятно, что столько веков страдать – ужасно. Так что мои дети сами решат, как быть с их мечтами, целями, и сами разберутся с долгом.

Люция кивнула, не столько понимая, сколько запоминая ответ.

– То есть ты предлагаешь не заставлять Нойко, а дать ему выбрать самому? – уточнила императрица.

– Я ничего не предлагаю, это не мой ребенок, советов тут быть не может. Думай сама, – отмахнулась кошка. – Я всего лишь шисаи, старая кошка, и мне глубоко плевать, что будет после моей смерти. Но ты, – она посмотрела Люции в глаза. – Ты императрица, ты отвечаешь за империю. По логике, ребенка у тебя два.

– И либо Нойко будет воплощать свои мечты, а империя без императора умрет. Либо Нойко сядет на трон, и империя будет его заботой и долгом, – медленно проговорила Люция и тут же вспылила. – Чушь какая-то! Он балбес, ему империю дать – все равно что проклясть ее! А без него может быть…

– А может не быть, – усмехнулась Химари.

– Я подумаю, – простонала Люцифера. – В печенках уже вся эта империя. Вся эта жизнь. Как вы вообще столько живете?!

Химари только пожала плечами, сочтя вопрос исключительно риторическим.

– Сдохнуть бы поскорее, но этому телу почти сорок, и лет двадцать протянет точно, – скривилась императрица. – А до этого времени с ангелами разберись, с охотницами все продумай, Имагинем Деи переделай, лепру вылечи, Конфитеор новый придумай. Аргрх!

– Ты всерьез задалась целью вылечить лепру? – удивленно вскинула капельки-брови кошка.

– Да, но мой Верховный Магистр, который мог это сделать, повесился, идей больше нет, – махнула рукой Люцифера.

– Моя дочь тоже хочет избавить империю от лепры.

Люция медленно обернулась и посмотрела Химари в глаза.

– Новый Конфитеор?

– Без понятия. Она говорит, что дело в источнике, и вроде как пошла к Райскому саду, – пожала плечами кошка и раскрыла мешочек со швейными иголками. – Может, вам договориться? Тай писал, что ей нужны будут архивы под храмом.

– И наверняка доступ к лабораториям Имагинем Деи. И деньги заодно, – понимающе протянула императрица.

– Пожалуй, – кивнула Химари, подбирая иголку по ушку к черной нитке.

– Предоставлю все, что ей будет нужно. Она ведь справится, верно?

– Это ее мечта, а она – моя дочь и Хайме. Справится, но я не знаю, как быстро.

– Где я могу ее найти? – серьезно отозвалась Люцифера.

– На пути к Райскому саду. Думаю, твоя знаменитая ищейка такую задачу вполне осилит, – краем губ слабо улыбнулась кошка.

– Хоть какие-то обнадеживающие новости за сегодня.

#28. Ветер перемен

– Будь ты проклята, Люцифера! – закричала Кирана, как только дверь за Рауном закрылась, а шорох крыльев стих. – Будь ты проклята!

В несколько широких шагов охотница подошла к статуе в углу комнаты и замерла. Руки тряслись, тело было будто не родное. Но перед статуей невольно перехватывало дыхание. Они не виделись вживую и не говорили лет тридцать. По крайней мере, Кирана так думала. Раньше. И в глубине ее души Люция всегда оставалась дикой гарпией, отдающей приказы. Недосягаемой, непонятной, удивительной. Крылатая хищная птица, отказавшаяся от крыльев ради мести и свободы. Это было бы впечатляюще, не будь так чудовищно – за эту ее свободу Хильда заплатила жизнью. И если бы только она.

Кирана стянула перчатку и осторожно коснулась спутавшихся волос Люции. Лиловый кристалл на ощупь был прохладен, тонкие грани локонов неприятно вдавливались в пальцы, едва не царапая до крови. Она провела ладонью по щеке статуи, стянула вторую перчатку и двумя руками обхватила лицо. Большими пальцами провела по векам, острому носу.

– Как же я тебя ненавижу, – бессильно прошептала она. – За все тебя ненавижу.

Отступив, она обрушила статую на пол. Пронзительный звон эхом отозвался в ушах.

Крупные осколки расшвыряло по кабинету. А Кирана посмотрела на них и закусила губу.

– Мы все отдали за тебя, – прошептала она, поднимая ближайший кусок двумя руками. – Во имя тебя.

Разжала пальцы, и кристалл, рухнув, разлетелся на мелкие кусочки.

– Мы пожертвовали всем ради твоей мечты, – даже не заметив, как осколки расцарапали сапоги, она подошла к следующему крупному куску и с трудом подняла его. – Мы уничтожили свои мечты ради твоего счастья, – второй разлетелся точно так же. И третий. И четвертый. Но Кирана, не замечая ничего, прошлась по осколкам к последнему. – А ты нас использовала.

Пятый осколок смотрел на нее пустыми глазами. Локоны разлетелись еще при падении, но руки, сжимавшие горло, остались – по запястья.

– Ты уничтожила нас, – рухнув на колени, охотница притянула голову статуи к себе и положила на ноги. – За что ты так с нами? – пробормотала она, кладя свои руки поверх ее. Сомкнуть бы на горле, задушить, удавить. Стереть в порошок.

Слезы невольно покатились градом по лицу. Горячие, безумно соленые на губах. Закапали на осколок статуи. Утекли по запястьям и пальцам в кристальные волосы.

– Ты причинила столько боли, а мы все идем за тобой. Как слепцы – на шорох твоих крыльев. Мы холим в сердцах твои подачки, твое признание нас как будто равными. Мы верим, что важны и нужны тебе. Наивно верим, – она подняла осколок и замахнулась им двумя руками. – Ты чудовище.

Осколки брызнули от стола в стороны. Кирана подскочила и, хватая оставшиеся, принялась разбивать под ноги один за другим. Она швыряла их в стены, топтала сапогами, пыталась ломать в кулаках. Била и била, яростно крича от нахлынувшей глубоко внутри боли. Старой, вечно ноющей раны, терзающей и мучающей долгие-долгие годы.

Она не успокоилась, пока пол в кабинете не покрылся мелкими осколками полностью.

– Я ненавижу тебя, – сквозь слезы проскулила Кирана и подняла к глазам руки. Изрезанные кристаллами, они сочились кровью. – Я себя ненавижу! – взвыла она, падая на колени. – Ненавижу себя за то, что служу тебе, зная, что ты сделала с Хильдой, – простонала она, обнимая себя за ноги и утыкаясь в пол лбом.

Песочные часы на столе остановились. Кристальная пыль в них замерла, пересыпавшись лишь на треть.

– Так не должно быть, – всхлипывала Кирана, дрожа всем телом. – Это неправильно.

Хотелось смеяться, и вместе с тем боль изнутри позволяла только плакать.

В голове отчетливо вспыхнул откровенный, но вместе с тем абсолютно серьезный вопрос цесаревича.

– Будешь ли ты служить Люцифере, когда я верну ее? – повторила Кира по памяти. И, всхлипнув, провыла, – Бу-у-ду-у.

Тогда это казалось просто вопросом. А ответ – просто ответом. Понарошку. Тогда не виделось ни шанса на то, что все окажется правдой. Настолько ужасающей правдой.

И хуже того, ответ на вопрос Нойко у Кираны был все тот же.

Когда слезы закончились и высохли, изрезанные руки и колени перестали кровоточить, а кровь со лба стекать по бровям, Кира поднялась и оглядела комнату.

Все было усыпано мелкими осколками, лиловым ковром устилающими пол, часть полок шкафа, стол.

– Помнишь, Люция, я говорила, что ты поплатишься за то, что убила Хильду? – хмыкнула Кирана и вытерла рукавом лицо, только сильнее расцарапав его. – Я думала, ты отплатишь своей кровью, своей жизнью. И ты отплатила, – она постучала носком сапога об пол, сбивая с него лиловую пыль. – Я так думала, – другой ногой. – Но вместо тебя за жизнь Хильды заплатила крошка Бель. И этого мне мало!

Подойдя к столу, Кира перевернула песочные часы, и лиловый песок сердца Хильды заструился в застенках снова.

– Милая моя, – ласково прошептала она, водя пальцем по стеклу. Алый след остался, к нему добавился новый. И еще. – Милая моя Хильда, – улыбнулась Кирана. – Мы с тобой обе знаем, какая она. Но мы ведь никому не скажем. Никому-никому. И никто не узнает, что мы с ней сделаем, – она подняла часы и прижала их к груди, крепко обнимая. – Я обязательно что-нибудь придумаю.

***

Морана притворила за собой дверь и негромко кашлянула в кулак, привлекая внимание. Но любимый крылатый осьминожик был занят.

Сидя за дубовым столом у самого окна, поближе к свету, он корпел над работой. На подоконнике снаружи сидела жирная чайка и настойчиво била клювом в стекло, как будто признав в Нойко сородича и требуя накормить ее по этому случаю.

Вздохнув, Морана подошла ближе и заглянула через крыло.

– Как же хорошо ты рисуешь, Нойко, – похвалила она.

– Я не рисую, а черчу! – фыркнул он, отмахиваясь.

Морана покачала головой. Рисует, чертит – все равно непонятно что. Вроде красиво, смутно знакомо, но ерунда какая-то.

– А что ты «чертишь»? – добродушно спросила она, щупальцами опуская крылья пониже, чтобы было лучше видно.

– Ну неужели не видно, мама? – поморщился Нойко, поднимая руки. В одной – деревянная линейка, в другой – карандаш, неумело заточенный будто коготь какой-то. А на широком листе с половину стола – рисунок, чертеж.

Морана усиленно вглядывалась в тонкие линии, пытаясь понять, что изображенное напоминает. Блюдо, чаша, но странные какие-то.

– Я не понимаю в этом, Ной, – сдалась она и покачала головой.

– Я говорил с плотниками и лодочниками, – как бы намекая, протянул он в ответ. – Они сказали, что построить огромную-огромную лодку вполне возможно, но им нужно много всего.

– Всего – чего? – Морана погладила его по голове, прижимая к себе.

– Чертеж, например. Чтобы все понятно было, и не развалилось потом, – пожал он плечами и, выпутавшись из объятий, снова склонился над рисунком. – Расчеты особенно.

– Как ты их уговорил? – скептически хмыкнула Морана, уперев руки в бока.

– Взял немного твоих запасов из погреба, – махнул он линейкой и, положив ее на стол, принялся высматривать в работе возможные ошибки.

– А разрешение?! – воскликнула осьминожиха в праведном гневе.

– Можно, мама? – закатив глаза, спросил Нойко.

– Можно, – буркнула Морана, отворачиваясь. И как ему откажешь.

– В общем, я закончу все и отнесу им. Мне хватит знаний рассчитать количество материалов на такую большую посудину и прикинуть, как все лучше сделать, чтобы оно не развалилось. Да и чертеж я сделаю понятным, не сложно, – хмурясь, рассуждал он.

– И кто же тебя всему этому научил? – покачала головой Морана.

– Эта, как ее, Изабель, – пренебрежительно махнул он рукой.

Морана поджала губы и тяжело выдохнула.

– Понятно, – тихо ответила она, когда сын обернулся. – Ты говорил, что тебе что-то нужно.

– Да, – Нойко повел плечом. – Я могу придумать и начертить то, что я хочу получить. Могу рассчитать. Но столько материалов сложно достать в короткие сроки, не то что…

Перед ним на стол опустился увесистый кошель, полный тенши. Следом за ним второй. Третий.

– Откуда? – удивленно воскликнул он, поворачиваясь к ней полностью.

Морану так и подмывало язвительно ответить – «От этой, как ее, Изабель!», но она лишь улыбнулась.

– Накопила, когда была вассалом этого округа.

– И ты отдаешь их мне?! – прошептал он, не веря своим глазам.

– Это не все, что у меня есть. Если будет нужно больше – скажи. Но да, это для твоей мечты, – она ласково погладила сына по волосам и нежно чмокнула щупальцем в лоб. Полоса кружочков тут же окрасилась розовым.

– Спасибо, мам, – рассмеялся он и, подскочив, крепко ее обнял. – Ты самая лучшая!

Осьминожиха зажмурилась и закусила язык. Самая лучшая – ага, как же. Ребенка не берегла, не растила, не заботилась, не любила. А все равно – «мама». Зато императрица, выучившая, вырастившая, переживающая и по первому зову расчехляющая казну ради чужого ребенка – какая-то там Изабель, не более того.

На душе было мерзковато, крабы скреблись. Так и хотелось надавать крылатому осьминожику по ушам и сказать, как есть, все, что на уме. Но императрица взяла обещание, что все разговоры с ней будут абсолютной тайной. Особенно правда насчет денег. Более того, зная, как Нойко относится ко лжи, Морана прекрасно понимала, что внезапное признание сделает только хуже, и она в его глазах упадет с пьедестала «мама» и станет «этой, как ее, Мораной». Просто потому, что врала, врет сейчас и будет врать. Ложь во благо ничего хорошего с собой не приносила, кроме надежды, что у Нойко все будет замечательно.

***

Костер приятно грел, выплясывая в темноте ночи. Рыжие языки пламени дрожали, непослушно то ускользали, то бросались поближе. Тора смотрела как будто сквозь него, пытаясь привыкнуть. Странный огонь, неприрученный как будто. Не то что у Райги; тот, лиловый, всегда горел смирно, его можно было оставить, совсем на заботясь, что он потухнет или, наоборот, перекинется на что-нибудь. Тора скучала. Подбрасывала в костерок все новые веточки и, наблюдая, как тот их пожирает, тяжело вздыхала.