Текст книги "Загубленная жизнь Евы Браун"

Автор книги: Анжела Ламберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Глава 14
1936 год – Германия на экране: Олимпийские игры

Спорт играл немаловажную роль в жизни Евы. Вот уж что у нее всю жизнь действительно хорошо получалось. Подростком она заняла первое место на лыжных соревнованиях. Развивай она целенаправленно свои способности к зимним видам спорта или гимнастике, достигла бы если не олимпийского стандарта, то, по меньшей мере, высокого профессионального уровня. Однако необходимость всецело отдавать себя в распоряжение Гитлера, когда он приезжал в Бергхоф, исключала многочасовые упражнения. Да и в любом случае сомнительно, что ей хватило бы дисциплины и выдержки упорно тренироваться каждый день. Развешанные повсюду плакаты с изображениями идеальной нацистской женщины – сильной, гибкой и стройной, достойной подруги и здоровой матери – влияли на нее, как и на миллионы молодых немецких женщин. Цель пропаганды обязательной физической культуры была проста: свести на нет восприятие себя как личности и заменить его чувством принадлежности к немецкому народу, достойному своей арийской расы.

Созданные Лени Рифеншталь восхитительные образы атлетов с рельефной мускулатурой и блестящей кожей перекликаются с фотографиями Евы в купальном костюме, снятыми сестрой или подругами, когда она занималась гимнастикой на своем пляже на берегу Кёнигзее, над живописным уголком у водопада Рёдлер (настолько уединенное место, что она могла плавать обнаженной в ледяных волнах озера). Учитывая полное равнодушие Гитлера к физической культуре, а также его паническую боязнь раздеваться на людях, можно с уверенностью сказать, что он никогда не присоединялся к Еве в этих походах и не ездил с ней на пикники, как с Гели, когда та была жива, а он еще не завершил свое восхождение. Но и тогда он не купался, даже не раздевался до пояса. В лучшем случае сидел в рубашке с короткими рукавами и шортах или кожаных штанах с подтяжками, украшенными альпийским эдельвейсом, символом Баварии. За прошедшие с тех пор годы он стал рейхсканцлером, получил верховную власть. Его молодость миновала, и это было видно по его бледной, обвисшей коже, мешкам под глазами и дряблому телу.

В 1936 году Ева выглядела великолепно, особенно обнаженной или в купальном костюме. В одном эпизоде, запечатленном как на кинопленке, так и в серии фотографий, она выполняет упражнения с ловкостью и гибкостью, удивительными для женщины, вышедшей из отроческого возраста. Ее тело, ее сильные, изящные руки и ноги излучали гармонию. Герберт Дёринг отметил: «Фигура у Евы была хорошая, просто отличная. Она была от природы стройной, не очень высокой… – И сварливо добавил: – Ведь у нее было полно времени, чтобы следить за собой, не так ли? И деньги она имела, и красивую одежду». Пухленькая коренастая девочка, вышедшая из монастыря с таким видом, будто только что прожевала последнее из его калорийных кремовых пирожных, превратила себя в достойную спутницу для Гитлера. Но ей, стройной, сильной и энергичной, было отказано в естественном предназначении – материнстве.

Не существует неоспоримых доказательств, что она хотела детей (хотя от негоне могла не хотеть) или глубоко сожалела о невозможности их иметь. Этой жертвы требовал Гитлер, и она согласилась, но ее нежность ко всему маленькому и беспомощному позволяет предположить, что она была бы рада ребенку. От ее лучшей подруги Герты Шнайдер, с которой, как с замужней женщиной, Ева делилась своими гинекологическими проблемами, биограф Нерин Ган узнал, что Ева никогда не беременела; у нее даже задержек менструации не было. Огромное количество ее фотографий с двумя маленькими дочерьми Герты, Бригиттой (Гиттой) и Урсулой (Уши), часто давало повод к предположениям, что Ева и есть их мать, и отсюда рождались бесчисленные ложные слухи. Она любила играть с малышами, ласково наклоняясь к ним, чтобы показать, как хорошо она с ними ладит. В марте 1969 года Ильзе Браун заверила Вернера Мазера, первого немецкого историка, написавшего биографию Гитлера: «Моя сестра точно никогда не ждала ребенка. Если бы такое случилось, она ни при каких обстоятельствах не прервала бы беременность. Это противоречило бы всем ее жизненным устоям…» (имеется в виду католическое воспитание Евы). Возможно, помимо спринцевания, она использовала и противозачаточные свечи, и хотя это тоже всего лишь предположение, ведет оно к тому же заключению: Ева не зачинала. Гитлер, призывавший миллионы немецких женщин к деторождению, сам не был готов стать отцом и не потерпел бы ребенка. Он считал свой имидж неприступного одиночки, жертвующего личным счастьем, главным секретом своей притягательности для женщин. Независимо от возраста и внешнего вида (в год Олимпийских игр ему было сорок семь), он имел харизматическое обаяние современной поп-звезды и оказывал такое же воздействие на поклонниц.

В 1931 году, задолго до того, как Гитлер стал канцлером, Международный олимпийский комитет выбрал Берлин ареной Одиннадцатых Олимпийских игр. Этим жестом предполагалось приветствовать возвращение Германии в мировое сообщество после позорного поражения в Первой мировой войне. Потом НСДАП пришла к власти, и Международный комитет не мог не знать о растущем антисемитизме нацистского режима. Несколько стран выразили слабый протест, но Комитет не готов был вмешаться, а тем более рекомендовать своим членам подвергнуть Германию остракизму. Гитлер под давлением мирового сообщества пошел на уступки и разрешил нескольким еврейским спортсменам принять участие в соревнованиях, так что подготовка к Играм продвигалась по плану.

Для фюрера проведение Олимпийских игр стало как нельзя более своевременным подарком судьбы, из которого он намеревался извлечь максимум выгоды. Это был шанс во всем блеске показать не только немецкую молодежь и немецкий спорт, но и саму новую Германию, и идеалы арийского превосходства. Олимпийские игры должны были представить миру безупречную картину порядка и гармонии, затушевав уродливую действительность с ее предрассудками и гонениями. Единицы среди сотен тысяч гостей Берлина были осведомлены о том, что на время соревнований власти сняли антисемитские таблички на улицах, а цыганские народы синти и рома выселили в лагерь возле мусорной свалки в берлинском пригороде Марцаль, где многие из них заболели. Злобную антисемитскую газету Der Stürmerвременно убрали из газетных киосков, хотя она продолжала издаваться.

Алоис Винбауэр оставил описание того триумфального года:

1936 год дал национал-социализму возможность поставить свой спектакль. Представители различных наций и народностей со всего мира стекались в Берлин на Олимпийские игры, и новый рейх прилагал все усилия, чтобы предстать перед ними в выгодном свете. Членам партии было приказано вести себя образцово, гестапо и СС притихли, а пресса получила известную долю свободы. Фраза Геринга «Я буду решать, кто здесь еврей» временно стала интерпретироваться иначе. Короче говоря, Гитлер и Геббельс провели основательную весеннюю чистку. Сияние немецкой культуры все равно скоро затмит бесчинства штурмовиков [СА], и мир убедится, что Третий рейх твердо намерен стать уважаемым членом международного сообщества.

Он рассказывал, конечно, уже после событий. В ретроспективе всегда легко распознать суть или обозреть прошлое. Алоис, когда-то голодный студент, клянчивший еду у кузины Фанни, теперь был сорокалетним журналистом, главным редактором газеты Neue Mannheimer Zeitung.Этот пост он занимал с 1933 года до конца войны.

Немногие граждане и еще меньше иностранцев имели полное представление о том, что происходит за кулисами продезинфицированной Германии, которую показывали гостям. И все же полезно рассмотреть известные нам сегодня, по прошествии десятилетий, факты. Начиная с 1933 года узаконенный грабеж собственности евреев – домов и магазинов – становился все более бесцеремонным. «Простые домохозяйки внезапно выходили на улицу в меховых шубках, угощали гостей кофе, оказывались обладательницами драгоценных украшений и старинной мебели», – вспоминает Гертруда Зейдельман, библиотекарь из Гамбурга. Это было «одно из самых крупных отчуждений собственности в современной истории, массовый грабеж, в который вовлекались все новые слои населения». Нападения на евреев на улицах становились обычным делом. Ответственные за порядок члены СС были, как правило, безмозглыми громилами или просто ущербными, презренными «маленькими людьми», движимыми расовой ненавистью или стремлением самоутвердиться через насилие. Антисемитизм прикрывался одержимостью тевтонской мифологией, которая одобряла концентрационные лагеря и использовалась для легализации массового истребления евреев и других неарийских народов. За такими эвфемизмами, как «дезинфекция», «чистка» и «наведение порядка», крылись бесчисленные акты садизма, оправдываемые клинической необходимостью. Как только антисемитизм укоренился в большинстве немцев и, по определению, во всех нацистах, партия решила проверить, насколько успешно проведена идеологическая обработка.

Первого января 1936 года был издан незначительный на первый взгляд закон, запрещающий евреям принимать на работу женщин моложе тридцати пяти лет. На этом этапе «хорошие» немцы еще хоть как-то могли убедить себя, что он отражает новые взгляды на материнство и семью. Миллионы других приписывали это печально известной предрасположенности евреев к изнасилованию молодых белокурых женщин. Такой же миф распространялся в рабовладельческую эпоху о чернокожих в Южной Америке и в тридцатых все еще служил предлогом для линчевания и казни невиновных. В то же время Гитлер резко критиковал Лигу Наций за выражение недовольства все более жестоким обращением с евреями в Германии. По мнению Гитлера и его соратников, они всего лишь применяли на практике общепризнанное учение – евгенику.

Впервые Гитлер намекнул на свои евгенические убеждения в речи на нюрнбергском съезде в 1929 году: «В результате нашего современного сентиментального гуманизма мы пытаемся поддерживать слабых за счет здоровых». Его доводы опирались на авторитет знаменитых предшественников. Евгеника появилась не в Германии, а среди постдарвинистских научных течений в Англии. Термин предложил в викторианскую эпоху высокоученый Фрэнсис Гальтон, считавший, что применение принципов евгеники приведет к постепенному усовершенствованию человеческого рода, подобно тому как в конюшнях выводят скакунов. Эти идеи завоевали невероятную популярность в Европе, но глубже всего теория Гальтона укоренилась в Америке, у нации, состоящей из этнического коктейля, где людей с серьезными физическими и умственными отклонениями, а также просто со странным поведением сажали в тюрьму или подвергали лоботомии. Многих чернокожих женщин (часто жертв изнасилования) стерилизовали, чтобы их гены, запятнанные «аморальностью» и якобы распространяющиеся вследствие половой неразборчивости, не заражали здоровую кровь нации. Когда Гитлер был ребенком, идеи «расовой чистки» или «расовой гигиены» пользовались поддержкой и уважением среди немецких академиков и врачей. В Англии они тоже не утратили актуальности. Горячим сторонником евгеники был Джордж Бернард Шоу, с поразительной точностью предсказавший в 1910 году: «Программа евгенической политики приведет в итоге к широкому распространению камер смерти».

В Германии насильственную стерилизацию стали постепенно вводить с 1934 года. Ее применяли к некоторым изгоям общества, страдающим заболеваниями, которые считались наследственными: слабоумием, умственными расстройствами, шизофренией, физическими уродствами, эпилепсией, слепотой, глухотой и запойным алкоголизмом. Мало кто заметил, что эвтаназия стала набирать обороты, или выразил протест, кроме любящих своих увечных чад родителей. Те сопротивлялись изо всех сил, но тщетно. Как только власти уверились в молчаливом согласии общественности, программа шагнула вперед, легализовав умерщвление инвалидов, находящихся в стационарах. Но гости со всего мира, съехавшиеся в Германию на Олимпийские игры, ничего об этом не знали.

Олимпийские игры 1936 года больше всего запомнились благодаря четырем золотым медалям, которые завоевал чернокожий американский спортсмен Джесс Оуэнс, скромный и приятный молодой человек двадцати трех лет. К тому же он был не единственным – восемнадцать чернокожих американцев (шестнадцать мужчин и две женщины) принимали участие в соревнованиях и выиграли в общей сложности четырнадцать золотых медалей. Гитлер не предполагал, что на Олимпиаде может отличиться негр, а не один из белых немецких спортсменов, на кого возлагалось столько надежд. Он отказался поздравить Оуэнса и пожать ему руку, так что ему пришлось лишить рукопожатия и всех остальных победителей, включая немцев. Последних он, несомненно, поздравил в частном порядке. В своих собственных глазах немцы «выиграли» Олимпийские игры, но только сбросив со счетов медали, полученные «недочеловеками», то есть черными американцами. Оуэнс нес свою победу со сдержанным достоинством. И он, и Юлиси Пикок, и Ральф Меткалф чувствовали, что их медали являются наглядным опровержением расистских теорий национал-социализма.

Состязания блестяще запечатлены в фильме Лени Рифеншталь «Олимпия». Больше сорока операторов отсняли четыреста километров пленки. Рифеншталь и ее команде пришлось провести в монтажной восемнадцать месяцев. Она была назначена официальным хроникером, благодаря своему предыдущему документальному фильму «Триумф воли» о конгрессе нацистской партии в Нюрнберге в 1934 году. Рифеншталь заявляла, что к ней обратились из Международного олимпийского комитета, координирующего Игры, и попросили снять «Олимпию», хотя правила запрещали использование материала, превозносящего отдельную расу или нацию. На самом деле это Гитлер предложил, чтобы она снимала соревнования, и распорядился профинансировать, по сути, четырехчасовую рекламу господствующей расы. Правда, Рифеншталь так и не признала этого до конца своей долгой жизни. Тем не менее «Олимпия», краеугольный камень пропаганды Третьего рейха, остается невероятно впечатляющим и волнующим произведением искусства.

Сегодня нелегко увидеть «Триумф воли» из-за его опасно убедительной силы, но несколько лет назад фильм показывали в Великобритании поздно ночью на канале ВВС2. Я включила телевизор – меня очень интересовали обстоятельства, в которых протекала молодость моей матери. Магическое воздействие фильма поразило меня до глубины души. Он затрагивал все глубинные чувства, взывая к духовному (богоподобное явление фюрера в великолепном «Юнкерсе-52», прорывающемся сквозь облака в снопах света над Нюрнбергом), эмоциональному (толпы в экстазе, запрудившие улицы, чтобы приветствовать своего вождя), чувственному (загорелые, мускулистые руки крестьян, салютующих граблями и лопатами вместо винтовок) и буквально истерическому (кричащие молодые женщины, подающиеся к фюреру в порыве страсти тела, прикованные к его лицу сияющие глаза, жаркие приветствия дарителю счастья, долга и материнства). Я пришла в ужас от собственного душевного смятения. Фильм закончился после полуночи, и я долго сидела в темноте, думая: «Боже мой, а что, если он был прав?»

На следующее утро я пришла в себя, но это временное отречение от всего, во что я верю, помогло мне понять маму и ее неизменную приверженность здоровому образу жизни и упорному труду, хотя она всегда отрицала, что видела фильм. Может, и правда не видела. Как и Ева, она предпочитала легкие, романтические картины. Но в 1935 году двадцатитрехлетняя Дита Шрёдер жила в Германии, видела и делала то же, что и ее друзья и современники. Она вполне могла посмотреть «Триумф воли» и ощутить на себе его воздействие. Неразрешимая загадка мучит меня по сей день.

Гитлер не слишком интересовался спортом, но понимал его притягательность для масс. Ничто не волнует так, как юные тела, торжествующие в своем расцвете. «Олимпия», как и сами Игры, прославляла триумф арийской силы, мощи и физического совершенства. Режиссер назвала свой фильм «гимном красоте и соревновательному духу». Так оно и было, несмотря на лежащую в его основе пропаганду. Видеоряд способен всколыхнуть глубины человеческого существа – чего стоит пылающий факел, передаваемый от спортсмена к спортсмену от горной Олимпии, где проводились Игры в античной Греции, до самого стадиона в Берлине (с 1936 года это стало ритуалом). Неизгладимое впечатление производят знамена, транспаранты, свастики, факелы, фанфары и парадное шествие под музыку Рихарда Штрауса. Когда трехтысячный хор грянул песню «Хорст Вессель», ни один немец не сдержал слез.

Одиннадцатые Олимпийские игры открывались Зимними играми, проходившими в Гармиш-Партенкирхене с 6 по 16 февраля 1936 года. Ева следила за ними с особенным интересом. Основное действо развернулось через пять месяцев в Берлине на глазах у высокопоставленных лиц, журналистов и любителей спорта, собравшихся со всего мира. Ева неприметно сидела несколькими рядами выше Гитлера. Церемония открытия проходила 1 августа. На обширной арене тысячи немецких спортсменов двигались слаженно, как единое целое, образуя олимпийский символ из пяти соединенных колец. В ошеломляющем финале иглы света пронзили ночное небо – «собор света» Шпеера, – когда погас олимпийский огонь. Даже убежденный антифашист Роберт Байрон вынужден был похвалить представление:

Восхитительное зрелище: тридцать четыре поля алых флагов, а между ними тридцать три сияющих прожектора, устремивших лучи прямо в небо и пересекающихся в одной точке в завораживающем танце. На арене находилось сто тысяч человек. Затем на нее хлынул поток из двадцати пяти тысяч флагов, в который с обеих сторон вливались по четырнадцать тысяч маленьких флажков, трепещущих на ветру и переливающихся алым и золотым. Большая трибуна была украшена факелами, и все флаги между ее колоннами были озарены их светом.

Внушительная композиция, затрагивающая струны патриотизма и поклонения героям. Йозеф Геббельс, с 1933 года министр народного просвещения и пропаганды, знал, что успешная пропаганда должна взывать к сердцу, а не к разуму. «У немецкого спорта только одна задача: закалить характер немецкого народа, вселить в него боевой дух и непоколебимое чувство товарищества, необходимые в борьбе за существование». Отрежиссированный спектакль, спортивные рекорды и щедрое гостеприимство превратили Олимпийские игры в хвалебную песнь Германии, которую нацисты желали прославить через своих спортсменов: олицетворение физической красоты, дисциплины и согласованности.

Состязания продолжались шестнадцать дней, и в течение этого времени партийные лидеры пытались превзойти друг друга, закатывая самые невероятные пиры для особо важных гостей. «Чипc» Ченнон – не из тех, кого легко поразить богатством, – записал в своем дневнике после одного из банкетов Геринга:

«Ничего подобного не было со времен Людовика Четырнадцатого», – заметил кто-то.

«А то и со времен Нерона», – парировал я, хотя на самом деле это больше походило на пиры Клавдия, только без зверств.

Только без зверств.Ченнон, несмотря на все свое светское щегольство, был доверчивым простофилей. Запись продолжается: «Геринг принял нас, улыбаясь, весь обвешанный орденами и знаками отличия, рука об руку с женой… В Геринге есть что-то определенно языческое, отзвук арены, хотя говорят, что он может быть очень жестким и безжалостным, как и все нацисты, когда обстоятельства того требуют. Но внешне он казался воплощением детского тщеславия и любви к зрелищам». Вопреки дурным предчувствиям, Чипе и многие другие английские гости набивали желудки за столом у Геринга – и у Геббельса, и у Риббентропа.

По окончании Олимпийских игр американский журналист Уильям Шайрер – один из немногих, узревших страшное будущее сквозь дымовую завесу помпезной церемонии, – написал: «Боюсь, что нацисты преуспели в своей пропаганде. Во-первых, они организовали Игры с невиданной доселе роскошью, и это польстило спортсменам. Во-вторых, они проявили себя с самой лучшей стороны перед именитыми гостями, особенно перед крупными предпринимателями». Иностранные зрители увезли с собой впечатление миролюбивой, процветающей и дружелюбной нации. Олимпийские игры значительно умерили прежние опасения многих в отношении нацистской Германии.

На следующий год Гитлер заказал Альберту Шпееру проект нового, еще более колоссального стадиона в Нюрнберге на четыреста тысяч мест, уверенный, что Олимпийские игры отныне всегда будут проводиться в Германии.

Огромные пространства архитектуры Шпеера с широкими лестничными пролетами, увенчанными возвышением с красными, черными и белыми свастиками, возводили фюрера на пьедестал. Недосягаемая, демоническая фигура, он обращался к немецкому народу: «Вы должны следовать этой всеобъемлющей потребности подчиняться!» Отказ выполнять волю Гитлера приравнивался к отречению от Германии, от высокой чести принадлежать к немецкой нации, к арийской расе. Очень немногим хватало независимости и смелости не поддаться этой иллюзии, противостоять гипнотической силе его речей и прислушаться к внутреннему голосу совести и разума.

Когда 16 августа Игры завершились, Ева не имела возможности разделить с возлюбленным ликование по поводу успеха Германии или поздравить с тем, что немецкие спортсмены завоевали больше всех золотых медалей (если не считать чернокожих американцев). Гитлер оттачивал последние детали четырехлетнего плана преобразования немецкой экономики. Маленькая фрейлейн Браун, как всегда безымянная, проскользнула в одну из служебных машин, возвращавшихся в Мюнхен или Бергхоф, и уехала вместе с остальной свитой. Если бы кто-то вдруг поинтересовался, кто эта хорошенькая девушка, ему бы ответили, что она секретарша.