Текст книги "Загубленная жизнь Евы Браун"

Автор книги: Анжела Ламберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

Глава 21
Ева, Гретль и Фегеляйн

К 1942 году либидо быстро стареющего фюрера значительно снизилось. Со временем он неизбежно стал навещать постель Евы гораздо реже, чем ей хотелось бы. В свои пятьдесят четыре года Гитлер все еще оставался сравнительно молод, но чрезмерный пыл и раньше не был ему свойствен, а теперь война требовала от него огромных затрат времени, воли и энергии. К 1943 году, когда ход военных действий обернулся против Германии, они вообще перестали заниматься любовью. Подтверждает это Шпеер, близкий друг Евы, с которым она делилась переживаниями.

В слезах она прибежала к Альберту Шпееру рассказать, что «фюрер только что сказал мне найти кого-нибудь другого, он больше не может исполнять свои мужские обязанности!». Заявление совершенно недвусмысленное, продолжает Шпеер: «Она ясно дала понять, что Гитлер сообщил ей, что слишком занят, погружен в дела и устал – он не может больше удовлетворять ее как мужчина». [Гитта Серени]

Обратите внимание на слова «больше не» в приведенной цитате. Они однозначно говорят о том, что в прошлом Гитлер все-таки удовлетворял ее «как мужчина». В тридцать один год Ева как раз достигла расцвета половой зрелости. Ее настолько выбила из колеи неспособность Гитлера вести половую жизнь, что она даже обратилась за советом к его личному врачу доктору Мореллю, к которому никогда не испытывала ни симпатии, ни доверия. Она, вероятно, знала, что раньше он специализировался на венерических заболеваниях, и полагала его экспертом по части мужской сексуальности. Это показывает, как горячо она желала восстановить потенцию любовника, пусть и не слишком впечатляющую. Морелль позже подтвердил американской следственной комиссии, что Ева просила у него что-нибудь для стимуляции полового влечения Гитлера, и он прописал фюреру инъекции мужских половых гормонов под названием «тестовирон» (более или менее аналог тестостерона), предназначенных восстанавливать угасающую потенцию. Но препарат не возымел никакого действия.

Проявляя великодушие – или равнодушие, – фюрер потихоньку дал Еве позволение найти себе более состоятельного партнера. Гитлер не был ревнив – в прошлом он часто говорил ей, что, если она влюбится в достойного молодого человека, он не будет стоять у нее на пути. Он хотел, чтобы она реализовала себя, устроила свою жизнь, и считал, что она заслуживает больше счастья, чем он способен ей дать. Так что если желание иметь мужа и детей станет слишком настойчивым, она вольна искать этого на стороне. Многие лизоблюды на «Горе» намекали на ее романы и распускали непристойные слухи в попытках очернить ее репутацию и лишить ее положения хозяйки Бергхофа. Но нет ни малейшего доказательства, что сплетни имели под собой основания. По всей видимости, половая жизнь этой энергичной и здоровой молодой женщины закончилась после тридцати лет. Одна только сексуальная неудовлетворенность уже могла бы легко подтолкнуть ее к неверности. Тем более что ее окружало множество мужчин, которые были бы только счастливы угодить ей в этом отношении. Но когда Шпеера спросили, думала ли Ева Браун когда-нибудь поймать Гитлера на слове, он ответил: «Для нее об этом не могло быть и речи. Она любила его всей душой и всегда хранила ему верность, что, бесспорно, доказала в конце». С другой стороны, тот же Шпеер, как ни странно, признался Дэвиду Паттмэну не для протокола – когда они встречались в ходе съемок документального фильма, – что у нее все же был однажды курортный роман. С кем? Шпеер указал на молодого адъютанта в одном из эпизодов ее любительского фильма. Однако, учитывая склонность Шпеера говорить людям то, что они хотят слышать, к его сведениям нужно относиться осторожно, особенно потому, что они никем более не подтверждены.

Если Оберзальцберг был слишком тесен, чтобы позволить ей опрометчивые шалости, то у нее всегда оставался Мюнхен, где ее окружали друзья (хотя молодые люди исчезали один за другим). Кроме того, на нее мог положить глаз какой-нибудь смазливый итальянец во время ее ежегодных путешествий. Миловидной молодой женщине, желающей обзавестись любовником, далеко ходить не нужно. А уж в военное время бойцами во всем мире движет естественный стимул продолжить свой род и увековечить свои гены. Только вот Ева не искала любовника. Она могла«сбегать на сторону», но ничто не говорит о том, что у нее когда-либо был курортный роман. Разве что, лишь с малой долей вероятности, всего один раз, на ранней стадии их с Гитлером отношений. Нерин Ган услышал от Герты Шнайдер, через тридцать лет после описываемых ею событий, о знакомстве Евы в 1935 году с неким юношей, которое могло привести к роману или даже помолвке. Ган заявляет, что проверил сведения, но как и через кого, не уточняет. Но что-то в совпадении места и времени, да еще тот факт, что история исходит из уст надежного и честного свидетеля, придает ей правдоподобность. Вот что рассказала Герта:

Только однажды Ева заинтересовалась другим мужчиной. Это случилось после ее второй попытки самоубийства [в мае 1935 г., в возрасте двадцати трех лет]. Она поехала с матерью и младшей сестрой в Бад-Шахен, очаровательный замок-отель на озере Констанс близ Линдау. Некто Петер Шиллинг, предприниматель, моложе Гитлера, но старше тридцати, начал ухаживать за Евой. Он был сражен ею наповал. Они тут же сделались неразлучны и составляли отличную пару. Ева признавала, что ей нравится Шиллинг, что он просто замечательный, и в иных обстоятельствах она вполне могла бы полюбить его. «Но в моей жизни уже есть мужчина и никогда не будет другого. Слишком поздно». Так что она прекратила встречи и даже отказалась говорить с ним по телефону. Теперь никак не узнать, рассказывала ли она Гитлеру об этом.

Вот уж действительно, никак не узнать. В том числе и того, рассказывала ли она подобное Герте и, прежде всего, случилось ли оно вообще. Трудно представить себе, чтобы Ева, связанная с мужчиной, обладающим незаурядной харизмой и наделенным огромной властью как в Германии, так и на международной арене, удовольствовалась бы жизнью в качестве фрау Шиллинг. Как бывает со спортсменами и наркоманами, она попалась на адреналиновый крючок своих бурных отношений с фюрером. Знала она об этом или нет, но простого обыденного счастья ей теперь было бы недостаточно. К 1935 году он уже подчинил ее себе, а к 1942-му их судьбы переплелись неразрывно.

На жизнь Гитлера покушались все чаще. Несколько раз убийцы были близки к успеху, но все проваливалось благодаря то непредвиденному стечению обстоятельств, то усиленным мерам безопасности, принятым вследствие паранойи диктатора. Но летом 1942 года Клаус Шенк фон Штауффенберг из «кружка Крайзау» (о нем мы позже поговорим подробнее) начал призывать к устранению Гитлера. Фон Штауффенберг впервые увидел Гитлера на инструктаже штаба в июне 1942 года. По его наблюдениям: «Геринг казался загримированным, Шпеер выглядел единственным нормальным человеком среди психопатов. Гитлер сидел, полуприкрыв глаза, с трясущимися руками. Дышать было трудно, такой спертый и зловонный воздух стоял в помещении». Ева, конечно, ни о чем подобном не подозревала, только постоянно беспокоилась, как бы какой-нибудь безумец не попытался убить фюрера.

Семья Браун и их близкие продолжали каждый год ездить за границу, как повелось еще с тридцатых, пользуясь покровительством дуче. Италия оставалась одной из немногих европейских стран, где их приветствовали радушно. В разгар войны, в июле 1942 года, Ева отдыхала с друзьями на Итальянской Ривьере. Это был их пятый визит с 1938 года – и последний. Через несколько дней после их отъезда из Италии Муссолини был свергнут. Теперь им предстояло выбрать новый курорт – быть может, в Греции или в Норвегии? Ни там, ни там не безопасно. Еве и ее друзьям пришлось остаться дома и любоваться закатами над Берхтесгаденом. Хорошие времена закончились, наверное, сокрушалась она.

К ноябрю 1942 года бремя войны, которой фюрер упорно пытался руководить самолично, чуть ли не в одиночку, стало сказываться на нем. У Гитлера начались провалы в памяти (впрочем, его восприятие действительности никогда не отличалось четкостью). Когда война, казалось, шла по его указке, его неукротимая мания величия принимала чудовищные формы. Граф Чиано, рассказывая, как он и Муссолини встречались с Гитлером в апреле 1942 года, писал: «Гитлер говорит, говорит, говорит. На второй день после обеда, когда все уже обсудили, Гитлер говорил без остановки в течение часа и сорока минут». Приступая к операции «Барбаросса», направленной против Советского Союза, бывшего партнера по пакту о ненападении, Гитлер верил, что: «Нам стоит только толкнуть дверь, и вся прогнившая конструкция развалится». Это показывает, насколько он был подвержен предрассудкам и плохо осведомлен. Операция «Барбаросса» началась, и российскую границу перешли более трех миллионов солдат, а также 3300 танков, столь необходимых для войны с союзниками. Гитлер отказывался слушать советы, а тем более предостережения, и ожидал победы через несколько месяцев. Он не мог совершить более роковой ошибки.

К началу 1943 года он непрерывно метался между своим генеральным штабом в Берлине и «Волчьим логовом» на границе с Восточной Пруссией, реже подаваясь в южную ставку «Оборотень» под Винницей на Украине, где провел месяц в конце весны. В сентябре первые снегопады уже затрудняли продвижение войск вермахта. Германии грозило поражение. К марту 1943 года Гитлер, по словам его биографа:

…стал угасающим стариком… Он неподвижно глядел в пространство из-под опухших век, его щеки покрылись пятнами, позвоночник искривился от кифоза и легкого сколиоза. Левая рука и левая нога его подергивались, он шаркал при ходьбе. Гитлер стал чрезмерно возбудим, на критику реагировал приступами ярости и упрямо цеплялся за свои суждения, даже самые абсурдные. Он говорил бесцветным, монотонным голосом, часто повторялся и без конца твердил о своем детстве и первых днях восхождения.

Фюреру предписали трехмесячный отдых. Он прибыл в Бергхоф 22 марта, но, пройдя через праздничные ритуалы Пасхи и своего дня рождения (20 апреля ему исполнилось пятьдесят четыре), 2 мая снова уехал сначала в Мюнхен, затем в Берлин, затем в «Волчье логово», где его заметно ободрил исполненный ликования рапорт Альберта Шпеера, назначенного министром вооружений, о росте производительности немецких оружейных заводов. 21 мая он снова вернулся домой, но Еве не удалось убедить его провести с ней побольше свободного времени, так как он был по горло занят встречами, официальными визитами, военными совещаниями и жизненно важными, хотя все более бесполезными, тактическими задачами. Война оборачивалась против него. Как никогда суетливый, он говорил, шагал взад-вперед, сидел с генералами ночи напролет над картами, глотал таблетки и не желал успокаиваться. Ева несколько раз поймала его в кадр на террасе (каждый его приезд мог стать последним), но на всех фотографиях он выглядит напряженным и озлобленным. 29 июня он полетел обратно в «Волчье логово». Ненадолго. 18 июля он уже опять был в Оберзальцберге, и Ева провела с ним два дня. Но даже эту коротенькую передышку нарушил визит Муссолини, надеявшегося на поддержку фюрера в Италии, стремительно погружающейся в хаос. Неделю спустя дуче был свергнут и арестован.

Судорожные метания продолжались. 20 июля фюрер вернулся в Восточную Пруссию почти на четыре месяца, просидев там до 8 ноября, а затем удалился на недельный отдых в Бергхоф. К шестнадцатому числу снова объявился в «Волчьем логове», где и остался на Рождество и Новый год – праздники, которые прежде всегда старался встречать с Евой. Иными словами, за период с конца июня 1943-го по 23 февраля 1944 года они провели вместе всего десять дней. Как отметила Гертрауд в воспоминаниях о Еве: «Она страдала от козней и интриг, что плел против нее Борман, да еще вынуждена была смотреть, как доктора со своими лекарствами подрывают здоровье Гитлера, не в силах ничем помочь, потому что не имела никакой власти, даже над ним».

Учитывая эти частые разлуки вкупе с ухудшением здоровья Гитлера, было бы простительно, если бы постоянный приток молодых привлекательных адъютантов (а они были оченьпривлекательны: Гитлер целенаправленно окружал себя высокими, светловолосыми, подтянутыми мужчинами) подтолкнул Еву к измене. На вопрос, как она вела себя с другими мужчинами, Герберт Дёринг ответил: «Уж точно совсем иначе, чем с Гитлером. С ним она казалась замкнутой и неестественной, словно закупоренной. С другими мужчинами она тут же расслаблялась, открывалась. Выглядела нормально, двигалась нормально – красивая, оживленная». Жизнерадостная, обаятельная, ухоженная, Ева Браун неизбежно притягивала мужской взгляд. Ее прятали, когда иностранные делегации посещали Оберзальцберг, но наблюдательный молодой адъютант вполне мог заметить, как она возвращается с прогулки или загорает на террасе, и потихоньку навести о ней справки. Ему бы сказали, что она секретарша. Если вдруг, загоревшись интересом, он послал бы записку с просьбой о свидании, как отреагировала бы Ева? Этого мы не знаем и узнать не можем. Завести любовника, будучи любовницей фюрера, означало бы подвергнуть опасности обоих, так что в любом случае им пришлось бы держать свою связь в строжайшей тайне. Не сохранилось ни рассказов очевидцев о флирте, ни любовных записок, ни сувениров, ни смазанных фотографий, запечатлевших запретные объятия, – ничего, подтверждающего гипотезу, что кому-то из своих воздыхателей она рано или поздно уступила. В Бергхофе не случилось главного сплетника или хроникера, который поведал бы нам о потаенном мире амурных проказ. Раболепный анклав не породил ни Нэнси Митфорд, ни Джеймса Лиз-Милна, ни герцога Сен-Симона. Ева имеет право на презумпцию невиновности. Так и хочется сказать: какая жалость.

А вот Гретль, напротив, могла делать, что ей заблагорассудится, без того, чтобы слухи о ее похождениях повторялись по всей «Горе» на следующее утро. Хорошенькая Гретль, с ее застенчивой улыбкой и бархатными глазами, была ужасная кокетка, то и дело заводила романы, пока не познакомилась с обаятельным, но пользующимся дурной репутацией группенфюрером Германом Фегеляйном, генералом СС и офицером связи между Гиммлером и Гитлером. Появление в Бергхофе красавца офицера в марте Г943 года вызвало изрядный переполох в жизни обеих сестер Браун. Очень скоро Фегеляйн пробился в ближайшее окружение фюрера. Траудль Юнге делилась наблюдениями:

Сначала его видели только в окрестностях Бергхофа, но потом он подружился с Борманом и вскоре сделался предметом всеобщего восхищения. Он представлял собой классический образец неотразимого кавалера. Разумеется, он привык, что женщины так и увиваются за ним. <…> Стоило ему появиться, и вот он уже сидит за столом в Бергхофе. Он чокался со всеми влиятельными людьми, принимал участие в ночных попойках Бормана, и дамы не замедлили пасть к его ногам. Фегеляйн, интересный собеседник и большой затейник, привлек внимание Евы Браун и ее сестры Гретль. В особенности последняя испытала на себе выходки красавчика Германа. Будто бы не зная, что она приходится сестрой Еве Браун, он заявил при ней: «А уж эта – вообще дура!»

Пытался ли он замаскировать свои истинные чувства? Сплетники и враги Евы были тут как тут с намеками, что она и Фегеляйн – любовники. Герберт Дёринг считал это вполне возможным: «Фегеляйн восхищался Евой Браун – о, еще как! – и с удовольствием соблазнил бы ее. Криста Шрёдер говорила, что Ева любит Фегеляйна, но я точно не знаю. Хотя отлично могу себе представить». Правда, он умалчивает о том, что во время предполагаемого романа уже не работал в Бергхофе, так что его комментарии – с чужих слов. Более того, они исходят от Кристы Шрёдер, не скрывавшей своей неприязни к Еве, что еще больше дискредитирует их. Почти сорок лет спустя, в 1985 году, Криста Шрёдер писала в мемуарах, что Ева призналась в глубоком впечатлении, произведенном на нее Фегеляйном, когда тот впервые приехал в Оберзальцберг, добавив: «Встреть я его несколько лет назад, попросила бы фюрера отпустить меня». Может быть. Но вряд ли. Помимо прочего, с чего бы ей делиться сокровенным с фрейлейн Шрёдер, которая никогда не была ее союзницей? Гитта Серени полагает подобные басни вздором. «Я никогда не видела ни единого доказательства ее так называемого романа с Фегеляйном и склонна считать его мифом. Ева не отличалась легким поведением и не решилась бы на столь аморальный поступок. Я бы исключила предположение, что они спали друг с другом. Это как-то противоречит всей картине. Я думаю, она была женщиной Гитлера, и все тут».

Злопыхательские толки о гипотетической связи основаны на догадках и подозрениях. Они не берут в расчет такие человеческие ценности, как верность и привязанность. Ева любила Гитлера преданно, безоглядно. Измена была бы ужасным предательством, сколько бы Гитлер ни говорил, что не осудит ее. Набожная католичка, она и так уже грешила достаточно, не хватало еще домогаться будущего мужа сестры. Вероятно, самое непреодолимое препятствие как раз и заключалось в том, что это больно ранило бы Гретль. Она всю жизнь прожила в тени Евы. Если бы старшая сестра увела у нее возлюбленного или жениха, в их отношениях навсегда осталась бы трещина. Чтобы пренебречь этими соображениями, Ева должна была быть страстно влюблена в Фегеляйна, а она не была. С его же точки зрения, соблазнять любовницу фюрера означало бы идти на совершенно безумный риск. Разоблачение – а в теплице Бергхофа кто-нибудьда прознал бы – означало бы смещение с должности, изгнание или даже смерть. Фегеляйн, конечно, находил Еву привлекательной, но остерегался допускать большее, чем откровенно чувственный медленный танец.

Верная Гертрауд, разумеется, твердо убеждена, что Ева никогда не заводила любовника:

Она не интересовалась другими мужчинами, ее мысли занимал один Гитлер. Поговаривали, что у нее был роман с Фегеляйном, но мне она рассказывала о нем с крайним неодобрением. Мне очень жаль, что Гретль достался такой муж: жесткий, гордый, надменный, да еще и дамский угодник. Он хотел жениться на Гретль, чтобы продвинуться по службе .

Ева тоже прекрасно осознавала, что Фегеляйн добивается Гретль не в последнюю очередь потому, что статус «свояка» Гитлера обеспечит ему верное место в самом сердце заколдованного круга. Под личиной сногсшибательного кавалера она разглядела беспринципного карьериста, но поскольку Гретль была от него без ума, возможно, не придавала этому значения. Гертрауд объясняет:

Она [Ева] была подругой Гитлера с давних пор, но он так и не женился на ней. И тут объявляется этот человек, просящий руки ее сестры. Неясно, действительно ли Фегеляйн хотел жениться на Гретль, или же старался угодить Борману и Гитлеру, в чем его многие подозревали. Гитлер конечно же помог со свадьбой в финансовом и прочих отношениях.

Ева, отбросив сомнения, поддержала опрометчивый выбор сестры.

Сама Гретль, помня о своем возрасте – ей было почти тридцать – и под влиянием страсти Гитлера к сводничеству (Гитлер играл с Евой и Гретль, как с куклами, по словам Гертрауд), вышла за Германа Фегеляйна отчасти в угоду фюреру, отчасти чтобы порадовать мать, с нетерпением ждущую внуков, но более всего – по зову сердца. Ее супруг, генерал, занимал высокое положение в СС и был на редкость привлекательным мужчиной. Многие женщины отдали бы все за его благосклонность. Гретль, должно быть, думала, что сделала завидную партию.

Третьего июня 1944 года Ева устроила сестре пышную свадьбу – взамен своей, невозможной, этого нельзя не почувствовать. Гретль Браун и группенфюрер СС Герман Фегеляйн сочетались браком в здании муниципалитета Зальцбурга. Гражданская церемония, разумеется. Оттуда они поехали обратно в Бергхоф, где новобрачных и их гостей ждал торжественный обед, организованный Гитлером. Гретль выглядела ослепительно в белом шелковом платье с глубоким декольте, закрытом кружевом. Покрой подчеркивал ее изящные формы и в то же время показывал, что она не беременна. Она несла огромный букет белых цветов и восторженно улыбалась мужу – чистокровному, стопроцентному арийцу. На снимках пара всячески демонстрирует взаимную любовь: головка Гретль доверчиво покоится на его плече, Фегеляйн кажется сильным и надежным. На официальной свадебной фотографии Гитлер, в виде исключения одетый в гражданское (он поклялся до конца войны носить униформу, как его солдаты), слегка улыбается, плотно сжав губы. Ева, как ни странно, выбрала довольно нелепое атласное платье, туго обтягивающее грудь, с зауженной талией и расклешенной юбкой, скорее в духе пятидесятых, чем сороковых, отнюдь не в своем обычном стиле. Вряд ли она сделала это сознательно. Быть может, просто не желала затмевать сестру.

Когда обед и поздравления подошли к концу, вся компания (но без Гитлера, его внимания требовали более важные дела) отправилась на нескольких машинах вверх по головокружительной горной дороге в «Орлиное гнездо» на вершину Кельштайн. Здесь праздник продолжился, шампанское лилось рекой. Геринг под влиянием романтической и эротической атмосферы торжества напился так, что домой его доставили в бессознательном состоянии. Аккордеонист и скрипач играли для новобрачных. Не цыгане, разумеется – они уже почти все погибли в концлагерях, – а смущенные музыканты из оркестра СС. Затем довольные гости снова пили шампанское и танцевали до трех часов ночи.

Через три дня союзные войска высадились в Норвегии. Траудль Юнге отметила:

Поразительно, но ему [Фегеляйну] удалось найти друга в лице Евы. Впрочем, может быть, не так уж это и странно, если учесть, каким веселым и обаятельным он умел быть. А Ева, молодая и полная жизни, столько лет вынужденная скрываться и молчать, не могла не порадоваться такому зятю, с которым можно всласть потанцевать, не нарушая приличий, не опасаясь осуждения и сплетен.

Однако замужество Гретль изменило как отношения Евы с сестрой, так и ее душевное состояние. Кузина Гертрауд описала новую расстановку сил между девушками, которые прежде были ближайшими подругами и наперсницами:

После свадьбы Гретль с господином Фегеляйном у Евы наступил трудный период. Насколько я понимаю, маленькая компаньонка Евы внезапно превратилась в замужнюю даму.

Не важно, любила Гретль мужа или нет: она теперь была замужем, а Ева так и оставалась любовницей. Или, скорее, не столько любовницей, сколько женщиной «всегда к услугам своего мужчины» из преданности и известного чувства ответственности. Брак сестры вызвал у Евы ряд психологических проблем. Их всегда связывали очень близкие отношения, и вот она отдала свою сестру и лучшую подругу в жены человеку, которого не уважала.

Ева осталась одинокой, как никогда. С уходом Гретль – боготворившей и поддерживавшей ее с самых ранних лет, когда они еще жили на Изабеллаштрассе, – Ева ни для кого больше не была на первом месте, и уж точно не для Гитлера. Даже утвердившись в своем положении, она все так же страдала от унизительной анонимности, которую ей продолжали навязывать. Как и Фегеляйн, она надеялась, что законные семейные узы, приблизившие ее к фюреру, повысят ее статус. Теперь она официально считалась geselhchaftsfahig—достойной светского общества. «Теперь я свояченица Фегеляйна, – говорила она. – Теперь я наконец хоть кто-то».Как это ни грустно, но, почти десять лет проведя в качестве любовницы Гитлера и хозяйки Бергхофа, Ева была о себе столь низкого мнения, что пыталась заявить о своих правах в Оберзальцберге, опираясь на брак сестры с выскочкой, втершимся в окружение фюрера.