Текст книги "Портал (СИ)"

Автор книги: Антон Вахонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

   Блюстители закона оглядели молчаливый пустынный пляж, посреди которого сидела одинокая фигура полуголого, длинноволосого

   человека. Милиционеры направились прямиком к нему, одновременно предчувствуя, что это именно тот, кто им нужен. Добровольский кашлянул, привлекая к себе внимание. Бородач грустно посмотрел на служителя закона.

  – Куда все подевались? – Спросил сержант первое, что пришло ему в голову.

  – Разбежались. – Лаконично ответил человек.

  – А почему?

   Бородач расстроено покачал головой.

  – Хотел их накормить.

  – Ты их, значит, покормить, а они бежать?

  – Да. Взял я батон хлеба, сделал им пять. Из палки колбасы, кстати, копченой, семь палок... Может они обиделись? Мало показалось? Так сказали бы, я бы больше сделал. Зачем же сразу убегать?!

   Милиционеры переглянулись, весело подмигнув, друг другу. Человек внимательно посмотрел на них.

  – Вы мне не верите? Вон все лежит. Да, можете у людей спросить.

   Он показал пальцем на небольшой холмик, накрытый покрывалом. Успенский подошел и заглянул.

  – Угу, хлеб и колбаса копченная, семь палок...

   Добровольский почесал затылок.

  – Саша, – обратился он к напарнику, быстро стрельнув глазками во все стороны света, – тащи все в машину, незачем тут добру пропадать.

   И сразу обернулся к бородачу.

  – А вас попрошу проследовать за мной. Начальство с вами хочет поговорить, – добавил он уже более дружелюбно.

   Человек приободрился.

  – Это хорошо! Добрый и честный правитель может многим помочь. Хорошо, я поговорю с ним.

   Человек поднялся, и сам пошел к машине.

  – Взрослый мужик, а как дите малое! – Пробурчал себе под нос Добровольский и в сердцах сплюнул.

   Через двадцать минут запыленный «Уазик» остановился у отделения милиции Љ86 и странного гражданина в набедренной повязке сразу провели к капитану Эльзману. Уже в кабинете человек, с интересом озираясь вокруг, плюхнулся на стул, приветливо кивнув дородному мужчине. Добровольский прошептал что-то начальству на ухо и скрылся за дверью. Эльзман, несколько минут зачем-то стучал шариковой ручкой по столу, задумчиво глядя на нее, а затем посмотрел на бородача.

  – Ну-с, как вас зовут?

   Эльзман пододвинул к себе бумагу, приготовившись записывать.

  – Назаретянин.

  – Это имя или фамилия?

  – Вообще то это место, где я родился две тысячи лет назад.

  – Да, – протянул Эльзман, которому ловко удалось скрыть от задержанного начинающее давать о себе знать раздражение.

  – А родственники у вас есть?

  – Есть.

  – И где они?

   Бородач молча указал пальцем на небо.

  – Что, умерли?

  – Зачем же, батюшка в полном здравии пребывает.

  – Как зовут отца?

  – Господь.

   Тут натянутые, как тетива лука, нервы капитана Эльзмана, к тому же сильно потрепанные в борьбе с преступным различным элементом, не выдержали.

  – Какой такой Господь?! – Брызжа слюной, завопил капитан. – Какой Назаретянин?

   Бородач снисходительно улыбнулся.

  – Вы такой уважаемый, солидный человек, а так кричите. Зачем?

   Эльзман стукнул широкой ладонью по столу.

  – Молчать!

   На крик в кабинет ворвался преданный Добровольский.

  – Пошел вон! – Гаркнул на него разнервничавшийся капитан.

   Сержант, обиженно поджав губы, исчез.

  – И что это за история с хлебом и колбасой? – Вдруг поинтересовался Эльзман.

   Бородач пожал плечами.

  – Хотел людей накормить, а они разбежались.

  – Запираемся? Свидетели показывают, что вы продукты размножили.

  – Конечно, а как же я, по-вашему, такую ораву накормлю?

   Эльзман встал из-за стола.

  – И по воде ходили?

  – Ходил, – чистосердечно признался задержанный, – ибо чудом хотел помочь бедным и обездоленным.

   Свидетелям, тем более Митькину, не верить капитан не мог. Но от этого все только запутывалось и грозило окончательно подорвать, уже и так основательно расшатанную, нервную систему Эльзмана, что, в общем, то и произошло минуту спустя.

  – Это произвол! – Зашелся в крике бравый капитан. – Нарушение порядка! Хлеб он клонирует, по воде прогуливается! Нервы всем трепет! Тут вам не там! – Привел свой последний и самый сильный довод Эльзман.

   Несколько раз, тяжело вздохнув, наверное, пытаясь успокоиться, капитан попробовал налить себе воды из графина. Правое веко у него дергалось, а руки мелко тряслись, поэтому заветное желание Эльзмана исполнилось только с третьей попытки. Он поднес стакан к губам. Сделал хороший глоток и, поперхнувшись, надолго закашлялся. Придя немного в себя, Эльзман удивленно выпучил глаза и посмотрел содержимое стакана на свет. Жидкость, не постижимым образом, приобрела красноватый оттенок и пахла виноградом.

  – Это ч., ч., что? – Начал заикаться Эдуард Васильевич.

  – Вино. – Невозмутимо пояснил гость.

  – Как, вино?

  – Вы пить хотели, а я решил вам напиток повкусней сделать.

   Эльзман несколько раз открыл и закрыл рот, как будто хотел что-то сказать. Затем одним глотком осушил стакан старого, терпкого вина и выбежал из кабинета. Дальше по коридору он поймал за рукав Добровольского.

  – Иван Степанович, извините мой срыв! Уж больно наглый и беззастенчивый тип попался. Переправьте его с Успенским в Серпухов. Документы я сейчас подготовлю. Добровольский «взял под козырек», появившейся уже на нем фуражки. Он уже давно привык к смене настроения капитана Эльзмана и потому на последнего не обижался. Сержант развернулся и, строевым шагом, пошел искать Успенского.

   Через десять минут они, вдвоем, вывели задержанного из здания законности и правопорядка. Затем, все вместе, забрались в раскаленное чрево машины. Мотор натужно взвыл и «Уазик» сорвался с места.

   Почти через час тот же «УАЗ», только прилично запыленный, резко затормозил у своего родного отделения под Љ86. Из него выбрались уставшие и злые милиционеры, которые сразу направились в кабинет Эльзмана. Из оного долго слышались какие-то выкрики, угрозы, мольбы, звуки очень похожие на затрещины, в общем, творилась форменная вакханалия. А чуть погодя, оба стража порядка были вытолканы из кабинета с обещанием быть разжалованными к сегодняшнему вечеру. Пробегавший мимо следователь Ерошкин поинтересовался, почему кричит «старик».

  – Подследственный убег, – тяжело вздохнул Добровольский.

  – Испарился, – поддакнул Успенский.

  – Испарился, значит, – хохотнул Ерошкин и побежал дальше.

   История наша закончилась довольно тривиально, без криков и выговоров, срывания погон и медалей, что довольно естественно для нашей глубинки. Обоих провинившихся милиционеров отправили охранять лодочную станцию, на месяц, сохранив звания. Обиднее всего для стражей закона было только то, что в их объяснение никто не поверил. И это было в общем-то, не удивительно, потому что как мог человек в наручниках и одной набедренной повязке, при закрытых дверях и на полном ходу, покинуть машину, да еще так, что оба милиционера ни чего не заметили? Вы уже, наверное, поняли, что вопрос, хоть он и риторический, все равно остается открытым.

   Остается добавить то, что Добровольского и Успенского через месяц вернули на патрулирование. Никто из них, включая также Митькина, Эльзмана и других жителей, старался не вспоминать о странном бородаче, дабы не расстраивать себя размышлениями о неведомом. Постепенно история забылась совсем, и поселок зажил своей степенной, размеренной жизнью, а о человеке, бродящем по воде, никто никогда больше не слышал.

  САМАЯ СТРАШНАЯ БОЛЕЗНЬ.

   Мальчик подошел к столу. Он был голоден, а то, что видел перед собой источало приятнейшие ароматы во всей Вселенной. Он протянул руку.

  – Момек, как вам не стыдно?!

   За спиной мальчика неслышно появился его дед. Момек испугано отдернул руку и обернулся.

  – Вы, молодой человек, наверное, кое-что забыли?

   Мальчик посмотрел на деда, но сразу смущено их опустил.

  – Немедленно дезинфицироваться!

   Старик был непреклонен. И мальчик покорно поплелся по коридору в глубь дома, изредка недовольно оборачиваясь. Когда он вернулся, старик, блаженствуя, поедал большой кусок стерилизованного мяса.

  – Садитесь, молодой человек и не обижайтесь, дитя мое, я просто забочусь о вашем здоровье. Вы все время играете с этим хвостатым существом.

  – Это не существо, – буркнул Момек.

  – Что? – Не расслышал старик.

  – Это «Пушок». – Более громко констатировал мальчик.

  – Но этот, так называемый «Пушок», может быть заразен, не смотря на обработку. И вообще, как можно играть с собакой, это же какой-то нонсенс!

  – Ни какой это не нонсенс, – обиделся Момек, – это мой друг!

   Дед вовремя спрятал улыбку в густых седоватых усах.

  – Ну, что ж, я думаю, что вы сами поймете, со временем, свою ошибку. А сейчас примемся за трапезу.

   Они оба, одновременно, взялись за ножи и вилки. А когда последний кусок исчез с тарелок дед и внук расслаблено откинулись на спинки кресел. Мальчик уже почти забыл, до обеденное, неприятное происшествие. Он жаждал общения.

  – Дедушка, вы давно хотели рассказать мне о Великой Эпидемии. – Он выжидающе замолчал.

  – Да, внук, это очень интересная история – Он задумчиво подвигал губами. – Как известно, наша цивилизация существует благодаря тому, что мы научились бороться с инфекциями и взяли на вооружение хорошую профилактику предупреждения заболеваний. Но главное достижение заключается в том, что наши ближайшие предки искоренили самую страшную болезнь-любовь.

   Мальчик заворожено слушал.

  – Эта болезнь, которая много веков не давала покоя человечеству. Большинство преступлений совершалось, мотивируясь любовью. Взять, к примеру, Крестовые походы, во время которых массовые убийства, грабежи и разбои происходили из-за любви к выдуманному верховному божеству. Кстати, по преданиям, именно его сын заразил землян. И, если вспомнить, все военные конфликты на Земле и за ее пределами были возможны именно из-за любви. Любви к власти, деньгам, славе.

   Момек некоторые слова не понимал, но общий смысл улавливал, поэтому и не перебивал деда.

  – Но, наконец, правительства научились бороться с этим недугом. Объединившись, они изобрели противоядие, которое всегда держалось в строжайшей тайне. Некоторые предполагают, что болезнь базируется на психической основе и таким же должно быть лекарство. Но не нам гадать, на сколько это правильно. Главное это то, как наше излечение продвинуло прогресс! Прекратились войны, растет благосостояние. Человек полностью освоил все земные стихии и солнечную систему.

   Мальчик нетерпеливо заерзал на стуле. Ему начали надоедать пространные объяснения деда.

  – Но, как же люди опять стали заражаться? – Не удержался Момек.

   Старик улыбнулся.

  – Мой юный нетерпеливый друг, – он опустил голову, собираясь с мыслями и тут же поднял ее, посмотрев на подростка, – началось все лет десять назад. К границам Солнечной системы приблизился корабль, просто скользящий в космосе, без признаков жизни. И это была уже трагедия, о которой люди еще даже не подозревали. Служба безопасности исследовала крейсер, найдя там только одного астронавта. Этот внеземной астронавт пребывал в шоковом состояние. Это была женщина.

   Момек заметно оживился после начала рассказа, а сейчас и вовсе, до удивления смешно, округлил глаза.

  – Точнее этот индивид, по своей биологической основе, представлял из себя женщину, по всем земным меркам. Остальные члены экипажа были мертвы. Как сообщила пресса были обнаружены значительные поломки в системе жизнеобеспечения и разрушения во внешней обшивке. Это просто чудо, что она осталась жива. Ученые уже давно предполагали, что во Вселенной должны быть создания похожие на нас. И вот гипотеза подтвердилась, но какой ценой!

   Старик всплеснул руками. Продолжил он уже более спокойно.

  – Корабль дезинфицировали. Женщину тоже, а затем отправили на Землю для дальнейшего изучения. Но надо отдать должное ученым. Они обнаружили косвенные доказательства болезни: письма, после расшифровки выяснилось, что они содержат объяснения в любви, открытки, подписанные фотографии.

  – Что такое фотография? – Нахмурился мальчик.

  – Это такой листок, на котором печатается изображение чего-либо, например человека, с помощью специального прибора. Их использует только Служба Безопасности. Правительство запретило фотографию и правильно сделало. Потому что человек, такими надписями как «С любовью», «На память», или «Твой любимый», в купе со своим изображением заставляли думать о себе. А этим только подогревали сумасшествие других... Но мы немного отклонились от темы. Так вот, эту женщину, ее назвали Мими...

  – Как обезьяну? – С невинным видом поинтересовался Момек.

  – Да, – с улыбкой согласился дед, – у нее обнаружилась избирательная потеря памяти, и пришлось дать ей имя. Но это не важно. Ее поместили в изолятор. А для детального изучения была назначена группа ученых, из биологов, психологов, лингвистов и многих других. Когда Мими немного окрепла, за нее первыми взялись лингвисты. В непосредственном контакте с ней работал некий Патланд Крабс, которого все звали просто доктор Пат. Это был нелюдимый человек, маленького роста, неказистый, он смешно шепелявил и носил ботинки не по размеру. В общем, живая пародия на наше общество.

  – Дедушка, ты его знал? – Подозрительно прищурил глаза Момек.

  – Нет, мальчик мой, о том, чтобы это произошло, позаботились средства массовой информации. Мы дойдем и до этого. А пока все шло хорошо. Оба изучали языки друг друга. Постепенно доктор Пат стал бывать у нее преимущественно один и подолгу. Никто точно не знает о чем они разговаривали, в палате была только система наблюдения, но стало происходить что-то странное. Доктор Пат не стал более общительным, но он будто ожил. Он сам носил ей вкусную еду. Знакомил со всеми достижениями цивилизации, особенно культурными и каждый день менял букеты цветов в ее палате. Она же отказалась принимать всех кроме доктора Пата и, как-то раз, подарила ему браслет со своей руки, который Служба Безопасности пыталась снять потом три часа. Эта вещица оказалась стимулятором жизненно важных центров в организме и как Крабс не пытался его вернуть, Мими не взяла браслет обратно.

   Старик задумчиво и не весело улыбнулся.

  – Подумай Момек, как странно, что человек, из несколько миллиардного населения Земли, нашел, о чем поговорить только с инопланетянином.

   Он немного помолчал.

  – А дальше, как и следовало ожидать, закончилось все банально. Они сбежали. Их обнаружили и окружили на космической базе, когда они пытались угнать корабль. С этого момента, вся история транслировалась и всесторонне освещалась по всей Солнечной системе. Приказ был ее взять живой, а его ликвидировать. Но вышло все не по плану. Любовь самая непредсказуемая штука во Вселенной. Мими закрыла собой Крабса от пуль и, минуту спустя, умерла у него на руках. И что поразительно, такой тщедушный человек, как доктор Пат, сумел обезоружить двоих солдат, застрелил пятерых и ранил еще троих. А потом, когда группа захвата залегла в укрытие и приготовилась к серьезному штурму, он быстро наклонился к Мими, поцеловал ее в холодные губы и пустил себе пулю в голову.

   Старик прервался и несколько минут подавленно размышлял о чем-то своем.

  – Но на этом история не закончилась, – немного погодя продолжил он свой рассказ, – по всей Земле вспыхнули эпидемии любовной болезни. Начались мятежи и их подавления. Конечно, зря эту историю транслировали по всем спутниковым каналам. Правительству пришлось ужесточить законы. Детям было позволено жить с родителями и другими родственниками по три месяца в год, а остальное время проводить в специальных школах, в одной из которых ты и учишься. Такие же правила распространились и на заведение и содержание домашних животных. Может быть, было бы даже лучше отпустить эту тяжело больную парочку, но кто знал, что так получится! Тогда, на Космодроме, проявилась самая страшная сторона болезни жертвовать самым дорогим ради любимого человека своей жизнью. И это всколыхнуло весь мир. Да, я забыл сказать...

   Но договорить ему не дал раскатистый звонок в дверь. Старик неуверенно помедлил, но все же пошел открывать. Мальчик, из интереса, семенил за ним следом. Щелкнул замок и в дверном проеме возникли сержант Службы Контроля и два солдата, позади него.

  – Надеюсь, вы знаете, зачем мы пришли?

   Старик посмотрел на мальчика и смущено отвел глаза.

  – Да, конечно. Проходите.

   И он отступил в сторону. А Момек, с тревогой, вглядывался в суровые лица мужчин.

  – Где собака? – Начал проявлять признаки нетерпения сержант.

   Мальчик среагировал неожиданно для всех. Он подбежал к двери в свою комнату и, расставив руки, загородил ее своим маленьким телом.

  – Нет! – Закричал он.

   Солдаты недоуменно переглянулись. Старик протянул руки к ребенку.

  – Момек, не надо. Так должно быть. Я не успел тебе сказать о собаке! Послушай же меня! – Взмолился он.

   Мальчик из подлобья оглядел всех взрослых.

  – Я ненавижу всех вас! Вы плохие, лживые! И у вас всегда и на все находятся оправдания!

   Старик повернулся к солдатам.

  – Извините нас! У ребенка кризис, завтра ему возвращаться к отцу и матери, а через два дня в школу. Поймите!

   Сержант почесал переносицу.

  – Ну что ж, мы все понимаем. Но запомните, что максимальный срок возврата животных три дня.

   И они, не прощаясь, вышли за порог. Старик поспешно закрыл дверь, сразу защелкнув замок. Он услышал позади себя приглушенный голос:

  – Я тебя ненавижу! Как же я тебя ненавижу!

   Старик застыл, а затем медленно обернулся, со слезами на глазах.

  – Момек, мальчик мой!

   Он шагнул к внуку. Мальчик попятился. Старик тяжело опустился на колени.

  – Момек! – Взмолился он.

  – Ты мне больше не дед! Ты самый плохой старик в мире! – Заорал мальчишка.

   У старика начали закатываться глаза. Он прижал руку к груди и, с гримасой боли на лице, упал на пол. Мальчик испугано и недоуменно замер, глядя на неподвижное тело. И тут вулкан его чувств взорвался заново.

  – Нет! – Мальчик бросился к деду. – Не умирай! Пожалуйста! Ты мне нужен! Я не смогу без тебя! Дедушка... – Взвыл Момек.

   Старик, до того момента, тупо смотревший в одну точку, несколько раз глубоко вздохнул, и взгляд его стал более осмысленным. Он перевернулся на спину и несколько раз рукой помассировал грудь. Мальчик обнял его.

  – Дедушка пусть они возьмут собаку хоть сейчас! Только ты не уходи от меня!

   Ребенок плакал. Старик слабой рукой погладил мальчика по голове.

  – Мне уже лучше, Момек.

   Он приподнялся и медленно оперся спиной о стену, обняв мальчика рукой.

  – Никогда так не делай! Ты не понимаешь, как много ты для меня значишь! Я же, – он вовремя успел закрыть рот.

   Но, немного подумав, продолжил:

  – Я очень надеюсь, что хоть вы, ваше поколение, разберетесь, кого слушать закон, или, он немного помедлил, или свое сердце.

   Мальчик удивленно заглянул в глаза старику, но вместо вопросов только сильнее прижался к нему, всхлипнул и вытер нос тыльной стороной ладони.

  БУНТ ВЕЩЕЙ.

   В доме все, еле уловимо, жило, шуршало и потрескивало. Воздух красиво серебрился сизой дымкой. Обивка кресел изредка подрагивала, старое дерево комодов и шкафов тихо скрипело. И вдруг, бесцеремонно, ворвался скрежет. Все стихло и насторожено замерло. Дверь распахнулась и внутрь, шатаясь, ввалился невысокий человек, с курчавой, темной шевелюрой и орлиным носом. Он даже не заметил, что в воздухе приятно и странно пахло озоном, лесом и полями. Человек никогда этого не замечал. Его худое тело сразу рванулось к бару, который услужливо, в любое время дня и ночи, предлагал спиртные напитки. Через минуту, с полным фужером красного вина он повалился в кресло. Тепло и уют медленно обволакивали его. По загорелому лицу Че Хиса расползалась умиротворенная улыбка.

  – Да, – Че мечтательно причмокнул губами, – это что-то прекрасное! Лидия! Какое имя! – Доверительно шепнул он камину. – А какая у нее походка! Какие глаза! Фигура! Это ангел, черт возьми! И в этом платье!

   Он пьяным взглядом обвел комнату и вдруг, неожиданно для самого себя, начал трезветь.

  – Силы небесные! Зачем я ее сюда пригласил?

   Он еще раз обвел комнату критическим, оценивающим взглядом. Мебель, на вид, была еще крепкой, но обивка уже кое-где начала расползаться, лак трескался. Все эти кресла, кровати, столы и столики, с давних времен, принадлежали клану Хисов и, наконец, перешли по наследству к очередному отпрыску. Че Хис был человеком без предрассудков. Но его беда была в том, что прогресс и мода не стояли на месте, а Лидия была очень современной женщиной и Хис как раз в нее безумно влюбился.

   Че поставил не допитый бокал на столик и, глубокомысленно решив во всем разобраться утром, устало, шаркая ногами, поплелся в спальню. А когда дверь за ним закрылась, комнату опять наполнило еле уловимым сиянием, озоном и страхом.

   Новый день начался для Хиса с головной боли и бурной деятельности. Проглотив несколько таблеток, он долго рылся в стеллажах и ящиках, в поисках справочника. Еще какое-то время ушло на препирательства с несколькими мебельными фирмами. Наконец, после долгих раздумий, выбор был сделан и во второй половине дня доставлен на дом.

   Старая мебель сгрудилась в дальних комнатах. Зал же сиял сталью, стеклом и лакированным деревом. Новые кресла, кровати, столы и столики застыли в своем однотипном величии. Че Хис восторженно щелкнул пальцами и, улыбаясь, вышел, громко хлопнув дверью.

   Вечером, когда на город опустились багровые сумерки, дом всколыхнулся. По комнатам пробежали всполохи света раз, другой, третий. Проникая всюду, разрастался нудный, низкий звук. Пол в зале начал дыбиться и вибрировать. Посыпались стекла новых зеркал, болты и пружины вылетали из своих гнезд, сталь стонала и гнулась. А из комнат, на хаос, безразлично смотрели, пустыми глазницами, деревянные, старые вещи.

   Че Хис, беззаботно в это время, танцуя, даже не подозревал, что приведет сегодня Лидию на развалины своего счастья.

  «СТРАХ-ИНКОРПОРЕЙТЕД»

   Под полуденным Румынским солнцем сочилась неторопливая змейка очереди. И двигалась она к большому, искусственному пролому в скалистых породах, над которым сияла огромная иллюминированная вывеска – «Аттракциону ужасов». Хотя в Карпатах было полным-полно разломов, компания «Страх-Инкорпорейтед», не поленилась и не поскупилась сделать свой собственный, а так же прорыть туннелей, проложить рельсовую дорогу и наштамповать еще пару, тройку аттракционов. Внутри же все было оформлено по вкусу самой дотошной и требовательной публики.

   Клод Бариес, американец французского происхождения, высокий и стройный, загорелый, с правильными, классическими чертами лица, считал деньги, жуя жвачку. Бариес выглядел хмурым и уставшим. На горы и гостиницу он насмотрелся вдоволь, остался аттракцион. Знакомиться с которым Клод не питал особого желания. Дело в том, что Клод Бариес оказался за четыре тысячи километров от своего дома не по своей прихоти, а по заданию Нью-йоркского еженедельника «Обозрение». Компания «Страх-Инкорпорейтед» заинтересовала издание своими баснословными доходами, восторженными отзывами состоятельных клиентов и тем, что за полтора месяца, со дня открытия, в туннелях аттракционов исчезло пятьдесят два человека. Скандал разразился необычайный, но вместо банкротства доходы компании возросли на несколько пунктов. Людям не терпелось побывать в одном из самых загадочных мест на земном шаре, родине знаменитого графа Дракулы. Официальное расследование зашло в тупик. Полицейские чины или отмалчивались, или делали путаные заявления. Выяснить истину взялись, как всегда, средства массовой информации. А хотя бы попытаться ее выяснить можно было лишь побывав инкогнито в туннелях компании. К чему Клод Бариес и сделал сейчас очередной шаг, купив билет и пройдя ограждения. Прочитав несколько плакатов и табличек, он, наконец, выбрал свою группу.

   Двадцать с лишним человек, среди прочих и дети, с завидным интересом, слушали правила инсценировки в интерпретации симпатичного, местного гида. Наконец все приготовления были закончены и, с виду неуклюжий, но прочный состав, из двадцати двух вагонеток, тронулся в путь. Бариесу досталось место рядом с полнеющей и стареющей, нервной особой, о чем он в последствии сильно пожалел. Пока страшного было не так уж много. Бариес начал потихоньку разочаровываться. С потолка капала какая-то слизь и падали пауки величиной с ладонь. Проносились летучие мыши, задевая крыльями одежду, да еще соседка Клода, при каждом удобном случае, взвизгивала и хватала его за руку, больно впиваясь ногтями. А потом, гримасничая, как ей казалось, мило улыбаясь, долго извинялась.

   Еще до поляны Троллей Бариесу вся эта затея наскучила. Он выключил передатчик, из которого лились объяснения гида, и посмотрел на светящийся циферблат часов. До конца сеанса оставалось десять минут. И тут случилось непредвиденное. На очередном крутом спуске состав сошел с рельс. Сидящим впереди не повезло больше всех. Первые шесть вагончиков расплющило о скалу. В тусклом свете фонарей алели лужи крови, блестел покореженный металл, и повсюду виднелись куски человеческого мяса. У многих не выдержали ремни безопасности. Пропасть, слева, заботливо приняла их конвульсивно дергающиеся тела. Клод Бариес отделался довольно легко, немного вывихнул ногу и не сильно разбил голову, ушиб грудь и плечо. Повсюду слышались стоны, призывы о помощи и молитвы. Бариес встал на ноги и оперся спиной о холодный гранит скалы. У него гудело в голове. Вдруг он заметил свою соседку, придавленную широкой поперечиной вагонетки. Она, в упор, смотрела на Клода и только беззвучно шевелила губами. Бариес проковылял к ней, схватился за железку и, с большим трудом, приподнял ее. И тут его поразила страшная мысль вот значит, как здесь исчезают люди! Его прошиб холодный озноб и от неожиданности таких выводов он разжал пальцы. Внизу, у его ног, что-то забулькало, как родничок и смолкло. Впервые в жизни Бариес, по настоящему, испугался. Он, тяжело дыша, затравлено огляделся. Каких-то там сказочных существ, тем более механических, он не боялся, но перспектива умереть в этом мрачном подземелье не обрадовала бы ни кого. И такие безрадостные личности, жертвы крушения, в оборванной одежде и с синяками, уже собирались вокруг своего потрепанного, но все еще веселого гида. Бариес двинулся к людям. «Какой молодец!» – подумал он, глядя как этот простоватый, румынский парень успокаивает людей. Клод сел на землю, вытянув больную ногу.

   Уже почти час, как пострадавшие экскурсанты, шли к выходу, в свете импровизированных факелов. Все устали. У гида поубавилось энтузиазма. Он молчал. Многие женщины беззвучно плакали. Мужчины их уже не успокаивали. У всех нарастало подозрение в том, что гид заблудился. Клод Бариес плелся уже в конце процессии, сочиняя на ходу сенсационную статью. «Господи, как все банально!» – мелькало иногда у него в голове. Так, не заметно для себя, метр за метром, он все больше и больше отставал от товарищей по несчастью. Когда последний человек скрылся из виду за очередным поворотом, Бариес очнулся от раздумий и заставил себя увеличить шаг. Когда же он свернул, то не увидел впереди ни людей, ни света. Личный, панический страх Бариеса метнулся к его нервным центрам. Клод испугался до тошноты, до спазмов в горле. На глаза навернулись слезы. Он потихоньку заскулил. Вдруг в боковой галерее мелькнул свет. Человек кинулся туда. Нога мешала, не гнулась, цеплялась за все неровности грунта и на сто процентов состояла сейчас из боли. Он свернул в галерею, споткнулся, упал, вскочил на ноги, опять упал. Нет, показалось. Клод стукнул кулаком по шершавой стене и заплакал. Сбоку опять мелькнул свет. Клод, хромая, кинулся туда, с гримасой боли и злобы на лице. Он завернул за угол и зажмурил глаза от ослепительного света факела, который к тому же, чуть не опалил ему волосы. На лицо Бариеса легла какая-то идиотская улыбка и застыла. Гид тоже ему улыбался, но странной волчьей ухмылкой, оскалив четыре больших, желтых клыка. Глаза его отсвечивали красноватым блеском.

  – Но! – промямлил Бариес. – Как же... Что все...

  – Извини, но компания нанимает гидов только из мертвецов, – тихо прошипел славный югославский парень и, безразлично пожав плечами, протянул когтистую лапу в сторону бывшего репортера, Клода Бариеса.

  ИСТОРИЯ ЖИЗНИ ОДНОЙ МАСЛЯНОЙ КРАСКИ.

   Началась эта история в Бескудниково, на Дубнинской улице, в грязном шумном промышленном Тимирязевском районе. Давным давно, в переплетении жилых домов и конторских зданий заблудилась и осталась на годы фабрика лакокрасочных материалов. Она обжилась. Со временем принарядилась новыми станками. Завела слуг. Судьба была благосклонна к ней и давала все, что она хотела. Но любое существо женского рода, будь то человек, животное и даже фабрика всегда, рано или поздно, захочет иметь детей. И наша знакомая была не исключением.

   Примерно через год после закладки фундамента на свет появились лаки, а следом нитро и масляные краски. Мать была счастлива. Все дети вылились красивыми малышами. Постепенно их удалось пристроить в хорошие руки и на хорошую работу.

   С годами фабрика старела. Ее фасад потускнел, но дети появлялись еще часто и помногу. Как-то в одно прекрасное майское утро, когда отовсюду слышен монотонный людской гул, гомон воробьев и трясогузок, когда голуби начинают важничать перед своими дамами, а кошки лениво нежатся на открытых солнцу местах, в такое утро, в фасовочной, появились новые отпрыски старушки-матери.

   Конвейер двигался медленно, для того чтобы слуги успевали наряжать малышей. Их кутали в яркие, бумажные одежды, на которых уже были поставлены их имена. Повернувшись к очередной маленькой банке, человек случайно задел ее рукой. Та не удержала равновесия и упала на пол. Рабочий сокрушенно всплеснул руками и нагнулся ей помочь. Хотя детей было немыслимо много, фабрика всегда знала сколько их и наказывала слуг за такие оплошности. Когда человек взял баночку на руки он увидел, что она совсем не пострадала. Она лишь изредка издавала испуганные, булькающие звуки. Человек завернул ее в одежду, на белом поле которой черными буквами значилось ее имя нитро эмаль Белая НЦ238.Она была готова вступить в жизнь. И вступила в нее уже вечером. Большая, дышащая смрадом, машина повезла ее, так же как братьев-лаков и сестер-красок, определять по новым местам. НЦ238 попала в небольшой магазинчик строительных материалов на Ильинке. Там она обрела свое временное пристанище, до тех пор, пока не выберет себе занятие в жизни по душе и по способностям.