Текст книги "Портал (СИ)"

Автор книги: Антон Вахонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

   Семен Семеныч был счастлив. Он вернулся к своей привычной наземной жизни. Подслеповатая бабушка, через каждые пять шагов, целовала внука в макушку. А мальчик, довольно улыбаясь, парил над землей, в надвигающейся темноте. И тут вдруг я подумал о том, что сколько же времени понадобится семилетнему сорванцу на то, чтобы совершить по настоящему доброе дело? Наверное лет двести. Конечно, если только Омирису не надоест раньше, его беспокойное, озорное пристанище.

  ВАСИЛИЙ.

   Эдуард Васильевич Максимкин взъерошил у себя на голове волосы, напряженно обдумывая смысловое окончание новой оды. Произошло так, что оно не очень вязалось со смысловым началом. Максимкин тяжело вздохнул.

   Дело в том, что этот, не женатый и не молодой уже человек, сорока трех лет от роду, с добрыми, немного на выкате глазами и крючковатым носом, был поэтом. В самом хорошем смысле этого слова. И вся его беда была лишь в том, что даже сам Максимкин не поставил бы и ломаного гроша, из своей скудной зарплаты дворника, на себя, как на многообещающего стихотворца. Но все-таки надо отдать Эдуарду Васильевичу должное. Он каждый день пытался исправить положение вещей, вдохновенно переводя огромное количество бумаги, которую добывал где попало, и остервенело стуча по клавишам старой, разваливающейся печатной машинки. Но не смотря на все его старания результат неизменно был плачевным. Редакции упорно отмалчивались и рукописи не возвращали. Дело, с самого начала, не двигалось с мертвой точки. И он бы наверное давно все это бросил, но так как Максимкин, к радости всезнающих соседских старушек, не баловал себя никакими успокоительно – спиртосодержащими средствами, никто не чинил ему никаких препятствий в творчестве, наоборот подбадривая легендой о том, что в их доме проживает известный поэт. Самому Эдуарду Васильевичу занятие его, как и легенды, нравилось, поэтому он продолжал истязать печатным словом себя и редакторов.

   Наконец, когда Максимкин пришел к нелицеприятному выводу о том, что оду придется переделывать, он откинул шариковую ручку, потер ладонями уставшие глаза и только сейчас заметил, что за окном восходит солнце, ознаменовывая тем самым факт начала нового трудового дня. Этому факту Эдуард Васильевич не очень обрадовался. Он зевнул и потянулся во всю длину своего неказистого, костлявого тела. В этот момент во входную дверь его однокомнатного жилища раздался звонок. От неожиданности Максимкин вздрогнул, но подтянув старое, грязноватое трико и подавив свои природные страхи, отправился выяснять, кого же принесла нелегкая в такую рань. Открыв дверь, Эдуард Васильевич увидел, что нелегкая принесла какое-то странное и если учесть, что могла иметь место мутация, подозрительно маленьких размеров существо.

  – Здравствуйте! – Вдруг проявило инициативу существо. – С прискорбием могу сообщить, что я потерялся.

  – Мне очень жаль, – рассеяно пролепетал Максимкин, не очень соображая, что говорит, – но причем тут я в пять часов утра?

  – А почему бы и нет? Первый этаж, дверь прямо. – Проявило безмерную наглость и убийственную логику нахальное существо.

   После этого оно протиснулось в небольшой, захламленный ненужными никому и никогда вещами, коридорчик. Максимкин открыл было рот намереваясь, скорее всего, выгнать беспардонного гостя, но любопытство, свойственное любому из нас, возобладало и он просто молча закрыл дверь.

   Только теперь человек критически рассмотрел создание. Оно было примерно полуметрового роста, мохнатое и хвостатое, с маленькими умными глазками, а в довершение всего прочего оно совершенно не выдерживало критических взглядов. Говорящий зверек смутился.

  – Вообще-то мы обычно темной расцветки, но я альбинос. Надеюсь вам известно, что это такое?

   Не дожидаясь ответа существо вдруг трагично шмыгнуло розовым носиком.

  – Можно я у вас поживу?

   И он важной косолапой походкой направился в комнату. Догнал его Максимкин уже на кухне, застав гостя уже почти полностью залезшим в духовку. Секунду спустя оно кряхтя вылезло оттуда.

  – Как все запущено! – Проговорило оно, отряхиваясь, – Но ничего, все в этой жизни поправимо, так же как в следующей! – С философским видом закончил свою речь альбинос.

   В этот момент, Максимкин испугавшись, вдруг подумал о том, что существо могло сбежать из какой-нибудь секретной лаборатории и он решил быть неумолимым.

  – Я не знаю кто вы и откуда взялись...

  – А я бы вам и не сказал.

   Эдуард Васильевич проигнорировал этот выпад.

  – Но мне скоро на работу и я бы...

  – На какую работу?

  – Ну..., – Максимкин смутился.

  – Скажите, скажите, – продолжало существо.

  – Подметать улицы.

   Обладатель степени бакалавра юриспруденции, отпрыск кандидата наук по биологии и известной, по крайней мере в областном центре, пианистки, смутился еще больше.

   Существо грустно покачало головой.

  – Это занятие не для вас.

  – Откуда вы знаете? – Скептически поинтересовался Максимкин.

  – Я многое знаю, но давайте не будем заострять на этом внимание. Лучше займемся вашими «Лилиями с шипами».

   Максимкин аж подпрыгнул на месте.

  – Откуда вы знаете, что я сейчас пишу?

  – Ну вот опять – «откуда я знаю?». Мы же договаривались не заострять на этом внимание. Ну так как? Приступим к оде. С работы вас из-за одного дня не выгонят, зато какое духовное наслаждение вы можете доставить сами себе. А?!

   Максимкин задумчиво почесал переносицу длинным указательным пальцем.

  – А вы в стихосложении, что-нибудь смыслите? – Засомневался поэт.

  – Увидите. Если нет, то подмести за кем-то мусор вы еще успеете.

   Эдуард Васильевич больше не колебался.

  – Ладно, я согласен.

  – Кстати, меня зовут Вася, – решило представиться существо.

  – Вася, так Вася. А меня...

  – Я знаю, как вас зовут.

   Сейчас Максимкин только развел руками.

  – И на счет того, что я откуда-то сбежал, не беспокойтесь, – уже через плечо бросил Вася, направляясь в комнату, – если кто и будет меня искать, так это родители, а они у меня не злые, хотя и строгие. Вам ничего не будет..., наверное.

  – Боже мой! – Сокрушенно прошептал Эдуард Васильевич, но отступать было уже поздно и он пошел вслед за гостем.

   Уже через час Максимкин убедился в том, что Вася разбирается в поэзии намного лучше, чем это можно было представить по его внешнему виду. На работу он так и не пошел, проведя весь день в обществе своего нового друга, авторучки и кипы бумаг. Уснул Максимкин уже за полночь, окончательно сморенный инсинуациями Васи по поводу отличия между понятиями «помпезный» и «величественный». Вася не обиделся. Он постелил себе коридорный коврик в духовке, предварительно почистив и то, и другое. А немного погодя благополучно отошел в мир сновидений.

   Со стороны улицы нещадно колотили в стекло окна Максимкина. Эдуард Васильевич, еще плохо соображая, что делает, спустил свои костлявые, волосатые ноги с постели и подошел к окну. Совладав с защелкой Максимкин удостоился чести лицезреть небритую физиономию молодого еще субъекта. Максимкин улыбнулся.

  – А это ты, Андрюша!

   Субъект кивнул вихрастой головой.

  – Василич, дай червонец взаймы!

  – А что случилось? – Учтиво поинтересовался поэт.

  – Депрессия у меня! Ни как не подберу нужный аккорд.

  – А..., – протянул Максимкин и отошел от окна.

   Как творческий человек он всегда сочувствовал родственным душам. Небритый воспитанник профтехучилища, стоявший под окном, являлся, по мнению Максимкина, неплохим гитаристом и он всегда был рад помочь барду и морально и материально. Хотя давая в долг никогда потом не видел своих денег.

   Покопавшись в одном из своих укромных местечек, Максимкин извлек мятую купюру и подошел обратно, к окну. Когда вихрастый бард протянул руку, его неожиданно дернул за штанину невысокий паренек. Андрей мгновенно помрачнев, обернулся.

  – Ну чего тебе?

  – Андрюша, может ты знаешь где мой большой, полосатый мячик?

   Андрюша и так не очень часто обращал внимание на своего младшего брата, а сейчас он и подавно не хотел тратить свое депрессионное время в пустую.

  – Отвяжись от меня, – процедил сквозь зубы бард, – а то я тебе уши оторву и выброшу на помойку!

   Мальчик обернулся к своему товарищу, стоявшему неподалеку и спокойно прокомментировал:

  – Вот видишь? Я же говорил, что он не знает где мячик.

   Андрюша, в это время, выхватил мятую бумажку из рук Максимкина и исчез. Эдуард Васильевич прикрыл окно, только сокрушенно покачав головой.

  – Вася! – Позвал он, соображая в это время, не зовет ли он плод своего воображения.

   Никто ему не ответил. После минутного раздумья Максимкин решил заняться поисками своего друга, придя к выводу, что это была все таки не галлюцинация. Раздавшийся секунду спустя звонок в дверь не застал, проснувшегося Максимкина врасплох. Улыбаясь он пошел отпирать замки.

  – Вы еще и улыбаетесь, Максимкин?!

   На пороге стоял Иван Николаевич Озерцовский, глава всего коммунального хозяйства квартала.

  – Проходите, – смущенно предложил Максимкин, раздумывая почему же он не должен был улыбаться.

  – Я вот, сам лично, – заговорил опять Озерцовский, теребя в руках потертую, кожаную кепку, – решил зайти к вам, узнать, что случилось, а вы...!

  – А, что я? – Занял оборонительную позицию Эдуард Васильевич, – приболел я, пропустил день, завтра же выйду.

   Озерцовский нахмурился.

  – Да вы, батенька, и в правду приболели. Вас пять дней уже видно не было. Что доктора говорят-то?

   Максимкина покрыла обильная, холодная испарина. Он открыл рот, намереваясь, что-то сказать. Закрыл его. Промычал, что-то не членораздельное и собравшись наконец с силами выдворил озадаченного Озерцовского, пообещав, как выздоровеет, появиться на своем рабочем месте.

  – Вася! – Заорал Максимкин, как только входная дверь захлопнулась. – Василий, вылазь подлец!

   Эдуард Васильевич методично обшарил холодильник, газовую плиту, шифоньер и кухонный стол, в поисках загадочного существа. Но того не оказалось даже в таких потаенных местах как, например полупустое мусорное ведро. Наконец поняв тщетность своих усилий, Максимкин обескуражено рухнул в кресло. Его, все еще, рыщущий взгляд скользнул по письменному столу и он дрожащей рукой схватил листок бумаги с незнакомым ему почерком.

  – «Дорогой, Максимкин! Меня, наконец, нашли родители. Ты так сладко спал, что я не решился тебя будить. Более того, я взял на себя труд, дать тебе выспаться...»

  – Но не пять же дней! – Проворчал поэт.

  – «...Извини, что я проявил самодеятельность, отправив твои „Лилии с шипами“ в редакцию твоего любимого, многообещающего журнала. Я надеюсь твою оду оценят по достоинству. Прости, если что-то было не так. Вася».

   Размазав несколько букв, с лица Максимкина скатилась скупая слеза. Он и не подозревал, что за день можно так привязаться к какому-нибудь существу, особенно такому наглому и беспардонному, как Вася.

   Ближе к обеду в дверь опять позвонили. Максимкин, почему-то предчувствуя самое худшее, наспех накинул халат и тяжелой походкой пошел открывать. Предчувствие его не обмануло. На пороге стоял, глупо улыбаясь, его товарищ по работе, слесарь Палыч, невысокий, лысоватый тип в помятой, засаленной робе.

  – Ну, что Эдик, приболел значит?

  – Да, немного, – Максимкин почувствовал, как приятное тепло разливается в его душе оттого, что его помнят и справляются о самочувствии.

  – Меня Озерцовский прислал. – Продолжил Палыч.

   Максимкин помрачнел.

  – Он просил дословно передать то, что, – от мысленного напряжения лоб слесаря прорезали морщины, – если ты завтра не возьмешь в руки метлу, то можешь и дальше заниматься бумагомарательством и вообще катится ко всем чертям!

   Максимкин остолбенел.

  – Да, чуть не забыл.

   Палыч вытащил из кармана помятую газету, открывая на всеобщее обозрение полоски грязи под ногтями, и протянул поэту. Максимкин автоматически взял ее. Рот Палыча осклабился в ухмылке.

  – Мы здорово повеселились! – Он заговорщицки кивнул в сторону газеты.

  – Ну ладно, выздоравливай. – Палыч развернулся и, не подавая руки, скрылся из вида.

   Максимкин, все еще стоя у закрытой двери, развернул страницы. Он сразу увидел большие буквы заголовка «Лилии с шипами» и ниже, мелким шрифтом – проба пера. Он прочитал первые несколько строк своей оды и откинул газету в сторону. Его тело безвольно сползло на пол, а глаза начали слезиться. Каждое слово, каждая буква выглядели безжизненно, сюжет казался наигранным и глупым. Все было не так как в черновике, ярко и желанно. И если говорят, что каждое произведение это дитя своего творца, то в этот день на свет появилось чудовище. Максимкин грустно покачал головой.

  – Хватит, напробовались!

   Вечером, после долгой душевной борьбы, Максимкин решил появиться на глаза людям. И борьба и появление были вызваны необходимостью. В скромном жилище Максимкина подошли к концу запасы хлеба.

   В привычной близости от дома, на обшарпанной тысячью задниц, лавочке уже успели примостить свои старческие мощи местные сплетницы – тетя Валя, тетя Галя и тетя Варя.

   Максимкин боязливо, но вежливо поздоровался. Мгновенно наступила гробовая тишина. От чего старушки стали намного симпатичнее. Не смотря на это поэт постарался, как можно скорее миновать мертвую зону неодобрения.

   На обратном пути, после того как Максимкин посетил местный пункт реализации злаковой продукции, одна лишь тетя Валя смущенно потеребила свой цветастый платочек, но присутствие подружек удержало ее от какого бы ни было общения с неудавшимся стихотворцем.

   Максимкин, уже дома, запершись на все засовы устало повалился в кресло. Не дав ему расслабиться в стекло окна осторожно кто-то постучал. Эдуард Васильевич открыл окно. Переминаясь с ноги на ногу внизу стоял небритый бард.

  – Андрюша! – Искренне обрадовался Максимкин.

  – Я это, Василич..., должок за мной.

   Отведя глаза в сторону, Андрюша положил в руку Максимкина мятую бумажку. Рот Эдуарда Васильевича изогнулся в горькой гримасе.

  – Но, Андрюша, если тебе нужно, можно не отдавать! Я подожду.

  – Ничего мне не нужно! – Раздраженно отозвался подросток и исчез в сгущающихся сумерках.

   Максимкин закрыл окно и вспомнил, что у него припрятана поллитровка на всякий, подобного рода, случай. И сейчас она была бы очень даже кстати.

   С каждой впитанной в себя каплей алкоголя Эдуард Васильевич мрачнел все больше и больше. После четвертой рюмки он уверенно, хоть и пошатываясь, поднялся на ноги. Довольно быстро он нашел прочную веревку, наспех смастерил петлю и пододвинув табурет, привязал ее к люстре. Затем одним, решительным движением Эдуард Васильевич накинул петлю себе на шею.

  – А мыло ты конечно забыл?

   Раздался сзади, до боли знакомый голос.

  – Это просто не гигиенично заниматься самоубийством с грязной веревкой!

   Максимкин попытался развернуться. В поле его зрения попал Вася, сидящий на полу и внимательно наблюдающий за разворачивающимися событиями. Поэт, что-то невразумительно промычал, теряя равновесие. Табурет вылетел у него из-под ног. Максимкин хрипя и цепляясь руками за веревку повис в воздухе. Секунду спустя, люстра, вместе с человеком и большим куском штукатурки, рухнула на пол.

   Альбинос подошел ближе. Максимкин, постанывая стащил с себя тяжелую люстру. Весь в известке, с покрасневшим лицом и тяжело дыша, поэт приподнялся на одном локте.

  – Вася! Откуда ты взялся на мою голову?

  – Да просто мимо шел, – обиделось существо, – дай, думаю, зайду, навещу друга.

  – Больше никогда, ничего, никуда не отсылай и не помогай никому!

  – Ты на счет своей оды? Ее напечатали?

  – Да, напечатали. Это просто ужасно! Это теперь мой личный кошмар!

  – А мне понравилось! – Вася был искренним. – А на завистников ты не обращай внимания, их пруд пруди, этих завистников!

  – Боже мой!

   Максимкин начал тихонько подвывать. Существо вскочило на ноги.

  – Эдуард, мне в голову пришла замечательная мысль, а не заняться ли нам хоровым пением? У тебя просто неплохо получается.

   Максимкин завыл еще громче, а Вася, присев на корточки и умиленно улыбаясь, с интересом слушал своего нового друга.

  ПЕСКИ ПЛАНЕТЫ НОМЕР ПЯТЬ.

  – Боже мой, один песок! Вся планета – одна большая песочница. – Сокрушенно покачал головой Стрелецкий.

  – Могло быть и хуже, – буркнул Полански, который, огромной ручищей, скреб свою голову, все больше и больше теряя от этого настроение.

   Хотя атмосфера соответствовала земным стандартам, с небольшими отклонениями, но снимать на этой планете скафандры было большой ошибкой. Песок был вездесущ. И еще ему помогал ветер. Небольшой такой ветерок, который на Земле был бы почти незаметен. Здесь же его появление означало трагедию. Полански еще раз провел пятерней по затылку.

  – Федор, конечно барханы прекрасны, но долго мы еще будем терпеть это издевательство?

  – Ты прав, Янок.

   Стрелецкий, прикрывая ладонью глаза, еще раз осмотрел горизонт.

  – Ладно, пойдем в космолет.

   Через минуту они были уже внутри. Полански перекрыл шлюзовые двери и включил очистку. Стоя в тесном тамбуре, мужчины одновременно ощутили приятное покалывание дезенсептирующего раствора.

  – Ты знаешь, Ян, там снаружи, я вдруг почувствовал, что нам наконец-то улыбнулась удача. Настоящая удача! После четырех предыдущих планет, эта просто не может оказаться пустышкой!

  – Ну, конечно!

  – Ты не понял, Ян, я серьезно!

   Мужчины переглянулись. Для каждого космического старателя такое понятие, как удача было слишком важно, что бы от него просто так отмахнуться.

  – Дай Боже! – Вздохнул Полански.

  – Кстати, как мы ее назовем? – Решил сменить тему Стрелецкий.

  – Песчаная, – не долго думая выдал поляк.

  – Как остроумно!

  – Что же предложит наш достопочтенный первый пилот?

   Полански, в ожидании сощурил глаза.

  – Ну, наверное, номер пять подойдет.

  – Как?

  – Номер пять.

  – Как остроумно!

  – Полански, у тебя есть вариант получше?

  – Да.

  – Какой?

  – Песчаная.

  – Ян, это банально!

  – Федя, не банальнее твоего пятого номера.

  – Ладно, тогда назовем – номер пять, тире, песчаная.

  – Пожалуйста, – пожал плечами Полански, покровительственно улыбаясь невысокому капитану, – все равно мое название короткое и легко запоминающееся.

   Шлюзовая камера закончила продув, и на стене загорелся зеленый глазок индикатора, оповещающий о том, что процедура очистки завершена. Стрелецкий подтолкнул напарника к выходу.

  – Знаешь, что, Ян?

  – Что?

  – Если ты будешь со мной спорить, в следующую экспедицию, я потребую оснастить корабль карцером, – проворчал первый пилот, улыбаясь одними уголками губ.

   Полански расстегнул еще один зажим летного кителя и вытер тыльной стороной ладони влажный лоб. Предчувствие предчувствием, но если и здесь ничего ценного не обнаружится, придется посетить еще парочку звездных систем. Ни один, уважающий себя, космический разведчик не вернется домой без добычи. Учитывая все это, экипажу пришлось теперь перевести системы жизнеобеспечения на минимальную мощность. Стрелецкий, с расстегнутым воротом, чувствовал себя не намного лучше напарника. Все три имеющихся у них сканера отправились, час назад, за информацией и пробами грунта. Прибыть они должны были с минуты на минуту.

   Федор Стрелецкий нервно пригладил свои редеющие волосы, уже тронутые сединой. Бортовой компьютер, наконец-то засек приближающиеся механизмы. Никогда не унывающий Полански, присвистнул от радости. Стрелецкий хмуро посмотрел на здоровяка.

  – Радоваться будем после того, как узнаем результаты разведки, если еще будет чему радоваться.

  – Опять предчувствие? – Ухмыльнулся Полански.

  – Называй как хочешь. Извини, Янок, пойду я пока отдохну. Когда компьютер рассортирует полученные результаты, сообщи пожалуйста мне.

  – Хорошо, капитан.

   Стрелецкий вышел за дверь рубки.

  – Нервы, ох уж эти нервы, – проворчал Полански, принимая на борт сканеры.

   Уставший мозг и тело капитана все больше и больше охватывала приятная дремота. Но окончательно уснуть ему видимо было не суждено, по крайней мере сейчас. Прозвучал сигнал видеофона. Стрелецкий, кряхтя и постанывая, сел в постели, включив при этом кнопку связи. Появилось изображение Полански.

  – Извините капитан, что разбудил!

  – Все нормально. Как у тебя дела?

  – Результат отрицательный. В радиусе пятидесяти километров ничего. Даже камней нет.

  – Глубинное сканирование?

  – Как всегда, до пятидесяти метров. Один песок.

   Стрелецкий потер ладонями начинающие болеть виски.

  – Ян, выпускай роботов. По обычной программе, глубинное сканирование до пятидесяти метров, должны же здесь быть твердые породы, а затем перелет в другую точку планеты. Я хочу прочесать ее вдоль и поперек. И размести полученные пробы грунта в трюм.

  – Слушаюсь, капитан.

   Экран видеофона погас. Стрелецкий лег, повернулся на бок и зевнул.

  – С такой работой не долго и бессонницу заполучить, – пробурчал он себе под нос закрывая глаза.

   Через некоторое время опять прозвучал сигнал видеофона. Стрелецкий сел и нажал кнопку связи скорее автоматически, чем осознано.

  – Капитан! Капитан, проснитесь!

   Голос Полански прерывался от волнения.

  – Роботы нашли пустоты на севере, артефакты! Там целая коллекция!

   Стрелецкий, который уже проснулся окончательно, застегнул китель и склонился над экраном.

  – Янок, прекрати нести эту околесицу и подготовь связный доклад. Я уже иду.

   Расстояние до рубки управления Стрелецкий преодолел в лучших традициях спринтеров. Полански протянул партнеру стопку фотографий. Через пять минут капитан бросил их просмотренными, на консоль пульта управления.

  – Ян, что тебе напоминает вот это изображение? – Стрелецкий ткнул пальцем в один из снимков.

  – Не знаю, – пожал плечами Полански, – наверное перечницу с двумя ручками.

   Стрелецкий улыбнулся.

  – Это даже может оказаться местным божеством.

  – Федор, судя по населенности этой планеты, точнее ее отсутствия, бывшим божеством.

   Оба весело рассмеялись. Стрелецкий посмотрел на монитор внешнего обзора, где во всю суетились роботы и другие вспомогательные механизмы, роя двадцати трех метровый котлован, всего в шести километрах от корабля.

  – Ян, давай подлетим ближе. Мне хочется выйти, понаблюдать за их работой.

   Минут через пятнадцать корабль благополучно преодолел нужное людям расстояние. Причалили его, из соображений безопасности, в пяти метрах от, укрепленных арматурными конструкциями, песчаных стен котлована. Старатели, предусмотрительно одев скафандры, вышли наружу. Вокруг наблюдался просто фейерверк технического прогресса. Роботы уже аккуратно раскапывали артефакты и переправляли их по конвейеру, наверх. Другие роботы принимали их, упаковывали в железные контейнеры и доставляли в трюмы корабля.

  – Боже мой, Янок, мы богаты! Стартовать можно сразу после окончания погрузки. Я же говорил тебе, что удача должна наконец улыбнуться нам!

  – Да, Федор, но учти, что удачу нужно так хватать за хвост, чтобы она не могла извернуться и надавать этим хвостом по физиономии.

   Стрелецкий улыбался, не обращая особого внимания на слова напарника.

  – Янок, как ты думаешь, нам удастся вывести все за один раз, или придется делать второй рейс?

   Ответа не последовало.

  – Эй, Янок!

   Стрелецкий обернулся и увидел, как фигура Полански оседает на песок. Профессиональные рефлексы сработали мгновенно. Стрелецкий подхватил отяжелевшее тело, уложил его и попытался нащупать пульс. В этом он не очень хорошо преуспел. Тогда капитан нажал кнопку экстренной помощи у себя на поясе. В это мгновение его поразила ужасная боль. Было такое ощущение, как будто в тело впилось ни как не меньше тысячи игл. Стрелецкий попытался встать с колен, но не смог. Последнее что он увидел, перед тем как потерял сознание, были роботы-санитары.

   Когда Федор открыл глаза, то первое, что он увидел, была белая стена, а второе – капельница.

  – Врачи сказали, что с минуту на минуту можешь придти в себя.

   Первый пилот перевел взгляд на говорившего. Рядом с больничной кроватью, еле помещаясь на стуле, восседал Адмирал Космического Торгового флота Павел Александрович Яшин.

  – Я в порядке, – проговорил старатель.

   Адмирал потряс двумя своими подбородками.

  – Я всегда знал, что ты крепкий парень! Рад приветствовать тебя на Земле!

   Яшин немного помолчал, собираясь с мыслями.

  – Знаешь Федор, меня попросили поговорить с тобой. Хорошо было бы отложить это на более позднее время, но на меня давят.

  – Почему только со мной? Что с Полански?

  – Его не удалось спасти, извини.

   Оба немного помолчали.

  – Что же все-таки случилось, Паша?

  – Ты не волнуйся, просто появились некоторые обстоятельства...

  – Товар не имеет ценности?

  – Нет. С этим все в порядке. Изделия, привезенные вами очень дорого пойдут на общемировом аукционе.

  – Жаль Янок не увидит этого.

  – Поверь, Федор, я сочувствую. Его семья получит хорошую компенсацию. Кстати, что у вас произошло? Кто мог подобраться к вам так близко?

  – Не знаю, Паша, не знаю. Сканеры не обнаружили ни какой жизнедеятельности, но видимо вам придется разобраться в этой ситуации. Врачи выяснили, что нас свалило?

  – Парализатор нервной системы, сильнодействующий. Твоему напарнику попали этой дрянью в позвоночник. Тебе повезло – в плечо.

   Стрелецкий прикрыл веки.

  – Давай ближе к делу, Паша, я устал.

  – Конечно, извини. Вы нашли кое-что поважней артефактов и теперь...

   Адмирал отвел глаза в сторону.

  – Договаривай, Паша.

  – Тебе грозит долгая изоляция. Ты знаешь систему, она не доверчива. Таковы правила. Государство не может рисковать такой информацией.

  – Говорил мне Янок, что удачу нужно держать изо всех сил.

  – Что?

  – Нет, это так...

   Стрелецкий приподнялся на локте.

  – И все-таки, Паша, что мы нашли? Ты можешь мне сказать, все равно я буду изолирован.

  – Федор, так ты точно подпишешь себе вечную тюрьму.

  – Не смеши! Считай она у меня уже есть. Я должен знать.

  – Ну ладно, – адмирал пожевал свои пухлые губы, – пески, которыми забиты два контейнера в вашем трюме, это панацея от всех бед. Это революция в науке! Корифеи от медицины утверждают, что теперь рак и другие опасные заболевания будут излечиваться так же просто, как и насморк.

  – Пески планеты номер пять?

  – Да, Федор.

   Стрелецкий удовлетворенно откинулся на подушки.

  – Извини, мне нужно идти. Я уже и так задержался здесь дольше чем нужно.

   Яшин поднялся, одернул китель и направился к двери. Помедлив, он остановился на пороге.

  – Выздоравливай, Федор!

   Старатель не ответил. Он, улыбаясь, смотрел в потолок.

  ДОЛИНА СОЗДАТЕЛЯ.

  – Ну, убей меня! Пожалуйста! Это так просто. Убей же меня!

   Эдуард Манов постучал пальцами по миниатюрному, электронному переводчику, висящему у него на поясе, которые, между собой, все космические исследователи называли просто «коробочка». Где-то, в тайниках души, он все ещё питал надежду на то, что аппарат не исправен. Но когда и второе существо заявило то же самое, все иллюзии астронавта испарились, окончательно.

  – «Больная раса!?» – Мелькнуло у Манова. – «Как можно просто так, взять и убить? Тем более разумное существо. Разумное или не разумное, но вот так просто, только по одной лишь просьбе – это уж слишком!»

   Теперь просил себя убить почти каждый, из толпы, собравшейся у звездолета. «Коробочка» не приспособленная для разговора с целым отрядом потенциальных клиентов психиатрической лечебницы одновременно, выдавала уже какую-то мешанину из слов и звуков, но смысл всё же был ясен.

   Манов отступил на шаг назад. Пальцы правой руки, которая уже легла на рукоятку лучемёта, мелко дрожали. Маленькие, не более полутора метров, аборигены, казалось твердо решили спровоцировать человека на убийство. Качая лысыми, синеватыми головами, скаля зубы, они подбирали с земли палки и камни, подходя все ближе и ближе. Эдуард оглянулся на звездолет, раздумывая над тем, сколько ему понадобится времени, чтобы оказаться внутри аппарата и над тем, зачем же, ради всего святого, он пошел в разведчики. Приключения? Да. Но за годы полетов работа стала рутинной. Слава первооткрывателя? Какая к черту слава!? О разведчиках чаще всего никто и не вспоминал. Деньги? О, вот это, да. Деньги. Большие деньги. Но, скажите на милость, зачем нужны деньги, если ты ими не воспользуешься, потому что вон тот резвый малый, в розовой тунике, уже твердо решил проломить тебе череп увесистым, рыжим от пыли, как и вся эта чертова планетка, булыжником. До спасительного люка оставалось два шага. Манов вытащил лучемет из набедренной кобуры. Толпа незамедлительно ответила радостным гулом на этот жест. Эдуард же вдруг понял, что не сможет, достаточно быстро, запрыгнуть внутрь корабля. Просто потому, что на планете «Песчаной», четвертой звездной системы, в созвездии Лиры, на которую нога человека, в лице Манова Эдуарда Юрьевича, ступила ровно двадцать восемь минут назад, сила тяжести была в полтора раза больше, чем на Земле. Толпа вдруг остановилась и затихла.

  – Вот так-то лучше, маленькие ублюдки! – Процедил сквозь зубы Манов.

   Более того аборигены расступились, давая дорогу трём своим собратьям в синих одеждах. Эти трое прошли ещё немного вперёд и остановились. Один из них воздел руки к небу.

  – О, Создатель! – «Коробочка» начала монотонно переводить.– Хвала тебе и твоей мудрости! Спасибо, что не покинул своих детей в такое сложное время и ниспослал помощника продолжить своё начинание. Слушай народ Эрлана! Этот чужестранец ниспослан спасти нас от вырождения, но сам он ещё не ведает этого.

   Эдуард, успокоившись уже намеривался убрать оружие, но последняя часть речи его очень насторожила. Лучемет так и остался в его руке. В это время эрланец продолжил излагать свой взгляд на создавшуюся ситуацию.

  – Так поможем Избранному судьбой и Создателем, понять предназначение...

   После этих слов в человека полетел первый камень. Какая-то, метко брошенная, палка больно ударила Эдуарда по ногам, свалив его на землю. Когда очередной булыжник угодил Манову в грудь, человек открыл беспорядочную стрельбу. Он, скорчившись от страха, конвульсивно сжимал гашетку лучемета до тех пор, пока не истощилась вся энергия. Манов попытался встать, отбросив от себя кусок, не нужного уже железа, но очередной камень угодил ему точно в левый висок. Через три секунды, бесчувственное тело звездного разведчика глухо стукнулось о песчаные камни Эрлана.

   Боль пульсировала в голове и казалось, что и во всем теле тоже. Эдуард открыл глаза и попытался сесть. С третьей попытки ему это удалось. Сидеть на жестком ложе было намного удобнее, чем лежать. Шероховатые, коричневые стены и лицо эрланца, стоящего перед ним, немного плыли перед глазами. Постепенно человеку удалось сфокусировать зрение.