Текст книги "Один плюс три(СИ)"

Автор книги: Аноним Malakla

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 2.

Атаман Сальского округа войсковой старшина Шатров, сорокалетний здоровяк, уроженец станицы Мигулинской, сидя за круглым обеденным столом, откушав чаю, жаловался своей жене:

– Сколько я сегодня с утра, Катенька, нервов потратил и не передать! Вроде всё сделали, а чего-то не хватаеть. И не пойму чего. Чому это, а?

– Ты всё в заботах, всё в заботах, мой атаман. Шер ами, нервы надо беречь, и отдохновение тебе нужно, сокол мой ненаглядный, – сострадала супругу его верная жена.

Сидя рядом за столом и отложив вязание, она гладила его ладонь. Ласка атаману нравилась.

– Катенька, уже неделю бьюсь, а кажется, что ничего к смотру и не готово. А отдыхать я даже и не знаю когда буду, – настроение атамана не улучшалось. – Вот и с утра сердце ворохнулось нехорошо так.

Жена всплеснула руками.

– Божеж, ты мой, может доктора, Яков Степаныча, кликнуть?– напугалась Катенька.

– Да нет, Катя, сердце у меня не болит, просто предчувствие было нехорошее, – пошёл на попятную, атаман. – Может всё и наладится, бог даст. Широко перекрестился, потом почесался...

Жена, хорошо знавшая мужа, для виду угомонилась, но в душу забрались сомнения. 'Может его кто сглазил? Ведь молодой он ещё для этого поста, всего полгода как назначили'. Взялась за вязание, привычная работа успокаивала, и Катя наперёд знала, что она сумеет помочь мужу. 'К вечеру придумаю. А ночью ещё добавлю. Уже можно...' Месяц назад ей исполнилось тридцать и она, потомственная казачка была чудо как хороша.

Атаман сидел и любовался, раскрасневшееся от каких-то своих мыслей, Катенькой. Отдыхал душою атаман. И чего греха таить, тоже настраивался на ночь. Спать на диване одному ему надоело. Дуже...

За столом ещё сидели: Варя, десятилетняя дочка атамана, спокойная девочка и главная помощница жены и шестилетний, поцарапанный пострелёнок Ромка, любимчик всей семьи. Хозяйка квартиры, Матрёна Меркуловна, уехала в гости в Тихорецкую.

Ромка, непривычно тихий, поглядывая то на мать, то на отца и думал, как сказать, что он сломал велосипед. Не сам, друзья помогли.

'Вот те крест, вздую этого задаваку, Гришку!' – божился он про себя.

Шатров-старший, отвлёкшись от рассматривания жены, посмотрел на сына. Учудил сегодня Ромка. Встречая отца, приехавшего на обед, умудрился упасть с брички и рассадил себе подбородок. Ору было много, особенно когда мазали ранку одеколоном.

'А что это он сидит такой тихий? Опять что-то натворил?' – подумал Шатров и хотел уже Ромку спросить об успехах на ниве всяческих проказ.

Но не успел. По глазам ударила темнота, курень тряхнуло, перед глазами атамана промелькнуло: 'Pimp my Ride and Z3', и его зрение восстановилось. Ромка испугавшись, заревел. Атаман протерев, разом взмокшее – в восьмой раз – лицо оглядел своих домочадцев. Напуганы были все.

– Так, а ну тихо! – не к месту скомандовал, да и непонимая вздорный смысл английской фразы.

Но строгий голос помог, бледность у домочадцев стала проходить. Выпили святой воды – от испуга – принесённой Катенькой, Ромка опять затих. Тихо спросил жену, что той привиделось. Катя так же тихо ответила, что 'какая– то темнота нашла, и дом тряхнуло, может это, землетрясение?' Закрестилась.

– Может быть. Главное, дети успокоились, – проговорил атаман и достал часы. – Через четверть годыны надось ехать на службу.

Жена стала убирать со стола. Варя пошла, поливать комнатные цветы в залу.

– Ой, папенька, маменька, идите сюда! – через минуту оттуда донеслось. Голос у Вари был удивлённый.

'Хм, шо она там нашла? Опять Ромкины проделки'. Шатров прошёл в залу, жена – за ним.

– Что ты тут нашла, дочка?

– Вон там! – Варя показывала в окно. – Смотрите! Курень!

Атаман шагнул к окну, посмотрел и обмер. Рядом ойкнула Катенька.

Через дорогу, на месте пустыря, где купец Собакин собирался построить большой лабаз и конюшню, стоял необычный домус в три окна. Рядом находился флигель. Шатров, прошедший сотником русско-японскую войну, испугался. Отшатнулся от окна. Зажмурился, моля про себя, чтобы морок исчез, но когда снова открыл глаза, дом с флигелем стоял на месте. Непреложно и крепко. Вопреки, так сказать всему. Захотел истово перекреститься, призывая на помощь святого угодника Николая, но на нём повисла, испуганная не меньше его, Катерина. Прижалась к нему роскошной грудью, и, обхватив до боли правую руку атамана, однообразно шептала:

– Господи, помоги, господи, помоги!

Шатров скосил глаза на жену. У бледной Катеньки были такие широко распахнутые глазища, что атаман, ажно ими залюбовался. 'Чудо, как хороша, Катерина Васильевна! Фу, отлегло'. Потом перевёл глаза на Варю, стоящую от него слева. 'Ты смотри, какая храбрая у меня дочка! Мы до жути перепугались, а ей только любопытно'. Варенька, своими синими с длинными ресницами глазами на самом деле, с любопытством, спокойно, разглядывала подворье напротив. 'Эка стыдоба так мне пугаться! Да ещё при родных. Защитничек! Разберёмся! А жену сейчас успокоим'.

Шатров посмотрел на жену, взгляд скользнул в вырез кофточки – дома Катя не носила казачью одежду – упёрся в ложбинку, шумно дышащей Кати, а левая рука, воровато, хапнула её правую грудь.

– Фу, охальник! – шёпот в ответ. И яркий румянец, мигом скрыл бледность жены, руку Шатрова она отодвинула от своей груди, но не отодвинулась от атамана, ослабила только хватку. – Ой, извини! Посмотрела снизу в глаза Шатрова, глаза уловили его фривольную насмешливость, и стала успокаиваться.

Шатров, показав свободной рукой на Варю, сказал жене:

– Смотри, какая смелая и учись! – чуть отодвинулся от жены, – А где Ромка? Ромка! Пойду искать пострела, да не переживай Екатерина Васильевна, ты ж – казачка. Погладил жену по спине, рука собралась спуститься ниже, потом подумала-подумала и не решилась. С сожалением. – Разберёмся! – голос атамана приобрёл властность.

Оставил на попечение дочери жену, он вышел из куреня. Ромку он нашёл во дворе, сидящего на заборе. Тот, обернувшись к отцу, засыпал вопросами:

– Папа, а это джинн перенёс на собакинский пустырь этот дом?.. А зачем?.. А почему? А как?.. Папа, ты ничего не знаешь! А это джинн сделал!

– Это – суслик. Мы его не видим, а он есть! – обронил Шатров-старший, потом односложно отнекивался и, с осмотрительным интересом, рассматривал подворье напротив.

Дом имел четырёхскатную крышу, крытую какой-то странной красно-коричневой черепицей. Штукатуреные стены были окрашены в бежевый цвет, так же выглядел флигель в два окна. Только флигель имел фронтон из особливых досок, и перед флигелем росли две пирамидальные вроде как пихты. Два окна дома были закрыты диковинными ставнями наполовину. Над домом и флигелем торчали радиовышки, на доме была какая то "тарелка" и белый ящик. Ещё был деревянный забор с бетонными столбиками, крашеный в зелёный цвет. 'Домина с чудными секретами. А я созерцаю', – подумалось войсковому старшине.

– Папа, а это что? А что, это гудит? Оу!

Атаман приподнялся на носочки и увидел – дорогу из асфальтобетона – как в Москве – и по ней со стороны центра станицы ехавший большой автомотор. Он сдёрнул Ромку с забора, от греха подальше. Ромка даже зашипел от обиды, но папа сказал: "Цыц, малой!", и Рома послушался, только прилип к забору, со жгучим интересом, наблюдая за действиями машины и необычным поведением отца.

'А папаня, будто испугался! Пойду маменьке скажу'.

Но Шатров не был напуган, как он говорил станичникам, служившим с ним в 19-м донском казачьем полку: 'Меня вид неприятеля успокаивает'.

Прищурившись, атаман рассматривал машину, которая затормозив, свернула к, неведомо откуда появившемуся, дому. На дверце машины Шатров увидел надпись – "Почта ЕК". Из остановившегося автомобиля вылез шофёр, бритый, в не казачьей одежде, с разноцветными татуировками рук. 'Ох, он же в бронежилете!' – сверкнула догадка. – 'Как у тех янки, в Варшаве. My God. Devil. Я ж таки лично шефу жандармов присягнувся не разглашать, шо там було!' В это время другой – пассажир – быстро открыв калитку, атаман видел только голову и верхнюю часть тела, прошёл к дому.

Отсутствовал "гость" минут пять. Много чего вспомнил атаман за это время, ещё отвлекала жена и Ромка, который завалил отца вопросами:

– Папа, а в доме люди есть? А в машине? А почему?.. А как?.. А зачем?.. А пойдём туда!

...и Катя не пустила супруга к машине. Поскольку забоялась. Да и не пошёл бы туда атаман. Карман БЖ водителя оттопыривали пистолеты, а у Шатрова только нагайка была. И только когда машина уехала, а бритый шофёр, Шатровым, ручкой помахал, атаману пришли мысли:

'А может это "иваны", переодетые, с Ростова пожаловали провернуть свои делишки? Так не похожи на ростовских бандюкив. А смотра, ей-ей, не будет, возьму отгулы...'

После всего этого, пораженный атаман отбыл на службу, твёрдо решив по-быстрому разобраться со всей этой "почти чертовщиной", появившейся на вверенной ему территории. Правда, внутренний голос твердил, что всё будет нормально, эти соседи – союзники. А своей интуиции Шатров доверял. На все 146%.

Глава 3.

Когда машина остановилась, в весьма перепутанных чувствах пошёл к калитке подворья. По сути, не моего, но находящегося на своём, то есть моём месте в оставленном городе.

– Борн, ты воды захвати, холодненькой, – попросила Эльза. – И давай побыстрей!

– Слушаюсь, мэм. А вы пока посидите, и не отсвечивайте, – соглашаясь, скомандовал, вылез и пошёл по домовладению.

'Итак, флигель закрыт. Отец у меня там уехал в гости. Жена и дочь, ещё не пришли – открываем дом. Ностальгировать будем потом'. Но руки задрожали. Тоска и боль, до черноты в глазах, навалились: "Утраты, сплошные утраты". Еле-еле справился с замком и со своими чувствами.

Ремень с пистолетом – на обувницу. БЖ бросил на пол. Пробежался по комнатам, и эта пробежка отодвинула переживания о потерях близких. 'О, а это кто дизайном занимался – Роман или Матильда?' Дизайн комнат – был. Спальня Лолиты – в розовых тонах, в зале – ЖК-телевизор "Sony" и немецкий электрокамин. В прихожей – музыкальный центр "Sony"; везде мягкая мебель, в кабинете – Михалыч – молодец! – компьютерный стол, шкафы – книжный и для одежды. Из одежды выбрал летние светло-зелёные брюки и рубашку – гавайку, светлые носки. Переоделся. На кухне из холодильника "Indesit" достал полтарашку минеральной воды. Закрыл его. Потом снова открыл и уставился внутрь: 'Ты, Михалыч, тормоз, ха-ха, два раза, свет в холодильнике присутствует. Это раз, теперь ищи газ – это два-с. На чём ты чайник греть будешь, чайник?' Чайник бы грел на индукционной панели фирмы "Bosch". Электричество для чайников – подкинули. В общем – bon, ибо квадратов сто двадцать жилого пространства. Моего. 'Я теперь – Корейко! А теперь, в машину, миллионщик. Ибо дамы пить хотят'. На ноги надел коричневые мокасины из обувницы. Высокая тумбочка привлекла мой взгляд. Четыре такта её разглядывал.

'Чёрт возьми, мне ж сегодня пятьдесят пять с половиной лет исполнилось!.. А тут такое!.. Придётся терпеть ...лишения'.

Поражённый в самую печень нацепил на пояс кобуру с Иж, закрыл дом и пошёл к ЗиРу по двору, выложенному тротуарной плиткой. В машине отдал воду Эльзе.

– А не хило живут операторы почты, – вставила свои пять копиёк Зося. 'Зося, ты чё такая дерзкая, а?'

– Зависть это – грех, Зося, правда, мама?

– Борн, а дома есть кто? – Эльза другой вопрос задала.

Отрицательно покачал головой, и мне стало стыдно.

'Мог бы и домой их пригласить. Культурней надо быть, герр домовладелец, культурней'. Мою заминку приняли совсем по-другому.

– Может родные ещё найдутся, – посочувствовал мне Борисов. Я махнул рукой, езжай мол, Николаич.

Развернулись, Николаевич, помахал рукой какому-то казачьему семейству, стоящему за забором, и мы медленно поехали искать жилища лялек. Всю первую половину пути ляльки старались поднять мне настроение. В общем, это им удалось, разговорился, и на них поглядывал. По сторонам редко смотрел. Так урывками, увидал: мост, вокзал, водокачку. Это Зося и Лиэль показывали.

'А удачно всё таки меня Борисов позвал. Сразу четверо союзников из моего времени. Да мы тут!' Выпитый коньяк ещё действовал и выдавал на-гора шапкозакидательские мотивы, с поднятием общего тонуса. Тем более Зося и Лиэль, были симпатичные девушки, росточком под метр семьдесят, "одноразмерные", лица только разные. Одним словом – видные девахи. Форменные блузки и брючки обтягивали аппетитные формы, расстёгнутые блузки так и манили заглянуть в декольте, Борисов меня даже одёрнул:

– Борн, ты за дорогой смотреть будешь? А то я тут кого-нибудь задавлю, пока ты сиськи Лиэль будешь разглядывать!.. 'Кого задавит? Пустую дорогу? Ой, как грубо. Я ж стресс вытесняю эротикой'.

– Фу, как грубо, – вслух, – я может – эстет, ярый ценитель женской красоты.

– Кобель ты, Борн! Вот ты кто, – сзади засмеялись. – Так и хочешь в сахарницу заглянуть.

– Я не понимайт, чьто есть – сахарница? 'Поюморим, трохи'.

– Не знаешь? – Нихт знаешь.

– Мальчики, что вы так разошлись? Ой! – в три голоса с явным испугом.

Всем по глазам ударило темнотой, Борисов резко затормозил, лялек бросило вперёд. 'Поюморили, бли-и-и-ин...' Еле успел не налететь лбом в переднее стекло.

– Что за... Откуда взялся этот туман? – от лялек; вокруг машины и на самом деле был густой туман.

Поспорив, поехали дальше, на первой передаче, Борисов включил противотуманки, они с трудом освещали дорогу. 'Странно, туман? И откуда здесь днём туман? Да с запахом лекарств, а?'

Доехали до перекрёстка. Дорога вправо вела на Сальск, Тихорецк и Ростов, а нам надо было ехать прямо.

– А ну, Николаич езжай к вон той машине, – сказал, узрев включённые габариты, стоящей на обочине, машины. – Может там наши?

Свернули вправо и подъехали поближе.

– Глазастый ты, Борн.

Включённые фары осветили внедорожник "Nissan Qashqai". Как на крыльях, полетел к нему, но в машине никого не было, Обошёл вокруг джипа; тёмно-зелёный, госномер – А 007 ЕВ, 130 регион. Блатной номерок, а что за регион? Не понятно. Полез в незакрытую машину. Между сидениями водителя и пассажира, нашёл барсетку и кожаную папку. Подошли остальные коллеги.

Разузнали, что машина принадлежит Гладкову Ардальону Николаевичу, 1965 года рождения, жителю Астрахани, владельцу строительной фирмы " АРМавис" который ехал вместе с Кукушкиной Анжелой Станиславовной, 1995 года рождения в сочинский санаторий "Голубая фишка" на отдых. "Папик и эскорт", что ли?' Отдыхать они собирались со 02. 08. по 25. 08 2014 года!

– Машинка из Астрахани, – прочитал Борисов. Он носом уткнулся в ТО.

– 2014 год? Так, что они из будущего? Невероятно! – Эльза удивилась, забирая из моих рук курортные путёвки и паспорта. – А девочка совсем молоденькая, он её на тридцать лет старше. Какое безобразие! – Эльзе и туман не помешал узреть главное.

– А может у них любовь? – поддел Эльзу Николаич.

– Разврат это! Он же – распутник!

– Ну, надо ж, как то девушке жить.

– Пускай идёт на завод, на фабрику! Работает пусть! Не поверю, что в Астрахани нельзя найти работу!

– Она "работает". – Как? – Чем!

– Фу, ты, Борисов неисправим! Борн, что ты там копаешься? Это не твоя машина. 'Счас. Не моя. Уже моя. Если конечно хозяин не нарисуется'...

– А он её хочет "прихватизировать". 'Ты глянь, Борисов слово заполнил'.

– Борисов, а кто "Микру" в гараже пригрел. Молчишь? – сказал наступательно. Николаич, что-то стал лепетать. – Борисов, оправдываешься, значит виноват!

– Борн, ты хоть покричи. Может этот Ардальон где-то ходит, – Эльза попросила, как приказала. 'Ну вот, накаркал'. Но я покричал. Тишина в ответ. Зося в это время нашла в багажнике пять чемоданов-тележек и пакет с едой. Эльза запретила их трогать, а потом переключилась на меня: – Борн, какой ты жадный! Дом есть! Флигель есть! И ещё машину хочет украсть! Каким лекарством тут воняет?

От греха подальше, спрятался в джипе. Из бардачка достал дамскую сумочку и руководство по эксплуатации транспортного средства, стал его листать, млея от радости по поводу найденной машины.

Ардальона не дозвался, зато туман стал редеть, посветлело. И тут раздался тройной женский вопль, заставивший меня выскочить из джипа. 'Что за дела?' Увиденное зрелище, ошеломило. Вместо дороги до хутора Видного была уютная узкая морская бухта с песочным пляжем. До этого пляжа было всего метров пятьдесят, а дальше вода до горизонта. Над бухтой уже было сияющее небо, лёгкий ветерок, спешно разгонял исчезающий туман. Слева, вместо привычного подъёма, были невысокие холмы, густо заросшие лесом.

'Мда, Ясная станет морским портом и курортной зоной! Та что ж они так плачут?' Ляльки ревели белугами белыми, спелыми...

– Борн, ты возьмёшь нас к себе? – осведомился хмурый Борисов.

– Куда я денусь!..

И тут же, за моей спиной, раздался гудок поезда. Развернулся и увидел медленно ползущий вполне современный товарно-сборный поезд. Он двигался в километре от нас. Николаич, достав из "ЗиРа" бинокль, стал комментировать:

– Локомотив "десятка", почтовый вагон, спецвагон, шесть крытых, четыре с лесом, четыре с углём, две цистерны и две платформы с техникой. Борн, поехали отсюда! – Борисов был хмуро-озадаченный.

Лялек пришлось минут пять успокаивать и заталкивать в 'ЗиР'. И мы уехали...

Глава 4.

Лейтенант внутренних войск Вениамин Чесноков, комсомолец, мастер спорта по боксу выполнял своё первое самостоятельное поручение. Он должен был вместе с «дедушками» – сержантом Рублёвым, ефрейтором Пивоваровым, рядовыми Фокиным, Сушковым и «духом» Холодовым – доставить партию зэка из Ростовской тюрьмы N 2 на станцию Ясная. Там должна была состояться передача конвоируемых для их перевозки на автозаке в зону N 24 в хутор Сухой. Зэков было тринадцать человек, и вели они себя всю дорогу очень тихо. А вот «деды» наглели. В Батайске «раздавили» бутылку самогонки, стали орать свои «дембельские» песни. Пивоваров, уже ночью, загонял бедного Холодова так, что тот к утру на ходу засыпал.

Чесноков, хотя и был старше "дедов" всего на два года, повёл себя по отношению к ним очень жёстко. Каждый получил тумаков таких, что мама не горюй. Получил и сержант Рублёв, звероватый крепыш, которого с начала его службы, боялись трогать даже кэмээсы по боксу, служившие в роте.

– Я этого, Веню, урою как назад поедем! – кипятился Рублёв, куря с Пивоваровым в тамбуре.

– Леха, не вздумай, он же нас застукал, – от ефрейтора. – А если он с Ясной позвонит в часть и заложит особисту.

– Обидно – да-а-а! – Рублёв, понимал земляка, но ему было обидно. – Меня ж никто не трогал. Помнишь начкара Мазниченко? Я ж его обламывал, да ещё как. А этот...

– Да, красиво он нас сделал, я даже не ожидал от него, – подвел черту кореш...

Затем сержанта позвали к лейтенанту, а Пивоваров пошёл прессовать "духа". Профилактически.

– Садись, сержант. Ты, как я понял, хочешь домой через дисбат поехать? – спросил Рублёва лейтенант, когда тот зашёл в узкое, как пенал, купе начкара. – Я могу это тебе организовать. По знакомству, через особый отдел. Сержант, хрил древесный... – Веня перешёл на такой командно-народный, что Рублёв даже дышать забыл.

'Да, красиво он меня сделал!' – сокрушился сержант в коридоре, куда его начкар выставил. Потом так рьяно взялся за службу, что "деды" летали, как "молодые".

Веня в это время стал готовить документы на передачу зэков, личные дела для "кума" зоны отложил в сторонку, а сам стал заполнять форму N 6. Он обдумывал: писать или нет о пьянке старослужащих и неуставных отношениях к рядовому Холодову, который был одногодком Вени, а его прессовали все кому не лень, даже с его призыва. 'Нет, не буду, я же ещё крайним и окажусь. А ещё припишут, чего не было, и особист, капитан Чебанько, тогда возьмётся за меня всерьёз'.

Три дня назад, в ходе приватного разговора, особист "попросил", как говорили солдаты "стучать" на сослуживцев.

– Сам ты дятел, Чебанько! – вслух сказал Веня и тут же испугался своих слов. Испуг усилила темнота, ударившая по глазам. – Что за муть?..

Поезд начал резко тормозить. Веню, вдавило в стенку, в купе потемнело, а за стеклом лейтенант увидал туманище. Состав ещё не остановился, а Веня был уже в общем коридоре спецвагона.

– Что вы как бараны в окна вылупились, смотреть за зэка! Рублёв, ко мне! – рявкнул. Сержант бегом бросился к начкару. – Осмотрись и доложишь, тебе три минуты, время пошло!

Веня из кобуры вытащил пистолет и дослал патрон в патронник, поставил на предохранитель, сунул обратно. 'Бережёного, бог бережёт'. Видевший всё это Холодов, побледнел.

– Не очкуй, Гена. Прорвёмся! – ругнулся Чесноков; Холодова это не вдохновило.

Веня обошёл его, прошагал в тамбур, открыл дверь вагона. Поезд стоял. 'Какой туман странный, у земли "кисель" а сверху солнце пытается проникнуть'. Прибежал Рублёв, с докладом:

– Тащ лейтенант, разрешите доложить? – лейтенант разрешительно кивнул. – Тащ лейтенант, нашим по глазам проехалась чернота, зэка дрыхли, но уже просыпаются. У двоих идёт из носа кровь. И они просят "хозяйского" чая.

– Будет им кофей в постелю. Позже...

Топот. Из сумрака выскочил человек, помощник машиниста. Лейтенант и сержант даже не успели напугаться, а на них хлынул поток информации. Вене пришлось спрашивать и переспрашивать, тараторящего как пулемёт, Федю Донскова о текущем вопросе:

– Куды бечь, тащ лейтенант. Бо связи со станцией Ясная нет, с Торговой тоже нет. У нас полчаса до скорого "Адлер – Пермь", – Федя шмыгнул носом. – А до Ясной рукой подать, где-то с километр осталось'.

– Скажи машинисту, пусть медленно трогает, – приказал Веня. – О, и туман расходится!

Федя убежал, поезд тронулся. А потом туман резко, как рукой сдёрнуло, исчез.

– Мамочки, мы где? – вытаращил глаза Рублёв. Веня не понял, Ясную он ещё не посещал. Сержант начал объяснять: – Там холмы, какие то, там речки этой не было (это он морской залив за речку принял), машины какие-то странные и дома другие, древние. Солнце высоко!

И зеленоватый Рублёв замолчал до самой остановки поезда. И лейтенант, бездумно, рассматривал окрестности.

Затем состав медленно, оставив справа водокачку, подъехал к вокзалу, яркому как пасхальное яичко, на котором была вывеска – "Станцiя Ясная". Поезд остановился. Спецвагон оказался между зданием вокзала и "Транспортной".

Стоявшие в тамбуре лейтенант и сержант, изумленно разглядывали всё, что находилось вокруг. Брусчатку перрона, чисто выметенную, привокзальную площадь и казачьи курени за ней. Лейтенант, держась правой рукой за расстёгнутую кобуру, спустился на перрон. Через площадь проехала похожая на буханку хлеба машина с надписью на дверце – "Почта ЕК"; вторая – похожая на американский джип – приостановилась, а потом поехала догонять первую...

Прибежали перепуганные машинисты, и Веня пропустил их в спецвагон. Затем из вокзала вышел служащий в дореволюционной форме. Стоял и таращился на поезд. И на площадь выскочили два конных, глянули на поезд и ускакали.

– Это же казаки! Белые! – пискнул машинист из-за двери.

Царский служащий, пятясь как рак, скрылся. Веня забрался назад в вагон и закрыл дверь...

– Что делать? – в тамбуре совещались. – И кто виноват, что они так круто влипли в ситуэйшн.

– Командир, давай дёргать отсюда!

– Куда дёргать? Как это кто нам поможет? Местное начальство тут обязоно быть! Элитное, блин! – отчеканил лейтенант.

Вслед за тем зэки стали требовать чай, а солдаты – завтрак. И не пришедший ни к какому решению, Чесноков, стал управляющим 'буфета'; два с половиной часа пролетели незаметно и в хлопотах. Зэкам опосля чаю стало жарко и они стали роптать, солдаты стали звереть, казаки появились и стали накапливаться на площади. Веня, плюнул, достал ПП из оружейного сейфа, вышел на перрон и выкрикнул несуразные фразы:

– Позовите советское руководство! – из ПП выпустил очередь в воздух. – Кышь, ястреб белый!..

'Казаки, понимаешь, зэки эти. А нервы, как и челюсть, надо беречь смолоду!' Казаков с площади как рукой сдуло.

Когда лейтенант вернулся в вагон, там всё было чинно и благородно. Веня успокоился и стал ждать. Толи помощи, толи чуда.