Текст книги "Ее крестовый поход"
Автор книги: Аннетт Мотли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)
В начале июля Ричард решил осуществить небольшой наглядный урок для Филиппа Августа и Конрада Монферрата. Когда весь огромный лагерь был занят обедом, состоящим из рыбы и муки, он возглавил небольшой отряд английских саперов, лучников и пизанских копейщиков и ринулся на показной штурм стен, прилегавших к Проклятой Башне. Лучники, одежда которых была пропитана уксусом – единственным общепризнанным спасением от "греческого огня", – сгоняли сарацин со стен своими меткими стрелами, в то время как минеры прорывали туннель под фундамент, закрепляя кровлю по мере продвижения деревянными подпорками. Набив туннель сухим хворостом, они подожгли его и поспешно отступили. Подпорки сгорели, туннель обрушился вместе с каменной кладкой над ним, и копейщики, поддерживаемые лучниками, устремились сквозь дым в образовавшуюся брешь.
Им был оказан горячий прием – осажденный гарнизон оборонялся со смелостью отчаяния. Сам Каракуш, командовавший обороной Акры, бывший придворный инженер и архитектор Саладина, первым бросился к бреши, размахивая своей скимитарой. Но он знал, что им уже не суждено победить. Слишком долго длилась эта осада. Силы доблестных защитников Акры были истощены, а ряды их буквально выкосила смерть. Тогда их было тридцать тысяч, теперь осталось не более трех.
Яростно сражаясь из последних сил, отряд защитников сумел оттеснить франков к их лагерю. С другой стороны равнины укрепления франков подверглись быстрой атаке конных лучников Саладина, облаченных в легкую броню и несшихся во весь опор на своих горячих лошадях. Заставив неприятеля бросить все силы на отражение внезапного нападения, они дали возможность оборонявшимся укрепить поврежденные стены.
Вслед за последним штурмом наступило затишье для дипломатических маневров. Ричард Английский, полностью захватив инициативу, прежде чем Филипп Август успел два раза повернуться на своем страдальческом ложе, направил посла в лагерь Саладина с предложением к султану встретиться для переговоров. Султан, хоть и весьма заинтригованный возможной встречей с внушавшим страх и уважение Львиным Сердцем, отказал ему с изысканной восточной любезностью, заметив, что переговоры будут невозможны, пока Ричард штурмует стены Акры. Но если атаки на город прекратятся, то Саладин будет чрезвычайно рад лицезреть английского короля.
Вскоре после этого султан получил известие от отчаявшегося Каракуша. Акра не могла дольше держаться. Без промедления Саладин отдал приказ о решительном штурме лагеря христиан. Армии крестоносцев, действуя с завидным единодушием, будто и не существовало никаких распрей, успешно отражали наскоки сарацин. В то же время трудолюбивые саперы подвели еще один подкоп под рассыпавшиеся городские стены. Трезво смотревший на вещи Каракуш запросил перемирия. Предложив сообщить ему условия, он одновременно призвал обоих христианских королей уважать доблесть гарнизона и позволить защитникам беспрепятственно оставить город, как имел обыкновение делать в сходных обстоятельствах Саладин.
Ричард Львиное Сердце и Конрад де Монферрат тут же сообща порешили, что они требуют сдачи города без всяких условий. Приказ был послан Каракушу. Тот плюнул на него, долго и замысловато проклинал, а затем воззвал к своим сверхсолдатам сражаться в священной ярости, пока все не падут. Чтобы покончить с ними, потребовалось еще пять кровопролитных дней.
Глава 10
ПОБЕДА
Утро 12 июля было таким, словно неожиданно настал конец света. Не было вселенского бедствия вроде пожара или наводнения, но нависла гнетущая тишина, тишина опустошения, которая ужасала сильнее, чем любая буря.
Больше не слышно было звуков обстрела. Ни треска ударявшихся друг о друга каменных глыб, ни жужжания тетивы арбалетов, ни свиста стрел, ни скрежета стали о кости, ни проклятий... все кончилось. Только тишина, закладывавшая уши и вселявшая страх в сердца своей жуткой пустотой.
Теперь могло показаться, что шум битвы был всего лишь неприятным дополнением к тягостной каждодневной жаре. В его отсутствие другие ощущения воспринимались как-то нереально.
В желтом безветренном воздухе жара, словно медный кулак, обрушивалась на головы победителей, наблюдавших, как изможденные, с пустыми глазами защитники Акры выходили через ворота, чтобы предаться в руки своих врагов. Существовал приказ не трогать их, и христианские воины стояли, молча потупившись, пока мимо проходили надменные чучела, чьи лохмотья резко контрастировали с яркими знаменами христиан, неподвижно повисшими над разрушенными укреплениями.
– Они храбрецы. Жаль, что им суждено отправиться в ад, однажды уже пройдя через него, – заключил симпатичный лучник, стоявший рядом с покрытым балдахином помостом, на котором располагалась английская королевская партия.
Иден оглядывала картину царившего вокруг полного разрушения. Грязные развалины стен, в тех местах, где они не представляли собой груды обломков или горы человеческих останков, были покрыты трещинами от ударов таранами; опустевшие осадные башни пьяно покосились над крепостными валами, их опущенные разводные мосты указывали на успех последнего приступа; штурмовые лестницы также были брошены победителями где попало. В отдалении виднелись гигантские осадные машины, бесполезные и громоздкие, словно левиафаны из старинной легенды, которая вдруг обернулась явью.
Над городом висела полупрозрачная серая пелена – отчасти дым, отчасти пыль. Казалось, в воздухе витал осязаемый дух опустошения и скорби.
– Итак, вот она какова, победа, – печально заметила Иден, обращаясь ко всем, кто мог ее слышать. Неизвестно почему, но она сейчас ненавидела себя.
– О, нет! – протянула Джоанна со свойственным ее семье шокирующим практицизмом. – Победа будет видна позже, и цена ее будет продиктована нами. А этот малоприятный спектакль – для наших солдат. Чтобы показать, какая судьба ожидает их, если они оплошают перед врагом.
Беренгария, которая не могла без слез смотреть на истощенных женщин и оголодавших детей со вздувшимися животами, с трудом бредущих в хвосте колонны пленников, обернулась, охваченная неожиданной яростью:
– Вы безжалостны, Джоанна. У вас нет сердца!
Невозмутимая Джоанна вздохнула:
– Ваша беда, ma chère belle-souer[7], в том, что вы чересчур чувствительны. Если, с Божьей помощью, вам доведется снова наблюдать подобное зрелище, советую воспринимать все более отстраненно.
– Не желаю отстраняться от этого! – яростно выпалила Беренгария. – Они такие же люди, как и мы, пусть не исповедующие истинную веру. Мне жаль их... как жаль любого, кто страдает.
– Кровь святой девы! Я не способна выносить столь бурное проявление эмоций. С вашего позволения, я покину вас и ваших дам. – Сказав так, бывшая королева подняла свой небольшой квадратный зонтик и оставила их, чтобы присоединиться к дамам своей свиты, которые прогуливались между шатрами.
– Скатертью дорога! – бросила ей вслед Беренгария. – Знаешь, Иден, я вряд ли люблю Джоанну. Можно было предположить, что ее характер смягчится после всех невзгод, выпавших на ее долю.
– Нрав у нее действительно крутой, однако я думаю, что за ним может скрываться более доброе сердце, чем тебе кажется. Вспомни ее мать. Та редко бывала обходительной, но никто из нас не сомневался в ее доброте.
– Никогда мне не понять этих Плантагенетов, – пожаловалась королева. – Почему нельзя говорить то, что думаешь, и всегда быть самим собой, как, например, члены моей семьи или мои ближайшие друзья?
Иден понимала, что королева думает о Ричарде, который красовался сейчас во главе своих войск.
– Поспешим, миледи, – быстро сказала она, желая развеять печальное настроение утра, – проедем через ворота и осмотрим город. Теперь нас ничто не удерживает. Только подумай! Не будет больше вооруженной охраны, в окружении которой чувствуешь себя пленницей, вроде тех несчастных язычников. – Она кивнула на приближавшуюся колонну, которой скоро предстояло быть разделенной на отдельные группы, в соответствии с рангом пленных и их принадлежностью новым хозяевам.
У открытых ворот образовалась всеобщая суета. Теперь, когда души их больше не омрачало вынужденное созерцание страданий других людей, крестоносцы принялись вкушать радость победы. Они вошли в Сен-Жан д'Акр под звуки труб и барабанов, причем великолепный маркиз Монферратский превзошел столь же великолепного короля Англии и первый с триумфом въехал в ворота. Везде: на стенах и башнях, в амбразурах и окнах, на крышах и над порталами – красовались знамена христианского мира: геральдические лилии, львы и леопарды, горностаи и орлы и над всем этим кресты – белый английский, алый французский и изумрудный крест Фландрии. Поднялся легкий ветерок, и знамена затрепетали, вызывая радостные крики. Горести остались позади, и наступил праздник.
В сопровождении символической охраны всего из четырех человек королева и Иден погрузились в шумящий город. Солдаты с большим трудом прокладывали дорогу в образовавшейся давке. Их проклятия перемежались с традиционным "Noel", когда кто-нибудь узнавал их и приветствовал Беренгарию.
– Как они могут узнать меня? – недоумевала она. – Ведь они имели возможность видеть меня только издали, в гавани. Наверное, они приветствуют великолепие моего туалета или красоту моей спутницы.
– Не происходит ли это потому, что наш эскорт выкрикивает "Дорогу королеве!" – предположила Иден.
– В самом деле? Их речь такая невнятная. Я ни слова не могу разобрать.
– Это английская речь, миледи, – пояснила Иден с легкой укоризной. – Они урожденные саксы, из Норфолка, что к северу от моих владений.
Смущенная Беренгария коснулась ее руки.
– Прости меня. Могу поклясться, что наваррский говор звучал бы столь же непривычно для твоего слуха.
В это мгновение ее лошадь отпрянула и в глазах королевы мелькнул испуг.
– Ma foi[8]! Сколько здесь этих ужасных зверей! Нельзя ли нам поискать другую дорогу?
В город входил караван навьюченных верблюдов. Окончание осады сулило несметные барыши для купцов, как франков, так и мусульман, и они уже стекались со всех сторон в наполненную людьми гавань.
– Не эмблема ли это маркиза Монферрата? – пробурчала себе под нос Иден, глядя на изящно вышагивавших зверей с наглыми епископскими мордами. Их вел смуглый итальянец, который, поймав обращенный на него взгляд, приветствовал дам на восточный манер, словно какой-нибудь турок.
– Что у вас там, синьор? – поинтересовалась Иден, указывая на тяжелые тюки, покрытые персидскими попонами с вышитыми на них лилиями маркизата.
– Специи, мадонна, сотня сортов специй с причалов Генуи и Пизы. Еще краски, парча, бальдечино, таффета...
Беренгария остановила его взмахом руки, и он, отвесив еще один поклон, продолжил путь, подбадривая свой караван возгласами, очень напоминавшими гортанные крики животных.
– Наш надменный маркиз не теряет времени даром, – заметила Беренгария. – Почему он избрал портом Акру, а не свой Тир?
Иден пожала плечами.
– Возможно, он уже рассматривает Акру как свою собственность, – предположила она. – Ведь город присягает Иерусалиму, а маркиз определенно рассчитывает забрать корону у Ги.
– Если только Ричард поможет ему в этом, – резко сказала Беренгария.
Иден усмехнулась.
– Конрад первым въехал в городские ворота. Будем надеяться, что это не дурной знак.
Королева ударила пятками лошадь, и они углубились в городские улицы. Ближе к центру разрушения были не так заметны, а некоторые дома уже восстанавливались в своем первоначальном виде отрядами солдат, превратившихся в каменщиков. Их товарищи вовсю трудились на стенах и на тридцати высоких башнях. Большинство домов были двух-трехэтажными и давали прохладную благословенную тень для продвигавшихся по улицам всадниц. Никаких признаков обитания не наблюдалось, так что трудно было предположить, сколько людей все еще скрывается за запертыми и забаррикадированными дверьми.
Беренгарии захотелось посмотреть гавань. Отыскать дорогу туда было совсем не сложно по отвратительному зловонию, которое доносил малейший порыв ветра, а оставаться на загаженном берегу перед Башней Мух, теперь полностью оправдывающей свое название, возможно было лишь несколько минут. Берег являлся единственным выходом для городского водостока и местом для отбросов. Сюда же сливали отходы от скотобоен и сыромятен, находившихся неподалеку. После осады даже луженый желудок кладбищенского пса не выдержал бы здешних видов и ароматов. Они не замедлили перевести взоры на гавань, где купеческие флаги с изображениями святых Марка, Лаврентия и Петра сейчас перемешивались с лилиями и крестами – итальянский флот Конрада ожидал погрузки. С косынкой у носа, королева отвернулась, но, как заметила Иден, не слишком поспешно.
– Фу! Это невозможно выдержать! Отправимся лучше на рынок в итальянском квартале – говорят, он так напоминает Венецию.
Натянуто улыбнувшись, один из копейщиков маркиза пальцем указал им направление в ту часть города, где обитали его соплеменники.
– Il Fondaco? Par – la! Belle, belle, Signore![9]
Толпа тут значительно поредела. Большинство христианских солдат устремились на вновь открывшиеся постоялые дворы, содержатели которых, учитывая потребности разгоряченных вином клиентов, давали возможность начать поправляться костлявым городским и лагерным проституткам. Более предприимчивые направлялись в публичные бани. Кто-то пустил слух, что чистота помогает предотвратить болезни. Дома становились выше и роскошнее, почти смыкались друг с другом над головами проезжающих по узкой пыльной улице.
За очередным углом послышались отчаянные крики. Не желая поворачивать обратно к вонючему порту, Беренгария велела сопровождавшим выяснить причину шума и последовала за ними вместе с Иден. Крики повторились. Озабоченно прищелкнув языком, королева завернула за угол.
Юная сирийская девушка, не старше тринадцати-четырнадцати лет, была распластана перед разбитой дверью, руки и ноги ее прижимали к земле ухмылявшиеся солдаты. Между ее смуглыми ляжками расположился сержант со спущенными до колен штанами, выполнявший свою отвратительную работу. Девочка не могла двинуться и уже не способна была кричать. Ее безумный взгляд был направлен в равнодушное небо, затравленное выражение сухих глаз говорило больше, чем любой крик боли. Маленькая, жалкая лужица крови пропитала белую джеллабу под мерно раскачивающимися ягодицами сержанта. Позади, у стены дома, удерживаемый тремя солдатами, стоял ее престарелый отец, громко кричавший и не имевший сил помочь. На нем была черная шапочка еврейского купца, кровь сочилась из глубокой раны в боку.
– Матерь Божия! Да остановите же их!
Скромный конвой королевы нерешительно переминался на месте. Их было четверо против семи, к тому же солдаты, насилующие девочку, были такими же англичанами, как и они сами. Если бы на их долю не выпало таскаться за королевой, они вполне могли бы оказаться сейчас на месте этих семи. Теперь они стояли, неловко улыбаясь, и не предпринимали никаких решительных действий.
Тем временем Иден, которую увиденная сцена привела в ужас, соскользнула со своего коня и прежде, чем поняла, что делает, взмахнула плетью и изо всех сил хлестнула по все еще работавшему заду сержанта. Мир заволокло красным перед ее взором, и она уже не сознавала, как кричала, нанося удары, вкладывая в них всю свою силу, выплескивая всю накопившуюся энергию и отвращение к скотам вроде Хьюго де Малфорса.
На узкой улочке началась заваруха. Отхлестанный сержант, грязно ругаясь, отшатнулся от истекавшей кровью девочки и прикрыл руками голову, защищаясь от ударов. Его подручные отпустили свою жертву. Двое бросились к Иден, в глазах их читалась жажда убийства, остальные направили свои мечи и пики против незваных противников из королевской стражи. Беренгария, охваченная паникой, бессознательно направила свою лошадь к Иден, и теперь последнюю удерживал только один человек, с изумлением увидевший гибель своего товарища, который упал с пробитой головой, когда его лягнула испуганная кобыла. Предоставленный самому себе старик медленно сползал по стене своего дома. Его дочь лежала без движения, широко разбросав ноги с задранными выше бедер юбками.
Потерявшая плеть Иден была вынуждена противостоять солдату, который угрожал ей широким кинжалом. Голова шла кругом от звона стали за спиной.
– Чертовы болваны! Это королева! – выкрикнул чей-то испуганный голос, сорвавшись на полуслове, чтобы захватить воздуха. Никто не услышал. Схватка шла не на жизнь, а на смерть, сопровождаемая рычанием, проклятиями и криками боли. Лошадь Беренгарии, мечущаяся посреди сумятицы, совсем обезумела и помчалась назад, той дорогой, по которой пришла. Перепуганная королева, вцепившись в поводья, отчаянно звала свою подругу.
Иден, которой удалось оттолкнуть клинок, направленный ей в горло, вдруг почувствовала, что силы ее иссякают. И тут же напряжение схватки спало, ибо ее мучитель сумел схватить Иден за руки и радостно закричал, обращаясь к своим товарищам:
– Эй, парни! Мы потеряли одну, зато нашли другую, еще лучше! И никто не скажет, что она не напрашивалась на это!
Услышав эти слова, стража королевы опустила свое оружие. Если девушка сама виновата, зачем им терять собственную жизнь? Избегая наполненных ужасом глаз, они беспрепятственно позволили оттеснить себя, восклицая:
– Мир, друг! Мы не будем спорить о ней. Она – ваша! – Все равно ей вряд ли удастся выжить и заклеймить их трусость. Один зажимал кровоточащую рану на руке, другой, похоже, навсегда останется хромым.
– Простите, леди, – пристыженно произнес третий, с поднятыми руками выполняя приказ повернуться к стене.
– Стойте тихо, тогда сохраните жизнь, – бросил им выпоротый сержант, жадно устремляясь к Иден, удерживаемой двумя его подручными. Они завернули ей за спину руки, и он разорвал платье от ворота до паха. Платье соскользнуло с плеч.
– Святая Урсула! – присвистнул один. – Да это лакомый кусочек!
– Ага... и я еще больше разукрашу ее, суку. И снаружи и внутри. – Низость сержанта была безгранична.
Он подошел вплотную. От него исходил резкий запах пота и испытываемого вожделения. Он схватил ее грудь и грубо сжал, другой рукой похотливо поглаживая рукоятку кинжала, висевшего на поясе:
– Пусть он остается здесь... пока что. Я не могу не прилечь на такую чудесную подушку.
Иден не произнесла ни слова и даже не молилась. Это было совершенно бессмысленно.
Конрад, маркиз Монферрат, неплохо провел последний час на морском берегу, прикрыв шарфом нос от неприятных запахов. Его генуэзский флот разгрузился, и теперь шла обратная погрузка. Без особых усилий, лишь передав несколько тысяч динаров в нужные руки, можно было добиться поразительных успехов в торговле, особенно в период блокады. Проезжающий верхом по грязным улицам, в окружении надушенной и украшенной разноцветными плюмажами свиты, он раздумывал над тем, стоит ли отправиться на охоту в горы с ястребами и парой обученных гепардов. Этой затее могла помешать встреча с рыскавшими в окрестностях отрядами Саладина. Со своей стороны, ему нельзя было ставить под угрозу перемирие. Как и любой другой, он уже достаточно навоевался.
Он уже практически решил вместо охоты вызвать на состязание в игре в шахматы своего высокородного пленника, эмира Тарапеша, когда глазам его предстало весьма необычное зрелище. На узкой улочке, в стороне от оживленной части города, неподвижно лежала посреди дороги полуголая местная девушка, а тем временем четверо чрезмерно возбужденных английских пехотинцев пытались уложить рядом еще одну. Но эта, отчаянно сопротивлявшаяся, была белой, изумительно красивой и почти совершенно обнаженной. Еще трое солдат стояли, опираясь на стену разграбленного дома, а один лежал, истекая кровью из перерезанной артерии. В мгновение ока маркиз оценил ситуацию и крикнул "Стой" зычным голосом, который столь часто нагонял ужас на тридцать тысяч таких же солдат. После чего он пришпорил своего жеребца и пнул в голый зад похотливого сержанта.
– Ты! Засунь свою задницу в штаны и держи ответ! А вы прикройтесь, мадам!
Его глаза ощупывали ее, пока она выполняла его приказание. Иден, которая никак не могла поверить в свое спасение, была испугана не меньше, чем ее обидчики, когда узнала своего спасителя и поняла, что впервые видит вблизи тирана Тира. Тонкогубый, с ледяным взглядом, он держался с достоинством, которое являлось его неотъемлемой принадлежностью наравне с богатым плащом, немецким нагрудником с золотой насечкой, цепью с рубинами на шее и перчатками, усыпанными жемчугом. Надменно возвышаясь на своем великолепном коне, он обозревал крестоносцев с холодным презрением.
– Ну? – рявкнул он.
Сержант потирал свой исполосованный зад и ушибленный копчик.
– Вы сами видите, милорд маркиз! Она англичанка!
Было общеизвестно, что ужасный маркиз не питает привязанности к англичанам. И что для него какая-то шлюха?
– Ты, как я вижу, тоже. – Голос его был удивительно спокоен.
Маркиз не пошевелил и пальцем, но его вооруженные рыцари спешились. Сержанта прирезали там же, где он стоял, – флорентийский клинок глубоко вошел ему в грудь. Товарищи его один за другим отправились следом, подобно тому, как они необдуманно следовали за ним в жизни; кровь пропитала песок, делая его черным. Иден содрогнулась.
– Уберите эту падаль. Нет, стойте. Девчонка еще жива.
Прежде чем рыцари успели приблизиться, Иден быстро опустилась на колени перед едва дышавшей девочкой. Поправила ее разорванные и окровавленные юбки, положила безвольную голову себе на колени, пригладила влажные волосы.
– Ей не захочется видеть сейчас мужчину, милорд...
Де Монферрат одобрительно кивнул. Она не беспокоилась о себе и не проявляла никаких признаков истерики, которую сочли бы своим долгом закатить другие женщины, окажись они на ее месте. Он чуть наклонился вперед:
– Скажите ваше имя, леди.
Пока она представлялась, он внимательно оглядывал ее. Прекрасное лицо. Бесстрашное. Красивая женщина, ей-Богу, хотя и не в его вкусе. Он любил маленьких, смуглых и томных, как его Изабелла. Но эта понравилась ему, ибо она не плакала и держалась с достоинством, будто сидела во главе собственного стола.
Он отдал короткие распоряжения, и Иден тут же была укрыта его темным бархатным плащом, а сирийская девочка оказалась на импровизированных носилках из мечей и туник, на которых ее должны были перенести в госпиталь. Там непременно найдутся женщины, которые присмотрят за ней. Балан, замечательное животное, стоял на улице чуть поодаль. Он не оставил свою хозяйку. Плотно завернувшись в плащ маркиза, благодарная Иден наблюдала, как солдат осторожно вел коня обратно.
– Я доставлю вас в ваше пристанище, – предложил маркиз. – В английском лагере у меня есть одно дело. Я вполне могу заняться им сегодня, не откладывая на завтра.
Дело было связано с Ричардом-Тричардом[10], любителем заключать договора и нарушать клятвы. Удобнее было бы заняться этим завтра, но Монферрат не любил английского короля. А тому, без сомнения, будет неприятно узнать, как его воины обошлись с приближенной его жены. Англичане – варвары, это каждому известно. Ну, а пока они ехали верхом, маркиз, желая отвлечь свою спутницу от пережитого потрясения и верный своей привычке интересоваться всем, что его окружает, задавал ей множество разных вопросов.
Он узнал много интересного к тому моменту, как на них почти налетел английский отряд, посланный королевой на выручку. Иден же выяснила, что Конрад де Монферрат был горячим защитником местного населения Акры и ценил их не ниже любого франка, а в будущем рассчитывал стать здесь правителем торгового города. Однако он ни слова не сказал по поводу жестких условий заключенного Ричардом договора, по которому весь город и все корабли перешли теперь к христианам. Помимо этого был потребован выкуп в двести тысяч золотых динаров за жизни пленного гарнизона. Иден уже перестала поражаться жадности английского предводителя, но ее слегка удивило сознание своей растущей симпатии и уважения к маркизу – не только как к своему спасителю, но и как к человеку, единственно способному воедино связать нити судьбы несчастного королевства Иерусалимского.
Ричард был занят переездом во дворец правителей Акры. Он был в самом дурном расположении духа, и созерцание Конрада Монферратского, торжественно ведущего под руку леди из Хоукхеста, словно награду, завоеванную на турнире, не могло способствовать улучшению его настроения. Рыча, с лицом красным, как гибискус, он стоял посреди экзотически украшенного двора в самом сердце грациозного, воздушного строения, размахивая мечом, словно находился все еще на поле боя. Солдаты с застывшими лицами вяло двигались куда указывал им меч, расставляя по гулким и холодным комнатам обстановку из Мэйтгрифона и королевского шатра.
Беренгария сидела на раскладном стульчике около круглого бассейна с плещущим фонтаном, безмятежно вышивая носовой платок для своего мужа. Внимание ее было поглощено работой, а когда она подняла глаза, то радостно вскрикнула, увидев под сводами окружавшей дворик колоннады Иден и маркиза. Поцеловав ее, Иден представила своего спутника и коротко обрисовала подробности своего спасения. Порывисто поднявшись, Беренгария сжала руки маркиза:
– Премного вам обязана, маркиз. К моему стыду, посланные мной люди прибыли бы слишком поздно.
Поцеловав, в свою очередь, маленькие руки, пожатие которых было ему довольно приятно, Конрад заключил, что эта леди весьма свежа и привлекательна и явно слишком хороша для Львиного Сердца. Он улыбнулся королеве, заверив ее, что сделал не больше, чем любой истинный рыцарь на его месте, однако в улыбке его сияло искреннее восхищение.
С другой стороны двора донесся раздраженный рев – Ричард с мечом в руке тяжело направлялся к своему гостю.
– Можете спрятать свой меч, сир. Я не сарацин, – с иронией заметил Конрад.
Обращая внимание Ричарда на его плохие манеры, не стоило рассчитывать на их улучшение. Опершись на меч, он злобно и презрительно воззрился на маркиза:
– Что вывело вас за пределы Фондако? Я считал, что вы торгуетесь о каком-нибудь товаре. Говорят, вы и прилавок себе на рынке поставили.
Конрад пропустил оскорбление мимо ушей:
– Я не так занят, как вы, поскольку не спешу украшать свое жилье собственностью других людей. Тем не менее, похоже, это в обычаях ваших подданных.
– Черт побери, что вы хотите сказать?
Беренгарии очень хотелось, чтобы Ричард не кричал так, это не придавало ему достоинства. Конрад помрачнел:
– Я хочу сказать, сир, что ваши войска... бароны, рыцари; простые солдаты прибирают к рукам имущество франкского населения Акры, не довольствуясь завоеванными у сарацин трофеями. Они силой врываются в дома, конторы порта, дворцы... Что толку в победах над сарацинами, когда купцы и священники, судовладельцы и торговцы находят свои жилища и лавки переполненными наглыми английскими крестоносцами, которые бесчинствуют и грабят повсюду, где пожелают.
Ричард поскреб свою бороду и пожал плечами.
– Король Филипп строго наказывает за подобное поведение, – продолжал Конрад. – Он просит вас делать то же самое. Мы прибыли спасти город, а не разорить его. Ваши люди – животные, которые готовы набрасываться на своих же собратьев... как произошло с вашей женой и леди Иден!
– Если глупые бабы ищут себе приключений, они непременно их находят, – проворчал Ричард, покосившись на королеву.
– Таким образом, – бесстрастно произнес де Монферрат, – мой господин Филипп Август велел передать вам, что, если вы не обуздаете ваших солдат, можете не рассчитывать на его помощь в покорении Иерусалима. Он требует вашего обещания прекратить разграбление города. И я требую того же.
– Вы! – Меч Ричарда звякнул о землю, когда он разгневанно шагнул вперед. – Вы суетесь не в свое дело, маркиз! Вам удалось первым внести свое знамя в ворота города, но вы не получили права в нем распоряжаться! Этот город не ваш, а был и остается местом, где правит Ги Иерусалимский!
Все, кто находился в затихшем дворе, ясно ощутили взаимную ненависть этих двух людей. Королева бессильно опустила руки, Иден затаила дыхание.
Конрад спокойно выдержал гневный взгляд голубых глаз. А затем мягко проговорил, обращаясь к своему врагу:
– Мне доводилось слышать, милорд, что вы любитель биться об заклад. На вашем месте я бы не ставил против меня в споре за корону Иерусалима... ибо я буду носить ее... несмотря на всех королей христианского мира!
Быстро повернувшись, он поклонился королеве и Иден:
– Mesdames... если в будущем я смогу быть полезен кому-либо из вас, можете всегда рассчитывать на меня.
Не попрощавшись с Ричардом, он немедля удалился. Проходя под колоннадой, маркиз столкнулся с Тристаном де Жарнаком, спешившим к королю с мрачным и озабоченным видом. Оба воина приветствовали друг друга с подобающим уважением.
– Проклятая итальянская гадюка! – пробормотал Ричард, адресуясь к подошедшему рыцарю. – Он цепляется за плащ Филиппа, словно собачий хвост. Дорого ему это обойдется – он не получит Иерусалима! Даю в этом свою клятву!
Тристан не обратил внимания на вспышку гнева.
– Милорд, ваше присутствие крайне необходимо в городе. Только что мне пришлось повесить дюжину копейщиков и лучников, грабивших дворец патриарха. Необходимо, чтобы вы отдали приказ прекратить мародерство. Иначе конца этому не будет. Люди пользуются возможностью натянуть нос французам, которым дозволено брать только собственность мусульман.
– Клянусь кровью ран Христовых! – Анжуйский недуг сдавил Ричарду горло. – После того, как итальяшка извалял свое знамя в грязи, ты это знамя подбираешь? Теперь меня будут травить собственные командиры? Клянусь Богом, это чересчур! Я не отдам такого приказа! Оставь их в покое, де Жарнак... пусть берут то, что находят. А если речь идет об изнасилованиях, прошу прощения, леди... то найдется достаточно шлюх, чтобы удовлетворить их похоть. Не думаю, что многих девственниц пронзят их клинки.
Иден возненавидела его, вспомнив о маленьком неподвижном теле в луже крови.
– Это принесет вам дурную славу, милорд, – решительно заявил Тристан. – Когда-нибудь несдержанность короля должна, стать причиной его падения.
Ричард тяжело посмотрел на него. Де Жарнак стал слишком много себе позволять.
– Подними мой меч, – приказал он.
Тристан видел меч, лежавший в пыли, но не пошевелился. Иден подсознательно поняла, что он не выполнит приказ. В мгновение ока она слетела со своего сиденья и подняла меч; отдавая его Ричарду, она изобразила невинную улыбку:
– О мой сюзерен, какой же он тяжелый! Я не могла поверить, когда мне рассказывали о его грозной мощи. – Она зябко поежилась. – Как страшен должен быть его удар.