Текст книги "Ее крестовый поход"
Автор книги: Аннетт Мотли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)
После недолгих мучительных колебаний она отправилась на поиски и нашла его в огромной трапезной Масияф. Ей пришлось дождаться, пока Хьюго закончит еду, прежде чем он вышел из зала, громко рыгая.
– Клянусь Распятием, леди, вы запели новую песню! Что вас вдруг заставило так стремиться к моему обществу? Пришли упрашивать за своего любовника? – глаза его потемнели. – Но здесь пощады не будет, клянусь вам.
Она тряхнула головой с горячностью, которая вызвала его интерес.
– Если вы пройдете со мной в мою комнату, я пошлю за вином. Это честь для вас, ибо в Масияф никто не прикасается к мясу и не пьет с женщиной вино.
Она подумала об отказе. Вполне возможно, что он вновь будет навязывать ей ухаживания в прежней своей манере. Но все же решила рискнуть. Нужно было разузнать как можно больше о намечаемом убийстве. Барон занимал небольшую комнату на первом этаже крепости, обставленную с поразительной для громадного мрачного здания роскошью. Наряду с традиционными диванами и подушками здесь был стол и несколько резных стульев в западном стиле. Чернокожий раб принес вино, и когда дверь захлопнулась за ним, Иден не смогла сдержать дрожь.
Усевшись напротив нее в кресло с прямой спинкой, сэр Хьюго протянул через стол кубок.
– Я вспоминаю, как вы наливали мне вино в Хоукхесте, – словно раздумывая, проговорил он. – Так будет снова, очень скоро. Мы все еще подходящая пара, миледи.
Иден пропустила это мимо ушей.
– Сейчас меня занимает не Хоукхест, а Иерусалим, – начала она.
Он не пытался скрыть удивление.
– Что можете вы сказать о... вероятном будущем Конрада Монферратского, занявшего там троп?
На сей раз удивлению его не было предела. Однако когда он заговорил, то тщательно подбирал слова и тон его был любезным:
– Оно будет таким блестящим, каким способен его сделать столь талантливый человек.
– Если он жив! – яростно выпалила она, не спуская глаз с безучастного лица.
Он шевельнул бровями:
– У вас есть причины сомневаться в этом?
Она подалась вперед, не отрывая от него глаз:
– Разве вам не известното, что знаю я?
Он нахмурился:
– Говорите дальше.
– Я уверена, что Рашид устроит его убийство... и знаю, что вы явились сюда от короля Ричарда.
Вновь удивленный взгляд. Догадки это или она действительно знает?
Он пристально оглядел ее.
– Лучше быть в неведении о делах Рашида, – заботливо предупредил он. – Ассасины удачливы, ибо их нанимателей никогда не удается отыскать. Они скорее умрут, чем назовут имена. Подобное знание не принесет ничего, кроме опасности, леди Иден. Рашид не должен обнаружить, что вам известны его планы.
Она криво улыбнулась:
– Он сам рассказал мне.
Сэр Хьюго взглянул на нее с явным беспокойством.
– Тогда живой вам из Масияф не выбраться, – сурово проговорил он.
Как ни странно, она не подумала об этом. И не собиралась делать это теперь.
Что движет Рашидом в совершении этого убийства? – спросила она.
– Он мудр. Он должен видеть, что Конрад несет новую надежду Иерусалиму... надежду на мирную жизнь христиан с сарацинами. Ему должно быть также известно, что Конрад заключил договор с Саладином. – Сэр Хьюго нахмурился, насупил черные брови. – Посмотрите вокруг. Чтобы поддерживать это могущество и великолепие, нужно большое богатство. Убить короля стоит много золота.
– Особенно когда платит другой король?
Но он не попался в ловушку:
– Этого я не говорил. – Касательно договоров, – продолжал он, – они мало что значат. Аль-Джабал тоже имеет договор с Саладином... с того самого дня, как ассасины проникли в главные покои дворца султана, доказав, что могут умертвить его в любой момент. Такова сила, которой владеет Рашид. Последователи почитают его богом. Нет на свете человека, которого он не мог бы убить, и никто не осмелится указать на него.
– А не боитесь ли вы за свою жизнь, сэр Хьюго? – воскликнула Иден, увидев возможность выжать правду хотя бы из его глаз, если не из уст. – Ведь вы секретный посланец возможного убийцы?
Цель была достигнута – она увидела искру сомнения, мелькнувшую в его глазах, прежде чем он погасил ее.
– Мне нечего бояться Рашида, – спокойно ответил он, улыбнувшись. – Я хорошо послужил ему и послужу еще.
Но она лишь покачала головой. Вкус ее маленькой победы был горек. Она даже не представляла, до какой степени ей хотелось, чтобы Ричард был невиновен. Он и в самом деле оказался гнусным человеком, недостойным королем для Англии. Бог должен увидеть это и неминуемо низвергнуть его с престола.
С удивлением она почувствовала, что по щекам ее текут слезы.
– Скажите, ради Креста, что вызвало ваши слезы? – изумленно спросил сэр Хьюго.
Она не ответила, все равно он не понял бы, но заметила, что ее слезы ошеломили его, и вскочила раньше, чем он успел прийти в себя. Он разинул рот как разъяренная рыба, когда она подняла задвижку двери.
– Благодарю вас за вино и проведенное время, барон, – холодно бросила она и была уже в середине коридора, прежде чем ее сюзерен смог сообразить, что жертва опять ускользнула от него.
Следующие несколько Дней Иден старательно избегала де Малфорса, хотя однажды издали она видела его склонившимся к плечу Рашида и улыбавшимся своей подлой, затаенной улыбкой, пока они разговаривали. Как бы глубоко сэр Хьюго пи проник в дела Аль-Джабала, он, несомненно, мог найти способ обезопасить себя.
Так он, видимо, и поступил, когда однажды выехал из Масияф и больше не вернулся. Но ее жизнь, как он заметил, была далека от безопасности. Ежедневно она ожидала, что будет брошена в подземелье или же, еще хуже, скинута с крепостной стены, что, как ей доводилось слышать, было основным наказанием у сатрапа. Но, при всех ее страхах, жизнь продолжала течь в том же спокойном русле среди садов и двориков. Временами ее просили спеть и сыграть для удовольствия Аль-Джабала, ибо тот любил чужеземную музыку. Ей приходилось заниматься шитьем вместе с другими женщинами замка, но не с теми, которых довелось ей встретить в секретном саду, куда она больше никогда не наведывалась. В счастливые дни ей дозволялось совершать верховые прогулки в горы в кольчуге, на случай вражеской засады, и под охраной полудюжины крепких наездников. За Баланом, по-видимому, ухаживали так же хорошо, как за ней. Шкура его блестела, и он резвился, точно жеребенок.
Чаще всего, однако, ее предоставляли самой себе и беспокойной компании горьких мыслей. Печаль ее была беспредельна. День и ночь она грезила о побеге, о возможности предупредить Конрада об ужасной опасности и оказаться рядом с Тристаном при его встрече с сэром Хьюго. Но она отлично знала, что сбежать из Масияф невозможно, а платить жизнью за попытку ей не хотелось. Тем не менее она не могла понять, почему до сих пор дорожит жизнью, ибо, хоть ей жилось вполне сносно, надеяться было не на что... чудо уже произошло, в Дамаске.
Однажды, ближе к вечеру, она сидела в своем излюбленном дворике, зашивая разорванный рукав одному из наемников Рашида; внимание ее привлекли ритмичные звуки, доносившиеся из-за стен. Она привыкла к возвращению всадников из какого-нибудь набега, но не услышала знакомого беспорядочного галопа, сопровождаемого дикими выкриками. Этот отряд двигался спокойно и размеренно, а перед воротами остановился. Заинтересованная, Иден поспешила на крепостную стену, выходившую на единственную дорогу, ведущую в Масияф.
От зрелища, представшего перед ее взором, голова закружилась, и она крепко вцепилась в парапет. Выстроившись в строгом порядке под развевающимися знаменами, у стен стояли одетые в черное рыцари святого Иоанна Иерусалимского.
Выехав вперед на могучем белом боевом коне, командир громко закричал, требуя впустить их.
Иден тоже закричала, не веря собственным глазам, но она находилась слишком высоко, и ее крик не долетел до него.
Ворота отворились, и рыцари въехали в Масияф; во главе небольшого отряда верхом на Горвенале был сам Тристан де Жарнак.
Все еще цепляясь за теплый камень парапета, чтобы не упасть, Иден постаралась собрать остатки самообладания и успокоить невольную дрожь во всем теле. Чудо Дамаска повторилось вновь. Господь смилостивился и еще раз направил Тристана для ее спасения.
Всем существом стремилась она сбежать вниз и броситься ему в объятия, но осторожность взяла верх, и Иден остановилась обдумать свои действия. Она понятия не имела, что за миссия у Тристана и как его здесь встретят. Похоже было, что он прибыл в Масияф под предлогом дружбы с Рашидом, но даже в этом случае было разумнее пока не обнаруживать себя. Она могла навредить Тристану, какая бы цель у него ни была. Лучше всего вести себя осмотрительно, наблюдать, слушать и выжидать удобный момент, чтобы как-то объявить Тристану о своем присутствии.
Пока достаточно было знать, что он рядом. Волна счастья нахлынула на нее, и она стояла, держась за зубцы, будто некое изваяние. В нее словно вдохнули новую жизнь.
Вскоре экстаз ее был нарушен чьей-то торопливой поступью. Появились двое стражников, явно искавших ее. И хотя их худые лица не выражали угрозы, сердце ее забилось чаще при сообщении о том, что Рашид желает ее видеть.
Аль-Джабал находился в самой маленькой из своих комнат, которая выходила в неприступный внутренний дворик замка, что дало возможность устроить в ней огромные сводчатые окна, закрытые толстым матовым стеклом желтоватого оттенка. Шейх был один, без слуг или охраны.
– Садитесь, госпожа. Я буду краток.
Никогда Иден не приходилось видеть человека, обладавшего столь величественным спокойствием. Чем объяснить, что этот невозмутимый человек, чьи руки мирно покоились на коленях, постоянно вызывал у нее безотчетный страх?
– В Масияф вам пришлось увидеть вещи, о которых вы, возможно, сочтете за лучшее забыть, – проговорил он безмятежно, словно беседуя о погоде. – Особенно случись вам оказаться в компании наших теперешних гостей из Крак-де-Шевалье. Это вопрос не только вашей жизни, но и жизни каждого из них.
Голос его звучал ровно и бесстрастно, даже теперь в нем не было злобы, лишь жуткая отстраненность, словно он играл в шашки со всем миром и мог одним движением очистить доску при малейшей допущенной оплошности. Его присутствие точно замораживало. Лучше уж грубое распутство сэра Хьюго – оно, по крайней мере, являлось проявлением человеческих страстей.
Она опустила глаза и смиренно поклонилась:
– Те вещи уже забыты, величайший.
– Тогда можете идти, леди Хоукхест.
Она все же осмелилась задать вопрос:
– Величайший...
– Говорите.
– Это лишь... женское любопытство... Я хотела бы знать, что ждет меня в будущем?
– Я не прорицатель, – заметил Аль-Джабал с легкой иронией. Он разъединил длинные тонкие руки и повернул их к ней ладонями вверх.
– Я еще не взвесил вашу полезность, – произнес он с достоинством, превращающим ее в ничто. – Когда я сделаю это, вы будете извещены.
Пришлось довольствоваться услышанным. Она поклонилась и готова была уйти, когда он вновь заговорил, на этот раз тон его был чуть более мягким:
– Есть, правда, одна услуга, которую вы можете оказать мне этим вечером. Мне доставляет удовольствие ваше пение. Нашим гостям также было бы приятно услышать напевы своих родных земель. Вы придете в зал развлечь нас за обедом.
Иден еле сдержала крик радости. Она увидит Тристана и, может быть, окажется с ним рядом. Улыбаясь, она отправилась в свою комнату сделать необходимые приготовления.
Укладывая волосы с большей тщательностью, чем за все последние дни, она прикидывала, как следует себя вести. Он не сможет признать ее, а она, в свою очередь, не сможет заговорить с ним, ибо простой певице не пристало обращаться к столь почетному гостю. И все же ей необходимо как-то сообщить ему то, что ей удалось разузнать.
Ее осенило, когда она начала перебирать в памяти песни, которые могла бы исполнить. Всем знакомы песни Прованса и Аквитании, знаменитые баллады о любви и рыцарстве... но только один из всех, как ей наверняка было известно, разбирал язык старой Англии – саксонский выговор сервов и крепостных, которому в детстве обучала ее Хэвайса. А Тристан говорил на этом языке во времена своей юности в Корнуэлле. Выбранный способ потребует железной выдержки и изощренного притворства, но это единственно возможный путь. Их встреча должна состояться на глазах у всех, и другого случая может уже не представиться. Она настроила кифару и с бьющимся сердцем спустилась в зал.
Пир был в разгаре, и вино лилось рекой. Личные музыканты Рашида, по примеру своих собратьев в Дамаске, наигрывали дикие ламенты горных племен – мрачно рокотали барабаны, страстно и безутешно рыдали рибеки. Она собралась попросить барабанщика подыграть ей, дабы настойчивый ритм помог поскорее завладеть аудиторией. Войдя в зал через заднюю дверь, она остановилась позади музыкантов, расположившихся напротив центрального стола Рашида на расстоянии, приятном для слуха сатрапа и временами почти нестерпимом для слушателей, оказавшихся в непосредственной близости. Оглядевшись, она затаила дыхание при виде Тристана, который сидел на почетном месте по правую руку от Аль-Джабала, всецело захваченный беседой с шейхом. Красота Тристана очаровывала, как будто она видела его впервые, так он был сейчас недосягаем. Присутствие его было не менее значительно, чем присутствие самого Аль-Джабала. Он был одет в великолепный белый бархат, усыпанный драгоценными камнями, и свет от стоявших на столе подсвечников отбрасывал блики на черные волосы, каждый завиток которых вызывал в ней болезненное желание.
Он поднес кубок к губам, и лицо его немного повернулось к ней. Ее охватила непереносимая жажда коснуться его, бесконечно глядеть в эти суровые и обольстительно ленивые глаза, почувствовать упругость его губ, что произносили сейчас любезности сидевшему рядом коварному властелину...
Музыканты окончили очередную мелодию. Она отвела взгляд от Тристана и поспешно заговорила с ними. Медлить было незачем. Она начала с излюбленной "Pax in Nomine Domine"[15], с которой крестоносцы прошли много земель, стремясь к своей цели. При этом она не отрывала глаз от повелителя Масияф и его достойного гостя, как того требовала от придворной певицы учтивость. Тристан, повернувшись к хозяину, не подавал виду, что заметил песню или ее исполнительницу, продолжая свою беседу, и для большей выразительности сопровождал речь отточенными жестами.
Первым приветствовал ее один из молодых рыцарей:
– Будьте благословенны, хозяйка! – воскликнул он, в восхищении ударив по столу кубком так, что вино выплеснулось на белый крест поперек его груди. – Теперь спойте "Ah Amour![16]" Ради ваших прекрасных золотых волос!
Она улыбнулась и исполнила просьбу, хотя заметила, что сидевший рядом старший рыцарь одернул юношу, и тот прослушал ее песню не поднимая глаз.
Но Тристан, казалось, до сих пор не замечал ее присутствия. Следующая ее песня была более задорной, ибо она хотела привлечь его внимание. В конце концов он должен был узнать ее голос. Ведь они так часто пели вместе те же баллады в Акре, и их голоса переплетались так, как телам было недоступно. Она сделала паузу, чтобы перевести дух и освежиться вином. Следующая песня должна была сказать ему все.
Словно почувствовав ее стремление, он слегка повернулся, позволяя взгляду как бы невзначай обежать зал. Глаза скользнули по ее лицу, не задержавшись, но Иден догадалась, что блуждающий взгляд предназначался только ей. Он понял все с первых минут... но, в отличие от нее, действительно умел быть осторожным. Вновь он повернулся к Рашиду, дружески улыбаясь, но при этом беззаботно поднял кубок в ее сторону и, запрокинув голову, осушил до капли.
Так он вселил отвагу в ее сердце.
Иден избрала старинную кентскую любовную песню о крестьянской девушке, соблазненной знатным господином. Мелодия была достаточно живая и изящная, чтобы увлечь рыцарей, несмотря на то, что ни они, ни сидевшие за соседним столом сарацины, как надеялась Иден, не понимали слов... которые совершенно не соответствовали оригиналу.
Иден пела о молодой женщине, нашедшей своего плененного мужа в сарацинском замке, откуда он не мог быть выкуплен, и о том, как сама она оказалась пленницей в другом замке, где должна была остаться, ибо открыла зловещий секрет его управителя. Тот подготовил кровавое убийство некоего удачливого в торговле принца, который однажды спас леди от весьма незавидной участи. Все это пропела она нежным голосом на мягком гортанном саксонском, без намека на скрытую в словах угрозу.
Тристан, занятый теперь бородатым эмиром, сидевшим справа от него, казалось, совсем ее не слушал. Он говорил без умолку и даже откинулся назад, смеясь от всего сердца.
Иден напоследок спела гимн, который, как ей было известно, любили рыцари. После чего поклонилась, приложив руку к сердцу, а затем смиренно простерла ее к Рашиду... или к блиставшей в сумраке белизной фигуре подле него.
Осталось еще одно, что могла бы она попытаться сделать перед уходом. По распространенному мнению, придворные музыканты прислушивались ко многому кроме музыки. Иден любезно поблагодарила мальчика, который выстукивал ритм ее мелодий на медных накарах – сдвоенных барабанах, более всего предпочитаемых сарацинами и служащих им как на пирах, так и в сражениях. Тот, в свою очередь, похвалил ее пение.
– Что привело столь необычных гостей за стол Рашида? – как бы между прочим поинтересовалась она, заново настраивая кифару.
– Это посольство, цель которого – заключить мир между Аль-Джабалом и рыцарями их Ордена. Уже многие месяцы они словно кость в горле друг у друга, – ухмыльнулся мальчик. – Но в то время как рыцари не способны взять Масияф, Рашид, увы, не может захватить Крак-де-Шевалье. Таким образом, лишь умножаются потери с обеих сторон... так что самое время заключить перемирие. Рыцарь в белом – их представитель. Он не принадлежит к Ордену. Как видно, для христианина он превосходный человек!
Иден улыбнулась.
– Простите, госпожа... вы так замечательно говорите по-нашему...
– Ты прощен, – сказала она и отпустила мальчика, улыбнувшись его замешательству. Он был превосходным мальчиком... для сарацина.
В своей крошечной комнате под Парапетом она вновь принудила себя ждать. Она страстно желала, чтобы Тристан отыскал способ увидеться с ней, но понимала, что риск будет слишком велик. В своей песне она ясно дала это понять, к тому же не слишком многое ее сейчас с ним связывало... лишь настоятельная необходимость передать свое сообщение Конраду Монферратскому.
Так что для пес не явилось неожиданностью, когда на следующий день Тристан ускакал со своими рыцарями из Масияф и она не смогла снова увидеть его вблизи. Как и накануне, она стояла на крепостной стене, и хотя подняла руку в прощальном привете, ни одна голова не повернулась, и двадцать один всадник продолжал спускаться по скалистому склону Ансариях. Сердце ее болезненно сжалось, и былая отвага почти покинула ее.
Через несколько часов возникло ощущение, словно он никогда и не приходил, и неопределенность опять начала мучить ее. Что уготовил ей Рашид? Был ли вовлечен в его планы сэр Хьюго де Малфорс? Нашел ли Тристан способ вызволить ее из Масияф и как скоро это могло бы случиться?
Время словно остановилось, и несколько дней ее жизнь текла размеренно, как и раньше. Она пела, вышивала, болтала с другими рабынями, запятыми работой по замку. Все они без исключения терзались любопытством по поводу Эль-Малик-Рика, который, по их убеждению, обладал не только сердцем Льва, но и неутолимым любострастием, присущим этому ужасному зверю. Иден сожалела, что не могла вывести их из этого заблуждения, не нанося ущерба христианству перед исламом.
Тем не менее Иден не находила себе места и уже начинала опасаться, что ее бесконечные рассеянные блуждания по дворам и переходам крепости могут выдать владевшее ею внутреннее напряжение. Обнаружив, что ей не позволяют совершать конные прогулки по вечерам, она обратилась с просьбой к солдату, который ранее в подобных случаях командовал ее охраной.
Он справился у начальства, и, к ее облегчению, разрешение было получено. Облачившись в кольчугу, в сопровождении шести всадников она выехала на равнину перед крепостью с единственным желанием помчаться, обгоняя ветер, пока не иссякнут силы Балана и ее собственные. Она всегда предпочитала активную жизнь, и долгие дни безделья и неуверенности сделали ее нервной и раздражительной. Рами следовали за ней иноходью, подбадривая себя странными пронзительными криками, что всегда сопутствовали быстрой езде. Они скакали, сливаясь в одно целое со своими коротконогими лошадьми, и их смуглые лица сияли диким восторгом.
Мчавшаяся во весь опор Иден не поняла, что произошло, когда они обогнули склон и выскочили в очередную длинную ложбину между горами. Только что рами вопили и визжали вокруг, когда она гнала Балана, соревнуясь с их предводителем... а в следующее мгновение один несся дальше уже с пронзенным стрелой горлом, захлебываясь ужасающим хрипом. Кто-то закричал о засаде, чья-то рука подхватила под уздцы ее коня, пытаясь повернуть его обратно. Для Иден это оказалось кстати, ибо справиться самой с испуганным животным было непросто.
– Масияф! – взвыл человек рядом с ней. Она накинула капюшон кольчуги и ударила пятками Балана, ожидая, что в любую секунду в спину ей ударит стрела.
Затем позади неожиданно прогремел голос:
– Иден! Вернитесь!
На секунду вновь воцарилось безумие, когда Иден, узнав этот голос, попыталась повторно повернуть коня. Балан отпрянул, вырвав поводья из рук сарацина и почти сбросив свою наездницу. Он понесся в Масияф, не обращая внимания на бешеные усилия, с которыми она пыталась его остановить.
Сарацины отступили, и теперь рядом с ней мчалась другая фигура, его огромный белый боевой конь легко преследовал дамского скакуна. Опередив их на несколько ярдов, Тристан натянул удила и повернул бьющего копытами Горвенала поперек дороги, там, где она была наиболее узкой.
– Hola, Балан! Тише, старина, тише! – воскликнул он, когда испуганный чалый заметался в безудержной панике. Тристан подхватил под уздцы дрожащего коня, останавливая его перед неподвижным старшим товарищем.
– Может быть, вы не желаете покидать Масияф? – предположил Тристан, приподняв бровь в жесткой усмешке. – Тогда я могухлестнуть вашего жеребца по крестцу, и он быстро доставит вас назад. Я уверен, он знает дорогу. К сожалению, ее знает и единственный ускользнувший от нас человек... и погоня не заставит себя ждать. Итак... если Балан вполне пришел в себя...
– Тристан! – Она улыбнулась и заплакала, пытаясь перевести дыхание; лицо ее было покрыто пылью и потом под горячим кольчужным капюшоном.
– Поговорим в Крак-де-Шевалье... – сказал он. – Это всего пятнадцать миль, способны вы их проскакать?
Она кивнула и, пытаясь справиться с дыханием, спросила:
– Конрад... вы смогли?
– Я отправил посланцев. Он будет под надежной охраной.
Она вздохнула с облегчением.
Он не мог дать ей передохнуть. Быстро развернувшись, они во весь опор помчались по равнине, где она едва успела заметить пять окровавленных трупов на песке и изрядное количество – гораздо больше двадцати – одетых в черное рыцарей, окруживших ее защитной фалангой, когда они устремились в раскаленный кошмар пыли, стучащих копыт и пульсирующего враждебного солнца.
По примеру рыцарей она поднялась на стременах и, отпустив поводья, пригнулась к вытянутой шее Балана. Напряжение ее коленных сухожилий становилось невыносимым, но она знала, что не должна расслабляться, ибо погоня была такой же неминуемой, как и смерть, в том случае, если они будут схвачены.
Тревога ее оказалась не напрасной. На изгибе дороги, похожем на то место, где была устроена засада христиан, из-за скал и из расселин в горном склоне высыпали воины Рашида. Дождь стрел посыпался на них с утеса, служившего сарацинам наблюдательным пунктом, и Иден неожиданно была брошена вперед на шею Балана ударом, который вышиб из нее дух с такой грубой и неожиданной силой, что могло означать лишь неминуемую смерть. Несмотря на ужасную боль, каким-то непостижимым образом она сумела удержаться в седле, в то время как дикие вопли разносились у нее за спиной. Она не думала, что Балан способен скакать быстрее, однако конь нашел в себе силы, пока они неслись, преследуемые свистом стрел, через ущелье, а рядом с ней, не отставая держался Тристан, лицо которого помрачнело при виде черного оперения стрелы, торчавшей сзади из ее кольчуги.
– Она не прошла насквозь, – выкрикнул он, заметив испуг Иден. – Ушиб поболит... но он заживет.
Она почувствовала облегчение от его слов, но боль от этого не уменьшилась. На мгновение она подумала, что было бы лучше, если бы ее действительно подстрелили... так хотелось ей лишиться сознания и ничего не чувствовать.
Понемногу, хоть это и казалось невозможным, они продвигались вперед. Теперь их преследователи вновь повернули в горы, на одну из скрытых тропинок, которые известны лишь тем, кто их проложил; изможденные лошади фыркали, радуясь небольшой передышке. Но даже когда они нашли долгожданное укрытие среди скал и кустарника, дьявольские вопли продолжали раздаваться совсем рядом. Тристан остановил коня, громко выкрикивая приказ, и несколько рыцарей с обнаженными мечами повернули назад, в то время как другие достали прикрепленные к седлам луки, приготовили стрелы и ждали в напряжении, подобном натянутой тетиве. Тристан увлек их дальше, и они с трудом двинулись вверх по осыпавшемуся склону, вслед за не знавшим колебаний предводителем. Иден лишь однажды взглянула назад, сквозь листву... и горько пожалела, что сделала это. Один из рыцарей, чей нагрудный восьмиконечный крест на одежде был разодран и пропитан кровью, схватился в смертельном поединке с пятнистым зверем из райского сада Рашида. Сейчас грациозная кошечка превратилась в ужасный клубок окровавленных зубов и когтей, терзающих тело несчастного. То был юноша, что окропил вином свой злополучный крест, когда Иден пела ему о любви. Леопард подобрался в последнем прыжке, и мальчик грянулся оземь, блестящие яркие внутренности вывалились из разорванного безжалостными когтями живота.
Иден едва не потеряла сознание от жуткого зрелища, но пришла в себя, услышав собачий лай. Им предстояло стать дичью, за которой развернута охота. Скованная ужасом, она почувствовала нетерпеливую руку Тристана на поводьях своего коня, и вновь они карабкались, спасая свою жизнь, вверх по неверному откосу, молясь лишь о том, чтобы подковы не потеряли опору.
Внезапно тропа вновь стала ровной, и они сумели оторваться от завывавших преследователей и скрыться в следующем ущелье.
– На сколько мы отъехали? – выдохнула Иден, спина которой пульсировала нестерпимой болью, а все тело онемело.
– От силы на четыре мили, – крикнул в ответ Тристан.
Она поникла в седле.
– Они будут гнать нас самое большее еще три, – подбодрил ее Тристан. – Потом мы вступим на земли Крак-де-Шевалье. Там нас ждет подкрепление. Едем – вы до сих пор отлично держались.
Он впервые улыбнулся ей, и даже теперь, среди смертельного страха и боли, она не смогла не восхититься его красотой, скрытой за железным самообладанием. Она робко улыбнулась в ответ, вспоминая... Но он отвернулся, устремляясь вперед, и ей пришлось подгонять коня, чтобы не отстать.
В конце концов все вышло, как он и предсказывал. Еще с милю преследовал их ужасный концерт людской и звериной погони. Когда же под белым палящим солнцем они поднимались на покатый гребень горы, каждое мгновение ожидая, что леопарды выпустят кишки их загнанным лошадям, на вершине появилось облако пыли, и черные силуэты понеслись к ним в ослепительных солнечных лучах. Тридцать рыцарей из Крак-де-Шевалье промелькнули мимо с яростным ревом "Господь и его Крест!" и обрушились на изумленных сарацин словно конные ангелы смерти, сверкая наконечниками копий. На этот раз Иден не оглядывалась, ибо Тристан торопил ее дальше, но звуки позади были ужасны, и она беспрестанно молилась, пока они пересекали хребет и спускались на мирную равнину. Вскоре отзвуки битвы затихли, и до них донеслось звонкое эхо стучавших о камни подков черного отряда, который с победой возвращался назад. Еще не успело стемнеть, когда они достигли Крак-де-Шевалье.
Величайшая в истории христианства твердыня являла собой великолепный образец строгой красоты. Венчавшая темную вершину, отвесные склоны которой обеспечивали надежную защиту с любой стороны, кроме хорошо укрепленной южной, массивная крепость не нуждалась в пылающем закате, дабы подчеркнуть свое величие и господство над окружавшей равниной. Иден, несмотря на усталость, испытывала благоговейный трепет, когда они съехали с северной дороги и вступили в густую тень перед единственным восточным входом.
Закованная в броню стража на стенах приветствовала их не слишком дружелюбно, однако внутри они быстро осознали, что те две тысячи человек, которые помещались в здешних казармах, были, ко всему прочему, братией Ордена госпитальеров и могли обеспечить приют усталому путнику не хуже, чем в самом лучшем постоялом дворе Европы. Мрачная крепость была также монастырем, где текла размеренная жизнь, со своей сводчатой часовней, домом для собраний членов Ордена и тихими крытыми галереями для уединенных размышлений.
В этом огромном, со строгим распорядком владении не было женщин, и Иден предоставили отдельную маленькую келью с белыми стенами, куда послушник принес ей воды, ни разу не подняв при этом глаз. С наслаждением она смыла с себя грязь и пот, которые въелись в ее кожу ничуть не меньше, чем у бедного Балана. На боках она обнаружила полосы грязи, подобные тем, что бывают у лошади от засохшей пены. На лице ее остался ободок от капюшона, а волосы потемнели от пота. Иден с удовольствием плескалась, точно птица в весенней луже, хотя тупая боль от рапы на спине немного мешала получать полноценную радость, после чего молодой брат, принесший ей воду, – теперь его глаза почти совсем исчезли с пылающего лица – с трепетом обработал огромный почерневший ушиб, используя мази из трав, по запаху напоминавшие те, которыми она пользовалась дома. Монах принес еду и питье в ее келью, ибо она еще недостаточно оправилась, чтобы занять место за общим столом под пристальными взглядами двух тысяч дюжих рыцарей-монахов.
Она лежала на животе, на тюфяке из папоротника, когда Тристан, отобедавший в огромном зале, превосходившем, по слухам, великолепием любой другой из существующих, пришел проведать ее. Он был без доспехов, в простой черной тунике и узких штанах. Черные волосы спускались на шею влажными вьющимися прядями.
Она подняла голову, и гримаса боли сменилась чистой улыбкой радости.
