Текст книги "Ее крестовый поход"
Автор книги: Аннетт Мотли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)
У него перехватило дыхание от ее душераздирающего крика, но он отстранил ее и позвал Абдула, который дожидался за дверью.
Затем, взяв свою трубку и спрятав ее в складки халата, он ушел прочь.
Много часов, как показалось Иден, проплакала она на кушетке Стефана, прежде чем Абдул осторожно дотронулся до ее плеча и сообщил, что эмир желает говорить с ней.
– Он обещает ради Стефана дать вам сопровождение, чтобы обеспечить безопасную дорогу куда вы пожелаете.
Совершенно разбитая и опустошенная, она тяжело поднялась и безвольно последовала за юношей.
Эмир был один в небольшой комнате, примыкавшей к залу. В глазах его уже не было прежнего блеска, его обращение было доброжелательным.
– Госпожа, вы испытали здесь ужасное горе, и мне жаль, что Стефан тому причиной. Теперь вы знаете, что должны уехать... но есть еще одно, что вам надо знать. Я не стану этого утаивать. Стефан не понимает, что уже слишком долго он злоупотребляет наркотиком. Опиум убивает его. Он умрет... очень скоро... не позже, чем через год.
Его спокойный тон был нестерпим. Иден поняла, что превращается в чудовище мщения – ногти ее стали когтями, чтобы выцарапать ему глаза. Она закричала:
– Вы один всему виной!
Его кровь брызнула ей на руки. Не переставая кричать, она рванулась за его кинжалом, но он перехватил ее руку своей железной хваткой, как и в прошлый раз, и покачал головой, мрачно улыбаясь.
– Нет-нет, госпожа. Вы не должны разлучать его со мной. Если вы сделаете это, он умрет еще быстрее, поверьте.
Он отпустил ее со вздохом, больше напоминавшим рычание, и она распростерлась у его ног, побежденная. Он больше не заговорил, и она услышала, как мягкими, кошачьими шагами он вышел из комнаты.
Ей ничего не оставалось, кроме как вновь отправиться в путь с отрядом вооруженных людей за спиной. Когда капитан поинтересовался, куда они направляются, она поначалу не знала, что ответить. Ее дорога так долго лежала в одном направлении – к этому ужасному месту, – что теперь она вряд ли могла определенно сказать, куда двигаться дальше.
Наконец она ответила:
– Мы едем в Яффу.
Ей следовало примириться с Беренгарией, прежде чем... Прежде чем? Отправиться домой в Хоукхест, сидеть перед очагом и глядеть на отблески пламени, как раньше, пока смерть не принесет ей избавление? Это невозможно вынести.
Проезжая по узкой мощеной тропе между скал, она подумала о Тристане. Хотя его любовь оставалась в ее сердце, ибо ничто, даже глубокая скорбь, не могла вытеснить ее оттуда, она не вспоминала о нем, пока оставалась в Куал'а Зайдун. Что же будет теперь с ними? – устало подумала она. Однажды она перестанет быть замужней женщиной... но смогут ли они принять свободу, добытую такой ценой? Она не могла даже задаваться этим вопросом, не в силах думать о будущем. Сердце ее было все еще переполнено болью утраты, и разум не оправился от потрясения.
Она не заговорила с сарацинским капитаном, снаряженным как для битвы, который тихо ехал рядом с ней. Обратив печальный взор на тропинку, которая вилась впереди, она пыталась через молитву вновь обрести путь к Богу.
Глава 16
МАСИЯФ
Возможно, характер задания был не по душе сопровождавшим Иден солдатам, сделав их медлительными и невнимательными. Как бы там ни было, они оказались совершенно не готовы к тому, что ждало их в окруженном высокими скалами ущелье, по которому они рассчитывали к вечеру спуститься с гор.
Какое-то время они проехали в должном порядке – попарно, вслед за Иден и предводителем отряда, и последние уже спускались вереницей на гостеприимную равнину, но в следующий момент двадцать всадников смешались в одну кучу, окруженные вдвое превосходившим их по количеству отрядом верховых и пеших, обрушившихся подобно лавине с гор и деревьев. Как ни храбро они отбивались, все случилось слишком внезапно. Вооруженные до зубов и находившиеся на собственной территории, они тем не менее один за другим падали от смертельных ударов боевых топоров, мечей и утыканных шипами булав, и мозг их смешивался с кровью, пропитывая песок. Все закончилось в несколько секунд. Иден, будучи неспособна из-за угнетенного состояния воспринимать подобные ужасы, лежала без чувств в окружении трупов, рядом с обезглавленным телом молчаливого капитана.
Когда она очнулась, первой ее мыслью было, что, возможно, она попала в ад. Голова ее свешивалась вниз, а висок ритмично бился обо что-то твердое и странно теплое. Нижней половины тела словно не существовало. Но теперь ей было все равно. Затем Иден еще раз провалилась в спасительное забытье.
Вновь вернувшись из черной пустоты, она определила, что находится не в аду, а перекинута через седло скачущей лошади. Она застонала, и размеренное движение прекратилось; голова больше не билась о горячий лошадиный бок. Чьи-то руки обхватили ее вокруг талии, а затем она уже неуверенно стояла на земле.
Медленно освобождаясь от оцепенения, Иден огляделась. Окружавшие ее лица не принадлежали людям Ибн Зайдуна, хотя они были так же хорошо вооружены и в большинстве своем очень молодые. Она нахмурилась, пытаясь сообразить. Потом припомнила.
Заметив ее бледность, один из них выступил вперед, собираясь поддержать ее, и улыбнулся довольно дружелюбно.
– Кто вы? – с трудом выговорила Иден, ощутив при этом, что горло горит огнем.
Человек предложил ей свою бутыль с водой.
– Имя мое не имеет значения. Я, как и все мы здесь, только слуга моего хозяина.
– Султана?
Но он больше не сказал ни слова. Забрав назад бутыль, он указал коричневым пальцем на ее коня. С радостью и облегчением Иден поняла, что по крайней мере не потеряла Балана, и охотно села в седло. Кавалькада двинулась дальше.
Прошло не так много времени, когда она заметила, что незнакомые воины везут ее почти точно на север, если судить по солнцу, и уже приближаются к подножию мрачных, неприступных гор. Захватившие ее, по-видимому, не собирались причинять ей вреда, но в то же время и не были расположены к разговорам. Любая попытка задать вопрос о таинственном хозяине или выяснить, почему ее не убили вместе с прежними провожатыми, обрывалась коротко:
– Молчи, франкская женщина.
Поняв, что ничего не добьется и только разозлит их, Иден ушла в себя, вновь обратившись к молитве. Однако хорошо знакомые слова сейчас мало значили для нее. То, что с ней происходило, казалось нереальным, фантасмагоричным, как во сне. Иден почти не воспринимала окружающее, ее не волновали ни резкие, опасные повороты тропы, ни собственная дальнейшая судьба. Сидя на спине Балана, она просто смотрела на камни впереди, без мысли, без чувства.
Так она проследовала без малого тридцать миль. В пути они дважды останавливалась, но ни разу не выходила она из почти сомнамбулического состояния. Будь она способна рассуждать, она, возможно, поняла бы, что таким образом тело ее давало спасительный отдых предельно истощенному рассудку.
Она пришла в себя только на закате. Вид солнца, опускавшегося за горный кряж, напомнил ей о Тристане, как будто бы он находился рядом. Наверное, ей предстояло вечно видеть его в кроваво-красном сиянии... на крыше дворца в Акре... и в райском садике под Дамаском. Сейчас ее вновь окружали горы: дикие зубчатые цепи усеянных валунами перевалов и отзывающиеся эхом каньоны, самые мрачные и угрожающие из всех, через которые довелось ей проезжать.
Она получила ответ лишь на один вопрос.
– Это хребет Ансарийя, женщина, тот, что лежит между реками Омс и Оронт.
Что-то смутно знакомое было в этих названиях, будто бы известное или слышанное раньше, но ощущение это сразу же пропало.
– Далеко ли нам ехать? – устало спросила она, почти не рассчитывая получить ответ.
– Недалеко. – Молодой мужчина указал вверх, на черневшую громаду гор.
– Я ничего не вижу, только скалы.
Все же, вглядевшись попристальнее в темноту, она увидела еще кое-что. На черном, неприятном силуэте гор появилось несколько крошечных, еле заметных огоньков. По мере того как отряд подъезжал ближе, огоньков становилось все больше. Тропа неожиданно повернула, и Иден поняла, что огоньки светились не на склоне горы, а на огромной чернеющей массе, которая неясно вырисовывалась у подножия. Неровные, украшенные башнями, напоминавшие замок очертания указывали на существование еще одной неприступной твердыни, подобной той, которую она недавно покинула.
– Это крепость вашего хозяина?
– Это Масияф!
Вновь Иден показалось, что название ей знакомо.
– А ваш хозяин? – снова спросила она.
– Вы предстанете перед великим Рашидом, который поступит с вами по своему желанию.
Имя ничего не сказало Иден. Она молилась, чтобы это не оказался еще один деспот, подобный нечестивому Ибн Зайдуну.
Хозяин Масияф сидел за столом, когда вернулся его отряд. Пиршественный зал находился в центре замка, построенного в виде лабиринта, с единственным входом через неприметные ворота в одной из массивных стен. Ворота были двойными и тщательно охранялись. Прозвучал пароль, который неоднократно отозвался эхом в ведущих к залу коридорах, увешанных тяжелыми гобеленами и устланных богатыми коврами. Хозяин Масияф был сродни Ибн Зайдуну. Иден ясно видела, что Рашид, кем бы он ни был, также купался в роскоши. Войдя в зал, она вдруг ощутила атмосферу Мэйтгрифона: тот же многоголосый рокот разговоров, заунывные стенания трубы, звон бубнов, настойчивый грохот барабана; тот же стук посуды и суета людей, не способных долго усидеть на месте.
В зале находилось не менее ста пятидесяти сарацинских воинов, рассевшихся за четырьмя столами, расставленными буквой "Е" по очевидной иерархии. Теперь было не сложно узнать хозяина, ибо манера держаться выделяла его среди всех собравшихся. Он не был ни высок, ни массивно сложен и являлся среди собравшихся единственным человеком преклонного возраста, хотя сам возраст определить было невозможно. Как и Элеонора Аквитанская, сидящий во главе стола человек мог быть и сорока лет от роду, и стоять уже одной ногой в могиле. Мудрое лицо патриарха было испещрено глубокими морщинами, но глаза, которые обратились на вошедшую в сопровождении капитана белокожую женщину, оказались ясными и проницательными, а жесты были легкими и быстрыми. На нем были черные с золотом одежды, весь вид его демонстрировал абсолютную власть. Все это Иден успела заметить, прежде чем ее бесцеремонно толкнули вперед и она упала перед ним лицом вниз.
– Пади, франкская женщина, перед легендарным Рашид-эд-Дин-Синаном... правителем хашашинов!
Иден лежала, распростершись на холодном полу, но кровь ее пульсировала все сильнее, ибо в памяти всплыл золотистый мурлыкающий голос, со смехом воскликнувший: "Пошлем к нему ассасинов!" А другой голос, столь близкий ее сердцу, холодно и подробно рассказал о сущности и методах еретической секты исламских убийц.
Затем совсем рядом с ней, словно в насмешку, прозвучал еще один голос – из далекого прошлого. Этому голосу было не место здесь, но и ослышаться она не могла.
– Осторожней, Файсал, – тебе следует с большим почтением относиться к подобной красоте.
Она не верила своим ушам. Наверное, она была одержима бесами. Голос – грубый, хриплый, незабываемый – принадлежал сэру Хьюго де Малфорсу.
– Можете подняться, леди Иден. Повелитель Рашид разрешает вам.
Медленно, как во сне, она встала на ноги. Это был не вселившийся в нее демон. Он стоял напротив – ухмыляющийся, страшный, торжествующий... барон Стакеси и сюзерен Хоукхеста, в одеянии из рубинового бархата, лицо отмечено рубцами после памятной встречи с юным Жилем.
– Они захватили редкостную добычу, о величайший, – заметил он, и его кабаньи глазки радостно сверкнули.
Затем состоялся короткий разговор, из которого Рашид узнал о происхождении Иден и о ее вассальной зависимости от сэра Хьюго.
Посреди речи он вытянул руку и оборвал на полуслове черного рыцаря:
– Я выслушаю историю этой женщины из ее собственных уст.
Он говорил негромко, но все же его голос отчетливо прозвучал в сводчатом зале. Когда он заговорил, все смолкли.
Иден немедленно препроводили в более уютную комнату, с мягкими диванами и столом, уставленным кувшинами с вином. Ей было позволено сесть и утолить жажду, а вскоре в комнату вошел Рашид. К облегчению Иден, сэра Хьюго с ним не было.
– Теперь, – произнес спокойный отрешенный голос, – вы расскажете мне все. Ваше присутствие и удивительное стечение обстоятельств, приведшее вас сюда почти сразу после вашего земляка, заинтересовали меня.
В нем не чувствовалось доброты, но не было и жестокости, так что Иден собралась с духом и поведала историю своего поиска. И хотя она испытывала сильный страх в присутствии этого всемогущего сатрапа, чья зловещая слава вызывала уважение самого Саладина, боялась она не за себя. Он не должен был причинить ей зла, ибо она не имела для него никакого значения, разве что как объект для выкупа. Так что она позволила себе немного расслабиться и, прихлебывая вино, рассказала свою историю.
– Итак, вы убедились, что ваш муж не может быть выкуплен, – Задумчиво заключил он, когда она закончила рассказ. – И оставили его в руках моего старого врага, Ибн Зайдуна?
– Да, так и было.
Она опустила глаза: хватило и той правды, что она сочла возможным сообщить.
– Что бы вы предприняли, если бы я позволил вам покинуть Масияф?
– Отправилась бы в Яффу, чтобы разыскать королеву Англии, которой я служу.
Черный шелковый тюрбан слегка наклонился, сверкнула золотая брошь в виде полумесяца.
– Возможно, вы так и сделаете... но не теперь. Пока вы моя гостья. И никто здесь не причинит вам вреда.
– Сэр Хьюго... – начала она, не зная, что сказать дальше.
– Никто не повредит вам, – повторил он.
Его чистые глаза ни на мгновение не отпускали ее, глядя при этом куда-то очень далеко... и в то же время легко проникая в ее мысли. Она видела, что глаза его почти бесцветны и в них словно плавает легкий сероватый дымок. Она не могла оторваться от этих глаз, испытывая ни с чем не сравнимое ощущение. А его низкий голос, несмотря на значительность, легко уносил прочь все владевшие ею заботы, и она начинала испытывать удивительную успокоенность и благодушие. Она послушно кивнула на предложение покинуть его и отдохнуть, хорошенько поспать до утра.
Затем она выпорхнула из комнаты, истома покинула ее тело, и печальные складки исчезли с ее чела. Состояние ее было столь же нереальным, как тот бессвязный сон, в который превратилась ее жизнь, и все ее мысли унеслись прочь, так что ее воспоминания о проведенной ночи ограничивались ощущением удивительного невесомого парения над периной, отведенной ей для отдыха.
На следующий день силы и бодрость почти совсем вернулись к ней, и она смогла сознательно оглядеться вокруг впервые с тех пор, как оказалась в Куал'а Зайдуне. Теперь она испытывала незыблемое спокойствие – возможно, оно было даром того загадочного человека, который правил этой крепостью. В таком случае дар этот был не от мира сего. То, что он сотворил прошедшей ночью с ее изнуренным телом и истерзанным рассудком, было не что иное, как магия, – в этом она не сомневалась. А магия – работа сатаны. Не здесь ли скрывался корень могущества Рашида-эд-Дин-Синана?
Даже если и так, она не могла не чувствовать глубокого облегчения от того, что этим приятным прохладным днем в Масияф она вновь была такой, как раньше. Вскоре стало ясно, что ей предоставлена свобода передвижения по замку. Хотя каждая дверь охранялась, никто не препятствовал ее проходу. Ей даже позволено было прогуливаться во внутренних двориках меж высоких стен с узкими бойницами, через которые солнечные лучи пронизывали струи фонтанов.
Во время одной такой прогулки вскоре после полудня ее обнаружил сэр Хьюго де Малфорс.
– Приятная встреча, Иден.
Она не задрожала и не опустила глаз, но ответила ему долгим, спокойным взглядом. Ее отвращение к нему было неизменно, но вместе с тем существовала и какая-то нелепая близость, ибо он напоминал ей о доме.
– Что вы делаете здесь, сэр Хьюго?
Он вопросительно поднял одну бровь:
– И это все, что вас интересует? Разве вы не стремитесь узнать о злоключениях, приведших меня сюда... безденежного барона, прогнанного из собственного дома, без единого человека, кто мог бы сопровождать меня в странствиях?
Он был весь налит желчью и явно искал ее, чтобы обвинить. Следовало быть осторожной.
– Меня это не касается. Я спросила лишь, что вы здесь делаете.
Он нахмурился:
– Все так же горда? Что ж, можете хранить свое достоинство, леди... но помните, однажды я заставил вас пасть достаточно низко. Тогда я неплохо поразвлекся, и ваш побег совсем меня не обрадовал.
Будь она в Хоукхесте, Иден ужасно испугалась бы, но в окружении могучих стен крепости Рашида Хьюго терял свою значимость, и его злобные выпады почти не беспокоили ее.
– Но мы все исправим, леди Иден, обещаю вам!
Если он рассчитывал вывести ее из равновесия, то просчитался. Она присела на край фонтана и опустила руку в воду, выражение лица по-прежнему оставалось светлым и задумчивым. Казалось, ему никогда больше не добраться до нее.
– Не станете говорить, зачем вы здесь, – проронила она, словно он Ничего не сказал, – и не надо. Меня, как и хозяина этой крепости, заинтересовало лишь случайное стечение обстоятельств, повлекших нашу встречу.
Хьюго оскалил в усмешке великолепные зубы:
– И вы, конечно, опасаетесь? И хотите удостовериться, не касается ли мое дело вас или вашего труса-муженька? Пусть же вами владеет это желание. Одно скажу... когда я закончу свою миссию и отправлюсь домой, то отправлюсь не один. Мы вернемся в Хоукхест вместе, миледи, и продолжим наши забавы. Как вам это понравится?
Она по-прежнему не обнаруживала реакции, хотя горло ее пересохло. Спокойный ответный взгляд разъярил его не меньше, чем ее молчание. Он шагнул к ней и занес руку.
– Осторожней, сэр Хьюго. Рашид сказал, что здесь никто не тронет меня. Не думаю, что вы тот человек, который пойдет наперекор его слову.
Рука его упала, он пренебрежительно фыркнул.
– Не ради шлюхи, которой я уже попользовался, – рявкнул он. – В Масияф найдется кусочек поаппетитнее. – Он приблизил к ней свое лицо, глаза горели ненавистью. – К тому же не я один насладился вашим очарованием. В Яффе есть один рыцарь, который очень к вам неравнодушен. Я, несомненно, увижусь с ним по возвращении. Говорю это, дабы вы могли помолиться о его загубленной душе, ибо при встрече я убью его.
Теперь она не смогла скрыть свой испуг. Глаза ее затравленно метнулись, рука умоляюще поднялась.
– Мощи Христовы! Значит, так оно и есть? – Он довольно захохотал. – Тогда можете молиться уже сейчас, ибо убить его мне будет приятнее, чем самого последнего сарацина.
Весьма довольный собой, он презрительно взглянул на нее и удалился быстрыми шагами.
Беспокойство ее росло, сменяя прежнюю уверенность. Она успела позабыть о брошенном Тристаном вызове, про который тот поведал ей во время их остановки в горах. Теперь, похоже, вызов принят... и она не могла не опасаться за жизнь своего возлюбленного. Страх перед Господом вновь овладел ею. Неужели его наказание таково, что Тристан тоже должен умереть, подобно несчастному Стефану?
Напрасно пыталась она сдержать ужас, который расправлял свои крылья, говоря себе, что необязательно сэр Хьюго станет победителем, что они могут и вовсе не встретиться. Деяния Божьи непредсказуемы, обстоятельства могут сложиться так, что именно сэр Хьюго окажется убитым.
Она подумала было о том, чтобы обратиться за поддержкой к Рашиду, но быстро оставила эту мысль. Какие бы дела ни были у того с де Малфорсом, они важнее личных забот франкской пленницы. Ей следует покинуть этот дворец, отыскать Тристана и упросить отказаться от встречи. Но она уже предвидела мягкую усмешку в его глазах, когда он откажет ей. Иден припомнила, что вызов бросил именно он. Сделать что-либо было невозможно. Оставалось только ждать, какой поворот изберет судьба, раз уж сама она была не в силах повлиять на ход событий.
Ее грустные раздумья прервал неожиданно донесшийся женский смех. Несмотря на намек сэра Хьюго, ей не довелось обнаружить в замке следов присутствия женщин, и смех заинтересовал ее. Ей показалось, что он доносится из круглой башни, расположенной позади окружавших двор внутренних крепостных стен. Решив, что бессмысленно предаваться грусти, она встала, отряхнула юбки и отправилась узнать, в чем дело.
Она вышла со двора через узкую дверь, пересекла еще один небольшой дворик и вступила в башню, стоявшую в одном из углов.
Внутри, одна над другой, располагались три комнаты, соединенные винтовой лестницей. Все были пусты. В каждой из них беспорядочно разбросанные ткани выдавали присутствие женщины. В воздухе витал запах роз, мускуса и пачули. Там же лежали музыкальные инструменты – лютня и рибека, коробочки с красками, прозрачные одежды из газа, украшенные лентами и расшитые золотом и серебром подобно крыльям бабочек. Владелицы должны были находиться где-то неподалеку. Иден прислушалась, но звонкого смеха больше не было слышно.
И все же некий звук безусловно раздавался: тихое настойчивое журчание разливалось в воздухе, но невозможно было разобрать – музыка это или голоса. Она вышла из башни через другую дверь и двинулась в направлении шума. Теперь она оказалась позади замка, там, где начинался горный склон. Крытая дорожка петляла меж рядов каменных столбов, вокруг цвели розовые кусты, их колючие ветви сплетались с темно-зелеными побегами плюща, фиолетовые цветки просвечивали на солнце. В конце, у подножия стены, находилась сводчатая дверь, полускрытая листвой. Из-за двери доносились услышанные ею звуки, приглушенные и нежные – звон струн и поющие низкие голоса. Она повернула железное кольцо и отворила дверь.
Высокие, покрытые плющом стены окружали сад, цветущий, благодаря какому-то чудесному уходу, на голом горном склоне. Трава была такой зеленой, что резало глаз, а тоненькие ручейки текли по выложенным изразцами каналам. Цветов было не слишком много, зато самые изысканные. Яркие лепестки дрожали в воздухе: ярко-красные азалии, цикламены, кремовые лилии, теплые золотистые бутоны крокусов – некоторые укрылись от солнца в тени фруктовых деревьев... фиговых, айвовых, апельсиновых... и единственного громадного кедра, под которым стоял пурпурно-золотой павильон Рашида. Сам сатрап восседал снаружи на покрытом шелком диване, поглаживая голову небольшого изящного леопарда, который растянулся у его ног.
Перед ним на траве лежали двое юношей в зеленых шелковых одеждах, по-видимому погруженные в глубокий сон. Повелитель размышлял, глядя на них, лицо его было внимательным и спокойным, а несколько девушек, чьи тела просвечивали сквозь искрящиеся переливчатые галабие, тихонько наигрывали на уде и кифаре, при этом одна из них негромко пела протяжную, баюкающую мелодию. Иден готова была удалиться – такой сокровенной и в то же время напряженной была увиденная ею сцена; но бесцветные глаза заметили ее, и к ней немедленно устремилась девушка, прижав палец к губам.
– Аль-Джабал приветствует новое дополнение своего сада. Присаживайтесь, но не издавайте ни звука, только смотрите и слушайте.
Иден кивком подтвердила свою готовность повиноваться, и ей отвели место радом с диваном повелителя. Кажется, все называли его Аль-Джабал... Горный Старец... без тени неуважения, хотя имя это было присвоено ему франками, чьи земли и караваны то и дело тревожил он набегами внезапно слетающих с гор на прилегающие равнины обитателей Масияф.
Стоило Иден погрузиться в теплые, обволакивающие волны музыки, как она постепенно почувствовала аромат, который витал вокруг спящих юношей... терпкий и острый, уже знакомый ей по Дамаску. Там они не заговаривали о гашише, хотя ей, разумеется, было известно о существовании этого зелья, но ничего о природе вещества, которое так возвысило и освободило ее чувства в изысканном дворце Аль-Акхиса.
Сейчас она ощущала покалывание в позвоночнике, наблюдая двух юношей, глубоко и спокойно спящих с абсолютно безмятежными лицами. Сколько же им дали наркотика... и с какой целью? Иден вновь обвела взглядом безупречную красоту сада, не в силах поверить, что увиденное ею не принадлежит силам зла, ибо она слыхала, что Рашид – демон в человеческом облике, и знала, что он творит разрушение и смерть. Шло время. Мирная обстановка места так подавляла, что Иден не могла найти в себе силы пошевелиться. Но вот один из спящих издал еле слышный звук. Затем чуть повернул голову и поднес кулак к глазам, словно ребенок. Другой тоже заворочался. Рашид прекратил поглаживать леопарда и наклонился вперед, сосредотачивая всю свою мощь и энергию на лежащих перед ним. Они открыли глаза, глядя на него и, похоже, ничего не видя.
– Поднимитесь, сыны мои. Сядьте. Слушайте голос, которым я стану приказывать вам, – позвал он, и голос его был подобен струйке дыма в накаленной атмосфере вечера.
Они сразу же повиновались и уселись скрестив ноги, глядя перед собой пустыми глазами. Иден увидела, что зрачки их расширены и темны, как у Стефана, но глаза сверкают, и лица пышут здоровьем.
– В этот день вы проснулись, чтобы очутиться в моем раю и вкусить все наслаждения, обещанные Аллахом. Ибо начертано, – процитировал нараспев мягкий голос, – для тех, кто убоится величия Господа, будут два сада, усаженных тенистыми деревьями. Каждый омывается благоуханным источником. В каждом есть все плоды попарно. Они станут отдыхать на диванах, покрытых дорогой парчой, и рядом будут свешиваться плоды обоих садов. Они станут брать себе молодых девственниц, прекрасных, как кораллы или рубины. Может ли добродетель вознаграждаться чем-либо, кроме добра?
– Но сказал также Аллах, – голос его неожиданно сделался страшен, – для неверных приготовил я цепи, и оковы, и пылающий огонь. Настало время, сыны мои, нашедшие со мной благодать, для неверного, который выбран, чтобы отправиться в этот огонь.
Иден в ужасе затаила дыхание, когда он извлек из-за пазухи два кинжала и протянул юношам рукоятками вперед. Оба поднялись на ноги и стояли перед ним.
– Возлюбленные сыны, – напевно произнес Рашид, – отправляйтесь и в должное время убейте для меня неверного, от которого отвернулся Аллах, а убив его, возвращайтесь ко мне и снова познаете рай. Если же вы не вернетесь... то Аллах пошлет своих ангелов и вы вознесетесь в его рай. И это будет вашей наградой, когда убьете маркиза Монферратского.
Никто не обратил внимание на испуганный вздох Иден. Юноши протянули руки, взяли кинжалы, поднесли их к губам и опустились на колени перед Рашидом. Тот благословил их и поднялся, чтобы уйти, неслышно скользя по траве.
Девушка подала Иден знак следовать за ним, и та последовала, ошеломленная тем, что услышала.
Аль-Джабал чуть обернулся и умерил шаг, давая ей возможность поравняться с ним.
– Итак... не хотите ли стать частью их первого вкушения рая? Как пожелаете... хотя ваша красота весьма располагает... Возможно, вы еще передумаете.
В голосе его не было ни угрозы, ни даже малейшего принуждения. Однако не вызывало сомнения, что он оказал ей честь предложением стать одной из гурий, доставляющих чувственные наслаждения его одурманенным хашашинам.
Для двух юношей в саду рай уже начался. Они будут принимать гашиш, пока не выполнят волю своего Предводителя, так что потом, даже если их поймают и убьют, то они потеряют лишь бренное тело, которое оставят с радостью, зная, что такая смерть на службе Аллаху и Аль-Джабалу доставит их прямо в вечный рай двух садов.
Заметив охранников Рашида, ожидавших его в конце дорожки, Иден осмелилась задать ему вопрос, прежде чем расстаться.
– Мой господин... Если позволите... что совершил маркиз де Монферрат, чем навлек на себя ваше наказание?
Он оглядел ее без особого удивления:
– Он совершил пиратское нападение на один из моих кораблей.
Иден не могла поверить:
– И за это он должен умереть? Слишком мелкая причина для столь могущественного человека, как вы.
– Не за это. Но вы задали мне вопрос.
– Тогда за что?
Выражение его лица оставалось непроницаемым:
– Разве маркиз не враг вашего короля?
– Возможно, было бы лучше наоборот.
– Как бы там ни было, у него много врагов. И посему он должен умереть.
– Но ведь... – Она запнулась, инстинкт подсказал ей, что не следует сейчас выказывать симпатию Конраду. – Ведь эта... казнь... не дело рук короля Ричарда?
– Король не палач, – последовал уклончивый ответ. Даже когда речь идет о казни другого короля.
Она нахмурилась:
– Ваше высочество предпочитает говорить загадками.
– Вам, наверное, еще неизвестно... прошло два дня с тех пор, как маркиз Монферратский избран королем Иерусалима на всеобщем совете франкских государств. Это вершина его дерзкого восхождения, – беспристрастно заключил Рашид. – Ему не суждено долго носить корону.
В это время они уже входили в первый двор. Стражники мгновенно окружили Рашида, и Иден осталась с тем, что ей удалось выведать.
Мгновение она стояла неподвижно, ошеломленная вновь свалившимся на нее несчастьем. После чего бессознательно прошла в тот двор, где сидела ранее. Там она остановилась, взирая на струи фонтана, словно плещущая вода могла освежить ее смутившийся рассудок. Конраду умереть от рук ассасинов? Человеку, у которого, по словам Рашида, много врагов? Но кто же из них вложит золото в разящую руку? Ричард Английский? Неужели король, даже такой, как он, падет столь низко? И разве Конрад все еще не нужен ему как союзник?
Гай Иерусалимский, низложенный монарх... это больше похоже на правду. Тот слаб и малодушен и скорее способен унизиться. К тому же он так страшился смерти от руки Конрада. "Двое могут играть в эту игру, – смеялся Ричард, – но лишь один наносит удар первым". Должно быть, это Ги. Он слишком труслив, чтобы рисковать своими союзниками, которым могли бы понадобиться силы Конрада.
Но оставался еще и Саладин. Аль-Акхис говорил, что султан боится дня, когда Иерусалим объединится под одной могущественной рукой. Не предпочтет ли он убить Конрада, дабы христиане продолжали ссориться между собой? Но такое низкое коварство совсем не пристало султану, о благородном облике которого она была наслышана от Эль-Кадила.
Однако же среди приверженцев султана могли найтись такие, которые были не столь щепетильны. И хотя даже среди сарацин сильна была ненависть к хашашинам как к еретической секте и позорному пятну на чистоте ислама, их все же постоянно использовали как инструмент тайного правосудия. И тут, словно арбалетной стрелой, ее пронзило другое, более реальное подозрение: сэр Хьюго де Малфорс!
Какое лучшее объяснение присутствию этого надменного барона, чем убийство... убийство человека, затмившего его в этом мире, как свет звезды затмевает огонек свечи? На память ей пришли слова Тристана: "Он и Ричард не расставались... за те три дня, которые он там оставался..." Затем он рассказал о своем вызове, а потом было ее признание... но сейчас не следовало думать об этом. Нужно было поговорить с сэром Хьюго и убедиться, верно ли ее ужасное подозрение.
