Текст книги "Ее крестовый поход"
Автор книги: Аннетт Мотли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
Опустившись на колени у ее ног, он поцеловал ей руки, словно она была его сюзереном.
– Подойдите! – Голос ее дрогнул. – Сядьте здесь, в изголовье, чтобы я могла смотреть на вас.
Он повиновался, держась с непонятной серьезностью.
Не говоря ни слова, они смотрели друг на друга. Столь о многом нужно было рассказать и расспросить, что никто из них не знал, с чего начать. Они не разговаривали с глазу на глаз с той светлой ночи в окрестностях Дамаска.
Она поймала его взгляд на своей груди, внезапно сообразив, что соскользнувший плед оставил ее полуобнаженной. И хотя он уже знал все секреты ее тела, сейчас она стыдливо покраснела. Прикрыв грудь, она поспешно принялась подыскивать слова.
– Тристан... я должна молить вас о прощении. Тогда, на рассвете, я уехала не потому, что хотела этого, но потому, что была обязана поступить так. Между нами не может быть неправды... а для меня горькая правда заключалась в том, что я не должна отступаться от поиска, который привел меня на эту землю... и к вам.
Он быстро кивнул, как будто согласие доставляло ему боль.
– Вас не за что прощать. Вы, несомненно, были правы, поставив на первое место Стефана. Но вы ошиблись, думая, что должны сделать все в одиночку... и полагая, что я не сделаю это для вас. Ведь я обещал. Уехав, вы причинили мне боль, Иден. Уже во второй раз. Так мне труднее хранить мою... веру.
Он не мог сказать "любовь".
– Я всегда была уверена в ней, – пылко произнесла она.
Видя, что он не отвечает, она продолжила:
– Вы не рассказали, как оказались в Масияф. Это показалось мне чудом.
– Я точно знал, что найду вас там. – Он заколебался, потом объяснил: – Среди гор много глаз. Мне не составило труда идти по вашему следу, раз обнаружив его. Иден... я тоже побывал в Куал'а Зайдун.
Она встретила его недрогнувший взгляд.
– Тогда вы видели Стефана...
Он покачал головой:
– Только эмира, который отказал мне в выкупе вашего мужа, как отказал он и вам.
Лицо его было исполнено сочувствия, и Иден ощутила громадное облегчение. Он уже знал... знал все. Теперь ей не нужно рассказывать о страшной перемене, случившейся со Стефаном.
– А ваше появление с рыцарями этого Ордена, – поинтересовалась она, – тоже было предусмотрено?
– Именно так. Поначалу я думал заручиться их помощью, чтобы действовать силой, но потом выяснилось, что им нужен независимый посланник для заключения договора с Аль-Джабалом. Я вполне подходил. Было несложно убедить их заблаговременно установить наблюдение за Масияф. Так мы узнали, что Рашид следует благородному обычаю позволять наиболее ценимым пленникам регулярные прогулки.
Иден содрогнулась.
– К великому счастью для меня... и для Конрада Монферратского.
– Да будет на то воля Господня.
– Думаете, ваше предупреждение поспеет вовремя?
– Будем надеяться. Как и я, хашашины предпочитают изучить привычки своей жертвы, прежде чем нанести удар. На это у них может уйти неделя или больше. Я отправил двух посланцев. Один или уже оба теперь должны достигнуть цели.
– Христос да пребудет с ними, – выдохнула она. – Тристан... зачем Аль-Джабалу совершать это зло? Что получит он от смерти маркиза? Не могу поверить, что одно лишь золото.
– Не золото, но власть. Сейчас Рашид безраздельно властвует в этих горах, во всей северной Сирии; но если ставший королем Конрад заключит длительный мир между христианами и сарацинами – тогда у Саладина найдутся и время и силы, чтобы искоренить ересь хашашинов и повергнуть Рашида в прах.
Она рассказала о пребывании Хьюго де Малфорса в Масияф и о его возможном поручении от Ричарда Английского.
– Для Рашида это редкая удача, – презрительно проговорил Тристан. – То, что Ричард и жалкий Ги де Лузиньян тоже жаждут смерти Конрада... и щедро заплатят ему за исполнение его же собственной воли. А Хьюго де Малфорс служит для них идеальным вестником смерти. Надеюсь, мне удастся послужить ему на тот же манер... очень скоро.
Презрение его было беспредельно.
– Он говорил, что отыщет вас, – обеспокоенно сказала она. – Для этого он покинул Масияф за несколько дней до вашего прибытия.
Тристан пожал плечами:
– Он найдет меня... или я его. Пусть подобные вещи вас не тревожат.
– Но что если он попытается действовать тайно? Он не остановится перед убийством, если замыслил его.
– Не думайте об этом. Я под надежной охраной. Крак-де-Шевалье – самая могучая крепость в этих местах... и станет еще сильнее, когда мы возведем внешнее кольцо укреплений, как задумали.
– Но... вы же останетесь здесь ненадолго... вы вернетесь в Яффу?
Взгляд его дрогнул, он опустил глаза. Когда он вновь посмотрел на нее, глаза его были суровы и сверкали на напряженном лице, как бриллианты, а губы стали тонкими, как ножи. Он наклонился вперед и взял ее руки, лежавшие на подушке.
– Однажды, еще до Дамаска, я обещал служить вам всю оставшуюся жизнь, – мягко произнес он, – и эту клятву я сдержу... пусть и не так, как намеревался тогда...
Внезапное предчувствие Сжало ей сердце. Она крепко стиснула руки, стараясь подавить страх, рожденный его словами.
– Но я давал и другие обеты, Иден... ибо не вижу другого пути служить вам, не подвергая опасности наши души... не разрушая наши тела.
Он заметил слезы в ее глазах и отвернулся, ненавидя себя за то, что должен был сказать.
– Я не могу перестать любить вас, – выкрикнул он, словно слова жгли ему горло, – не могу искоренить в себе любовь как некую ересь... ибо это не ересь, Господь свидетель тому, а истинная правда!
Она склонила голову на их скрещенные руки и дала волю слезам. Она не отваживалась смотреть в глаза Тристану, но ей приходилось слушать.
– Но раз мы не можем погасить любовь в наших душах, мы можем... мы должны... отказаться от соединения наших тел. О любовь моя, я не могу не признать, что это было так сладко тогда, под спящими небесами... но ваш муж жив... и не утратил своих прав...
Она обратила к нему искаженное горем лицо:
– Но Стефану не суждено... он никогда...
– Возможно, он будет спасен, – резко оборвал Тристан. – Осталось недолго ждать, пока Аль-Джабал протянет свою могучую руку, чтобы раздавить мерзкую змею, Зайдуна, в его норе. Когда это случится, у нас будет договор, по которому, думается мне, Рашид освободит для нас лорда Хоукхеста.
Она недоуменно уставилась на него. Стефан будет освобожден? Но Стефан умирал. И не желал свободы.
Прежде чем она успела облечь в слова свое замешательство, Тристан торопливо продолжал:
– В этом я послужу вам, как и в любом другом деле, подобающем для присягнувшего на верность рыцаря... но что до остального... – Боль исказила его черты. – Мой долг состоит в служении Ордену святого Иоанна Иерусалимского. Я уже дал обет послушания. Через год... если буду достоин, приму постриг.
– Нет! Вы не можете! – вскрикнула она как раненный зверь.
Он был непреклонен:
– Дело сделано.
– Но посвятить всю жизнь...
– Что это за жизнь? – Голос его был пронизан горечью. – Я служил хозяину, не достойному более уважения. Я люблю женщину, честно завладеть которой не могу, а бесчестно не имею права. Я уже причинил вам большое зло... совершив ужасную ошибку.
– Но это не так!
Нахмурившись, он глядел через служившую окном маленькую железную решетку, выходившую во внутренний двор замка.
– Однажды я уже стал причиной смерти любившей меня женщины – и не хочу стать причиной ваших несчастий.
Иден смутно припомнила, что как-то в Акре он обмолвился о погибшей леди.
– В Хаттине, не так ли? – Она не осознала, насколько громко произнесла это.
– Клер, – устало ответил он. – Она отправилась за мной на войну, я позволил ей это. Я был молод, самолюбив и невыносимо глуп... и заплатил непомерную цену за свою глупость. Вы еще узнаете о Хаттине. Там была бойня. Турки захватили Клер. Я нашел ее только после боя, на усеянной телами равнине. Ее изнасиловали и распороли живот. Она еще жила. Я пронзил ей сердце мечом. Но глаза ее по сию пору преследуют меня.
Она обняла его, прижав голову к своей груди, осторожно перебирая влажные волосы.
– Любовь моя... не нужно думать об этом. Все осталось в далеком прошлом, и Бог давно простил вас. Вам не вынести подобных страданий.
Лихорадочно она гладила и целовала его волосы – любовь стала болью, которой она не могла управлять. Она как-то должна снять с него бремя, ибо видела теперь, что все грехи для него соединились в один и он считал себя навеки осужденным.
– Позвольте же сказать вам, что вы подарили мне величайшее счастье всей моей жизни, – ликующе проговорила она. – А если это так, пусть Господь простит нас, ибо я не жалею ни об одном мгновении случившегося.
Он поднялся и обнял ее, прижав лицо к своей груди. Так они и стояли, скорбь разрушала все их мысли, все чувства.
Потом Иден подняла голову, взглянув в его точеное лицо, ее губы затрепетали, когда она глазами целовала любимые черты. Со страстным стоном она впилась губами в его рот, мгновение его губы отвечали с не меньшим рвением, а тело резко прильнуло к ней.
Затем он разомкнул объятия и осторожно отодвинул ее, отстраняясь. Отступив на шаг, он теперь держал только ее руки.
– Иден, мы не можем. Все кончено. Я должен вас покинуть. Лучше это сделать сейчас же. Возможно, мы еще встретимся... в Яффе. Я не знаю.
Негромкий вскрик обжег ему душу. В последний раз он поцеловал ее мягкие руки, затем железный контроль вновь вернулся к нему, и черты затвердели под ее взглядом, приняв знакомое холодное и повелительное выражение.
– Я позаботился о том, чтобы рыцарский эскорт проводил вас завтра в Тир... где вы сможете убедиться в безопасности Конрада. – Он проговорил это с мягкой отстраненностью, добавив: – Если появятся новости о Стефане, я пошлю их вам в Яффу.
В сложившихся обстоятельствах прощальное упоминание о ее муже было для него вполне уместным.
Она осталась одна, бессмысленно глядя на бесполезный крест, вырезанный на темной деревянной двери, которую он закрыл за собой.
Ночью эмир Ибн Зайдун во главе армии завывавших темнокожих наемников обрушился из своей горной крепости на мирные огни расположившегося лагерем большого христианского каравана, державшего путь в Триполи. Охрана была значительной, но недостаточной, чтобы справиться с вопящими демонами, слетавшими из темноты. Измученный вестник свалился со своей насмерть загнанной лошади у ворот Крак-де-Шевалье, преодолев почти пятнадцать миль за столько же минут, прошедших после нападения. Сотня всадников поспешила на подмогу из никогда не дремавшей крепости. Иден слышала, как они галопом удаляются, звякая сталью доспехов под тусклым светом луны. К утру они не вернулись, и она узнала, что Тристан был в их числе.
Глава. 17
ТИР, ЯФФА
Путь до Тира занял четыре дня. Сопровождение состояло из двух конвойных отрядов рыцарей-госпитальеров, ста человек кавалерии и пехоты, которые должны были находиться при ней во время пребывания у Конрада. Они двигались быстро, не беспокоясь о безопасности: Аль-Джабала можно было больше не остерегаться, а у кого-либо другого вряд ли достало бы сил атаковать их. До города они добрались поздним вечером. Им открыли ворота, хотя уже прозвучал сигнал к тушению огней. Рыцари разошлись по постоялым дворам, а их командиры отправились вместе с Иден во дворец.
Она была рада окончанию путешествия. Сейчас царившие в душе смятение и скорбь давили на нее сильнее, чем простая физическая усталость. Слова и образы, как Тристана, так и Стефана, вновь и вновь проходили в ее опустошенном сознании, пока слова не превратились в насмешку, а образы – в ложь, угрожавшую ее рассудку. Настоящим облегчением могла оказаться встреча с дружелюбной и практичной Изабеллой, способной посоветовать, как существовать в опустевшем и призрачном мире, который теперь ее окружал.
Ворота дворца были открыты, наружный двор заполняли люди.
– Там происходит какое-то торжество? – устало поинтересовалась Иден, пока четыре рыцаря плечами прокладывали дорогу для нее и своих командиров.
Человек, стоявший рядом, яростно сплюнул.
– Кровь Христова, госпожа, хотел бы я, чтоб так и было! Вы что, не знаете? Как раз сегодня ночью убили нашего маркиза. Зарезали на улице, как бандита.
Казалось, ее собственное сердце прекратило биться. Иден замерла и закрыла глаза. Она не ощущала пи того, как госпитальер дергает ее за рукав, ни угрожающего шума окружавшей толпы. Ни звука, ни движения – сейчас лишь слепота могла спасти ее от правды. Во тьме, царившей в ее сердце и под опущенными веками, витал образ неподвижного лица, на котором существовали только глаза – светлые, пронзительные и абсолютно невозмутимые.
Итак... предупреждение оказалось бесполезным. Средства, избираемые Рашид-эд-Дин-Синаном, не подводили его.
Когда Иден сумела открыть глаза, она думала лишь об Изабелле. Пробормотав поспешную благодарность госпитальерам, она устремилась через толпу к главной двери дворца, где потребовала, чтобы ее пропустили в покои маркизы.
– Она никого не желает видеть, – объявил осаждаемый мажордом.
Иден назвалась.
– Я должна кое-что рассказать ей. Узнайте, не примет ли она меня. Это касается... смерти вашего хозяина.
В глазах его мелькнуло подозрение, но сообщение было передано, и несколько минут спустя почтительный слуга провел ее в длинную комнату, которая запомнилась Иден пронизанной солнечным светом, наполненной смехом и разговорами о любви.
Сейчас комната казалась темным подземельем, слабо освещенным пламенем сотни свечей, окружавших ложе, стоящее посередине. Там покоилось то, что осталось от хозяина дома. Даже в смерти Конрад Монферратский был необычайно величествен. Лишенное насмешливого выражения неподвижное лицо, белое, как шелк под черным колетом и алым покрывалом, было строгим и благородным; глаза закрыты, рот неумолимо сжат.
На его груди, рассыпав водопадом черные волосы, лежала Изабелла; хрупкое тело в золотистом платье накрывало его, словно пытаясь согреть и пробудить к жизни. В комнате находилось еще несколько человек, чье присутствие почти не ощущалось. Бессознательно увлекаемая вперед, Иден тихо подошла к погребальным носилкам и остановилась, глядя на их скорбную ношу. Изабелла была тиха и неподвижна, точно ее умерший муж. С внезапным страхом Иден подумала, не лишила ли та себя жизни. Но затем по слабому колыханию груди убедилась, что это не так. Она не пыталась прикоснуться к Изабелле. Никакого облегчения принести она не могла. Могла только быть рядом с ней, и ничего больше.
Иден несла это неподвижное, молчаливое бдение, минуты которого перетекали в часы, не тревожимая шуршащими появлениями и исчезновениями подданных Конрада, прибывавших удостовериться в лживости распространяемых жутких слухов... и уходивших, по двое и по трое, говоря о мести и не пытаясь скрыть слез. Маркиз был хорошим господином... да и неплохим, по существу, человеком. Увидев его мертвое тело, они желали теперь видеть его убийц.
Примерно в середине бесконечно длинной ночи Изабелла наконец шевельнулась. Иден, которая сидела, уронив голову на колени, на том же месте, уловила шелест дамасской парчи и подняла взгляд. Маркиза неуверенно стояла рядом с катафалком, глаза казались черными ранами на бескровном лице. Не в силах говорить, она лишь протянула к Иден руки. Подойдя, Иден крепко обняла ее:
– Изабелла...
Какие слова могла она найти?
Она увела вдову Конрада от тела мужа. Рука ее ощущала постоянную дрожь хрупкого тела.
– Дорогая... вы должны отдохнуть. Вам потребуется много сил.
Если силы можно черпать в страдании, а у Иден были основания этому верить, то у Изабеллы их, несомненно, достанет.
Изабелла не собиралась покидать комнату, но позволила отвести себя на кушетку, стоявшую поодаль от тела. Похоже, она понемногу приходила в себя. Чуть шевельнув рукой, она дала знак все еще находившимся в полутемной комнате женщинам, что они могут быть свободны.
– Я рада, что вы здесь, – сказала она, когда все вышли. Голос ее был усталым и сдавленным. – Навещая меня сейчас, вы делаете благое дело.
Иден заломила руки.
– Я не знала об... этом, когда прибыла сюда, – глухо проговорила она.
– Нет?
На лице Изабеллы промелькнуло мгновенное замешательство, тут же исчезнувшее. Все происходящее не имело для нее значения, кроме одного, уже свершившегося факта.
– Его подстерегли на улице. Я не поверила, когда мне сообщили. А потом его принесли. Он не был мертвым. – Изабелла говорила быстро и отрывисто, неестественно твердым голосом. – Казалось невозможным, чтобы он умер! – Она уперлась взглядом в труп, будто усомнившись в его реальности. – Всего несколько дней как он праздновал победу. Это был венец его жизни! Граф Шампанский явился сюда, чтобы положить Иерусалим к его ногам. Весь мир, казалось, приветствовал его. Ведь сам Ричард направил молодого графа посланником, будучи, как и король Франции, его дядей. В своем лице тот являл надежду на разрешение всех споров между подлинными франками в Палестине. Нам было так весело вместе, граф Генрих такой симпатичный и галантный. Я даже немного с ним кокетничала...
Иден увидела, как слезы наконец заблестели в страдальческих, полных боли глазах.
– Когда Конрад услышал, что станет королем, – продолжала Изабелла, справившись с волнением и говоря теперь с отчетливой гордостью, – он пал на колени с истинным смирением и воскликнул: "Если я недостоин, то, без сомнения, Бог не допустит этого!" Но не Бог помешал ему, а сатана, – вскричала она, – руками своих кровавых палачей!
Она поднялась и прошлась по комнате, и хлынувший неудержимо поток слов вернул ее из окружающего безмолвия смерти обратно к берегам рассудка и силы.
– Если бы только я не задержалась, разнежившись, как всегда, в купальне... Конрад потерял терпение – он полдня провел в седле и хотел побыстрее отобедать. В конце концов он сказал, что мне придется обедать одной в наказание за греховные утехи. Он вознамерился посетить друга, Филиппа Бове, который не мог отказать ему в трапезе за своим столом. Я рассмеялась, не подозревая, что это плохо кончится... ведь епископ Бове очень близок ему. Он наклонился поцеловать меня и ушел с влажными волосами и в тунике...
Тон ее потерял начальную бодрость, тем не менее она продолжала:
– Очевидно, епископ уже отобедал, ибо это случилось, когда Конрад вновь направился к дому. – Она теперь стояла возле тела, с нежностью глядя в мертвое лицо. Вытянув руку, коснулась холодного плеча под черным бархатом. – Свернув за угол, он оказался перед двумя монахами, один из которых нес для него письмо. Когда он приблизился, чтобы взять письмо, его закололи в сердце!
Она откинула мантию, покрывавшую неподвижную грудь, и глазам Иден предстали глубокие рапы под запекшейся от крови разорванной туникой.
– Да смилостивится Господь над его душой! – прошептала Иден.
Заметив, что взгляд Изабеллы не может оторваться от ран, она осторожно вернула покров на место.
– Это произошло, – с печальной простотой сказала Изабелла. – Обратно его не вернешь.
Ее лицо приняло выражение холодной жестокости:
– Но осталось мщение! Одного из них растерзали прямо на улице! Зато другой надежно упрятан в моей темнице. Он будет жить, пока не укажет руку, направлявшую это убийство. Он будет жить и просить о смерти.
– Поступайте с ним как знаете, – сказала Иден, почувствовав, что настал ее черед, – но в этом нет нужды. Я могу назвать вам имя.
Она заметила на бледном лице замешательство, смешанное с недоверием. Пока тянулась долгая ночь, она была уверена, что этот момент наступит. Сейчас она раздумывала, выбирая между желанием возмездия и справедливостью. Она расскажет то, что знает... но, как бы сильно ей ни хотелось, не станет упоминать о том, что, хоть и было наверняка правдой, все же пока относилось к области догадок.
– Шейх Рашид-эд-Дин-Синан – спокойно сказала она, – предводитель ассасинов.
Она ничего не стала говорить ни о Ричарде Плантагенете, ни о Ги де Лузиньяне. Пусть тот несчастный в темнице расскажет больше... если сможет.
После первого момента удивления Изабелла вспомнила довольный смех Конрада после захвата одной из лучших галер Рашида и восприняла известие с горестной обреченностью. Но даже в своем несчастье она не удержалась от любопытства по поводу того, как сумела Иден проникнуть в подобную тайну.
И вот, пока рассвет рассеивал тени в этой скорбной комнате, леди Хоукхест, скрупулезно и умело подбирая слова, рассказала историю своей неудачной попытки.
– Если бы Тристан не задержался из-за меня и сам успел бы в Тир...
Изабелла покачала головой.
– Если бы я выбрала другое время для купания, – сказала она. – Это уже не важно. Смерть его была предрешена.
Когда наступило утро, управляющий и слуги пришли просить позволения Забрать тело своего господина для подготовки его к погребению. Иден испуганно покосилась на Изабеллу, опасаясь, что с трудом достигнутое душевное равновесие может быть сейчас нарушено. Однако же этого не случилось – маркиза подняла голову и величественно отдала соответствующие распоряжения, пообещав еще раз прийти к телу под своды часовни, куда его должны были поместить с наибольшими почестями и подобающей пышностью.
После чего, по-прежнему держа себя в руках, она передала последнюю волю Конрада капитану его гарнизона.
– Ключи от города Тир не могут быть переданы никому, кроме посланника Ричарда Английского... или Филиппа Французского.
Когда капитан удалился с бесстрастным лицом, она с горькой иронией посмотрела на Иден.
– Он был верен своим союзникам до самого конца... даже умирая. Сделал ли для него столько же Ричард Плантагенет?
Пристыженная Иден опустила голову и промолчала.
– Он также наказал мне, – продолжала Изабелла приглушенным голосом, – вскоре опять выйти замуж... за сильного человека, который будет способен управлять городом. Тяжело ему было... да и мне тоже... думать об этом моменте... О Иден! – горько воскликнула она. – Из него вышел бы несравненный король!
Слуги отодвинули занавеси на высоких окнах, и Изабелла несколько мгновений простояла, стиснув кулаки, глядя на разгорающееся море вокруг огромной дамбы, построенной первым великим завоевателем – Александром Македонским. Он тоже умер слишком рано, успев, однако, подчинить себе половину мира. Немного погодя ее напряженная фигура обмякла, руки опустились.
– Теперь надлежит отдохнуть, – вновь спокойно произнесла она. – Не хотелось бы, чтобы ослабевшее тело предало меня, ибо я должна показать людям, что есть еще правитель в Тире. Только... прошу вас, Иден, пойдемте в мою спальню. Боюсь, я не смогу лечь одна в эту постель.
Сон помог восстановить силы, но принес также и ужасный, неизбежный миг пробуждения, когда то, что кажется обычным ночным кошмаром, сохраняет свою жестокую реальность и при дневном свете. Проснувшись в решительном настроении и поднявшись с постели, на которой она изведала все радости любви, Изабелла оделась в роскошное черное с золотом платье, цепочку на поясе которого оттягивали ключи от города. Иден она предложила темно-серое платье и серебристое покрывало для головы.
Они снова спустились в приемный зал Конрада, где маркиза, как единственная правительница, села на огромный трон, заполнив его если ни своим хрупким телом, то величием своего присутствия. Немедленно ее вниманием завладели управитель, капеллан и наиболее знатные господа города. Похороны должны были состояться сегодня, в час молебна.
Именно в эту комнату, где собрались негромко переговаривавшиеся скорбными голосами важные и рассудительные сановники, явился слуга, объявивший чересчур звонко для подобных обстоятельств:
– Сеньор Тристан Дамартин, шевалье де Жарнак, просит позволения войти!
Стоявшая рядом с троном Иден побледнела и пошатнулась, затем безмолвно кивнула в ответ на вопросительно поднятую бровь Изабеллы. Ни одна мысль не промелькнула в ее рассудке, лишь смутная, безотчетная тревога наполняла его. Между ними все было кончено. Разве мало она выстрадала? Должен ли он и здесь преследовать ее, вновь обрекая на мучения?
Когда широкие двери еще раз распахнулись, Иден была рада, что из-за всеобщей озабоченности ничей взгляд не обратился на нее, а из-за гудения голосов никто в зале не услышал ее испуганного вскрика, ибо на пороге возник не только мрачный и непреклонный, одетый в доспехи Тристан де Жарнак, но и еще один человек, шатавшийся под облачением, тяжесть которого была ему не под силу, согнувшийся под слишком просторной кольчугой, глаза его смотрели бессмысленно, голова безвольно раскачивалась. Оба направились прямо к тому месту, где она стояла. Вторым был Стефан де ля Фалез.
Видя оцепенение, охватившее Иден, Изабелла произнесла:
– Милорды, прошу вашего снисхождения. Здесь дело, которое я желала бы разобрать с глазу на глаз. С вашего позволения... соблаговолите продолжить беседы в соседнем зале.
Комната быстро опустела, хотя не один любопытный взгляд был обращен на сурового рыцаря и съежившуюся фигуру, без сил упавшую на одну из стоявших у стены скамей.
– Ваш спутник, кажется, нездоров... быть может, ему необходим мой лекарь? – без церемоний спросила Изабелла, обратив взор на рыцаря, чьи словно вылепленные из алебастра черты однажды навели ее на мысли о Люцифере и Архангеле Михаиле.
Де Жарнак коротко поклонился.
– Я располагаю тем единственным лекарством, в котором он нуждается, – последовал учтивый ответ. – Однако я просил бы об отдельной комнате, где мог бы пользовать его. Лекарство это обладает необычным действием.
Изабелла быстро перебрала в уме слышанное ранее от Иден.
– Тогда, шевалье, – проговорила она, бросив исполненный сочувствия взгляд на свою подругу, – это, должно быть, лорд Хоукхест?
– Он самый.
Теперь Тристан тоже обернулся к Иден, которая стояла неподвижно, не сводя с него осуждающих глаз.
Он твердо встретил ее взгляд.
– Вы не рассказали мне про опиум, – сказал он.
Ее глаза расширились, потом покаянно опустились.
Сердце Иден точно сжали холодные пальцы. Она взглянула на него с усталой обреченностью.
– Я думала, вы знали. Знали... обо всем, – ответила она.
– Теперь я глубоко сожалею, что не знал, – произнес он, – хотя в конце концов доставил его сюда. – Голос его был холоден, но глаза молили о прощении. – Я думал лишь вернуть вам мужа, которого вы... и я... так долго разыскивали. Я не мог знать, когда нашел его, что вдобавок вы получите... это.
Она чуть заметно пожала плечами. Мир потерял для нее свое значение.
– Это один и тот же человек.
Тристан попытался оценить, насколько она близка к срыву.
– Когда мы доберемся до Яффы, я помещу его в тамошний госпиталь, – со всей возможной мягкостью сказал он. – Братья там хорошо разбираются в недугах подобного рода, скорее всего, они смогут излечить его.
Неожиданный взрыв леденящего душу смеха донесся со скамьи.
– Могут ли они излечить также и смерть, шевалье? Есть ли у них лекарство от любви? – Голос Стефана звучал дико и был полон боли. Огромные глаза вращались в запавших глазницах. Напоминая шута с вымазанным мелом лицом из какого-то представления, он, однако, не мог уже снять эту маску.
У Иден не было сил смотреть на него.
Видя ее напряженное лицо, Изабелла обратилась к Тристану:
– Сегодня мне предстоит уложить мужа в его гробницу, а вы, похоже, извлекли супруга Иден прямо из могилы. Не задумывались ли вы, милорд, что совершили ошибку и это не принесло ему добра?
Рубиновые искры мелькнули в его глазах.
– Ваше величество, я оплакиваю маркиза, бывшего моим другом, как вы могли узнать из рассказа Иден, не меньше любого из его подданных. Однако вы ошибаетесь, если считаете, что Стефан готов лечь в могилу. Он может... и будет излечен от своей губительной страсти, подобно многим другим.
Изабелла не удостоила его ответом. Он должен был понимать, что говорила она не о реальной могиле.
Иден обуздала свои чувства и пересекла комнату, чтобы сесть подле Стефана. Взяв его тонкую руку, она безнадежно пыталась отыскать в его лице черты мальчика, которого она знала и любила.
– Я знаю, ты не хотел этого, – с болью проговорила она, вспоминая свой отъезд из Куал'а Зайдуна, – и я ничего не собираюсь от тебя требовать, позволь только им попытаться поставить тебя на ноги.
Он обратил на нее свой прозрачный отсутствующий взор, непроизвольно стиснув ей руку.
– Тебе сказали, что они убили его? – спросил он, дрожа всем телом, как стрела, вонзившаяся в землю.
– Эмира? – Она перевела вопросительный взгляд на Тристана. – Это правда?
Тот устало кивнул:
– Это случилось во время набега на караван. Глупец позволил Стефану отправиться вместе с ним. Сам Зайдун погиб в битве. Стефана мы нашли среди раненых. О, – он предвосхитил ее вопрос, – рана не была опасной, просто небольшая контузия. Когда его нашли, он был без чувств. Я так и не мог понять, кто он такой, пока он не пришел в себя. Тогда оказалось, – заметил он с вялой иронией, – что я вроде бы получил возможность... возместить вам некоторые убытки. Он был совершенно прозрачным. Я и не подозревал о его нужде в наркотиках, так же как и в тот раз, когда посетил Куал'а Зайдун и эмир с холодной любезностью ответил мне, что пленник его жив и не может быть продан. Это было все,что он сообщил мне. К несчастью, вы также не рассказали мне больше.
Иден затаила дыхание и повернулась к нему.
– Когда он узнал, что Ибн Зайдун мертв, – безжалостно продолжал Тристан, ибо ей следовало знать все, – он потерял рассудок и метался, словно зверь в клетке. Так продолжалось много часов – больше, чем могут выдержать многие. Вот тогда мы начали понимать, что нечто другое, но не горе питает его безумие. Наконец, он сказал нам, что это опиум. Получив его, он сразу успокоился.
– Значит, вы тоже питали его безумие? – ужаснувшись, спросила Иден.
– Позвольте рассказать вам немного об опиуме, – спокойно сказал он. – Когда человек нуждается в нем, то он должен его иметь, равно как кровь, которая бежит в его жилах. Если он не получает опиум, то испытывает нестерпимые страдания Каждый мускул скручивают судороги. Внутренности разрывает боль. Его безостановочно трясет и мучают приступы рвоты. Вдобавок страдает его душа. Один в целом мире, он испытывает большее отчаяние, чем от потери всех друзей и любимых, которые когда-либо у него были. Вот что испытывает человек, когда лишен того, что для него дороже всего на свете.
Он взглянул на Стефана, который теперь сидел скорчившись, скрестив на груди руки, с глазами, устремленными в никуда.
– Дрожь уже началась. Я лучше уведу его, если маркиза будет столь любезна предоставить нам комнату.
– Разумеется. – Изабелла позвонила в маленький колокольчик.
– Отчего вы не оставили его в Крак-де-Шевалье? Несомненно, среди госпитальеров достаточно хороших врачевателей. Но зачем волочить его бедное тело на такое расстояние? – Иден переполняло сочувствие.
