Текст книги "Строптивая женщина"
Автор книги: Аннемари Шоэнли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– А как твои дела? – спросила мать после паузы.
Марлена пожала плечами:
– Нормально.
– А как Бернхард?
– Ожидает очередной большой заказ. Мама, мне совсем не хочется говорить о Бернхарде. – Марлена порывисто повернулась к матери. – Я тебе уже говорила: я не собираюсь провести всю жизнь в этой чертовой кухне, обслуживая своего муженька и читая на сон грядущий какой-нибудь очередной слащавый романчик. – Она бросила презрительный взгляд на подоконник.
Мать испуганно покосилась на дверь в комнату.
– Ничего страшного не случится, если отец это услышит, – насмешливо сказала Марлена. – Мы не в средневековье в конце концов.
Но мать плотно закрыла дверь и перешла на шепот:
– Не понимаю, чего тебе еще надо. Бернхард позволяет тебе делать все, что хочется.
Марлена рассмеялась:
– То, что ему хочется, а не то, что мне.
– А ты что хочешь?
Это был хороший вопрос. Поскольку мать с нетерпением ждала ответа, Марлена сказала:
– Я хочу все же закончить школу.
– В двадцать четыре года? – В ее голосе сквозило такое изумление, будто она услышала от дочери, что та собирается зарабатывать на жизнь исполнением танца живота.
Она попыталась объяснить матери, что дом, в котором она живет с Бернхардом, стал для нее тюрьмой. Что она уже сыта по горло изучением кулинарных рецептов, пока любимый супруг лицезреет футбол по телевизору, что она хочет вернуться туда, где кипит жизнь. Она сама хочет руководить своей жизнью – и не только своей. И должна взглянуть, как там живется наверху и как выглядит мир сверху. Что она не собирается ограничиться стандартной женской ролью, потому что женой и матерью можно быть и не торча постоянно дома. В конце концов, есть же еще и няни, и домработницы.
Марлена произносила все это в такой запальчивости, что ее щеки запылали и она даже не заметила, как отец приоткрыл дверь и теперь изумленно слушает ее.
– Что она несет? – спросил он жену, кивнув головой в сторону Марлены, когда та умолкла на секунду, задохнувшись.
Марлена почувствовала ком в горле. Вдруг она поняла, что в эту минуту ненавидит этого мужчину, стоящего перед ней в нижней рубахе, в разрезе которой виднелась его поросшая сивыми волосами грудь. Почему, ну почему он так уверен в собственном превосходстве, хотя никогда и ничего не делал, чтобы хоть как-то его доказать? Зачал троих, не то чтобы нежеланных, но и незапланированных детей, занимаясь с женой любовью в ночь после зарплаты, – вот, пожалуй, и все. Когда Марлена была еще совсем маленькой, он играл в карты с ее братьями, Гейнцем и Вернером. Он сделал для них бумажного змея, и сердце Марлены до сих пор сжималось, когда она вспоминала этого изумительного цветного змея с трещоткой. Ей не разрешалось даже дотронуться до него. Отец тогда купил ей в утешение целлулоидную куклу с глупыми голубыми глазами и объяснил, что девочки должны играть в куклы, а мальчики – в змеев и железную дорогу. Марлена швырнула куклу в угол, и ее за это выпороли.
– Ты просто боишься, что я могу достичь гораздо большего, чем твои обожаемые сыновья, – презрительно сказала Марлена.
Бруно Шуберт расхохотался:
– Чепуха. Ты даже не смогла закончить школу.
– Гейнц и Вернер тоже всего лишь рабочие на стройке.
– Ну и что? Вполне приличная профессия.
– Заешь, что я думаю? Если я вдруг сделаю карьеру, мир для тебя перевернется. И спеси у моих братцев порядком поубавится.
– И какую же карьеру ты собираешься делать? – Он снова расхохотался. – Меня удивляет только одно – почему Бернхард до сих пор не заделал тебе второго ребенка. Вот этобыло бы карьерой, правда, Тилли? – Он засмеялся и добродушно хлопнул жену пониже спины.
– Да-да! Посадить в беременность, как в тюрьму, – закричала Марлена, – это все, на что вы способны!
– Что бы ты там ни говорила, дело женщины – это ее дом. И ее место там! – отрезал он.
– Слава Богу, не все мужчины так думают!
– Но Бернхард – уж наверняка! – хмыкнул отец.
Марлена повернулась к матери и нарочито громко произнесла:
– В конце концов, Бернхард – не единственный мужчина на свете. – И поскольку озадаченное молчание за спиной резко улучшило ее настроение, прибавила: – И не вздумай покупать сегодня пуловер на распродаже за двадцать семь пятьдесят. Раз он уже с утра надувается пивом, ты вполне можешь позволить себе приличную вещь.
Внезапно отец вплотную подошел к ней, коснувшись ее плеча волосатой грудью. Неужели она – плоть от плоти его?
– Не смей вмешиваться в наши с матерью отношения! – прошипел он, глядя на нее с угрозой.
Она спокойно выдержала его взгляд:
– Отношения? Если это «отношения», то я предпочту лесбиянство.
Марлена увидела, как мать от испуга и смущения лихорадочно теребит край передника.
Потом она смотрела на мать, робко дотрагивающуюся до дорогого пуловера, разложенного перед ней продавщицей. Заискивающая улыбка, тонкие руки с распухшими, покрасневшими пальцами, неумело накрашенные губы. Марлена попыталась представить, как выглядела ее мать, когда была молоденькой девочкой – тогда, в послевоенные годы.
Носила ли, как и все тогда, грубый и колючий норвежский жакет и забирала волосы под гребенку? Курила ли она? Свистели ли ей вслед американские солдаты? Были ли у нее неразделенная любовь, неисполнившаяся мечта? Были ли у нее любовные интрижки до замужества? Наверняка нет. Наверняка Бруно Шуберт был у нее первым, как и Бернхард у Марлены.
Это становится похожим на семейную традицию – выходить замуж за первого в жизни мужчину. Но – сейчас она готова в этом поклясться – Бернхард не останется ее единственным и последним мужчиной. В конце концов люди должны со временем меняться, и, может быть, у других мужчин по ночам бывают и более свежие идеи, чем обязательный поцелуй и горизонтальная поза – все то, что понимается под «исполнением супружеского долга».
– Возьми бежевый пуловер. Он так подходит к твоим волосам, – посоветовала она матери.
Та первым делом взглянула на цену и бросила на Марлену перепуганный взгляд.
– Не бойся. Я доплачу, если надо.
– А Бернхард?
– Какое Бернхарду дело до этого?
– Это все же его деньги, девочка, – сказала мать.
– Ты хоть слышала, что домохозяйки имеют право на карманные деньги?
Они подошли к кассе и оплатили покупку.
– Но ведь мужчины целый день работают. А мы… мы вот здесь. – Мать оглянулась с виноватым видом.
– Зато наши мужчины после пяти часов свободны как ветер, а за выходные никогда даже пальцем не пошевельнут. А у тебя тоже шесть недель в году отпуск? – Марлена вздохнула. – Ах, Тилли… Ты – безнадежный случай.
– Я замужем уже четверть века.
– Слишком длительная промывка мозгов, – сделала свой вывод Марлена.
Мать ничего не ответила.
Бюро, где секретаршей работала Иоганна, находилось на третьем этаже высотного здания. Марлена уже давно собиралась посмотреть, где работает Иоганна, вдохнуть атмосферу солидного офиса.
Марлена шла вдоль длинного коридора, покрытого серой ковровой дорожкой, и читала номера кабинетов на дверях. Большинство дверей были открыты. Стук пишущих машинок, звонки телефонов, голоса, приглушенно доносящиеся из кабинетов… Марлена на секунду остановилась и прислушалась. Ей стало завидно. Какое, должно быть, приятное чувство – ощущать себя частью этого большого целого – как маленькое колесико, которое становится колесом, движущей силой, человеком, получающим задание, выполняющим его и отвечающим за сделанное. Работником, который вправе что-то решать, который может выделиться благодаря своей работе, и с ним будут считаться, потому что его есть за что уважать. Она целиком погрузилась в эту атмосферу, и перед ее взглядом возникали новые картины: деловая, работоспособная, активная Марлена Штритмайстер, опора всего отдела – а может, даже руководитель?
Итак, разве она не может дать своей жизни иное направление? Скажем, для начала можно стать машинисткой. Она может окончить курсы машинописи и устроиться на работу хотя бы на полдня. Нужно пробить оболочку, выбраться из своего кокона, ухватиться за жизненный поезд – даже если набьешь синяки. Нужно стоять на своих ногах. И идти. Идти вперед при любых обстоятельствах.
Комната, в которой работала Иоганна, уютная, светлая, была обставлена современной мебелью; в шкафах ровными рядами стояли цветные папки. Иоганна, не прекращая телефонного разговора, кивнула Марлене и указала на кресло для посетителей.
Здесь, в непривычной обстановке, Марлена видела свою подругу новыми глазами. Иоганна была высокая, очень стройная, с короткими темными волосами. У нее были решительные черные брови, бледное лицо. Она была всего на год старше Марлены, но Марлена сама себе казалась рядом с ней ребенком. Ничего из того, с чем так легко управлялась Иоганна, Марлена делать не умела. Она не умела печатать, стенографировать, пользоваться диктофоном, факсом, рассчитывать расходы на командировки. Она не могла себе представить, что можно жить, как Иоганна: в скромно обставленной квартире дома старой постройки, с собственной машиной и счетом в банке, с небольшим кругом друзей, состоящим сплошь из политиков и бизнесменов. Когда Марлена как-то выразила желание окончить курсы и получить водительские права, Бернхард сморщился и заявил, что она еще не научилась управляться даже с пылесосом.
Иоганна положила трубку.
– А, вот и ты наконец! – Она принесла кофейные чашки и разлила кофе. – Ну, как дела?
Марлена принужденно улыбнулась:
– Хорошо. Андреа ходит в подготовительную группу. Воспитательница говорит, что она очень развитая девочка. Бернхард ждет новый большой заказ.
Иоганна скривила губы:
– Я же не спрашиваю, как дела у твоих родных. Я говорю о тебе самой.
Марлена покраснела и попыталась укрыться за шуткой:
– Как говаривали наши матери: если в семье все хорошо, значит, у меня тоже.
Не желая продолжать разговор на эту неприятную для нее тему, Марлена встала, подошла к шкафу и стала читать этикетки на папках, потом провела пальцем по стопке чистой бумаги. Иметь профессию… Она подумала о своем кукольном домике с накрахмаленными занавесками, дубовой мебелью, окном между кухней и столовой. Какое-то извращенное функционирование: полные тарелки от плиты – через отверстие в стене – в открытые рты домашних. Потом оттуда грязная посуда – в кухню, к жене, в отверзтую пасть раковины.
Марлена решительно обернулась и заявила Иоганне, что нуждается в ее совете. Она обязательно должна заняться чем-то, не имеющим отношения ни к домашней работе, ни к воспитанию ребенка. Но чем?
– Я не окончила школу, и специальности у меня никакой нет. Я… я ничто. – Она потерянно улыбнулась.
Иоганна хмыкнула:
– Я так долго ждала дня, когда твой разум вернется туда, где ему и надлежит быть.
Что она хочет этим сказать? Что до сих пор, все эти шесть лет, ее разум находился в районе нижней части тела?
– Не все мыслят столь рационально, как ты, – сказала Марлена обиженно.
Иоганна пожала плечами:
– А что об этом думает твой «прерыватель»?
Со времен неожиданной беременности подруги она называла Бернхарда «прерывателем». Она терпеть на могла Бернхарда, и, надо сказать, это чувство было взаимным.
– Бернхард хочет, чтобы все оставалось как есть.
– Типичный обыватель. Главное, что у него есть все, что нужно: профессия, дом, жена, ребенок…
Иоганна взяла чашку кофе и протянула ее Марлене.
– Ничего, – сказала она. – У тебя еще все впереди.
– Я хочу закончить школу, а потом поискать работу.
– Тогда иди в коммерческое училище, это удобнее во всех отношениях.
Иоганна тут же подыскала для Марлены подходящие адреса и номера телефонов вечерних курсов, выписала их на листок бумаги и сунула его Марлене в руку.
– Не сдавайся и не уступай Бернхарду! – напутствовала она подругу.
– Ты все-таки к нему несправедлива. А вдруг он поймет меня и поддержит? – ответила Марлена, впрочем, весьма неуверенно.
Иоганна только рассмеялась:
– Если двадцатишестилетний мужик делает ребенка восемнадцатилетней девушке, он или бессовестный, или неопытный дурак.
– Тебе легко так говорить, пока ты свободна, а что будет, когда ты выйдешь замуж?
– Я не собираюсь замуж, – пожала плечами Иоганна.
– Но тогда ты не сможешь завести ребенка.
– Я всегда подозревала, что тебе необходимо получить хотя бы зачатки знаний по физиологии.
– Я только хотела сказать… Сейчас модно воспитывать ребенка одной, но справедливо ли это по отношению к малышу?
Иоганна сказала, что ее это не касается. У нее роман с шефом. Тот женат и имеет двоих детей.
– У тебя роман… с шефом?
– Это потрясающе. И в личном плане, и в профессиональном. Мы блестяще работаем вместе. Он делает карьеру – и я вместе с ним. Кроме того, я имею все преимущества любовницы, а все выходные – в моем полном распоряжении. Чего же больше желать?
– А если он найдет себе другую?
– А если твой Бернхард найдет себе другую?
– Тогда я, по крайней мере, буду финансово обеспечена.
– Я тоже. Не забывай, сокровище мое, что у меня есть профессия. И она позволит мне без проблем прокормиться. Кроме того, имея специальность, я могу послать к черту любого мужчину, который перестал меня устраивать. Что тебе наверняка сделать куда тяжелее, – снисходительно закончила Иоганна, и Марлена снова почувствовала себя рядом с подругой умственно отсталой.
Всю обратную дорогу Марлена перебирала в уме их разговор с Иоганной. Времена и вправду изменились. Раньше женщины, рано вышедшие замуж и родившие ребенка, чувствовали себя гораздо увереннее и счастливее своих незамужних подруг. Они знали то, о чем их одинокие приятельницы и понятия не имели. Сегодня – все наоборот.
Она горела от нетерпения, желая поскорей рассказать Бернхарду о своих желаниях и планах. В ожидании вечера Марлена надела свое самое красивое домашнее платье и накрасилась.
Андреа зашла в ванную, уселась на край ванны и с серьезным видом наблюдала за ее стараниями.
– Ты куда-то идешь сегодня вечером?
– Нет. Я просто хочу обсудить нечто важное с папой.
– И для этого нужно накрасить лицо?
Марлена прыснула:
– Нет, конечно, нет.
– А почему же тогда?
Да, почему? Нужно ли ей объяснять дочери, что красивое лицо может создать благоприятную предпосылку для трудного разговора? Ну и жизнь! Разве придет когда-нибудь в голову Бернхарду постричься и протереться одеколоном, чтобы сообщить жене, что он собирается посещать специальный семинар по повышению квалификации?
– Я хочу быть красивой для себя самой. Это дает мне… – Она запнулась. Что это ей дает? Мужество? Ага, значит, ей требуется мужество, чтобы поговорить с мужем о своем собственном будущем? Неужели Бернхард на ее месте тоже прибегал бы к подобным уловкам? Тогда к каким – сексуальным? Надел бы обтягивающие джинсы и начал вертеть бедрами? Она намылила руки и вымыла лицо.
– О-о-о! – изумленно протянула Андреа.
Марлена вгляделась в зеркало. Бледная кожа влажно блестела, веснушки сразу стали заметнее на ненакрашенном лице. Если все пойдет, как ей хочется, она совсем откажется от косметики. Максимум – подкрасит ресницы и намажет губы блеском.
А если не получится? Черт побери, это все же ее лицо! Она знала, что Бернхарду нравится, когда она пользуется косметикой. Он очень любил, когда она надевала бросающееся в глаза платье, из-за чего мужчины оборачивались и провожали ее восхищенными взглядами. Он гордился ею, как гордятся принадлежащей тебе красивой вещью. Но, с другой стороны, когда она позволяла себе находчивые, остроумные ответы или высказывала суждение на политические или общественные темы, никакой гордости Бернхард не ощущал. Неужели муж может гордиться только красивой женой, а не умной или образованной? А если она и умна, и красива? Хорошие мозги увеличивают ценность женщины или уменьшают? А может быть, величайшая мудрость женщины состоит в том, чтобы скрывать свой ум? Она накрасила ресницы и провела по губам бесцветной помадой. Потом повернулась к Андреа:
– Ну как? Я тебе нравлюсь?
– Мамочка, а у меня такие же красивые глаза, как у тебя?
Марлена улыбнулась:
– Глаза – это не главное, доченька. Главное – хорошая голова. А ты вполне можешь похвастаться умной головкой. И так будет всегда, об этом уж я позабочусь, Андреа. Нужно иметь голову, способную мыслить самостоятельно и независимо ни о кого.
– Даже от папы?
– Прежде всего от папы… – Марлена добавила: – Уметь самостоятельно мыслить – самое главное в жизни.
Ульрика Штритмайстер любила неожиданности. Когда Марлена открыла дверь и увидела стоящую на пороге свекровь, она поняла, что «вечер сюрпризов» ей обеспечен.
Она внезапно затосковала по Андреа, объяснила Ульрика, и поэтому ей пришла в голову замечательная идея приехать вечером вместе с Бернхардом, чтобы сделать сюрприз девочке. Свекровь сунула Марлене в руки блюдо с салатом и пошла в детскую к Андреа, чтобы пожелать ей спокойной ночи и почитать сказку.
Марлена попыталась скрыть свое разочарование. Она так долго репетировала про себя предстоящий разговор с Бернхардом, так тщательно отбирала аргументы, так старалась создать доверительную атмосферу для их беседы. Стол был заботливо накрыт, в начищенных подсвечниках горели свечи.
– О, как мило! – воскликнула свекровь, войдя в столовую.
Марлена вежливо улыбнулась и поставила салатницу в центре стола. Потом пошла в кухню, вынула воздушный пирог и разлила по бокалам красное вино.
Конечно, Бернхард прежде всего попробовал материнский салат.
– М-м-м! Мое любимое блюдо!
Марлена улыбнулась свекрови, и та улыбнулась в ответ. Даже после шести лет брака Марлена не знала, как относится к ней свекровь. Когда Бернхард впервые привел Марлену в родительский дом, Ульрика обняла ее и заявила, что просто трогательно, когда в наше просвещенное время девушка беременеет, не желая того. Она не сказала: очень трогательно, когда двадцатишестилетний мужик делает ребенка восемнадцатилетней девчонке. Из чего Марлена заключила: ее свекровь придерживается мнения, что только женщина ответственна за предохранение от беременности. Но как это можно осуществить при прерванном сношении?
Позже Ульрика всегда подчеркивала, что является очень прогрессивной свекровью и никогда не вмешивается в семейную жизнь молодых. На первый взгляд так оно и было. Она не вмешивалась, она просто игнорировала тот факт, что ее сын теперь женат. Прежде всего он ее сын! Он причинил ей ужасные муки при рождении, любила повторять Ульрика, это из-за крупной головки, у него до сих пор череп как гранит! При этих словах она неизменно постукивала Бернхарда по крепкому лбу, и тот польщенно улыбался, явно гордясь своим твердым черепом и одновременно переживая и стыдясь, что много лет назад его череп доставил так много неприятностей любимой мамочке. У нее были большие разрывы, и один из них зашили грубо и небрежно, из-за чего у нее позже возникли определенные трудности в отношениях с мужем. Не правда ли, Евгений?
Евгений был ее мужем. Поскольку он всегда смущенно краснел, выслушивая гинекологические подробности из уст своей жены, а Бернхард в это время любовно и сочувственно поглаживал мать по руке, каждому становилось ясно, что боль ей доставлял не только сын. Сын заставил ее страдать лишь однажды – при своем рождении, муж же виновен в порочном стремлении к сексуальному удовлетворению, стоившему его супруге многих мучительных минут.
Во время ужина Ульрика рассказала, что врач посоветовал Евгению длительное курортное лечение. Пару лет назад он перенес инфаркт и теперь должен беречься,
– Я уже давно твержу ему, что пора отказаться от руководства фирмой, – сказала Ульрика Бернхарду, – и доверить его тебе, однако он не желает слушать.
Марлена любила своего свекра. Это был спокойный, рассудительный человек, предприниматель старой закалки. В его представлении честное слово еще что-то значило, его фирма считалась надежной и солидной, пользовалась доброй славой. Хотя Евгений с нуля создал серьезное, сильное предприятие, превратившее его в очень обеспеченного человека, он никогда не скрывал своего простого происхождения. Его жена была из семьи крупного государственного чиновника и тоже не собиралась скрывать этого факта. Евгений отвечал Марлене симпатией, даже вступал с ней в союз, чтобы дать отпор нерушимому единству матери и сына. Но чаще всего он помалкивал.
Марлена откупорила другую бутылку вина. Она осмелела, открыв, что с помощью алкоголя может развеять пугающие ее мысли. Благодаря кьянти она чувствовала себя взрослой, зрелой женщиной – ровней двум другим взрослым людям, сидевшим с ней за столом. И совсем по-взрослому она сменила тему разговора, вернувшись к самому важному для себя вопросу.
– Я собираюсь ходить в вечернюю школу, – сказала она подчеркнуто весело.
Бернхард уставился на нее.
– Ты хочешь брать уроки живописи? – благосклонно улыбнулась свекровь. Она знала, что у Марлены способности к рисованию.
Марлена отпила еще глоток вина.
– Я говорю о коммерческом училище.
– Зачем тебе это? – спросил Бернхард.
– Чтобы потом работать по специальности.
– У тебя и так достаточно работы. – Бернхард обвел рукой комнату.
Марлена попыталась внушить им, что после шести лет брака она поняла, что жизнь домохозяйки – не для нее и что она хочет иметь специальность и работать по ней.
– Вы наверняка сможете понять меня, – подытожила она. – Времена изменились. Сегодня нельзя женщину привязать к дому.
– У тебя нет совершенно никакой необходимости работать, – сказал Бернхард.
– Но если она хочет, – произнесла Ульрика с едва заметной сердитой ноткой. И с упреком сказала, что лично ей было достаточно трудиться дома для своей семьи и всегда быть рядом с близкими.
– Но я же не собираюсь бросать семью, – возразила Марлена с такой же недоброй ноткой в голосе.
– Но тебе-то нет необходимости работать, – повторил Бернхард.
Марлена не собиралась легко сдаваться и пояснила, что речь не идет о том, чтобы работать ради поддержания семьи; для нее намного важнее получить наконец законченное среднее образование, которое ей пришлось прервать из-за беременности. А потом она пойдет работать, чтобы набраться опыта. Это необходимо для нее как личности, вне зависимости от того, что материальные возможности семьи позволяют ей сидеть дома.
– Но что мы скажем нашим деловым партнерам? Не забывай, у нас определенное положение в обществе. – С этими словами Бернхард раздраженно допил вино из своего бокала.
Ульрика Штритмайстер величественно поднялась:
– Ладно, дети мои! Я лучше пойду домой. – Она улыбнулась своими тонкими губами. Это прозвучало, как «Ссорьтесь, пожалуйста, без меня». Ее глаза, устремленные на Марлену, недобро блеснули.
– Почему вы не хотите хотя бы выслушать мои аргументы?
– Мы их выслушали, – ответила свекровь.
– Ну и?..
– Ну хорошо. Раз уж ты так прямо спрашиваешь… Я считаю, что в двадцать четыре года пора осознавать ответственность, которую накладывают на женщину замужество и материнство. Бернхард работает, работает ради семьи, как и его отец, ради того, чтобы облегчить жизнь тебе, Марлена. Поэтому твой долг – оберегать счастье семьи, заботиться о благополучии Андреа и Бернхарда.
При последних словах Ульрики перед Марленой вдруг отчетливо возникли книжечки любовных романов, которыми она когда-то зачитывалась, нравоучительные фильмы о хороших женах, которые прекрасно знали свое место, и женские журналы, именующие себя прогрессивными, но набитые исключительно рецептами и модными картинками. Невысказанные слова жгли Марлене горло, но еще сильнее, стремясь наружу, давили ее мысли, которые она не могла облечь в слова. Она успела выговорить лишь одно:
– Может быть, если бы Евгений не так жертвовал собой ради семьи, то не заработал бы инфаркт.
Губы свекрови плотно сжались.
– Как ты можешь! – закричал Бернхард. Он вскочил с места и бросился к матери, застывшей как каменное изваяние.
– Я только имела в виду… если делить всю работу пополам, то будет лучше, – залепетала Марлена беспомощно.
Но и сын, и мать молча отвернулись от нее и направились к двери.
– В чем вы меня, собственно, упрекаете? В том, что я задумалась о своей жизни?
Свекровь не соизволила удостоить ее ответом. Бернхард, однако, бросил на жену взгляд, не предвещающий ничего хорошего. «Только подожди, вот я вернусь, тогда поговорим», – говорил этот взгляд.
Они спорили полночи. Бернхард открыл третью бутылку вина, его лицо стало багровым. Когда все аргументы были исчерпаны, он внезапно потянул Марлену к кушетке и принялся расстегивать пуговицы на ее платье.
Она высвободилась из его рук и пересела, оставив его с расстегнутыми брюками.
– Не простудись. А то потенция испарится вместе с аргументами.
Только в темноте спальни она дала волю так долго сдерживаемым эмоциям и заплакала от ярости. Идиот! Заносчивый засранец! Неужели он и вправду надеется своими доморощенными потугами на секс заморочить ей голову? Он даже бабушек заставил бы хихикать, вздумав выступить со своим жалким номером продолжительностью в тридцать секунд!
Она услышала, как он ходит по квартире, хлопает дверьми, открывает холодильник. Это еще больше разозлило ее. Если кто-то в этом доме имеет право хлопать дверьми, то только она. Любви у нее нет, понимания нет, удовлетворяющего ее секса нет, карьеры нет и быть не может. Да что же, собственно, у нее есть?
Марлена встала, зашла в кабинет Бернхарда, взяла лист бумаги и красный фломастер и написала:
«Вот теперь я совершенно не сомневаюсь в том, что я особое существо и должна что-то делать.
Баста!!!»
Она приклеила листок над своей кроватью. Потом потушила свет.
