Текст книги "Строптивая женщина"
Автор книги: Аннемари Шоэнли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
4
Марлена и Никлас поженились в начале сентября. Это было гражданское бракосочетание, которое не встретило понимания в ее семье. Марлена даже не сменила свою девичью фамилию. Никлас и Андреа смастерили десятки маленьких сердечек из красной блестящей бумаги и украсили ими автомобиль. Потом Никлас побывал в магазинчике, выдававшем напрокат свадебные мужские костюмы, и велел показать все то, что выходило из общепринятых рамок. Так ни на чем не остановив свой выбор, он отправился в большой универмаг и купил полотняный, натурального цвета костюм, который мялся при малейшем сквознячке; вот это и есть последний писк, уверял Никлас со смехом. Марлене и Андреа на деньги, которые ему прислала из Америки мать, он подарил по льняному платью с вышитыми яркими цветами. Он даже хотел купить обручальные кольца, но Марлена сказала ему, что в этом смысле меньше всего хотела бы следовать традициям. Она помнила, сколько шума вокруг этих золотых колец было поднято во время ее первого замужества. Теперь они валялись, кажется, в ящике письменного стола.
Они отпраздновали свадьбу на берегу Изара, в одном из уютных местечек, куда горожане приезжали на пикники, с морем пива, котлетами и колбасками. На кустах развесили разноцветные лампочки, друзья Никласа привезли с собой гитары и гармоники. Они играли, а Мориц декламировал, открыв третью банку пива, балладу Гейне «Лорелея»: «Воздух прохладен, темнеет, Рейн свои волны несет…» При этом он смотрел на Клеменса, сидевшего на берегу реки в розовых джинсах. Легкий ветерок играл его светлыми волосами.
Отец Марлены указал подбородком на Никласа и иронически спросил:
– И чем же этот лучше Бернхарда?
Он уже знал, что Никлас принимает участие в демонстрациях и, как баба, возится у плиты. Самый настоящий предатель истинно мужского братства.
– Мир перевернулся, – заявил Бруно Тилли. – Теперь остается только ждать, когда мужчины станут пеленать дома младенцев, а женщины в это время отправятся на работу.
– Почему бы и нет? – отпарировала Тилли. – Или вы слишком глупы, чтобы научиться пеленать детей?
Марлена только посмеивалась над ироническими замечаниями отца. Она-то знала, что достигла самого настоящего партнерства, что ей выпал этот счастливый билет. Никаких общих фамилий и претензий на безоговорочное владение, никаких лицемерных слов о вечной любви и верности. Только естественное желание поддержать близкого тебе человека, помочь ему и дать возможность для дальнейшего развития. Почти сочувственно смотрела она теперь на Тилли, Агнес, Иоганну, которым не повезло встретить мужчину, подобного Никласу. Боже мой! А ведь для ее матери все уже поздно. Ей пятьдесят! Что еще хорошего может подарить ей жизнь? Ее невестка Агнес была беременна – не слишком удачная предпосылка для продолжения процесса перевоспитания Гейнца. А Иоганна… Когда Марлена задумывалась об Иоганне, ее охватывало недоброе чувство. Потому что ее подруга все заметней становилась убежденной мужененавистницей. Она не остановилась перед шантажом и, действуя на Стефана озаренным лунным светом любовным письмом, добилась должности секретаря правления страхового общества. В свободное время она встречалась исключительно с женщинами и принимала приглашения мужчин, только когда ей что-нибудь от них было нужно. Она стала более броско одеваться, ее улыбка и движения стали вызывающими. Она дразнила мужчин, провоцировала их на безрассудные любовные клятвы и обещания, а потом высмеивала. Она даже попыталась предостеречь Марлену от свадьбы с Никласом.
– Ты увидишь. Он останется тем же, что и есть. Мужчины все одинаковы. Эгоисты.
– Чепуха, – ответила Марлена.
– Почему надо обязательно жениться?
– Потому что Никлас хочет иметь семью. У него никогда не было по-настоящему близких людей рядом.
– А ты что, касса взаимопомощи? Ведь только он хочет этого.
– Я тоже хочу.
– Чего? Если ты сейчас еще заявишь «и безопасности», я заору от ужаса.
– Да. И безопасности. И покоя.
– Слушай, ты, мещанка, почему же ты тогда не осталась с Бернхардом?
После этой ссоры они пару недель даже не перезванивались. Потом Иоганна позвонила первая и сказала: «Прости». И в знак примирения она дала Марлене адрес одной квартирной маклерши, которая из «социальных соображений» предлагала свои услуги за более низкие цены, чем конкуренты.
– Если вообще в случае с маклером можно говорить о «социальных соображениях», – скептически добавила Иоганна и улыбнулась своей новой пренебрежительной улыбкой, желая показать всему свету, что ничто в мире больше не может удивить или задеть ее.
Когда Марлена через три недели после свадьбы организовала переезд и спросила у Никласа, где бы он хотел поставить свой письменный стол и предпочитает ли он окна с гардинами или нет, ее вдруг охватила паника. Ее с трудом завоеванная независимость… она опять куда-то исчезает! А вдруг Иоганна права? Почему непременно нужно было выходить замуж? Но когда она увидела искреннюю радость Андреа по поводу того, что Никлас насовсем перебрался к ним, ее сомнения развеялись. В конце концов, она обязана в первую очередь думать о ребенке. Детям нужны уверенность, защита, нужны папа и мама. А Никлас оказался потрясающим кандидатом на место отца. Скорее даже не отца, а старшего брата. Как он с Андреа бегал наперегонки, придумывал бесконечные игры, разыгрывал ее… И вместе с тем приучал ее к ответственности, объяснял многие вещи, казалось бы, еще недоступные детскому восприятию. Марлена радовалась, видя, что Андреа под влиянием Никласа становится думающим, анализирующим маленьким человеком.
Наконец-то они смогли позволить себе отпуск – правда, всего лишь неделю: кончался срок практики Никласа, и он должен был готовиться ко второму государственному экзамену. Никлас предложил провести эту неделю в Зальцбурге, но Марлена с испугом отказалась.
– Только не в Зальцбурге!
– Но почему? Там можно съездить на прекрасные экскурсии, да и Химзее неподалеку…
– Я ненавижу Зальцбург.
Она рассказала ему об аборте и расплакалась. Марлена сама поразилась, насколько расстроил ее разговор об этом; пожалуй, она волновалась теперь даже сильнее, чем раньше. Но Никлас удивительно мягко успокоил ее. Марлена была благодарна ему за утешение и понимание. Она вообще постоянно находилась в благодарном и всепрощающем настроении. Она вдруг решительно сбросила туфли и целый день прогуляла босиком, танцуя на прогретом солнцем асфальте. Жизнь в ней била ключом.
Единственной каплей дегтя в ее медовой жизни был новый начальник, Герд Бехштайн. Когда Марлена возвратилась из свадебного путешествия – они побывали в Инсбруке и Вене, – он вызвал ее к себе и сообщил, что отныне вся почта, приходящая от клиентов, будет обрабатываться иначе. Не столь женственно, как выразился он. Он улыбнулся, как улыбаются мужчины, издеваясь над «идиотской» эмоциональностью женщин.
Марлена прибегла ко всем разумным аргументам, но так и не смогла убедить нового шефа в целесообразности установленного ею порядка.
Он снова покачал головой. Недавно создан великолепный институт, который занимается не чем иным, как урезониванием нерадивых клиентов.
Может быть, стоит ввести курсы для своих представителей на местах или создать тренировочные программы? Тогда, быть может, разъездные работники хотя бы перестанут раздавать невыполнимые обещания?
Теперь он стал саркастичным. Он поставил ее в известность, что, только имея дела с генеральными представителями фирмы, можно рассчитывать на некий уровень понимания. Работники нижнего звена, в основном внештатники, в большинстве своем полные идиоты или опустившиеся люди. Иначе нашли бы для себя более достойное применение.
Марлена была возмущена. И такой человек возглавляет внешнюю службу?! Конечно, она прекрасно понимала, что отнюдь не сливки немецкой экономики разъезжают по маленьким магазинчикам, мотелям, автостоянкам и филиалам банков, продавая их владельцам рекламные проспекты фирмы и уговаривая оплатить рекламу своего заведения. Но кто вообще принадлежит к этим сливкам? Во всяком случае, не она, Марлена, и не он, Бехштайн. И разве нельзя человеческим отношениям, хорошей тренировкой и минимальным количеством социальных льгот способствовать образованию подходящего кадрового состава? Одним из самых больших недостатков, в том числе и в их издательстве, была постоянная текучка внештатных работников.
Заметив скептическое выражение лица уверенного в своей правоте Бехштайна, Марлена замолчала. Она молчала и тогда, когда он приказал ей отныне сообщать ему обо всех шагах, которые она предпринимает. Она почти физически ощущала, как ему нравится вправлять ей мозги. И спрашивала себя, почему это происходит. Она всегда считала, что только пожилые начальники-мужчины имеют предубеждение против профессионально состоятельных женщин. Но этот-то совсем молод!
– Что происходит? – возмущалась Марлена несколько часов спустя, разговаривая по телефону с Иоганной. Иоганна была непревзойденным экспертом по этим вопросам, кроме того, у нее было больше профессионального опыта, сдобренного ненавистью к мужчинам.
Иоганна рассмеялась:
– Представления о собственной роли у мужчины не зависят от того, молод он или стар. Постоянный, неусыпный контроль над подчиненными – это они считают истинно мужским занятием. Кроме того, они уверены, что холодная деловитость свидетельствует о высоком уровне компетентности.
– Но все эти мелкие представители – просто жалкие работяги. От каждого заключенного договора они получают мизерный процент – куда меньше, чем генеральные представители фирмы в подобных случаях. Да и из этого они обязаны отчислять дополнительно от пяти до десяти процентов генеральному агенту. Только за то, что он милостиво позволяет им работать под своим чутким руководством.
– И чтобы мало-мальски заработать, они врут клиентам с три короба.
– Большей частью, да. А я пытаюсь в таких случаях найти решение, устраивающее обе стороны. Потому что если дело доходит до переделки статей договора, то, во-первых, клиент идет на это с большим трудом, а во-вторых, я обязана при расчете лишить агента заработанной таким образом прибыли. Или, что самое неприятное, передать дело адвокату. Итак, моя главная задача – улаживание конфликта. Без интуиции здесь не обойтись. Разве я не права, Иоганна?
– Именно это больше всего и бесит твоего Бехштайна. Твое поведение слишком эмоционально и базируется на интуиции, которую такие, как он, не признают в принципе. Да зачем вообще думать о людях, если они не приносят ощутимого дохода?
– Да, если бы речь шла о начальнике старой закалки… Но я надеялась, молодые мужчины…
– Думаю, это еще цветочки. Честно сказать, я предпочитаю стариков. Конечно, они во всем пытались доминировать, сохраняли известную степень презрения к женщинам и были слишком лояльны по отношению к фирме. Новая гвардия, напротив, помешана на так называемом профилировании. Конечно, они точно так же презирают женщин, но думают при этом только о собственных нуждах, в то время как их старшие коллеги все-таки преданы фирме и готовы пахать на нее день и ночь.
– Бехштайн тоже работает по десять часов в день.
– Ясное дело. Пять часов в день он подкапывается под кресло своего начальника, а остальные пять часов ревниво следит, чтобы никто не подкопался под его собственное. Ты, например.
– И что же мне теперь делать?
– Старайся, чтобы этот тип не зажал тебя окончательно. Организуй в своем маленьком подразделении пассивное сопротивление его распоряжениям и приложи все усилия, чтобы тебя оценили более высокие начальники. Продолжай до тех пор, пока тебе не предложат другую должность, более тебе подходящую. Или пока ты сама не создашь такую должность.
Итак, Марлена начала осуществлять пассивное сопротивление. Она представляла Бехштайну только те случаи, оценка которых могла быть абсолютно однозначной. Критические ситуации старалась разрешать во время его частых отлучек и командировок. Если он задавал ей вопросы по этому поводу, она невинно смотрела на него и объясняла, что дело было очень срочное и не терпело промедления и поэтому пришлось решать без него. Но, конечно, она обсудила все с Георгом Винтерборном, поскольку шеф, как господин Бехштайн, наверняка знает, требует, чтобы в отсутствие непосредственного начальника все вопросы решались через него.
Упоминание Георга Винтерборна было продуманным ходом. Благодаря этому Марлена достигала трех целей: демонстрировала шефу издательства, как урезает сферу ее деятельности Герд Бехштайн, и не позволяла господину Винтерборну забывать о себе. У нее было такое чувство, что он интересуется ее существованием, что ему импонирует ее стремление двигаться вперед и завоевывать новые высоты. Кроме того, она явно нравилась ему как женщина, хотя он никогда не предпринимал ни малейших попыток к сближению. Но то, как он ее рассматривал, как мгновенно замечал новое платье или цвет ее губной помады, показывало Марлене, как неравнодушно он к ней относится. Конечно, он слишком стар для нее. Но зато он, несомненно, что-то представлял собой – от него исходило обаяние силы и мужественности. Она легко могла вообразить его молодым человеком, который из ничего, с нуля создал фирму, пользуясь только своей головой, энергией и умением увлечь людей, повести их за собой.
Возможно, это и было тем, что привязывало Марлену к нему и к этому месту. Она была лишь маленьким винтиком в этом большом механизме; чудо, что он вообще обратил на нее внимание. Но какое-то сходство с его силой, мужеством и фантазией она находила и в своей душе. Когда Марлена сидела напротив него и рассказывала о своей жизни, она знала, что он понимает ее чувства и мысли. Только однажды, когда она сказала ему, что снова вышла замуж за студента, он на минуту наморщил лоб:
– А как же с вашей профессией? С компьютерными курсами?
Марлена восторженно рассказала ему, что Никлас во всем ее поддерживает. Да, только благодаря ему она смогла позволить себе записаться на эти курсы, потому что он взял на себя заботы об Андреа и часть домашних работ.
– Самое замечательное, что так останется и после того, как он закончит учебу. У нас одни цели, и Никлас действительно вполне современный человек.
Она видела, что шеф относится скептически к ее словам, и рассердилась.
– Ваша дочь тоже делает карьеру, и она замужем, – сказала она холодно. Если он сейчас ответит, что это совсем другое дело, она сейчас же выйдет и больше никогда не будет вести с ним приватные беседы.
Но он только улыбнулся:
– Не будем торопиться с выводами. Насколько я знаю, мой зять хочет иметь детей.
Теперь он вел себя как потенциальный дедушка, очень ждущий счастливого момента! Марлена была разочарована.
– Одно с другим никак не связано, – сказала она холодно.
Он развеселился:
– Может быть. Но, по-моему, мой зять в этом вопросе вполне старомоден.
Марлена рассердилась еще больше. Давид Эриксон – старомодный? Этот идеал мужчины?! Который судит обо всем так прогрессивно? Который хочет полностью модернизировать фирму и внес уже так много предложений для этого? Который добился того, чтобы все подразделения фирмы были обеспечены компьютерами? Который добивался того, чтобы выделить рекламную агентуру в отдельную дочернюю фирму, и удачно осуществлял планы создания собственной типографии? Который, глядя далеко вперед, собирался основать концерн? Она недоверчиво смотрела на Георга Винтерборна.
Он поднял вверх руки и рассмеялся:
– Знаю, знаю. Его очень любят. Да и я тоже его люблю. Но по поводу семейных дел он, быть может, думает иначе…
Марлена устало улыбнулась. Учись у элегантного Бехштайна, сказала себе она. Если теперь она начнет спорить с Винтерборном, он может прийти к выводу, что она не тот человек, который достоин его покровительства.
Он усмехнулся:
– Знаете, что в вас самое интересное?
– Нет, – сказала она, все еще находясь в дурном расположении духа.
– Когда на вашем лице я вижу следы борьбы между врожденной честностью и вашими прагматическими мыслями. По причинам, которые мне не до конца ясны, вы сейчас готовы послать меня к черту. Но вы не говорите этого, потому что я большой начальник, и вы думаете, что еще будете нуждаться во мне.
Марлена стала пунцово-красной.
– Как вы догадались?
Он снова хмыкнул. Потом встал:
– Давайте заключим соглашение. Вы всегда откровенно говорите мне свое мнение, а я обещаю никогда не пользоваться вашей откровенностью и не обижаться. О'кей?
– О'кей! – сказала она и тоже встала.
– Хорошо. Так что вы так страстно хотели мне сообщить?
– Что доктор Эриксон – совершенно фантастический человек. Я имею в виду… его качества начальника производственного отдела, – торопливо добавила она, заметив иронический блеск его глаз. – И что он отнюдь не старомодный. Он никогда не стал бы диктовать вашей дочери свои условия.
– Только спросите себя, милая дама, почему. Потому ли, что он такой прогрессивный, или… потому что не осмеливается?
Теперь он обвиняет своего зятя чуть ли не в трусости и подхалимстве! Марлена гневно сжала губы:
– Ваш муж не диктует же вам, как поступать?
– Мы все обсуждаем вместе.
– А если вы остаетесь при своем, противоположном, мнении?
– Мы всегда приходим к единому мнению.
– Тогда могу только пожелать вам, чтобы этот паритет сохранялся как можно дольше, – сказал Георг Винтерборн. Однако его взгляд приобрел почему-то сочувственный оттенок.
Как раз летом Никлас стал мобилизовывать своих друзей по движению за мир, чтобы вместе участвовать в организации «жаркой осени 1983 года». Он ходил на собрания, принимал участие в различных акциях и пикетах, в сидячих забастовках у мест размещения ракет, а один раз даже был арестован и вернулся домой только через день.
22 октября, в честь окончания недели действий, все они поехали автобусами с мюнхенской Кенигсплац в Юнгинген, маленькое местечко в Баден-Вюртемберге, чтобы вместе с сотнями тысяч других демонстрантов образовать многокилометровую цепь между Ульмом и Штутгартом. Молодые люди приезжали целыми семьями, было много школьников, но немало и пожилых людей, и Марлена ощутила удивительное чувство единения с ними. Когда цепь наконец замкнулась, когда воцарилось пятиминутное молчание, когда Андреа встала между ней и Никласом у края тротуара, к ней вернулось счастливое чувство, подобное тому, что она испытала весной, когда решила все же выйти замуж за Никласа.
Неужели можно было пренебречь волей такого числа людей? Неужели политики не задумаются?
Но есть суровая реальность жизни. Конечно, возможно поднять на ноги сотню тысяч людей на несколько часов. Наверное, это не самое трудное. Можно организовать людей и на хорошие, и на дурные дела. Но что будет потом, когда автобусы вернутся обратно, когда вся эта толпа растает, что тогда? Ей вдруг вспомнился Бернхард. Тут уж она была уверена: он никогда не принадлежал к этой сотне тысяч, которые стоят здесь сейчас молча, значительные и серьезные, чтобы продемонстрировать свою волю к миру.
Несколько дней назад он появился в ее квартире и стал возмущенно требовать, чтобы Марлена не смела таскать на демонстрации его, Бернхарда, дочь. Он грозил обратиться в попечительский суд и ограничить ее права на ребенка, если она продолжит воспитывать Андреа в том же духе. Сейчас, стоя в этой цепочке людей рядом с дочерью и сжимая в руке ее ладошку, Марлена еще раз с облегчением подумала, что правильно сделала, вырвавшись из-под власти этого тупого, злобного тирана.
В воскресенье днем, когда Никлас сидел за книгами, а Марлена готовилась к компьютерным курсам и что-то зубрила, в дверь требовательно позвонили.
Это была Тилли. Она стояла за дверью в своем коричневом зимнем пальто, в руках держала чемодан.
– Я ушла. – Она решительно прошла в гостиную мимо Марлены.
– От своих мужиков? – весело спросил Никлас.
Тилли рассказала, что ссора в их доме давно уже тлела, еще со времени свадьбы Гейнца. Потому что Вернер давно уже положил глаз на освободившуюся комнату брата. Он обсудил этот вопрос с Бруно – да, они правильно расслышали, именно с Бруно, а не с ней, – и тот согласился, чтобы Вернер ее занял.
– Зачем?
– Туда переехала подружка Вернера. Она давно на нее косилась. И теперь – вот вам, пожалуйста! – Тилли затянулась сигаретой и выпустила дым через ноздри. – Она надеется, что я буду обслуживать и ее. Она работает продавщицей в Вулворте и возвращается вечерами «дико усталой». Это значит, что она садится за накрытый стол и не хочет даже пальцем пошевелить. Свое грязное белье бросает в мою корзину для стирки, а наш холодильник опустошает как саранча. А хуже всего, что Бруно считает это в порядке вещей. Ему приятно видеть рядом молоденькую мордашку, заявляет он. И заглядывает за пазуху этой приживалке, старый охальник. И тогда я ему сказала: «Ты можешь любоваться юной мордашкой сколько заблагорассудится. Я даже предоставлю ей право делать для тебя всю грязную работу». Собрала свой чемодан и ушла.
– Ого! – сказала Марлена, восхищенно глядя на мать.
– Я не буду тебе в тягость, Ленни. Правда, сегодня я бы с радостью осталась здесь. Но завтра утром уеду. Мне есть куда пойти.
– У тебя есть куда идти? – Изумление дочери росло.
Мать рассказала, что познакомилась с одной женщиной еще в прошлом году. В последнее время они с Фридой Бауер часто встречаются. Она недавно развелась: «В шестьдесят лет, представь себе!» Она все время поддерживала Тилли, объясняла ей, что нельзя позволять так себя использовать, что в пятьдесят три года она достаточно молода, чтобы устроить свою собственную жизнь.
Никлас принес кофе, и Марлена, все еще ошарашенная, опустилась на стул.
– Ты хочешь уйти от отца?
– Точно.
– Но, когда я тебе советовала что-нибудь изменить в своей жизни, ты никак не реагировала.
Тилли смутилась:
– Это совсем другое, Ленни. Тебе легко возмущаться, ты так молода. А Фрида знает, о чем говорит. У нее за спиной то же, что у меня, понимаешь? И она мне все так хорошо объяснила. Она добилась, чтобы муж выплачивал ей содержание, а позже она будет получать часть его пенсии. Это позволяет ей сводить концы с концами. И делать только то, что хочется. Каждый год она ездит в путешествие… Я тоже хочу съездить в Грецию. Или Испанию. Я всегда об этом мечтала. Но Бруно и слышать ничего не хотел.
– Я абсолютно ничего не понимаю. Ты перевернулась на сто восемьдесят градусов. Уж не снизошел ли на тебя святой дух?
Тилли улыбнулась:
– Может быть. По крайней мере, я стала задумываться. Уже давно, даже тогда, когда ты собиралась развестись. Наверное, я потому так и возражала, поскольку у самой голова шла кругом. Ты показала мне хороший пример, став независимой. Мне бы хотелось еще немного подзаработать где-нибудь, чтобы стать на ноги.
– А где ты собираешься жить?
– Сначала у Фриды. Потом найду что-нибудь.
– А как ты думаешь зарабатывать? У тебя ведь нет никакой профессии!
– А разве у тебя была? Найду себе место, работы я не боюсь.
Все трое замолчали. Потом Тилли сказала:
– Знаете, я вдруг представила себе, как все у нас будет, когда отец уйдет на пенсию. Этого не так долго ждать, он ведь на восемь лет старше меня. Он будет сидеть дома целые дни, ждать, чтобы его обслужили, брюзжать, ко всему придираться, вечерами ходить в пивную… А что будет со мной? Когда я смогу побыть пенсионеркой, чтобы обо мне кто-нибудь заботился? Никогда. И тогда я сказала себе, что пора кончать с этим. Детей я вырастила, теперь можно и уйти.
– Позволишь ли ты одолжить тебе немного денег? – смущенно спросила Марлена.
– На моем счету в банке десять тысяч марок.
– Десять тысяч… на твоемсчету?!
– Деньги, которые дарила мне на Рождество тетя Хеди. За двадцать лет.
Никлас захохотал:
– Ты, однако, потрясающая стерва, Тилли!
Она засияла. И заявила, что всегда мечтала хоть недолго побыть стервой.
Бруно Шуберт не мог поверить, что жена в самом деле бросила его. Но, когда он получил письмо адвоката, где сообщалось о решении Тилли возбудить дело о разводе, до него дошло, что это не обычная ссора, на которую он мог и не обращать внимания. Он позвонил Марлене и пригласил ее приехать в таком просительном тоне, что она засомневалась в том, что говорит со своим собственным отцом.
После работы она поехала к отцу и с тихим удовлетворением отметила царящий в квартире хаос. Она встретила там Вернера, который взглянул на нее с неприкрытой ненавистью и прошипел: «Добилась наконец, чего хотела!»
Марлена вспылила:
– При чем здесь я?
– Все ты и твой треп об эмансипации! Ты так долго обрабатывала мать, что она стала недовольна даже тем, что имеет.
– А что, собственно, она имеет?
– В конце концов, она имела возможность не работать.
– Понятно. Значит, годами обслуживать трех взрослых мужиков – это не работа, а удовольствие.
Вмешался в разговор Бруно. Его руки дрожали, лицо, заросшее седоватой щетиной, показалось ей очень постаревшим. Он уже не выглядел мощным и грозным – жаль, что Тилли не видела его таким.
– Все это было из-за подружки Вернера. Но она переехала обратно, можешь сказать Тилли.
– Папа! Дело не только в подружке Вернера, а в твоем отношении. То, как ты обращаешься с мамой…
– А как я с ней обращаюсь? Точно так же, как все мужья обращаются со своими женами.
– Это что, может быть ей утешением?
– Но ведь без ссор семейной жизни не бывает. Все ссорятся.
– Речь идет не о ссорах, а о том, что она и пикнуть при тебе боялась. Какие уж тут ссоры! А в наше время так продолжаться не может, я тебе уже много раз говорила об этом.
Бруно беспомощно пожал плечами:
– Что только с вами, бабами, вдруг приключилось? Вы даже не радуетесь тому, что мы для вас надрываемся, а вы можете сидеть дома! Как, ты думаешь, чувствовала бы себя мать, если бы ей приходилось, как и мне, целыми днями вкалывать на стройке. Да еще помнить, что те, кто помоложе, с нетерпением ждут твоего места.
– Это все лицемерные отговорки. Вы, мужчины, существуете в жестоком внешнем мире, а женщины должны создавать в доме островок счастья и покоя. Но это ведь прошлый век! Одно притворство!
– Почему же?
– Кто-нибудь из вас согласился бы поменяться местами с женщиной? Нет! Так что дело совсем в другом. Когда работаешь и приносишь домой деньги, ты – главный, ты – хозяин и вправе абсолютно все контролировать.
– Это неправда. Тилли всегда могла поступать как считала нужным. И вас, детей, могла воспитывать так, как хотела.
– Но, когда ей нужно было новое платье, ей приходилось просить тебя о деньгах. Когда она во время отпуска хотела поехать куда-нибудь, ты ей этого не позволял, потому что тебе не хотелось ни в Грецию, ни в Испанию. Когда она хотела научиться водить машину, ты сказал: «В машину, которую ты поведешь, я никогда не сяду». Если она, устав за неделю от кухни, просила тебя в воскресенье пойти куда-нибудь поужинать, ты заявлял, что не хочешь нарушать добрые семейные традиции. Когда ей хотелось в кино или в театр, ты только смеялся над ней. Когда мама приглашала тебя сходить вместе в бассейн или сауну, ты с ухмылкой отвечал, что она не рыба, а пота тебе хватает и на стройке. А когда вас звали в гости ваши друзья из Сан-Франциско и Тилли предложила походить вам вместе на курсы английского языка, ты опять отказался. Потому что, видите ли, ты не желаешь ездить в те страны, где не говорят по-немецки. А на самом-то деле ты всегда хотел только одного: дома – покоя и полного обслуживания, а в свободное время – пивную и своих приятелей.
Бруно не взорвался, он держал себя в руках и пытался оправдаться:
– Но все это она могла бы делать и одна, без меня. Ходить в бассейн, в кино, на английский…
Марлена презрительно улыбнулась:
– Можешь ты мне объяснить, зачем же ей тогда вообще нужен брак с тобой, если то, что ей доставляет радость, она все равно должна делать одна? Тогда уж лучше обойтись без семьи. Не нужно будет работать на вас всех, и можно наконец позаботиться о самой себе.
– Ага! И я должен буду финансировать ее жизнь!
– Ты считаешь, у нее нет на это права?
– Права на мои деньги?
– Как ты думаешь, могла бы она скопить деньги на черный день, если бы не волокла на себе дом, а нашла бы работу?
– Если она останется со мной, я никогда не попрекну ее, если ей потребуются деньги.
– А то, что ей тоже полагается своего рода плата, тебе в голову не приходило?
– Если она не будет жить со мной, то с какой же стати?
Бруно смотрел на дочь с недоумением.
– Потому что она всю жизнь была твоей служанкой. А служанке хозяин обязан платить зарплату, делать пенсионные отчисления, гарантировать оплачиваемый отпуск. Посчитай-ка, сколько это получится… за тридцать лет брака.
– Но мы же женаты! – Бруно был шокирован.
– А что онас этого имела, отец?
Она посмотрела ему прямо в глаза. «Действительно, что же имела мать»? – подумала Марлен. Океан забот, мужской эгоизм. Она даже ни разу не испытала удовольствие в постели с мужем. Ничего удивительного, что она увлеклась бульварными романами.
У Бруно задрожали губы.
– Ты можешь ей передать, что я хотел бы поговорить с ней?
– Скажи ей это сам. – Марлена положила на стол листок. – Вот ее новый адрес.
В марте Марлену вызвали в приемную Георга Винтерборна. Она приняла близко к сердцу советы Иоганны и дипломатично, как только могла, обходила указания Герда Бехштайна. Однако случались и неприятности. Пару раз, узнав о ее самодеятельности, ее непосредственный начальник вызывал ее к себе, чтобы сделать выговор. Однако с тех пор, как ему стало ясно, что между Марленой и господином Винтерборном существуют какие-то непонятные отношения, он явно старался сдерживаться.
Георг Винтерборн был в хорошем настроении и тепло поздоровался с Марленой. Он протянул ей руку, поинтересовался ее самочувствием и предложил сесть.
– Вы знаете, госпожа Шуберт, что в апреле состоится традиционный сбор наших разъездных сотрудников.
Марлена знала это. Это мероприятие проходило ежегодно в первоклассном отеле на Штарнбергском озере. В нем принимали участие все служащие издательского дома Винтерборна, имеющие отношение к разъездным службам, а также вся администрация фирмы. В издательстве было порядка двухсот рекламных агентов, разъезжавших по всей стране. Такие двухнедельные встречи способствовали обмену опытом и укрепляли связь иногородних филиалов с основной фирмой.
– Господин Бехштайн как раз только что сказал мне, что я тоже приглашена.
– Не только это. – Шеф улыбнулся ей. – Я хотел бы, чтобы вы, как сотрудница отдела, занимающегося координацией их деятельности, сказали гостям пару приветственных слов и поделились опытом работы с клиентами. Марлена минуту молчала. Потом недоуменно спросила:
– А что на это скажет господин Бехштайн?
– Что он может сказать?
– Но ведь он руководитель отдела. Разве не он должен…
